Текст книги "Хромосома Христа, или Эликсир Бессмертия. Книга первая"

Глава 11

Однажды приехал наш генерал.

– Бери, – сказал ему Жора, кивнув на зеленое пластмассовое ведерко, до краев наполненное какими-то орешками, – угощайся…

– Что это? – спросил генерал.

– Укрепляет силу…

– Ух! Это нам надо! – гость взял горсть орешков и сунул себе в карман. – Здесь у вас, как в аду, черт ногу сломит. Как тут можно работать?

Это был второй его вопрос. Потом последовали еще, на которые отвечал только Жора.

– Покажите мне все, что нам удалось сделать.

Он сделал акцент на слове «нам», и Жора мне подмигнул.

– Вот, – сказал Жора и нажал кнопку.

Тихо зажужжал микродвигатель, замигали разноцветные лампочки, затрещали самописцы, задул вентилятор. Экспериментальный храм ожил. Генерал молчал. Жора следил за приборами, генерал следил за Жорой, прошло минут десять-пятнадцать.

– Ну и что? – спросил генерал. У него было такое выражение глаз, словно его обсчитала буфетчица. – Что мне сказать там? – и он кивнул на потолок. Жора пожал плечами.

– Мы испытали семь композиций, – сказал он, – наиболее успешная…

Генерал перебил:

– Где она?..

Жора усмехнулся.

– Нужны клинические испытания. Мы не можем…

– Можем, – снова перебил его генерал и жадно посмотрел на меня своими желтыми глазами: – Как думаешь? – адресовал он и мне один из вопросов. Теперь и я пожал плечами. Генерал снова обратился к Жоре: – У нас мало времени, давай все, что есть. И набросай схему приема.

Было ясно, что от нас он пустым не уйдет. Какое-то время Жора раздумывал, затем решился уточнить:

– Кто он?

Это был вопрос, который задал бы каждый ученый: для кого предназначен препарат? Теперь время было задуматься генералу. Он давно знал Жору, они даже приятельствовали, во всяком случае, генерал всегда хвастал знакомством с Жорой. Теперь же он раздумывал, что ответить. Ответить как другу или отдать приказ?

– Ты точно хочешь знать?

Жора молчал, ждал.

– У него рак простаты, аденокарцинома.

Жора продолжал молчать.

– Ладно, – решился генерал. – Это Иванов. Ты его не знаешь.

Жора улыбнулся, демонстрируя красноречивое недоверие.

– Хорошо, но смотри мне! – с этим генерал, зыркнув на меня, приблизился к Жоре и прошептал на ухо чье-то имя.

Жора нажал красную кнопку, и в помещении воцарилась тишина. Напряжение спало, мы почти изнеможенно упали в кресла. На правах хозяина Жора включил электрочайник. Затем мы ели буженину и пили кофе с коньяком. Генерал рассказывал о достижениях нашей космонавтики, мол, и в космосе проводятся испытания по увеличению продолжительности жизни лабораторных животных, и создаются новые сверхсекретные технологии получения эликсира молодости. И далее все в том же духе.

– Теперь, значит, так, – в заключение сказал он, – вы должны вступить в партию.

Он взял обрывок какой-то газеты, тщательно вытер им губы и пальцы и, скомкав газету, бросил в мусорное ведро.

– Вступить в куда?! – у Жоры глаза полезли на лоб.

– Пишите заявления и давайте мне, я протащу.

– Еще кофе? – спросил Жора.

– С этим не шутят, – сказал генерал. – Пишите…

– Если партии будет надо, – сказал Жора, – она всегда нас найдет.

Перепалка длилась минут двадцать, но мы так ничего и не написали.

– Хорошо, хорошо, – сказал генерал, – никуда вы не денетесь. – Слышали новость? Вчера мне доложили, что какие-то там азиаты, китайцы или корейцы, изобрели способ поражать противника без единого выстрела. И никаких следов. Вот бы нам заполучить…

– Мы же не убиваем, – возразил Жора. – Мы те, кто наоборот.

