Текст книги "Неверия. Современный роман"

51

В Неверове Зотов был последний раз давно, однако, пройдя пешком от вокзала до дома Лены, никаких примечательных изменений в облике родного города не заметил. Возможно, уже подводила память или пройденный путь оказался слишком короток, чтоб разглядеть эти перемены, но когда Зотов приблизился к дому Лены, сердце у него неожиданно ёкнуло.

Однако волнения оказались напрасными, поскольку в квартире никто его не ждал, и он ещё полчаса слонялся поблизости, пока не увидел во дворе Лену, неторопливо идущую к своему дому.

Зотов окликнул её, а она, увидев его, остановилась, словно обессиленная. Лена улыбнулась ему печальной улыбкой, полной вечного ожидания… Он подошёл к ней и, прижав к себе, поцеловал её в губы, потом потёрся своей небритой щекой о мягкое и тёплое лицо женщины, забрал у неё хозяйственную сумку и они зашли в подъезд.

Уже ночью, в постели, Зотов спросил Лену про Истомина:

– А ты, почему ничего мне про Андрея не писала?.. Ведь он твой брат, а мне – лучший друг детства…

Он посмотрел на выражение лица Лены при неярком свете ночного светильника и догадался, что прозвучавший вопрос неприятен ей, но она всё-таки ответила ему медленно и с нескрываемой обидой:

– Когда через тридцать лет к тебе возвращается родной человек, которого все эти годы считали изменником, то… то не хочется никому об этом говорить, тем более на трубить весь свет.

– Родина его простила, – произнёс Зотов и почувствовал некую неловкость после этих слов, будто его уличили в чём-то нехорошем.

– Нам от этого не легче, – тихо ответила Лена и отвернулась.

И Зотов решил, что в дальнейшем ему не следует больше прикасаться к теме её родственных отношений с Андреем.

Однако утром, во время завтрака, он не удержался и сказал вскользь про Истомина:

– Андрей хочет, чтобы я перебрался в Москву… Предложил работу.

Лена пристально посмотрела на Зотова, но сразу не отреагировала и лишь спустя время произнесла с укором:

– А ты не забыл, как говорят братки, где тебя повязали в последний раз, а?.. Не там ли?.. В этом эпицентре дерьма, как я недавно слышала… Или по дерьму уже соскучился – так?!

– Ну, допустим, это произошло не в Москве, а в Подмосковье, – не пытаясь оправдываться, уточнил Зотов и, чтоб не обострять ситуацию, добавил миролюбивым голосом: – А я туда пока не рвусь… Поживём – посмотрим, а дальше видно будет!

Была суббота и по предложению Лены они отправились на кладбище.

Хотя выдался неплохой летний денёк, но людей там оказалось не так много.

Они сначала посетили могилу её матери, а потом и его родителей. Их ухоженные могилки располагались рядышком и за ними, видимо, присматривала Лена. Зотов хотел было спросить её про своего брата, полагая, что она, возможно, встречалась с ним когда-нибудь на кладбище. Но, подумав, не решился, посчитав такой вопрос не совсем уместным.

Брат уже давно уехал из Неверова и Зотов не поддерживал с ним никаких отношений, поэтому упоминать его имя в этих обстоятельствах он не желал.

Покидая кладбище по мемориальной аллее знатных людей города, Зотов обратил внимание, как приросла она за минувшие годы монументальными надгробиями местных богатеев и людей весьма сомнительной репутации.

Некоторых он знал в прошлом лично и вряд ли предполагал, что будет когда-то лицезреть их помпезные могилы именно на этой протяжённой аллее. Но Зотов нисколько этому не удивился – провинция почти во всём упорно и слепо копировала столицу, и фонарела не только местными Арбатами, поэтому он равнодушно взирал на кладбищенскую картину, уже привычную для многих наших городов и городков.

Незаметно пролетела суббота, а в воскресный день Лена собралась навестить отца и взяла его с собой. Зотов знал её отца давно, ещё с той поры, когда частенько бывал по разным причинам в доме школьного друга Андрея Истомина.

Истомин-старший вышел на пенсию ещё в советскую эпоху и после смерти жены проживал один, но под присмотром дочери. Теперь бывший фронтовик и коммунист постигал в постсоветское время практический курс новой жизни, о которой никогда не думал и не мечтал.

От этой жизни он превратился в того самого истинного пенсионера с обострённым чувством справедливости, которые всегда чем-то недовольны и которым до всего есть дело, правда, в отличие от многих таких борцов за справедливость, Истомин-старший, при всех переменах жизни, оставался неунывающим человеком с неиссякаемым чувством юмора.

