Текст книги "Неверия. Современный роман"

28

Когда они забирали Алёшку из детсада, в небе над Найбой пошёл снег. Он падал большими, редкими хлопьями и снежинки плавно опускались на весеннюю хлябь, ещё не успевшую подмерзнуть.

Жека решился взять Алёшку к себе на руки, но тот закапризничал и стал плакать.

– Он испугался, – пояснила Ия, забирая у него Алёшку. – Ты для него незнакомый дядя… Он просто к тебе не привык!

Детсад находился недалеко от почты, поэтому Жека не возражал, возвращая ей Алёшку.

На почте было тихо и безлюдно. Кабинка междугороднего телефона пустовала, а из работников отделения связи находилась лишь одна скучающая женщина. Ия, ожидая телефонный разговор, уселась с Алёшкой на стул, а Жека вышел покурить.

В нескольких шагах от почты горел фонарь, освещая пустынную в этот час автобусную остановку. Время тянулось томительно и Жека курил, наблюдая из окна, как снежинки выплывали из темноты на свет фонаря и, медленно кружась, снова в ней исчезали.

Через какое-то время Жека не выдержал и заглянул в комнату отделения связи. Ия выглядела усталой в переговорной кабинке и, как показалось ему, немного напряжённой. Алёшка сидел на коленях у работницы почты и сосредоточенно грыз печенье. Жека не стал заходить, а осторожно прикрыл дверь и снова вернулся к окну.

Но пробыл там недолго, около четверти часа, после чего протяжно заскрипела дверь и появилась Ия с сынишкой. Жека почему-то сразу догадался, что она чем-то разочарована. И хотя телефонный разговор состоялся, но, похоже, не принёс ей ожидаемой радости, и она даже не пыталась этого скрывать.

Обратный путь пролегал по мостовым. Припорошенные свежим снегом, они становились скользкими. И когда Жека, не спрашивая Ию, взял Лёшку у неё из рук, то она безропотно отдала ему малыша. А тот засыпал на ходу и ему было уже безразлично, кто несёт его по улочкам Найбы домой.

Малыш оказался увесистым и Жека быстро это почувствовал, покрываясь испариной.

Хмельное состояние незаметно проходило и, остановившись на перекрестке, чтоб отдышаться, он спросил у неё с удивлением:

– Послушай, а твой богатырь тяжёлый!.. Как справляешься с ним?.. Сколько ему?!

– Год и девять, – устало ответила она.

– Год и девять?! – переспросил Жека, но удивление всё ещё не проходило. – Так, так… Да ему самому пора уж бегать, если я что-то соображаю в этих делах, а?

– А он у меня недоношенный – до семи с половиной чуть дотянул… – глухим голосом сказала Ия.

– А-а-а… – произнёс Жека с понимающим видом и спросил задумчивую Ию: – И всё, значит, от этого?.. И причина только в этом?!

– Разумеется, – Ия ответила как-то неохотно и замолчала.

Жека остановился, а она, уткнувшись по инерции в его плечо, затем резко отвернулась в сторону и проговорила с заметным отчаянием в голосе:

– Если б ты знал, как он мне достался и как я с ним мучилась…

Она хотела что-то сказать ещё, но не договорила, застыв на месте.

Они простояли с полминуты, пока Ия не повернулись к нему и не сказала тихим голосом:

– Ну, ладно, пошли…

Так они, молча, дошли до самого дома. Там Ия довольно быстро уложила малыша спать и спросила Жеку:

– Ты, чего-нибудь хочешь?

Жека молчал, не зная, что ей ответить.

– Ну, поесть, что ли? – уточнила она.

– Да, нет… – ответил тот.

Весь хмель куда-то выветрился… Зотов уже не выглядел, как совсем недавно, бодрым и раскованным, когда хотел понравиться молодой женщине.

Ия показала Жеке расположение комнат в доме и отвела в одну из них, где ему предстояло провести ночь. Затем она принесла постельные принадлежности, пожелала спокойной ночи и, улыбнувшись на прощание, исчезла в соседней комнате, где легла рядом с кроваткой Алёшки.