Я вспомнил, как Жора однажды предлагал мне заняться этническим оружием. Я еще не жил тогда в Москве.

– Чудак, – сказал генерал, – не все ли равно!

«Как люди с такими ледяными сердцами могут ходить по земле», – подумалось мне. Не знаю почему, но вслед за этим пришла мысль о Юре. Вдруг! Он сказал бы примерно то же самое: не все ли равно! Странная мысль о Юре – вспышка молнии, и я тут же забыл о ней. Однако много позже я понял, почему эта мысль поразила меня.

Когда генерал уехал, заполучив порцию нашего препарата, Жора сказал:

– Он перечеркнет все наши усилия. У него нет времени, он не может ждать. Этот Иванов, может, и вылечится от своей карциномы, но дольше положенного не проживет. А ты сколько хотел бы жить?

– До полуночи, – признался я.

Жора задержал зажигалку у рта и, когда понял, что я не собираюсь серьезно отвечать на его вопрос, нажал на ее колесико.

Я тоже закурил сигарету. Мы молчали. Мысль об этническом оружии не пришла даже в голову.

– Хочешь вступить… в партию? – спросил Жора. – Он действительно пропихнет.

Я был далек от подобных материй и почти не понимал их значения. Поэтому куда-либо вступать меня не тянуло.

– Слушай, – Жора схватил меня за рукав, – а не послать ли нам их всех козе под хвост! Этническое оружие…

– Что это? – спросил я, будто услышав о нем впервые.

– Это, знаешь, такое чудесное средство…

– Я все это знаю, – предупредил я.

– А знаешь ли ты?..

– Тоже знаю, – сказал я, – я знаю все, что касается генных рекомбинаций и имею над ними неслыханную власть, но мое оружие…

Теперь Жора остановил меня:

– Брось трепаться…

Я не дал себя перебить. Мне нужно было сказать ему об этом.

– … но мое оружие, – продолжил я, – смирение.

– Что есть смирение? – спросил он тоном Пилата, пытающегося выбить у Иисуса признание о какой-то там истине.

О смирении я мог говорить часами. И ни словом не обмолвился о нашей Азе, о клоне, о моих клеточках… Этническое оружие меня интересовало не более чем ожившая между рамами муха. Убивать ведь – не воскрешать…

Близилась весна.

Глава 12

Как-то к нам приехал Ушков, и я, сам не зная почему, стал рассказывать ему:

– Однажды Юля пришла ко мне с рекомендательным письмом своего наставника и кумира, режиссера С., одного из немногих, собственно, Жориных друзей, которому Жора как-то вскользь рассказал идею и который, тотчас уловив ее суть и значение, сказал ей: «Сними это». Это было в июле, когда никакая тень не спасала от сорокаградусной городской жары, асфальт плавился под ногами. Я куда-то спешил, и мы не успели толком разглядеть друг друга. Вот письмо. Да, конечно, я хорошо знаю Сокурова (а кто же его не знает?!), я прочту и письмо, только завтра, завтра, запиши мой телефон. Тогда я только заглянул ей в глаза. Потом ночью они мне не давали покоя. На следующий день я признался себе и обвинил Юлю в том, что ее глаза украли у меня сон. Она ничего на этот счет не сказала, присела на край кресла и попросила найти письмо.

К нам постоянно заглядывали, входили, задавали какие-то вопросы, выходили, сновали как на блошином рынке, всем вдруг я стал нужен; она сидела молча, глядя в окно, никому не мешая и не пытаясь изменить такое положение вещей. Я заметил, что время от времени она с любопытством рассматривала меня, а когда стал пиликать телефон, сняла трубку и коротко бросила: «Он вышел». И телефон больше не звонил.