Вот с таким человеком Зотову предстояло сегодня встретиться… А когда они встретились и обнялись, то Зотов обратил внимание, как сильно постарел за эти годы когда-то очень энергичный, жизнерадостный энтузиаст и типичный представитель советской эпохи.

– Я думал, уж не доживу… не увижу тебя! – воскликнул радостно старик. – Ты ведь, Женька, как большевик, всё по тюрьмам да по ссылкам!

Последние слова старого коммуниста прозвучали без малейшего намёка на иронию, зато Лена слегка подпортила им радость от встречи и сухо заметила:

– Он, папа, не большевик, вы путаете, он – рецидивист!

– Какой он рецидивист?!.. На бандюга он не похож, – не соглашался тот, становился ещё серьёзней и начинал заводиться. – Они теперь всё по банкам да в думах посиживают… В бизнесменах или в депутатах – народ дурят!

Старик не унимался и его, видимо, уже было трудно остановить, пока он не выговориться.

– Недавно народу парили мозги о демократии, правах личности и писали законы под себя, чтоб было проще его грабить! – громко говорил он. – Затем нам парили мозги о законности и порядке… И писали законы, чтобы узаконить награбленное, – Истомин сделал лишь короткую паузу, чтоб совершить очередной вдох и продолжал. – А сейчас народу парят мозги об олигархах, гражданском обществе, а сами пишут законы, чтобы переделить награбленное… А завтра… завтра нам снова будут парить мозги о чём угодно, лишь бы дальше писать законы и грести под себя!..

Лена, зная неугомонный характер отца, даже не пыталась прерывать его монолог. Она лишь едва уловимым движением головы, слегка сжав губы, сделала Зотову знак. И он означал, мол, пускай уж лучше отец говорит один – так он быстрее выговорится.

– А сейчас нам заявляют: «Товарищи, всё, что нужно, мы уже приватизировали!.. Всё, что можно, мы уже распилили… Пришла пора, господа, и в коррупции порядок наводить!» – Истомин-старший начинал шутить, а это был верный признак того, что он заканчивает свою политическую декларацию.

– Народ на мякине не проведёшь, – продолжал рассуждать он, но революционный запал у него уже иссякал, – а население… а население – это многократно дураченный электорат… Вот так!

На этом месте он закончил монолог, и затем они вели уже обычную беседу, не касаясь животрепещущих тем общественно-политической жизни страны.

Потом они обедали и, чуть передохнув, играли с ним в шахматы.

И Зотов вскоре убедился в том, что старик сохранил здравый ум и ясный рассудок не только в своих речах, но и в древнейший игре, обыграв его несколько раз подряд.

Вечером они пили чай и смотрели новости по телевизору, негромко обсуждая происходящие события и, к удивлению Зотова, единодушно пришли к простой и всем им понятной мысли. И суть её состояла в том, что очень плохие люди, объединившись с нехорошими, используют в своих корыстных замыслах добрых людей и творят их же руками всякие, казалось бы, нужные дела, а потом они вдруг все вместе дружно ужасаются результатам содеянного… И как сказал старик Истомин, об этом ещё давно написал великий русский писатель и мудрец Лев Толстой.

За весь вечер Зотов что-то случайно обронил про Андрея. Он заметил, как старик насупился и замкнулся после его слов. А когда они возвращались домой, то наблюдательная Лена вспомнила про тот эпизод и попросила его впредь не упоминать про Андрея в беседах с её отцом.

– Так ему будет лучше… – сказала она устало. – Мы так настрадались, а у него столько болезней!

Дома их ожидал голодный, мурлыкающий кот… Хозяйка накормила его, и они вскоре улеглись спать. Лена, утомившись от хлопот за этот непростой для неё день, уснула быстро, а Зотов долго не смог заснуть и, устав от борьбы с бессонницей, осторожно выбрался из постели и отправился на кухню.

Там он приоткрыл окно и закурил.

Небольшая кухня, обычная для типовых домов старой постройки, как немой свидетель тех времён, напоминала ему о прошлом… И он, улыбаясь, вспомнил про один случай, когда их с Андреем, на такой же кухоньке, чуть не застал за весьма неблаговидным занятием его отец.

…Это произошло в девятом классе, когда они просто так, без всякого повода, распивали на кухне бутылку портвейна. Неожиданно для них заскрипела входная дверь и в крохотной прихожей вдруг появилась фигура отца Андрея Истомина.