Жека, оставшись один, вдруг почувствовал в себе неуверенность. Это чувство всё настойчивее овладевало им, перерастая в нерешительность. Он разделся, погасил свет и лег в приготовленную постель.

Полупьяное, радостное нахальство куда-то улетучилось и наступало быстрое, но болезненное похмелье. Какое-то время Жека лежал на кровати, прислушиваясь к звукам в доме, и размышлял о ситуации, в которой сейчас оказался.

Положение ему представлялось дурацким, а его собственное поведение просто идиотским, поскольку рядом с ним, всего в пяти шагах, находилась прелестная женщина, о которой Жека мечтал и которую весь вечер желал любить, а сейчас, когда она оказалась так близко, он вдруг неожиданно сник и растерялся. Что-то мешало ему сделать последний и решительный шаг… В голову беспорядочно лезли всякие мысли, а сон не торопился сморить его молодой организм.

На подоконнике настойчиво тикали часы и, похоже, уже было далеко за полночь. От напряжённых мыслей и похмелья у Жеки разболелась голова. И он понял, что вряд ли теперь заснёт, и уж точно не совершит того, чего так жаждал весь этот волшебный вечер, о чём думал и к чему готовился.

Приближалось утро… Жека вышел в соседнюю комнату и, осторожно передвигаясь в потёмках, блуждал несколько минут по дому, пока не набрёл на туалет. Там он перекурил, а затем в расстроенных чувствах и с ноющей головой вернулся обратно.

По дороге он задержался в комнате, где Ия спала с Лёшкой. Темнота скрывала их и Жека с трудом разглядел на подушке, в отблесках ночного света, голову женщины с короткой копной волос, её белую шею, обнажённые плечи и руки, которые она сжимала у себя на груди. Ия спала тихо, почти неслышно, а Лёшка спокойно посапывал в детской кроватке рядом.

Утром, когда рассвело и первые лучи солнца заглянули в окно, Жека встал с постели, оделся и вышел из комнаты. Вид после вчерашней гулянки и бессонной ночи был у него понурым.

Конечно, если б это была настоящая романтическая ночь любви с желанной женщиной, какой ещё вчера казалась ему Ия, то всё наверняка переменилось и представлялось бы Зотову по-другому, а сейчас он чувствовал себя разбитым и даже в чём-то виноватым. Нет, он не видел ничего позорного в том, что с ним произошло, но это был всё-таки несколько абсурдный финал после многообещающего, почти сказочного пролога и поэтому ему хотелось поскорее отсюда уйти.

Он отказался завтракать и лишь в сенях с жадностью выпил полковша холодной воды, быстро собрался и уже стоял у порога, когда к нему подошла Ия. Жека не видел её так близко со вчерашнего вечера, а сейчас, может, от стыдливости или робости отводил глаза, не желая встречаться с ней взглядами. А когда прощался с ней, то, пытаясь выглядеть весёлым, натужено и, возможно, не совсем уместно пошутил в этой непростой ситуации и лишь затем, едва коснувшись её руки, вышел из дома.

Утренняя прохлада взбодрила его, ночные страдания уже отдалялись, а выходные дни были впереди… И он, обалдев от пьянящего воздуха, шёл по весенней улице, и за все дни, проведённые в этих краях, впервые ощутил, как его душа наполняется ещё незнакомым, но беспредельно радостным чувством.

– Колокольчик, колокольчик… Колокольчик, милый мой, – шептали его губы, и он повторял это короткое и чудное имя: – Ия… Ия!

В голове у него всё ещё звучал её завораживающий голос, а перед мысленным взором светились бирюзовые, всё понимающие и такие ласковые глаза любимой женщины… И он улыбался им счастливой, и чуточку бесшабашной улыбкой.

29

Уже вблизи дома, где проживал Зотов, у него промелькнула мысль, что прощание после ночного конфуза получилось у него не просто смешным, а каким-то несуразным и выглядел он при этом, скорее всего, если не круглым идиотом, то наверняка настоящим недотёпой.

