Текст книги "Аванс прошлому"

Как часто на небосклоне мы видим падающие звезды. Может, это космические частицы сгорают в атмосфере, а может, целые планеты, сорванные с орбиты деятельностью своих обитателей, несутся, пылая, в бездну? Может, кто-то на далекой неизвестной планете тоже однажды посмотрит на небо и увидит падающую звезду. И не будет знать, инопланетянин, что падает в вечную пустоту Земля. Он просто посмотрит на нее вслед и, возможно, загадает какое-то желание! А человечества уже не будет существовать.

Я как бы очнулся.

– И что за мысли приходят в голову? – сказал сам себе. – Хотя… разве они не имеют право на существование? Имеют. А во мне что-то копилось, копилось, вроде главная какая-то мысль складывалась.

– Был у тебя в жизни, скажем, момент, после которого что-то в тебе перевернулось? – спросил я сам себя. И сам же ответил:

– Ну, был, конечно, понятно.

Но что в этом деле удивительно: ведь сколько со мной всего, если хорошенько вспомнить, до этого приключилось? И в армии, и во время службы. И по России-матушке я вволю поездил, всего посмотрел и всего наслушался. Пять лет служил в Монголии – укреплял обороноспособность страны на границе с Китаем. Дважды замерзал там в степи. Переворачивался на машине (по вине шофера), это был по сути цирковой номер, чуть не стоивший мне жизни. И случалось, брат, со мной еще много такого, о чем и через долгие годы не хочется вспоминать, а от другого и в пасмурный день светлеет. Все было. Но ведь какая штука: ничего на меня до этого не действовало. А сейчас взялся за ручку, сев за стол, и все пришло ко времени. Продолжу о Монголии:

Большая часть ее территории лежит на высоте 1000–2000 метров. Преобладают горы и высокие равнины. На юг и юго-восток заходит пустыня Гоби. Песчаные пустыни занимают около 30 тысяч квадратных километров и сосредоточены главным образом в Гоби и котловине больших озер.

В недрах Монголии заключены крупные запасы руд меди, золота, урана, углей. Есть вольфрамомолибденовые руды, свинцово-цинковые месторождения и серебро.

Климат – резко континентальный. Зима малоснежная, холодная, солнечная, в январе на севере –35 градусов (а бывало и до –50), на юге –10 градусов. С ноября по март температура ниже 0. Лето теплое, короткое. Средняя температура +18 – +26 градусов (максимальная +40). Безморозный период продолжался 80-100 дней на севере, 120–140 дней – на юге.

По долгу службы мне часто приходилось передвигаться по стране: на автотранспорте, самолетах, но чаще всего на поезде. Железная дорога от Улан-Батора до Гоби-Сунгурского аймака с центром Сайншанд прорезает Монголию с севера на юг. Дорога была однопутка. Проезжая с юга на север, обычно спишь, так как поезд идет в основном ночью, а вот обратный путь – днем. Сидишь в вагоне-купе у окошка и любуешься прекрасной равниной, на горизонте которого выделяются оранжевым цветом горы. Всматриваешься в небо с его незнакомыми редкими изображениями из туч, как разливается вокруг величественное солнечное сияние во всей его полноте! Земля одета в настоящую зимнюю одежду, имеет особую окраску, уныние. Проезжаешь это расстояние, где земля волнообразно поднимается и опускается наподобие необъятного океана. Замечаешь оттенки от самых светлых до самых темных. Они превращаются поочередно то в салатово-зеленый, то в пурпурный яркий цвет, там, где равнина сливается с голыми отрогами гор и где небо соприкасается с землей.

Населенных пунктов по пути от Улан-Батора до Сайншанда мало. Крупных вообще нет, а мелкие аилы, состоящие из двух-трех десятков юрт, видны вблизи разъездов, где поезд останавливается.