Андрей успел тогда за какие-то секунды спрятать бутылку и выплеснул остатки вина из стаканов в раковину, а Зотов принял невинный и слегка придурковатый вид.

Истомин-старший приветливо улыбнулся им и произнёс из прихожей с загадочным видом:

– Ну что, юные археологи, складываете истины из черепков прошлого? – и сам же, не дожидаясь, ответил. – Все правильно… Так и надо!.. Истины покоятся под прахом вечности, а мы их рабы… Чем раньше станем их откапывать, тем лучше!

По лицу отца Андрея трудно было понять, в каком истинном состоянии духа он находится и трезв ли он сам?.. И то, и другое тот научился умело скрывать, поэтому Зотов с Андреем лишь напряжённо за ним наблюдали, ожидая, как он поступит дальше.

Истомин-старший шагнул на кухню и обратился к Зотову, сидящему за столом:

– Женька, будь добр, подай стакан – воды хочется!

Зотов, почти не глядя, протянул ему в замешательстве стакан со стола. А Истомин-старший, взяв его, слегка обнюхал, поморщился, а затем, досадливо качнув головой, произнёс с улыбкой:

– Мой совет друзьям-следопытам: никогда не пейте дешёвый портвейн!

Потом он всполоснул стакан, налил в него воды из-под крана, выпил с удовольствием, а по дороге из кухни продекламировал какие-то стихи и скрылся в дальней комнате.

Зотову отец Истомина нравился. Он даже завидовал Андрею и его, как казалось ему, почти идеальным отношениям со своим отцом. У него самого ничего подобного в семье не было, поэтому юному Зотову оставалось только мечтать о таких отношениях…

И Зотов, чуть ли не первый раз за все годы, проведённые на воле, с ужасом подумал о том, как быстро, как чудовищно быстро летит время!.. Он отворил дверь в кухне и посмотрел в тёмный прямоугольник прихожей, словно надеясь увидеть там Истомина-старшего с приветливой улыбкой, ещё молодого и загадочного… Но ничего там не обнаружил, кроме чёрной, зияющей пустоты. И он, непонятно почему, стал настойчиво вспоминать стихи, что прозвучали тогда из уст Истомина-старшего. И хотя Зотов очень старался, но так и не сумел ничего вспомнить, кроме начальной строфы.

Огорченный, он повторил её несколько раз, как бы заучивая, а затем неторопливо и бесшумно вернулся в спальную комнату.

Свет от ночника слегка задевал лицо Лены, и в полутьме она снова казалось Зотову молодой и красивой… Её сон не был безмятежным, и ему даже почудилось, что она будто улыбается кому-то во сне.

52

Зотов не искал и не спешил налаживать свои прежние криминальные связи. Для себя он решил просто забуриться – вести здесь, в провинциальном Неверове, жизнь обычного человека, по крайней мере, в ближайшее время, а далеко загадывать он не привык и не хотел.

Идти же работать дворником на шестом десятке лет или получать где-то и непонятно для чего высшее образование он не собирался, но чтобы успокоить Лену, зарегистрировался в городском центре занятости и стал похаживать туда для необходимых отметок.

По направлению центра ему даже пришлось временно поработать в родном Неверове на благоустройстве городских территорий и покосить траву в середине лета.

И он, разговаривая по этому поводу с Леной, шутил:

– А ты чего хотела?.. Кризис… И вдоль мерсанутых рублёвок стоят безработные с бензакосами – и тишина!

Наверное, он мог бы послать к чёрту и центр занятости, и всё прочее… Но был уверен, что тогда Лена не поймёт такого его поведения и будет огорчена, поэтому Зотов не просто играл роль человека, ставшего на путь исправления, а старался делать это искренне.

Конечно, после возвращения на свободу Зотов не обогатился чудесным образом, как узник с острова Иф, однако после деноминаций, дефолтов и всяких других напастей имел возможность, не работая, скромно и безбедно жить ещё некоторое время. А работы в провинциальном Неверове, как и прежде, на всех не хватало… И Зотов навещал Истомина-старшего по дороге в центр, когда заносил ему что-нибудь от Лены, а иногда заглядывал просто так, на обратном пути, когда возвращался.

Старик интересовался жизнью Зотова.

– Чинуш наплодили… А людям… народу работать негде, – ворчал он и неожиданно громко, словно к кому-то обращаясь, проговорил:

– Чинуши, идите в народ – регистрируйтесь в центрах занятости!