Из вопросов, которые мне задавались, и из моих ответов, она не могла, конечно, представить себе мою жизнь, тем не менее, когда мы остались вдвоем, она спросила: «Вам это интересно?» – «Что?» – «Ну, все это?..». Я только многозначительно улыбнулся, но она не поддержала моей улыбки. Рабочий день кончился, все разбежались по своим делам, как тараканы. Теперь мы могли бы обсудить ее проблемы, но разговор не получался, я думал о своем, и она ни о чем больше не спрашивала. Я предложил кофе, она отказалась. Зато мне удалось хорошенько рассмотреть ее – ничего особенного. Хорошенькая. Хрупкие плечи, тонкие руки, красивая шея, ключицы… Ничего примечательного. Глаза! Правда, глаза, да, глаза!.. Я не выдерживал этого взгляда! Вот так штука! Почему я решил, что она – дар судьбы? Я не мог себе этого объяснить. Всякая логика и попытки понять, в чем тут дело, были бессильны. Вот так штука! «Хорошо, – сказал я, – приходите», не совсем понимая, что она может сейчас снимать.

«Вам это интересно?» Что она может понимать в моих интересах?

Позже, провожая ее до лифта и прощаясь, поскольку мне нужно было остаться на работе, я предложил встретиться завтра. Я поймал себя на том, что чуть было не чмокнул ее в щеку, как близкую женщину. На это она улыбнулась, открыто глядя мне в глаза, и нажала кнопку. Двери лифта закрылись у меня перед носом, и какое-то время я стоял в задумчивости. Потом вызвал соседний лифт и уехал домой. Письмо я так и не прочитал. Я не стал также звонить Сокурову, чтобы выяснить содержание письма, я понимал, что все дело в ней, а не в письме. Ночью сна снова не было.

На следующий день я сам позвонил ей рано утром и спросил, не у нее ли письмо. «Вы его сунули в книгу» – «В какую?» Она согласилась приехать после пяти, чтобы найти это злополучное письмо. Потом была моя пресс-конференция, на которой она снова спросила о духометрии…

И вот уже море плещется у наших ног…

Глава 13

Летом мы жили у Ирины на даче. Как раз проходил чемпионат мира по футболу. Коротая время, мы торчали у телевизора… И конечно, мучились: дела наши шли из рук вон плохо…

Однажды была суббота, мы отоспались после трудной ночи и, навалявшись в постелях, выползли наконец на улицу. День стоял звонкий, синий, безветренный. Стоял полдень, и солнечные лучи, пробившись сквозь верхушки корабельных сосен, дымчато-беловатыми штыками вонзались в землю. Жора, сонный, в голубой кофте, с голыми белыми ногами, сидел на деревянном крыльце и, щурясь, крошил в прах своими белыми зубами кедровые орешки.

– Лю-юбишь ты нежиться на белых простынях, – улыбнулся он, даже не взглянув на меня.

Всегда было наоборот. Во-первых, не было никаких белых простыней, мы спали на старых ватных матрацах, кое-как прикрытых старенькими марселевыми покрывалами. И даже летом укрывались стегаными ватными одеялами, вытертыми до блеска. Во-вторых, это он спал до полудня, я же – жаворонок, просыпался рано и, пока он не выползет на крыльцо, старался чем-нибудь себя занять. Я бродил по летнему лесу между корабельных сосен, делал зарядку, даже бегал к озеру, чтобы поплавать… Зато он мог сидеть ночи напролет, даже не зевнув, а я едва доживал до двенадцати.