Наблюдая за пассажирами монголами, я заметил, что они просты, добродушны. В еде неприхотливы. В вагоне раскрывают холщовый мешок, достают вяленую или копченую баранью лодыжку, отрезают от нее куски мяса и без соли, без хлеба едят. Любят чай. Курят тут же в вагоне маленькие металлические трубки с деревянным чубучком. После каждого курения вытряхивают трубку.

О себе рассказывают мало. Но любят расспрашивать русских. Одевались, кроме столицы, в свои национальные халаты – дели, войлочные сапоги с задранными, подшитыми кожей носами. Это для того, говорили они, чтобы не сковырнуть носком землю – обидится их божество и возможна кара. Большинство, в особенности молодежь, говорили по-русски, только в далеких аилах (деревнях) пожилые не говорили по-русски.

У нас была знакомая семья, с которой мы дружили, – там все, кроме 80-летней бабушки, говорили по-русски. Самбу – так звали хозяина – работал старшим кочегаром в привокзальной котельной. Его все называли дарга – начальник. И он всегда ходил в шляпе, что уважалось и признавалось окружающими.

Основная часть населения Монголии – монголы-халха – 82,4 % расселены повсеместно. Есть ойраты (дэрбэты – 2,8 %, баяты – 2,2 %, захчины – 1,3 %, олеты – 0,6 %, урянхайцы – 1 % и др.). На западе проживают также казахи – 3,9 %, тувинцы – 0,2 %, среди прочих – 0,4 % – суртулы, узбеки, русские, китайцы и другие (по переписи 2010 г.).

У монголов есть старинный вопрос: «Каково расстояние меж правдой и не правдой?» И есть не менее старинный ответ: «Четыре пальца». То есть для людей издавна было самым убедительным то, что увидено собственными глазами.

Ну, что же, я не буду отклоняться от этого общего правила и продолжу рассказ об этой стране.

Монгольская Народная Республика – страна, расположенная почти в самом центре азиатского материка, с лесистыми горами, большими реками и прозрачными озерами в северной части, с пустынным плоскогорьем (Гоби) в центре, на юге и востоке, окаймленная отрогами высоких Алтайских гор с запада. Огромная страна, на территории которой вместилось бы несколько европейских государств.

Монголия – Монгол Улс – государство, граничащее на севере с Россией, на востоке и юго-западе – с Китаем. Площадь – 1564,9 тысячи квадратных километров. Население свыше 2,76 млн человек. Столица Улан-Батор – 1 млн 240 тысяч человек. Денежная единица – тугрик. Официальный язык – монгольский. Монголия – унитарное государство. Глава государства – президент. Избирается на 4 года, с правом переизбрания. Высший Законодательный орган – однопалатный парламент (Великий государственный хурал) – 76 депутатов. Избирается на 4 года. Исполнительная власть – правительство, формируется парламентом по предложению премьера и президента.

Монголия относится к группе слаборазвитых стран с переходным типом экономики.

Вооруженные силы МНР состоят из войск общего назначения, ПВО и строительных войск. Войска общего назначения – 8,9 тысячи человек – имеют:

– 8 мотопехотных полков (все кадровые);

– 1 артиллерийский полк;

– легкий пехотный батальон быстрого развертывания;

– воздушно-десантный батальон.

На вооружении состоит: 370 танков, 120 БТР, 310 БМП, 150 БТР, 300 орудий, 130 РСЗО, 140 минометов, противотанковые средства.

Комплектуется армия по призыву. Срок службы 12 месяцев. Существует откуп.

Монголия имеет древнюю и интересную историю.

Я посетил многие места, заслуживающие внимания и интереса в этой истории. Всей семьей мы осматривали мавзолей Сухэ-Батору, находящийся в центре столицы – Улан-Баторе (бывшая Урга), государственный музей революции, экспонаты историко-краеведческого отдела, которые по значению, великолепию и богатству могут удивлять, пожалуй, весь мир. (К счастью, я еще немного почитал об этом, и моя фантазия поэтому чрезмерно была возбуждена.)