«Лопух… – подумал он про себя. – Если слов путёвых не мог найти, то хотя бы прижал её и чмокнул куда надо!»

Однако поздние сожаления только раздражали его, и он решил больше не вспоминать про этот случай, тем более у Жеки оставалась надежда на будущее, о котором не грех было помечтать.

У ворот дома его окликнул Вениамин, сосед по улице, который проживал в доме напротив. Жека поздоровался издали и помахал ему рукой. Общаться с соседом не хотелось, и на то были разные причины, поэтому он отворил ворота и зашёл во двор.

Жека познакомился с Вениамином ещё раньше, прежде чем перебрался из общаги на жительство в дом бабы Таи. А история их знакомства смахивала немного на незатейливый анекдот.

…На второй день появления в Найбе, они возвращались с Грозиным из центра посёлка в сторону промкомбината, делясь впечатлениями о первых днях пребывания на свободе.

Грозин был навеселе и улыбался широкой, счастливой улыбкой. По дороге они настигли женщину, и Грозин заговорил с ней шутливым тоном. Женщина оказалась словоохотливой и озорной. Она, похоже, заинтриговала его своими игривыми шутками-прибаутками, и Грозин увился за ней, надеясь, наверное, что ему что-то обломится на сладкое.

На развилке, где их дороги с попутчицей расходились, Жека попытался отговорить Грозина от этой затеи, но тот был уже весь во власти азарта и не послушался его. Так они с бутылкой водки в руках и радужными надеждами Грозина на будущий сладостный альянс с попутчицей оказались у неё дома.

Но надежды эти быстро испарились, как только они переступили порог. Навстречу им вышел мужчина средних лет с аккуратной бородкой-шотландкой на загорелом лице. Им, горе-ухажёрам, стало очевидно, что это не просто мужчина, а, вероятно, супруг их попутчицы и глава семейства, членом которого являлся ещё и парнишка, лет пятнадцати, стоявший позади него.

Мужчина повёл себя невозмутимо в этой вроде бы щекотливой ситуации и, видимо, догадался, какие к ним пожаловали гости.

– Вот, Веня, глянь… каких кавалеров с собой привяла, – улыбаясь, проговорила женщина.

– Понятно каких! – ответил тот, разглядывая их с прищуром, и пригласил Грозина с Жекой пройти в дом.

– Живу бабу увидали – вот и увились!.. А посля и в гости напросились, – добродушно оправдываясь, говорила женщина, которую Вениамин успел назвать Клашкой и деловито распорядился:

– Ты лучше нам стол накрой… Мужикам закусь домашняя нужна – им, небось, лагерная шамовка уже поперёк горла!

Клашка подсуетилась и вскоре они все четверо, кроме сынишки хозяев дома, расположились за столом, на котором появились разные соленья и прочая закуска.

Грозин откупорил бутылку водки и стал её разливать по стопкам, которых почему-то оказалось всего только три.

– Клашке не надо… – предупредительно сказал Вениамин, посмотрел с улыбкой в сторону жены и добавил: – Бабам водка не в жилу – курвеют они с неё…

Клашка зарделась, а потом защебетала:

– А вам, мужикам, а вам, бесам, чего надо, а?!.. Один срам – и только!

Вениамин поднял руку и Клашка разом смолкла.

– Что нам, мужикам, надо, мы сами знаем, – с хитрой улыбкой произнёс Вениамин и посмотрел в сторону Грозина с Жекой: – Мужикам, дело понятное, выпить надо да после застоя шишку помочить… Правда, а?!

Грозин пьяно улыбался, молчал и косился на Клашку, а Жека никак не реагировал на происходящее, надеясь, что застолье у них будет здесь коротким.

Они выпили раз, потом по второй… Клашка куда-то незаметно исчезла, а Вениамин, закусывая солёным огурцом, приговаривал:

– А в этих краях, что Клашка, что Машка, одно слово – блядь, а что не Иван, то дурак! – и, обращаясь к парнишке в соседней комнате, громко спросил. – Ведь, правда, Витёк, а?