– Представь себе, – неожиданно произнес он, – что нам удастся найти такую композицию…

Он думал о вчерашнем дне. Длительное время мы добавляли в пищу животным биологически активные вещества животного и растительного происхождения, взятые в различных комбинациях: мумие, цветочную пыльцу и прополис, маточное молочко и женьшень, и элеутерококк, и лимонник китайский с желтым сахаром, присланные нам из Владивостока самим Брехманом, вытяжку из рога оленя и рога единорога… Все это готовили на основе меда и на соках трав, примешивали сперму кита и перепелиные яйца. Гоша Ачичеладзе привез из Поти акулий хрящ, а Вит притащил из Таллинна от Хинта и Урмаса Алтмери жутко вонючий препарат АУ-8… Ко всему этому были примешаны и чесночные капли на молоке (рецепт тибетских монахов), и настойка чаги, и прижигание китайских точек (хе-гу, цзу-сань-ли…), и абсолютное голодание по схемам, придуманным Жорой с Аленковым. Было нелегко найти такое редкое сочетание всех этих мыслимых и немыслимых препаратов и биодобавок, чтобы хоть на месяц достоверно продлить жизнь подопытной группы белых мышек или рубиновоглазых крыс. Хоть на месяц? На день! Какая логика выбора условий эксперимента овладевала Жорой, никто не знал. Интуиция экспериментатора, чутье охотника. Жора назвал это методом научного тыка. Да, Жора верил своему шестому чувству. И Аленков поддерживал эту веру. Машинное и математическое моделирование? Кто-то из знакомых Аленкова занимался и этим, но надежда была только на Жору. Я присматривался. О своих клеточках я молчал. А Аза тут была ни при чем. Как, кстати, и Тина. Тина вообще…

Что-то удерживало меня от рассказа о них. То, что проделывали с мышками Жорины ребята, забивая их как котят и растаскивая экспериментальный материал (кто-то мозг, кто-то сердце, кто кишки или печень, кто кровь и мочу…) по своим углам для изучения тонких механизмов развития рака или предупреждения старения, меня мало интересовало. Все они работали над кандидатскими диссертациями и просто не могли не заметить, как Жорины композиции благотворно действуют на организм мышек. Клетки теряют молодость под воздействием вредных факторов окружающей среды. Всякие там свободные радикалы и канцерогены, ксенобиотики и энергетические киллеры – все это, безусловно, не молодит клетки. Было ясно, что старение напрямую зависит и от генов. Появились сведения, что немало генов определяют продолжительность жизни экспериментальных животных. Скажем, мутация гена белка ламина А приводит к нарушению функций клеточных ядер, что в свою очередь приводит к прогерии Хатчинсона-Гилфорда – болезни, способствующей преждевременному старению. Жора и сам понимал: долголетие – не такая простая проблема, чтобы решить ее с помощью новых комбинаций. Не говоря уж о раке!

– Если бы можно было…

Жора размышлял. Ему, конечно, и в голову не могла прийти мысль о воздействии на гены. Дело в том, что в нашей экспериментальной «кухне» эта мысль не могла быть реализована: другие пути поиска, другие методы, другие мысли – стереотип. От этого нелегко избавиться. Мы нанизаны на привычки, как вобла на леску, пришпилены к ним, как бабочки к сукну. Мы как невольники, прикованные к веслу. Да, мы невольники своих стереотипов, и чтобы уйти из-под их власти, обрести хоть краюху свободы, нам необходимо прилагать неимоверные усилия. К тому же мы настолько ленивы, что становимся ненавистны сами себе. Лень губительна для исследователя, и единственным лекарством от лени является каждодневная битва с собой. Хотя лень бывает и плодотворной.

То, что я украдкой подмешивал в наши композиции гены черепахи, не могло иметь решающего значения в поиске. Нужны были клинические испытания, а это было нелегким делом.

– Что, если нам попытаться? – задумчиво произнес Жора, но так до конца и не сформулировал свой вопрос.

Затем мы ели суп из крапивы (Ирина постаралась!) – похлебка, вкус которой невозможно забыть.

– Ммм! – мычал Жора, – как вкусно!

Я тоже суп нахваливал. Яичница с кружками поджаристой «московской» исправила первое впечатление. А чашечка кофе на десерт доставила истинное наслаждение.

Жора закурил и уселся в кресло-качалку.

– Скажи мне, – сказал он, кашлянув, – ты, и правда, не-е-е?..

Он всегда начинал разговор об этническом оружии с вопроса.