Мы осмотрели и даже потрогали руками не очень большой по объем, но многотонный фрагмент метеорита, когда-то в древности упавшего на территорию Монголии, как говорил гид, он из чистого железа. С интересом рассматривали мы естественный скелет динозавра 12–15 метров длиной (точно утверждать не могу), возраст которого миллионы лет…

Я не намерен останавливаться здесь на описании всего, но не могу отказать себе в удовольствии сказать несколько слов о монастыре Чайжин-ламы.

Этот монастырь один из крупных в Урге (нынешний Улан-Батор). Он строился в течение 1903–1905 гг. на средства, взысканные с аратов и составившие сумму 88 879 ланов (3330 кг серебра). Монастырь действовал до 1938 г., а затем в 1942 г. был передан, как исторический памятник, в ведение Комитета наук и превращен в музей.

Монастырь-музей включает несколько храмов: главный храм – Чайжин-ламы, храм Будды, храм Ундур-гэгэна и храм Ядама (бога-прорицателя). Здесь собраны творения старых монгольских мастеров, предметы религиозного культа. Все эти экспонаты расположены в соответствии с канонами и предписаниями религии. Музей-монастырь, как ценный исторический памятник, был реставрирован в 1960–1961 гг. Среди экспонатов музея особый интерес представляют Ундур-гэгэна Занабазара – статуэтки божеств Дари-эх Манал, Минтуг, Аюуши и т. д. Там же выставлен бронзовый субурган (кумирня), изготовленный в Индии более 1000 лет назад. Очень интересны три коралловые маски, изображающие бога Жамсрана. Вес одной такой маски достигает 30 килограммов.

Я предварительно немного читал об этом. И теперь видел все это своими глазами, увидел издали и вблизи. Это – художественное произведение, совершенное, прекрасное, это – деревянное чудо. По прошествии лет я считаю, что среди художественных произведений человека монастырь Чойжин-ламы в отношении блеска, красоты, величия, изящества для монголов занимает такое же место, какое занимает всемирно известный Тадж-Махал для индийцев, который я, к сожалению, не видел и сравнить не могу.

Для меня это в высшей степени блестящее, ослепляющее, волшебное зрелище, это такое поражающее, божественное явление, в нем столько неописуемой красоты, столько неземного блеска, что едва ли можно где-то увидеть что-то подобное.

Посещали мы в столице и концерты Национального симфонического оркестра, Государственного цирка, Государственного ансамбля народной песни и танца, который пользуется огромной популярностью в стране.

Танцы в Монголии очень популярны, с давних времен в вечернее время собирались люди одного хотона у очага в юрте, слушали сказителя, играли и смотрели биелэг – танец тела. Биелэг – тематические танцы. В некоторых из них изображается веселая доярка, умелая хозяйка, смелый охотник, заботливый пастух, чаще всего исполнялись под аккомпанемент морин хура, тобшура. В них всхвалялись сила, красота, смелость, отвага и радость, они учили благородству душевных движений и грациозности манер, воспитывали романтическую приподнятость восприятия окружающей действительности. Танцор передает ее эмоциональное содержание и настроение не только движением тела, но и мимикой, в особенности выражением глаз. Танец биелэг, выросший из бытовых и обрядовых развлечений, сыграл огромную роль в развитии народного театра.

Из Монголии я вернулся в город Череповец Вологодской области, а оттуда был переведен под Ленинград в школу прапорщиков, где получил капитанские погоны.

Школа состояла из трех рот. Одна, в которой готовили прапорщиков – комсомольских работников, и я в ней преподавал военную администрацию и партийное и комсомольское строительство в армии и на флоте. И две другие, где готовили специалистов для тыловых подразделений: рота – командиров хозяйственных взводов и рота, в которой готовили заведующих столовой и заведующих или начальников складов – вещевых, продовольственных и ГСМ (горюче-смазочных материалов).

Начальником школы был подполковник Бобылев – строгий, но справедливый и, как говорят, «до мозга костей» офицер-командир. Служить с ним было одно удовольствие.