Витька что-то неразборчиво пробурчал, но до конца их застолья голоса больше не подавал и сам не появлялся…

С тех пор, как Жека поселился у бабы Таи, виделся с Вениамином редко, а если и встречал его, то чаще просто здоровался, особо не общаясь. От хозяйки он узнал, что тот, после отсидки по весьма неуважаемой среди уголовников статье, поселился в Найбе и сошёлся здесь с Клашкой

Сын Клашки, Витька, которого она, видимо, нагуляла по молодости от одного ей известного мужика, рос нормальным и серьёзным парнишкой.

Вениамин же работал зимой на промкомбинате, кочегаром в котельной, а с весны обычно увольнялся и уходил в лес, где промышлял, когда грибами – ягодами, а когда рыбалкой – охотой, и так до самой зимы.

Клашка раньше трудилась в больнице уборщицей, но работать ей почему-то там расхотелось. И она, нынче беззаботная, видимо, из-за длительных отлучек Вениамина в лес, пристрастилась к алкоголю. Теперь её можно было часто видеть в компаниях тунеядцев, высланных в здешние края.

Клашка стала незаметно спиваться, сильно огорчая родного сына Витьку своим нездоровым пристрастием. Вениамин же потихоньку её поколачивал за пьянство, но она продолжала всё-таки попивать и путаться, как писали тогда в советских газетах, с антиобщественными элементами.

У медичек, которые жили у бабы Таи, практика закончилась и они уехали из Найбы. И через некоторое время вместо них появились две ученицы выпускного класса местной школы-десятилетки.

Девчонки были из близлежащих поселений, которые наступившая весенняя распутица отрезала от Найбы, поэтому на время бездорожья они поселились у неё в доме.

Это были застенчивые девушки, обе низкорослые и невзрачные на вид: одна – худенькая, светловолосая и бледная, а другая более плотная, чем её подружка, но тёмноволосая и смуглая. Жека, сам ещё недавний школяр, удивился, когда узнал от них, что они в этом году заканчивают школу. По своему виду они больше напоминали ему учениц восьмого класса, но не более того.

В первые дни они пугливо его сторонились, но вскоре освоились и вели себя уже более спокойно. Жека видел их нечасто и общался с ними мало. А сегодня, после бессонной ночи, проведённой в доме у своей новой знакомой, завалился на кровать и проспал почти до обеда.

Проснувшись, Жека выпил на кухне кваса, приготовленного хозяйкой, и решил покурить на воздухе. Он пересёк крытый двор мимо старых и уже новых поленниц дров, которые наколол для своей хозяйки в начале марта, отворил ворота и вышел на улицу.

Весеннее солнце, стоявшее в зените, приятно согревало и Жека, засмотревшись вдаль, не заметил, как к нему подошёл Вениамин.

– Я гляжу, у вас молодки живут? – спросил сосед.

Жека ничего не ответил, а жёлтые глаза Вениамина как-то странно загорелись и он, хитровато улыбаясь, обратился к нему:

– Ещё не жахнул, а?.. Всё фалуешь…

Жека решил, что тот шутит, но вспомнив про тёмное прошлое соседа и разглядев вблизи его гаденькое в этот миг лицо, ответил:

– Они же пацанки ещё… и простые, скромные девчушки.

– Ни фига – пацанки! – завёлся Вениамин и, приближаясь к нему, заговорил в полголоса, но горячо. – Послушай меня, малый… Да этих розовых телочек жахать и жахать надо!.. Они сейчас только этого и хотят!

Жека хмыкнул, с усмешкой покачивая головой, швырнул затем окорок в дорожную колею и, не желая больше ничего обсуждать с соседом, направился к себе во двор, приговаривая на ходу:

– Одичал ты, Вениамин… совсем одичал!

Сейчас Жека размышлял не о девчушках-соседках и даже не о Вере Капитоновой, чей образ неумолимо таял в его душе, как снег в Найбе после уходящей зимы.

Он думал о другой женщине… И это были не фантазии о далёкой, и уже недоступной Вере, а совсем иные мысли и реальные, почти осязаемые желания… Теперь, после знакомства, ему хотелось видеть эту необыкновенную женщину каждый день. И Жека почувствовал, что Ия, как сказочная сладкоголосая фея, просто околдовала его своим завораживающим голосом и красотой.