– Я сбегаю к озеру, – сказал я, чтобы этническое оружие вдруг не выстрелило. На кой оно мне?! Сказать откровенно – мне было достаточно Азы с нашим клоном, имени которого я так и не узнал. Гуинплен!.. Это было прозвище, кличка, но не имя. Как же назвала его Аза?..

– Сбегай…

– Я думаю, что…

– Хорошо думаешь, – сказал Жора, – ладно – беги к озеру, купайся.

Жора знал мое отношение к войне, к любому оружию, тем не менее время от времени тестировал меня: не изменил ли я мнение? Я не изменил.

Уже по дороге домой мне впервые пришла в голову мысль, что я занят не своим делом. Я как раз швырял прошлогодние сосновые шишки, пытаясь метров с десяти попасть ими в ствол огромной корабельной сосны. Но шишки летели мимо, и только когда эта мысль вдруг упала на голову, я поразил – наконец-то! – цель. Мне показалось, что сосна вот-вот рухнет… И еще был один вопрос, на который все это время я не мог найти ответа: что делала Аня тогда, в том далеком темном ночном подвале? И зачем приходил туда Юра? А оружие – так на кой мне оно?! Тут бы и Тина меня поддержала!

– Ты и в самом деле никогда не думал об этническом оружии? – спрашивает Лена.

– Всегда.

Глава 14

Надо сказать, что в Москве я скучал без своих ребят, даже будучи с Жорой. Состояние было такое, будто ты потерял ногу или руку, ослеп на один глаз или оглох на одно ухо, будто из тебя вытащили жилы… К тому же меня просто допекала мысль о клонировании. Самого себя или кого-нибудь из своего обширного банка: Тамары, Юры, Шута, даже Жоры или его генерала, успевшего наследить своими курчавыми волосами, не говоря уж о следах пальцев, которыми он щупал все, что попадалось под руку. Он как раз был из тех, кто не поверит, пока не пощупает, не понюхает, не возьмет на зуб. Впрочем, зачем мне нужен был клон военного? Генерал – это генерал, это узкий профиль деятельности. Чистейший исполнитель. Сигнал – рыба, сигнал – рыба… Так воспитывают рефлекс Павлова у животных, например, у дельфинов. Помню, когда Архипов привез нас – Жору, Лесика и меня – летом на биостанцию в Кара-Даге, мы не могли оторвать глаз от этих красавцев, которых с рук кормила белокурая аспиранточка из МГУ. От ее красоты мы вообще слепли. Потом, вечером, они с Архиповым (часто до утра) обсуждали результаты эксперимента. А мы втроем только облизывались. Но больше всего на свете меня привлекала мысль о гетерогенном геноме. Я не верил, что Аза – моя последняя попытка создания человека, скажем так, хорошо управляемого феноменологически, и, как мечта и надежда, – человека совершенного: Homo perfectus или perfectum, я до сих пор не силен в латинских окончаниях.

– Perfect – это обыкновенный английский, – заметила Лена.

– Все равно. Так вот: я жил этой мечтой!

Глава 15

Путешествие к морю на автомобиле – эта идея пришлась Юле по душе.

– Как ты себя чувствуешь? – моя забота о ней выглядела трогательно. Я и в самом деле заботлив.

Я еще не знал, где мы остановимся: все равно.

– Не рассчитывай на то, что я подарю тебе легкую жизнь.

Она смотрела перед собой и, не поворачивая головы в мою сторону, произнесла:

– Я не ищу легких путей и давно уже надеюсь только на себя.

Отсюда не видно той горы, мы еще не проехали через тот тоннель. Но уже видели море, его сверкающую серебром бесконечность, дальнюю дымку…

Полуденная жара. Когда двигатель выключен, слышно как трещат цикады. Тем не менее ощущается свежесть хвои.

В Йоханнесбурге Всемирный саммит ООН по устойчивому развитию собрал шестьдесят пять тысяч представителей из ста восьмидесяти девяти стран мира. Почему же я здесь?