– Хороший офицер, независимо, кто он по должности, должен хорошо знать своих подчиненных. Он должен знать, что они делают, о чем думают и даже мечтают. При этом никогда нельзя докучать их расспросами, – подчеркивал он.

– Хорошо рассуждать задним умом, – скажет кто-то и будет прав.

А я это очень хорошо усвоил. И это стало для меня правилом. Хотя и пришло не сразу. Вначале я тоже увлекался задушевными беседами, которые чаще всего и были расспросами, а человек при этом замыкался и отвечал отвлеченно или ничего не значащими фразами.

Это, если хотите, задевало мои профессиональные чувства, так как все эти попытки разговорить человека я использовал только как средство помочь ему. Ан нет? И тогда я вспоминал Бобылева и анализировал свои действия.

А он много преподал не только мне, но и всем другим офицерам. А опыта действительно многим не хватало. Командиры взвода были вчерашними выпускниками военных училищ, преподаватели – капитаны, майоры, это бывшие начальники тыловых служб частей и соединений, которые мало общались с личным составом. Были, правда, и опытные офицеры, те, кто уже здесь, как говорят, не один день, да и в армии. Среди них выделялся преподаватель тактики – подполковник, бывший военный комендант заполярного гарнизона «Печенга», города, расположенного на границе с Норвегией. Мы с ним часто вели беседы на различные темы. А теперь о Бобылеве.

– Солдат должен всегда быть одет, накормлен и всегда занят, – подчеркивал он. И занятия, и весь распорядок были построены так, что у курсантов свободным был только час после обеда и час перед отбоем, и то в этот час они подшивались, гладились, чистили обувь, то есть готовились к следующему дню.

В выходные и праздничные дни в ротах занимались мы – политработники. Устраивали спортивные соревнования, конкурсы, беседы и встречи с интересными людьми. А после обеда – обязательный культпоход в клуб офицеров, на кинофильм или на концерты, с которыми часто приезжали из Ленинграда артисты.

Самое пристальное внимание Бобылев уделял строевой подготовке и выправке и курсантов, и офицеров. И особо был требователен к дисциплине и ответственности. Поощрял инициативу и сообразительность. Приведу пример. Как ранее было отмечено, командирами взводов были недавние выпускники училищ, а курсанты по возрасту их сверстники. Поэтому им хотелось проявить к ним лояльность, как говорят, дать поблажку.

Лето 1980 года – год Олимпиады – было жарким, и вот во время одного из занятий Бобылев, проверяя, как они идут, увидел купающихся в озере курсантов, за территорией школы. А купание было строго запрещено.

Он позвал к себе командира взвода. Назревал разгон… Но командир взвода четко доложил, что взвод отрабатывает преодоление водной преграды, и он может предоставить конспект занятий. Подполковник улыбнулся и сказал:

– Не надо конспекта. Продолжайте. Но не увлекайтесь. Смотри за временем, скоро обед.

Позже в хорошем расположении духа он спросил лейтенанта:

– А конспект-то был?

– Был, – утвердительно ответил тот.

– Молодец! – похвалил он командира взвода перед всеми офицерами. – Хороший будешь командир.

Вскоре он получил очередное воинское звание – старший лейтенант – и был назначен командиром роты. А позже, как мне стало известно, этот офицер был направлен начальником штаба батальона в Петрозаводск.

Сейчас я, конечно, сознаю, что теряю, может быть, чувство пропорции рассказа. Но поймите – сколько наваливается чувств при таких воспоминаниях.

Школа прапорщиков находилась в получасе езды на электричке до одной из конечных станций метро, поэтому я за время службы сумел довольно сносно познакомиться с Ленинградом, ныне Санкт-Петербургом, и некоторыми его достопримечательностями.

Петербург – город, которому принадлежит особое место в истории России. Возникший по воле Петра I в переломную эпоху, когда страна совершала крутой поворот к европейской жизни, он стал символов величайшего взлета русской культуры, науки, духовной жизни.

