Текст книги "Взломанная вертикаль"

Н-да, работенка была и пыльная, и потная, и с непривычки невыносимо тяжелая. Брезентовые рукавицы-верхонки вздымали лом, кирку, поддевали лопатой отбитые куски спрессованного песчаника, слои которого чередовались с глиной, утыканной гравием, булыжниками. Сброшенная одежда валялась поодаль на жухлой траве, трусы у парня, хоть выжимай. К концу недели он углубился в грунт почти в человеческий рост. Радовало его одно: отпала необходимость готовить еду: в части кормили от пуза, особо своих из хозяйственного взвода, а на вечер старшина давал ему завернутый в газету кусок вареной колбасы. В понедельник спозаранку опять в проеме двери комнаты стоял прораб Пегасянц.

– Студент, старшине Приблуде подкинули штрафников с гауптвахты. Будешь с ними, – он кивнул головой на его соседей, – пахать на ЛЭП. Возьми пояс страховочный и когти у Приблуды. Машиной столбы, опоры и бухты развезли, так что транспорт не ждите. И пёхом, пёхом.

– Ого! – возмутились в голос Сёмка и Иван. – Туда километра два топать. Хотя бы жрать чего подкинул!

– Еще чего! Я вам не Приблуда. Наряды вам выписываю, выписываю. Скоро аванс. Кормить вас не обязан. До ЛЭП, кстати, отсюда всего километр. Не хотите работать, проваливайте, увольняйтесь и ищите себе другую крышу над головой.

Иван с Семёном дружно засопели носами, допили чай, молча вышли из комнаты.

– А ты, студент, смотри, не опаздывай. Сегодня только тебе поблажка, пока у старшины для себя все причиндалы не заберешь. На ЛЭП старшим у меня поставлен Валька, он хоть и бывший зек, а порядок любит. Гляди мне! – и Пегасянц потряс под носом новичка пальцем.

Приблуда встретил знакомого работника приветливо:

– Идем на склад, студент, мне прораб звонил, бери, что положено.

Прикормленный в здешней столовой, ощущая сейчас явную несытость желудка, Виссар, играя жалостливым тоном, попросил:

– Товарищ старшина, я и впредь согласен на любую работу. Разрешите в столовой кушать, а? Завтракать или ужинать.

– Э, пора тебе вдовушкой обзаводиться, а то одни ребра из кожи будут торчать. Ладно, дам я тебе завтра один адресок станичный. Там тебе скажут, что делать. Но чтоб, ни расспросов, ни гу-гу. Понял?

– Так точно!

– Так точно, – передразнил «макаронник»-сверхсрочник. – Гляди, не подведи. На наш харч ходи, когда захочешь, я поварам скажу.

– А как мне в часть пройти? Я с хозвзводом проходил.

– Пропуск тебе выписывать не буду. Хлопотно. А есть в заграждении возле нашей харчевни проёмчик. Смотри, офицерам на глаза не попадись, особо у кого большие звезды. А если что, вольнонаемный, ссылайся на меня, мол, я тебя послал по делам хозвзвода.

Получив амуницию, он сложил ее в сетку и преспокойно направился в столовую. Сетку засунул в кусты. Его знали уже все повара. Усадив в бытовке, принесли здоровую солдатскую тарелку гречневой каши с мясом, сладкий чай и два ломтя хлеба – черный и белый.

– Ешь, хлопец, как-нибудь и нам поможешь. Завтра пораньше приходи, картошку почистишь, – напутствовал его сержант срочной службы.

С полным животом можно шлепать, хоть куда. А на ЛЭП его уже поджидал старшой. Белобрысый мускулистый парень с синими наколками на предплечье хмуро поприветствовал:

– Здоров-здоров, коль не шутишь. Вон смотри, братва твоя уже провод тянет. Иван на столбе, а Сёмка внизу. По столбам лазил?