На следующей неделе он несколько раз заглядывал в магазин, где работала Ия, а в выходной даже встретил её после танцев у дома культуры и проводил до дома. А в Найбе, как в обычной деревне: стоит постоять где-нибудь с девушкой вечером, как уже на следующий день все об этом будут знать.

– Мы, Жека, видели тебя, вечером, после танцев… Ты с девушкой прогуливался, – уже через день, загадочно улыбаясь, напоминали ему соседки-ученицы.

– И с кем это мой постоялец прогуливался? – шутливо спрашивала у них баба Тая. – Он же тихо́й у меня… Всегда один-одинёшенек, как затворник!..

Девчушки, посмеиваясь, что-то наговаривали ей на ухо. Она улыбалась, слушая их, а потом говорила с удивлением:

– Экую красавицу отхватил, а?.. По всей Найбе перва девка!

30

Минувшие полмесяца оказались для Комова напряжёнными, и чтение текстов Гришина он временно прекратил из-за недостатка свободного времени. А в этот выходной решил отоспаться и проснулся позднее обычного.

Родители уехали на дачу и он в одиночестве размышлял о планах на выходные дни. Зазвонил телефон и Комов нехотя взял трубку, будто предчувствуя, что утренний звонок не предвещает ему ничего хорошего.

Звонил Поляков, которого он узнал по голосу. Поляков извинился для приличия и предложил встретиться. Они быстро договорились, и через полчаса Комов оказался на автостоянке у городского парка, где увидел припаркованный автомобиль Полякова.

Комов сел в знакомый джип и боязливо оглянулся. Поляков это заметил и сказал:

– Дара нет, не беспокойтесь…

– Превосходная собака! – отозвался Комов о Даре, помня их последнюю встречу.

– Была… – вяло произнёс Поляков.

– Как, была?! – переспросил Комов.

Поляков посмотрел в окно автомобиля и сказал задумчиво:

– Все мы смертные, Комов, и собаки, как не странно, тоже умирают от инфарктов, как обычные люди…

Вид у Полякова был хмурый, держался он сдержанно, и Комов обратил на это внимание, как только сел в автомобиль, поэтому не стал интересоваться подробностями смерти Дара, а лишь посочувствовал:

– Сожалею… Обидно!.. Красивая была собака.

– И добрая… – уточнил Поляков. – Хотя о собаках обычно так не говорят, но Дар был добрым псом.

Поляков выдержал пауза и неожиданно для Комова сказал шутливым тоном:

– А теперь, дорогой Виктор Иванович, вернёмся к нашим баранам!.. Не забыли, о чём мы беседовали в прошлый раз?

– Пока проблем с памятью нет, – ответил тот, внутренне настраивая себя на непростой разговор.

– Уверен, что про господина Гришина вы кое-что знаете, – сказал Поляков. – Однако лично для вас я дополню его портрет… В последнее время он активно интересовался преуспевающими бизнесменами и региональными сановниками, но не только ими… Для человека с богатым уголовным прошлым, работавшим в турбизнесе, такое увлечение трудно назвать хобби, не правда ли?.. Как простой обыватель, я его понимаю… У вертикали власти, как у медали, всегда будет оборотная сторона – кому ж не хочется взглянуть на эту сторону?.. А у господина Гришина, похоже, был необычный интерес к этой стороне… Но это так, к слову!

Он замолчал, потом достал из кармана футболки сложенный листок бумаги и протянул Комову.

– Это вам… Возьмите с собой. Почитайте, подумайте в спокойной обстановке, возможно, после этого позиция у вас переменится – я бы очень этого хотел! – назидательно произнёс Поляков, поясняя Комову. – Это ксерокопия экспертизы – почти официальные результаты.

– Какой экспертизы? – равнодушно переспросил Комов. – Да и зачем всё это – не пойму?

– Берите, берите, – настойчиво повторил Поляков.