Петербург очень разный. Это величавое течение Невы, громадные архитектурные ансамбли, устремленные ввысь шпили, разнообразные храмы и памятники, берега каналов, тихие уголки садов и парков. Но здесь же огромные заводы и фабрики. Высокоширотное положение, а также близость моря и обширность акватории определяют многие специфические черты города. Ранние сумерки зимой, белые ночи летом, частая резкая перемена погоды – все это в определенной степени влияет на его восприятие.

Вспоминаю июль 1980 года. Я с детьми, дочерью и сыном, встречаем на Невском проспекте факел с олимпийским огнем, привезенный из Москвы. Кругом толпы людей, радостные, приветливые лица.

Проезжает открытая легковая машина, в которой три стоящих в полный рост спортсмена как бы несут факел с зажженным в нем огнем. Раздаются приветственные возгласы, и мы невольно оказываемся вовлеченными в водоворот движения. Невский. Сколько стоит за этим словом! На нем и прилегающих к нему площадях расположены театры, концертные залы, музеи, библиотеки, кинотеатры. На Невском находятся также крупнейшие универмаги и магазины, рестораны и кафе. Здесь мы увидели различные храмы и много кое-чего. Мы дошли пешком до Дворцовой площади и, отдохнув в сквере, решили посетить Эрмитаж. Этот музей, расположенный в бывшем Зимнем дворце является, одним из крупнейших художественных музеев мира.

На наше счастье, у входа формировалась экскурсионная группа, и мы вместе с ней вошли в эту сокровищницу.

В ней, говорили, более трехсот экспозиционных залов. За три часа экскурсии их, конечно, не обойдешь, но даже те залы, что мы посетили и обозрели, оставили неизгладимое впечатление.

На следующий день мы посетили Петропавловскую крепость. Шпиль ее собора является самым высоким архитектурным сооружением города. Высота его колокольни 122,5 метра, и он виден издалека. В Петропавловском соборе погребены российские императоры, кроме тогда Николая II. Я был там недавно – теперь и он с семьей покоится там.

Посетили мы потом знаменитую «Аврору» и другие достопамятные места. А позже я сам и с курсантами, которых мы вывозили на экскурсии, посетил некоторые храмы: Казанский (тогда он назывался Музей истории религии и атеизма), храм Воскресения Христова (Спас-на-Крови), Исаакиевский и другие интересные места типа Гостиный двор, Дом книги и другие.

Здесь, в Ленинграде, я стал замечать, а потом и понимать, что грядет новое время, что на смену идеологии придет экономика.

В стране еще гоняли диссидентов и осуждали империализм Рейгана, еще шамкал свои длинные речи, полные политического идиотизма, престарелый генсек, шла война в Афганистане, но умные люди уже чувствовали новое время. Когда умер Брежнев, показалось, что это и есть то самое начало новых времен и теперь сбудутся все ожидания. Разные были надежды. И многие связывали их с новым генсеком – Андроповым. Я встретил это событие в Хакасии – автономной области на юге Красноярского края, где проходил тогда службу.

А тем временем действительно начались ожидаемые перемены. Всесильный шеф КГБ Андропов, который знал реальную ситуацию в стране не понаслышке, решил взять круто, и Москва затрещала. Дело Чурбанова, торговая мафия. Но через год советский народ неожиданно понес тяжелую и невосполнимую утрату – Юрий Владимирович Андропов скоропостижно скончался от почечной недостаточности.

Дописал это и подумал: ах, сколько у меня еще интересного материала. Может, начать писать о чем-то другом? Тогда – и ну их к черту, эти воспоминания. Всего не перепишешь, что было, как говорится, жизнь прожить – не поле перейти. И тут я замешкался. Мною овладел момент какой-то нерешительности, когда напряженная мозговая работа и физическая усталость борются с непреодолимым раздражающим стремлением к новым пряным впечатлениям.