Зотов воспринял последние слова с улыбкой, как удачную шутку. А когда старик Истомин повторил их по забывчивости через месяц, а потом ещё несколько раз, то реагировал на них так, словно слышал впервые и вида, что шутка с бородой и забавляет его уже не так, как раньше, при этом не показывал.

Как-то в разговоре, Зотов напомнил ему про тот давний случай на кухне, про его слова о дешёвом портвейне и даже про то, как старик декламировал стихи.

– Не помните тех стихов? – спросил Зотов. – Я лишь одну строфу запомнил, а вы?

Старик задумался на время, но так и не ответил ему, видимо, не вспомнил или не пожелал возвращаться в прошлое… Уже потом, играя с ним в шахматы, он неожиданно для Зотова произнёс:

– Что я помню?!.. Какие мои воспоминания?.. Они предметные, Евгений, – и старик, задумавшись, стал неторопливо перечислять, с застывшим, будто невидящим взглядом. – Кепка Ленина… трубка Сталина… коктейль Молотова… очки Берии… башмак Хрущева… поцелуй Брежнева, – он вдруг взял со стола бесплатную рекламную газету, повертел её в руках, пробежал по ней глазами и, бросив на прежнее место, продолжил, – Бальзам Кирова… водка Жириновского… капли №5 от запора… так далее и в этом роде… Вот она и вся история!

Старик ту партию играл невнимательно, часто ошибался и вскоре Зотов поставил ему мат, но Истомин не огорчился проигрышем. Он задержал задумчивый взгляд на доске с шахматными фигурками и медленно проговорил:

– Человек, старея, убеждается в том, что самая точная наука на этом свете не математика, а философия…

После этих слов старик Истомин замолчал, но молчание длилось недолго.

– А философия такова… Вселенная безгранична, познание бесконечно, а жизнь человеческая скоротечна и банальна до ужаса! – сказал он с наигранной весёлостью, за которой была заметна глубоко скрываемая печаль.

А память у Истомина-старшего, как замечал Зотов, всё-таки сдавала и старик, обращаясь к нему, часто задавал один и тот же вопрос:

– Ты, скажи?!.. Кому верить простому Ваньки, а?.. Кому верить?!.. Коммунизма не будет, Бога нет, Сталин – тиран… Один просто мудак, другой – популист… Да и Машка не девочкой оказалась!.. Вот отсюда и все проблемы – кому верить?

Вопрос почти всегда звучал одинаково, лишь иногда старик менее благозвучно обзывал бедную Машку, однако со временем этот вопрос начал надоедать Зотову своей бессмысленностью.

– Да сдались эти Ваньки и Машки! – чуть злясь, отвечал он ему. – Вам-то что?!.. Живите… живите и радуйтесь!

Сам Зотов жил именно так, правда, особой радости при этом не испытывал, хотя отношения с Леной складывались у него после возвращения удачно и для её спокойствия он даже устроился на работу плотником в городской детский сад. Работал там добросовестно, получая за свой труд весьма скромные деньги, но это сейчас волновало его меньше всего.

Незаметно пролетели полгода… Он стал уже подзабывать о встречи с Андреем Истоминым, об их беседах, а тот нечасто напоминал ему о себе. Последний раз позвонил Зотову в день рождения, поздравил его, поинтересовался жизнью в Неверове и планами на будущее. Но в разговоре Андрей почему-то не обмолвился об их прежних планах, возможно, догадался, что тот не горит желанием поскорее попасть в столицу либо у самого Истомина что-то поменялось, и ему было уже не до него.

Время шло, и новый год ничем особо не отличался от предыдущего.

Зотов уже начал привыкать к размеренной жизни простого провинциала с насущными и повседневными заботами. Но случилось то, что неизбежно случается в жизни каждого человека: умер отец Андрея – добрый и отзывчивый старик Истомин. Он умер тихо, во сне, и на его похороны приехал Андрей.

Все хлопоты и мероприятия, сопутствующие этому скорбному событию прошли, и Андрей уехал на следующий день после похорон.

Никаких обстоятельных, задушевных бесед они не вели… Андрей выглядел горестным и виноватым, видимо, от того, что так и не сумел помириться с отцом после своего возвращения в Россию.

Расставаясь, он как-то по-особому взглянул на Зотова и произнёс твердым, чуть торжественным голосом:

– Я помню наш уговор – нам надо держаться вместе… Так оно и будет… Я в это верю!