Никому и в голову не придет меня разыскивать, и это радовало. Чего мне недоставало во всех этих побегах и перебежках – моих книг. Две-три книжки я всегда беру с собой, хотя они и зачитаны до дыр.

– Какие? – спрашивает Лена.

– Ты же знаешь… Я их время от времени меняю… Скажем, Дюрренматт… Всегда Чехов, его рассказы… Теперь вот Бхагавад Гита. Юля настояла… А с некоторых пор вот этот томик стихов…

– Кто это?

– Тинка… Ты же знаешь.

Здесь крутой поворот, видимость ограничена, поэтому машины едут медленно и, конечно, я это вижу – она не может не привлечь внимание проезжающих. Мне это льстит, я даже горд этим.

Я еще раз отметил про себя, что у нее очень красивые ноги. Мне, конечно, доводилось видеть ноги и подлиннее.

– Смотрите, смотрите!..

Она вдруг обнаружила кустообразное деревце, сплошь усеянное разноцветными лоскутками, – туристский знак желания вернуться сюда снова. Для меня это не открытие, я знал, где остановиться.

– Привяжем и наши ленточки…

Я расценивал это, как признание того, что ей путешествие нравится, и мне ничего не оставалось, как разорвать надвое свой носовой платок.

Теперь я придерживал ветку, чтобы ей удобней было привязать свой лоскуток – явить миру свое желание.

– А вы?

Вопрос задан как свидетельство того, что она хотела бы, по крайней мере, еще раз, побывать здесь со мной.

Привязывая свой лоскут, я не искал глазами те тесемки и тряпочки, которые мне уже приходилось здесь оставлять.

Помню, мы с Тиной… Нет-нет, никаких воспоминаний! Я же дал себе слово! Тина… Ти… Я ведь помню каждую её строчку!

 
…ты мой бешеный драйв, мой безумный мотив, моя утренняя сюита,
Ты открыт для меня, я на тысячи кодов закрыта…
 

Я пытался открыть, разгадать её код. Протиснуться в эти ее спирали ДНК – нити жизни… Чтобы рассмотреть изнутри эти механизмы, колесики часов…

 
…на тебе микросхемой все изгибы меня, биополе,
я ловлю этот запах – воли, страсти, сомнений и соли…
 

Запах страсти и соли… А как могут пахнуть сомнения? Я принюхивался…

 
…этот общий накал до кипенья свирепого крови,
ты еще не устал от побегов в любое с любовью?..
 

Я даже спрашивал себя: как можно бегать в это пугающе-нераспознанное «любое»? С любовью!.. Да-да, именно так – как?!

Милая, Ти! До сих пор не могу взять в толк, что заставило нас…

 
…я пою как струна от малейшего: ласки и ветра,
намотай на кулак гриву цвета осеннего ветра…
 

Да наматываю я, наматываю на все свои кулаки вот уже… Господи, сколько же лет я гоняюсь за тобой по этому безучастному свету?! Чтобы услышать твое едва слышимое – «разрешаю…».

Значит, запрет снят! Значит, я продолжаю препарировать тебя! Твою жаркую плоть, свирепость твоей закипающей крови…

Душу… Дух… И главное – дух!..

Значит, я…

– Вы не ответили, – говорит Юля.

Для меня важно и это: я сюда вернулся.

Видимо, в этих тесемочках и лоскутках что-то есть.

Уже, сидя в машине, она задает свой вопрос еще раз:

– И что же там, в этом медальоне?

– Волосы, – сказал я, – мои волосы…

– Волосы?

Почему это ее так удивляет? Ведь это не только волосы, это и моя ДНК на случай, если вдруг…

– Если вдруг что? – спрашивает Лена.

– Например, новый потоп.

Значит, ее «разрешаю» дает мне еще один шанс немыслимо-невероятного знания: изучить ее до косточки, до каждой капельки крови…

Или не дает?