Акт выбора для меня – всегда тягчайший процесс, потому что во всем я могу до бесконечности находить за и против всякой вещи. Какой бы полной и значительной жизнь ни была, остается какая-то неудовлетворенность, какая-то подсознательная жадность жизни. И человек, который стремится к чему-то новому, постоянно в ненасытной жажде новых приключений, новых дерзаний, новых страстей от чувств неудовлетворенности. И говорят: «с этим ничего не поделаешь, вся жизнь – игра, азартная игра с судьбой, у которой всегда припрятаны тузы в рукаве». Стоит мысленно смириться с поражением, и тебе конец. Но не надо падать духом. Я часто бывал на грани поражения и все же выскакивал. Благодаря чему?

– Ты же сильный, – говорил я всегда сам себе. Хотя сознавал, что одна только сила не делает меня неуязвимым. Требуется везение в придачу. Вот и надо положиться еще и на удачу, не теряя веры в свою счастливую звезду.

«Never give up!» – Никогда не сдавайся!

Надо помнить, что на тебя рассчитывают. Ты не имеешь права обманывать тех, кому ты дорог.

Но пора возвращаться к действительности.

В город Саяногорск Хакасской автономной области Красноярского края военно-строительный отряд прибыл в июне 1982 года. Прибыл эшелоном из Вологодской области по распоряжению Министерства тяжелого строительства (Минтяжстрой), которому были переданы тогда военно-строительные части. Были они и в Министерстве среднего машиностроения (сейчас «Росатом») и даже в Министерстве сельского хозяйства, так называемые «рисовые батальоны», которые готовили чеки для рисоводческих хозяйств на Кубани, в Астраханской области и на Северном Кавказе.

В городе велись две всесоюзные ударные комсомольские стройки: Саяно-Шушенская ГЭС и Саянский алюминиевый завод. Для форсирования строительства последнего и были направлены сюда военные строители. Разместили нас в еще недостроенном 4-этажном профтехучилище, которое потом мы постоянно сами и благоустраивали. А через неделю личный состав уже приступил к работе на стройке. Работали по отделениям, взводами на общестроительных работах, а потом поочередно, пройдя обучение в трестовском учебном комбинате, стали работать по конкретным специальностям. Основной – плотники-бетонщики, но были и штукатуры-маляры, строгальщики и даже несколько отделений плиточников, которые очень ценились на стройке. Работали солдаты по отделениям или самостоятельно, с приданием к ним гражданского специалиста-инструктора, или в составе гражданских бригад. Один взвод работал на растворобетонном узле (РБУ). Это небольшой завод, который обеспечивал круглосуточно стройку бетоном и раствором. А одна рота работала на Саяно-Шушенской ГЭС. На военных строителей, как и везде на стройках, закрывались наряды о проделанной работе, и они получали зарплату. С них, правда, вычитались деньги за обмундирование, питание и некоторые бытовые услуги, остальное откладываось на их личные счета. На текущие расходы они получали положенные солдатские деньги: рядовые свою сумму, сержанты по должностям – командир отделения, заместитель командира взвода, старшина роты. Так что материальный стимул присутствовал. Прибыв в город и увидев, как идет строительство, я подумал: «Вот это масштабы, вот это темпы. Вот где творится история». Хотя позже я стал замечать, как станет лихорадить темпы, как пойдет чехарда смены руководителей стройки. И все это на фоне изменений, которые пойдут в стране.

А пока, знакомясь с людьми, работающими на Саянском алюминиевом заводе (СаАЗ) и Саяно-Шушенской ГЭС (СШГЭС), я не переставал удивляться им. Прибыв сюда с разных концов страны, они посвятили свою жизнь этому делу, они не думают о наградах; сама жизнь без приключений казалась им пресной и скучной. Едва закончив работы на предыдущих стройках, они потянулись сюда, где трудности заставляют сжимать нервы в пучок. Подобно парашютистам, раз вкусившим полет в небе, подобно альпинистам, раз покорившим вершину, они снова и снова отправляются в неведомое, потому что, чувствуют, иначе они жить не могут. «Человек, по-настоящему полюбивший хоть раз в жизни, не сможет жить без любви. Человек, однажды задышавший полной грудью, не сможет дышать в полсилы. Человек, испытавший силу жизни на краю пропасти, должен ходить по этому краю, утверждаясь в собственных силах и увлекая других», – размышлял я.