53

Буйное лето уходило, а следом кралась тихая осень, скромно напоминая о себе утренней прохладой и моросящими дождями. Пришла грибная пора и когда Лена предложила Зотову сходить по грибы в ближайший выходной, то он согласился по одной простой причине: после смерти отца ему не хотелось оставлять её одну.

День выдался солнечным и осенний лес, утопая в угасающем разноцветье и гулкой, звончатой тишине, выглядел слегка прозрачным, оставаясь прекрасным в своих обновлённых, но всё ещё ярких одеждах.

Они шли по лесу, недалеко друг от друга, изредка перекликаясь.

В полдень они вышли на небольшую опушку и уселись на замшелые пни.

Зотов закурил и они разговорились.

– А ты вспоминаешь Веру? – неожиданно для Зотова спросила Лена, разглядывая свои резиновые сапожки.

– Какую Веру?! – слегка удивившись, покосился он.

– Какую?!.. Веру Капитонову… Или ты всё уже забыл?.. Школу, свой класс… первую любовь.

– Капитанову, говоришь? – Зотов сделал вид, что задумался.

– Нет, ни Капитанову, а Капитонову, – повторила Лена и посмотрела на него с любопытством.

– Капитанову… Капитонову… Вспоминаю, но с трудом, – соврал Зотов, но тут же, пожалев об этом, произнёс, усмехнувшись. – Если бы встретил её сейчас, то наверняка бы не узнал!

– Столько лет уже прошло… – сказала задумчиво Лена. – И она, наверное, тебя бы не узнала.

– Возможно, – с безразличием ответил Зотов.

– А ты её любил? – не глядя на него, спросила негромко Лена.

Зотов понял, что притворяться нет смысла, а врать тем более – Лена умная и всё распознает по его голосу, поэтому быстро проговорил:

– Любил – не любил, не это главное… В жизни всегда запоминается первое.

– Так она твоя первая любовь? – также негромко, но настойчиво спросила Лена.

– Прошу, не надо, – раздраженно произнёс Зотов и, чуть смягчившись, сказал:

– Просто тогда всё смешалось – всё было впервые… И первая ходка, и первая любовь… А первая ходка, как первая любовь – не ржавеет!.. Но сейчас ничего не осталось… Всё уже давно сгорело – кучка пепла и ничего больше!

Зотов не желал вспоминать ни то время, уже безвозвратно ушедшее, ни Веру Капитонову, которую хотя и помнил, но прежние чувства к ней уже давным-давно остыли и позабылись.

Он не хотел думать о том времени ещё и потому, что вороша прошлое, к нему возвращалась Ия… И вслед за этим неизбежно возникал её образ с неповторимой улыбкой и сверкающими бирюзовыми глазами. А из глубин сознания, пронзая его душу, начинал звучать волшебный, завораживающий голос этой сладкоголосой феи… Но другой голос возвращал его из забытья – это был взволнованный голос Лены:

– А кто я для тебя – тоже пепел?!

– Зачем это тебе? – не сразу ответил Зотов и собрался затоптать окурок, но увидев, что сигарета уже потухла, просто швырнул её в траву и, отвернувшись от Лены, произнёс: – Я понимаю – тебе тяжело после смерти отца… И я помню ту зиму, когда приехал на побывку в город, и встретил тебя… Ты рассказала про Андрея и обещала нас ждать.

– Мы вас ждали, – с печалью сказала Лена, – почти тридцать лет и вот дождались…

Они замолчали. Зотов собрался уже встать, но Лена удержала его рукой, и он снова присел на пень.

– Мы вас ждали, – повторила она уже не так печально и затем, тяжело вздохнув, проговорила. – Только финал пьесы получился невесёлым…

Она умолкла и снова стала разглядывать свои резиновые сапожки, словно они чем-то её притягивали.

– А может всё это зря? – Зотов задал ей вопрос, который как-то легко и даже неожиданно для него самого слетел с языка. – Вышла бы замуж за инженера, бухгалтера или какого-нибудь слесаря… Нарожала детей… Сейчас бы внуков нянчила и ни о чём бы не жалела, не печалилась!

– Не получилось нарожать, – ответила Лена и отвернулась от него, а Зотов почему-то обозлился и сказал резко, с укором:

– Не надо было гормоны всякие хавать… И бегать на аборты!

– Какой ты жестокий, Жека… – тихо проговорила Лена и, похоже, всплакнула.

Наступила пауза, и было слышно, как на полянке зашуршала трава от набежавшего ветерка.