Комов взял листок, развернул его, быстро пробежал глазами, сложил обратно и с невозмутимым видом засунул в задний карман джинсов.

– Так это продолжение истории с ноутбуком Гришина? – спросил Комов с безразличным видом и, не дожидаясь ответа, произнёс. – И вы всё ещё считаете, что у меня его принадлежности?

Поляков молчал, что-то выжидая, и Комову показалось в этот момент, что тот хочет услышать от него каких-то оправдательных объяснений или чего-то подобного. Впрочем, он не собирался отмалчиваться или прикидываться в этой ситуации бессловесным идиотом, поэтому Комов заговорил, немного горячась:

– Все эти предметы могли похитить вместе с ноутбуком во время ограбления квартиры… Или потом, у самой Гришиной, вместе с сумкой… И, наконец, она могла эту хрень, извиняюсь за выражение, просто выкинуть вместе с прочим барахлом в мусоропровод или ещё куда-нибудь!.. И самое главное – зачем мне всё это нужно?!

Поляков с нескрываемым интересом смотрел на Комова, а когда тот замолчал, то начал медленно говорить:

– Да-да… всё это было бы возможно, но… – он сделал преднамеренную паузу, снова внимательно посмотрел на Комова и, заканчивая фразу, произнёс, – но ничего такого, на самом деле, похоже, не было…

В салоне наступила тишина, и они какое-то время сидели молча.

Первым заговорил Поляков:

– Мне специалисты объяснили, что устройства памяти хранят в себе очень многое… Это для нас они вроде чёрных ящиков, а для них – прелюбопытная сфера познания, – и улыбаясь, спросил. – Ну, что, Комов, вам память страха не добавила?!

В последних словах Полякова послышалось что-то уже знакомое, но сама фраза показалась Комову не совсем логичной, даже несуразной, и он сказал, недовольно морщась:

– Память страха… О чём, вы?.. Какая память страха?!

Такая реакция Комова поставила Полякова в тупик, и несколько секунд он находился в явном замешательстве.

Придя в себя, он взглянул на своего собеседника, от которого уже сквозило не какой-то ожесточённостью, а лишь холодным безразличием и, словно извиняясь, Поляков ответил ему:

– Это я так… оговорился, можно сказать.

Комов промолчал, а Поляков, прощаясь с ним, пожелал ему добрых выходных и, пожимая руку, сказал напоследок:

– В любом деле, как и в нашем случае, возможен компромисс… Сделка, если хотите!

На последние слова Комов никак не отреагировал, будто бы их не слышал.

Он уже ухватился за дверную ручку, как Поляков спросил его:

– Может, подвести?

– Не стоит… Вам же надо на дачу, а мне – домой… Это близко и совсем в другую сторону! – сказал Комов, не скрывая холодной усмешки, затем вылез из джипа и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Настроение после встречи у Комова ухудшилось. У него появился повод для новых размышлений, однако думать почему-то не хотелось, а наступающие выходные дни, как считал он, были уже подпорчены.

Изучать ксерокопию экспертизы Комов не стал, посчитав, что подробности этого документа, возможно, фальшивого, никак не повлияют на его оценку беседы с Поляковым. А прозрачные намёки важной персоны из следственного комитета его даже не удивили.

«Компромисс… сделка, – рассуждал про себя Комов. – Неужто люди, которых так волнуют тайны гражданина Гришина, не понимают, что к самой информации ещё надо иметь доступ и что у кого-то наверняка где-то хранится дубликат этой флэшки…»

Многое в этом деле до сих пор казалось Комову странным и загадочным, а туман только сгущался и сгущался, не предвещая скорого прояснения. И теперь, когда он уже знал содержание документа, который ему всучил Поляков, менять свою позицию в деле Гришина не собирался.

«Никаких дерганий и метаний, – мысленно настраивал он себя. – Пока не будет служебного расследования, пока я не увижу официального заключения экспертизы – моя позиция останется неизменной».

О каких-то компромиссах, тем более о каких-то сделках, как полагал он, не могло быть и речи.

«Ими движет только страх, – думал Комов, – а страх в таких делах – плохой советчик!»