Саяногорск интенсивно расстраивался. Кроме двух строек союзного значения строились жилые дома, школы, садики, магазины и кинотеатры, то есть инфраструктура, без которой не может жить человек.

В зданиях, где только перекрывали крышу, внизу уже велись отделочные работы, устанавливались двери и окна и шла подгонка рам.

Автомашины доставляли стройматериалы, и трудолюбивые люди, словно муравьи, тащили в здание мешки с цементом, трубы. Ничего удивительного: многие из этих строителей получат здесь квартиры. А чем не стимул?

Яркий пейзаж окружал Саяногорск, и я восхищался его красотой. Располагаясь в предгорьях Саян, этот город напоминал мне Нальчик в родной мне Кабардино-Балкарии, только вместо величавого Эльбруса здешнюю округу восхищал могучий Енисей.

Здесь мне вновь посчастливилось встретиться и поработать с интереснейшими людьми, о которых я не могу не рассказать. Один из них – Шойгу Сергей Кужугетович.

Была весна, ранняя еще весна, холодная, стылая, неуверенная. Днем влага собиралась в лужах. К ночи они подмерзали, затягивались тонким ледком, исчерканным узорами из длинных пересекающихся линий. Грязь на строительных площадках тоже подмерзала, пронизанная льдистыми иглами, но стоило лишь ступить на эту вроде бы надежную опору, как она тут же расползалась под ногами.

Когда стало всходить солнце, его красноватые блики вспыхнули в лужах, придав им нарядный вид, но вскоре блики исчезли, округу затянул туман.

Весенний ветер гулял в пустых зданиях, расположенных рядом со сдаточным комплексом СаАЗа. Комплекс, это основной цех электролиза и ряд вспомогательных производств, был готов, но чтобы сдать его в эксплуатацию, надо было срочно завершить строительство еще ряда других сооружений и объектов. По пусковому графику шла сдача электролитейной, цеха подовой массы, где при устройстве фундаментов был допущен брак. Еще не введены были: заготовительное отделение, склад зеленых и обожженных анодов. Кроме того, монтажники сдерживали работы по кровле, а сроки поджимали. Для этого в тресте САС (Саяналюминстрой) на пусковые объекты были назначены ответственные. За узлом водооборота партийным штабом стройки были назначены заместитель управляющего трестом Шойгу С. К. и я – заместитель командира военно-строительного отряда по политчасти.

Узел водооборота был важным объектом. Но бывшее строительное управление сильно запустило строительные работы, и необходимо было ускорить дела на объекте.

Работа эта была поручена нескольким бригадам, в том числе и военным строителям.

Приехав на объект, я надел резиновые сапоги с холодным, вымерзшим нутром и отправился на участок, где уже началась работа: строители делали опалубку, готовясь к приемке бетона, монтажники монтировали трубопровод и устанавливали западную арматуру.

Я обошел вокруг стройплощадку, только сейчас оценив в полной мере ее громадность, своеобразие замысла и исполнения. Соседние сооружения тоже были непростые, каждый со своими наворотами, но не столь круты.

Сапоги провалились, скользили в колее, оставленной мощными машинами, кранами, бульдозерами. На бетонной площадке уже стояли машины со стройматериалами, и водители зябко покуривали, дожидаясь, куда разгружать.

Шойгу, ссутулившись, в своей традиционной куртке, сунув руки поглубже в карманы, вышагивал по участку, пытаясь не то вспомнить что-то, не то найти нужное решение.

Он несколько раз обошел вокруг сложенных бетонных плит, зачем-то попинал ногой приготовленные монтажниками трубы и пошел навстречу мне.

Мы разговорились.

– Подвезли вчера арматуру? – поинтересовался он у меня.

– Подвезли. Вторая смена работой была обеспечена, – ответил я.