– Такой уж уродился… Прости! – ответил Зотов и, прикоснувшись рукой к её плечу, произнёс: – Ты для меня не пепел и не уголёк…

Он задумался на секунду, словно подыскивая подходящие слова.

– Ты для меня, как якорь, – сказал Зотов, – а без него я могу сорваться…

Лена повернулась к нему лицом, и Зотов заметил, как она подурнела за эти минуты, как потускнели её глаза, ещё недавно такие живые. А она, утирая их платочком, сказала:

– Андрей просил отпустить тебя к нему… на работу.

– Ну и что ты решила? – спросил Зотов, пытаясь нежно её обнять.

– Я же якорь… Как я якорь, я тебя отпускаю… на время, – ответила она и улыбнулась.

После этого прошло несколько дней и Зотову позвонил Андрей.

– Привет, Иеугению, достопочтенному плотнику из Неверова! – шутил Истомин.

Шутка Андрея Зотову не понравилась и он, зная слабость Истомина к аллегориям, ответил ему тем же, не скрывая недовольства:

– Привет, сыну… плотника Иосифа из Назарета!

– Ну, ты, хватил! – ответил Андрей и, уловив настроение Зотова, произнёс примиряющим тоном. – Не злись на старого друга – он, как и все, лишь грешный человек… А если серьёзно, то хватит плотничать в Неверове!.. Здесь тебя ждут более серьёзные дела.

Андрей сказал ему, что пришла пора воплощать их уговор в жизнь и обрисовал картину его будущей деятельности в столице. Словесные доводы друга убедили Зотова в том, что планы у него основательные и предложение заслуживают того, чтобы его принять.

На этой же неделе Зотов уволился из детсада с ласковым названием «Улыбка», а через несколько дней отбыл из полусонного Неверова, прокопчённого гарью и пылью, в белокаменную столицу, динамичную и денежную, но уже потихоньку застывающую в автомобильных пробках и в жире людского бездушья…

Через пару дней, в кабинете Истомина, они уже обсуждали некоторые подробности будущей деятельности Зотова на поприще туристического бизнеса, а также уточняли детали его бытового устройства.

– Дедушка Сталин был прав – кадры решают всё, – говорил весело Истомин. – А сейчас, когда наступил кризис доверия, это актуально вдвойне!

Зотова последняя фраза Истомина удивила, и он спросил с непониманием:

– Кризис доверия?!.. А это ещё что?

Весёлость моментально исчезла с лица Истомин. Он задумался на мгновение, посмотрел на Зотова и произнёс уже серьёзным голосом:

– Кризис доверия – это когда доверяют только анекдотам, спортивным сводкам, сплетням и выдумкам жёлтых СМИ… А между простыми людьми, бизнесом и властью… и, вообще, между всеми – тотальное недоверие!

Истомин достал устройство, похожее на диктофон, и включил его.

Из него послышался разговор двух мужчин, видимо, не с самого начала, поэтому показался Зотову малопонятным, но он насторожился, когда прозвучал чей-то вопрос.

«Ты знаешь его?» – спрашивал один мужчина другого.

«Да, но не лично… Слышал, что у него тёмное прошлое», – отвечал тот.

«А у кого оно светлое?.. Нас приучили к тому, что светлым может быть только будущее! – с иронией возражал первый. – И какое у тебя мнение о нём?»

«Для человека с таким прошлым у него слишком много друзей… бывших сотрудников из разных силовых структур… КГБ… ГРУ», – отвечал второй голос.

«И что из этого?» – спрашивал первый мужчина.

«Странно как-то… Что-то здесь не то…» – отвечал другой голос.

«А конкретно?»

«Знал бы, сказал!»

«Понятно…» – прозвучал ответ и на этих словах Истомин выключил диктофон.

Затем он выразительно посмотрел на Зотова и спросил:

– А теперь уловил, что такое – кризис доверия?

– Уловил… Очень доходчиво, – произнёс Зотов с сумрачным видом.

Истомин, усевшись за компьютер, что-то начал там высматривать и словно забыл про друга. Зотов почувствовал себя вроде бы лишним, но это впечатление было обманчивым.

Истомин, глядя в монитор, продолжал разговор:

– А в остальном, Жека, всё, как прежде… Как было, так всё и осталось!.. И в нашем мире от любви до ненависти, как от трагедии до рекламной паузы – всего лишь клик!

Так начался первый день пребывания Зотова в столице, а что его ожидало в будущем, он мог сейчас предполагать лишь в общих чертах, но в эти минуты у него почему-то возникла мысль, что скучать ему здесь уж точно не придётся…