– А вот бетона так и не было.

– И что?

– Мы вчера на бетонном заводе «тревогу»[2]2
  Тревога – на ватманском листе черной тушью высказанное беспокойство.


[Закрыть] вывесили. Так они сегодня чуть свет подогнали две машины.

– Я видел. Молодцы. Сработали оперативно.

Мы пошли по стройплощадке вместе. Легкий ветер со стороны Енисея уже нес в себе неуловимые весенние запахи. На площадках вспыхивали острые огни электросварки, звучали редкие голоса. В котловане включили мощный прожектор – там пошел бетон.

К Шойгу подходили инженеры: одни – доложить, как выполняется график, другие – посоветоваться.

Погода обещала быть, не в пример вчерашнему дню, солнечной, теплой, но распогоживалось медленно.

Я зашел в бытовку солдат. Прапорщик – секретарь комитета ВЛКСМ, которого я привез с собой, колдовал у походной ленинской комнаты[3]3
  Походная ленинская комната – тонкое складное приспособление в виде чемодана, в нем вывешиваются объявления и другие агитационные материалы.


[Закрыть].

В помещении было чисто и тепло. Я собрался было выйти, но в бытовку зашел Шойгу. Он осмотрелся и спросил:

– А это кто?

– Комсомольский секретарь, – представил я прапорщика.

Он поздоровался с ним и поинтересовался, чем он занимается.

Прапорщик сообщил, что сейчас обновил материалы соревнования за предыдущий день, и когда военные строители придут погреться, он их ознакомит.

– Он же ночью подвезет солдатам чай и сухой паек, – сказал я.

– Вот это правильно. Рабочие приезжают с термосками, а солдату перекусить негде.

Мы вышли на улицу. К нему вновь стали подходить люди. Мастер участка пожаловался:

– Сергей Кужугетович, у меня кран простаивает, и мы сдерживаем смежников.

– Почему?

– Должны были подвести плиты, – он назвал нумерацию, – и вот нет.

– А вон там же у вас лежат плиты, – и он назвал номера, показывая на стопку, у которой мы с ним встретились.

– А они же у^́же тех, что нужны, – удивленно заметил мастер.

– Ничего, ставьте, а проемы заложите кирпичом. Эти стенки же не несущие.

– Хотя созвонитесь еще раз с базой. Но график не срывайте.

– Все правильно: на босса надейся, а сам не плошай, – вслух высказался мастер, почесал за ухом и, пожурив себя, наверное, за то, что сам не додумался, пошел в прорабскую.

После прошедших разговоров, советов и консультаций настроение у нас было приподнятое. Мы стояли с ним возле его машины, наслаждались неожиданно проглянувшим солнышком. Я поднял взгляд к небу. От ранней утренней непогоды не осталось и следа. Тучи разошлись, небо чистое. Дышится легко. И настроение. Отчего? Может, что работа на объекте шла строго по графику и день задавался. Может, все вместе. Рабочая обстановка на объекте подействовала на Шойгу – и он даже приободрился: спина распрямилась, фигура утратила кабинетскую грузность, движения стали быстрыми, уверенными и точными. Лицо уже не казалось одутловатым, быстрый цепкий взгляд вызывал авантюрный склад характера и способность решительных действий.

Не буду описывать дальнейшие действия на этом объекте, но вскоре Шойгу уехал на другой объект – очистные сооружения: ведь он кроме этого сдаточного объекта отвечал и за всю стройку. А после обеда и я был вынужден уехать. Предстояло побывать на Саяно-Шушенской ГЭС, где у нас работала рота солдат, о чем я раньше упоминал.

Очистные сооружения строились вблизи аэропорта города Саяногорска. А в нескольких десятках километров вверх по течению Енисея шло сооружение Саяно-Шушенской ГЭС. От города до ГЭС – меньше часа езды. Уже через сорок минут видно стройную плотину, изогнувшуюся, словно от огромного усилия, между лесистыми берегами глубокого каньона.