Стражин сознался, что тянуть ЛЭП не приходилось, а высоту не переносит, тошнит.

– Чистюля, – сплюнул старшой. – Студент, – презрительно процедил он сквозь зубы. – Ладно, я на первых порах с Ванькой наверху повкалываю, а тебе с Сёмкой на земле растягивать с бухты провод. И вот что, в войну за двадцать минут опоздания сажали в лагерёк. Закрывали на годы. Сажать тебя никто не станет, бить тоже, молод еще. Но лучше без ху-ху, бо помыкаешься у меня на столбах. Начнешь нагличать по утрам, Пегасянц тебя попрет. Найдем замену. Так что давай, вкалывай.

Тянуть ЛЭП, конечно, полегче, чем долбить в каменистой почве колодец. А все ж, работенка не сахар. Что там волдыри на руках, что здесь. До конца недели Стражин втягивался в работу. Завтракать в армейскую столовку не бегал, поскольку прикинул, что не успеет в срок предстать пред грозные очи Вальки. Он изредка ходил ужинать, в столовой мыл с проштрафившимися солдатами пол на кухне, драил подсобки. Жил сносно. Иногда вечерами выбирался в город, просто так, пошляться. Иван с Семёном где-то пропадали по своим делам. В свои секреты соседа не посвящали. У них всегда водились кой-какие деньги, в отличие от Виссара, тот считал каждую копейку. Раз они принесли краски, холст и подрамник. Сёмка радовался:

– Наконец-то помалюю. А хорошо мы, Иван, худика в карты подловили! А холсты у него есть. Вот бы мне… – и осекся под злобным прищуром Ивана. – Да ладно тебе, студент свой человек. Эй, студент, я буду мазать, а ты иди пока, погуляй. Не люблю, когда глаза таращат.

Виссарион посмотрел на часы. Пора подзаправиться на солдатской кухне. Только проник через пролом в изгороди на территорию части, как перед ним вырос невысокого роста сержант сверхсрочник.

– Эй, гражданка, а ты тут что потерял?

Виссар по привычке сослался на Приблуду. Сержант обронил:

– Что-то я тебя не припомню. Ты недавно у старшины в подручных?

В общем, слово за слово, так и познакомились. Сержанта звали Анатолий. Отслужив год назад срочную, остался тянуть лямку «макаронника». Работа привычная, зарплата нормальная, плюс кое-какое довольствие. А как привез больную мать, ему сразу выделили хибарку полуразвалюшку, в ней когда-то был склад всякого старья. Барахло списали, выкинули, домик полностью сактировали за непригодностью, ограждение сдвинули ближе к действующим складским помещениям. Сверхсрочник Толик хатку подремонтировал, обустроил, живут вдвоем, не жалуются. Электричество подведено, печка топится, вода в колодце, а все удобства во дворе, который он огородил тыном. Толик начал штудировать учебники, мечтал на будущий год поступать в институт, в Симферополь или в Одессу. Он здорово обрадовался, узнав, что новый знакомый студент. Виссар всем вешал лапшу на уши, будто у него академический отпуск.

– Хатка моя рядом, найдешь. Забегай в воскресенье утречком. Я от службы свободен. Съездим в Слойск, в центр, покажу тебе его достопримечательности. А то на окраине всё пыль одну глотаем.

Они были не разлей-вода все те месяцы, пока Стражин здесь жил. Особо над учебниками Толик не усердствовал, ему, еще совсем молодому парню, тоже хотелось свободы, сходить на танцульки, провожать домой девчонок. В один из воскресных июньских вечеров друзья чуть не влипли в историю. Накануне Виссар познакомился с бойкой девчонкой. Сказал, что у него есть друг-сверхсрочник, поменьше его ростом, и она может завтра прихватить с собой подружку.

– Уж, не в ресторацию ли позовете? – оглядывая его стильный пиджак и брюки дудочкой, – спросила девица.

– Там видно будет.

– Кавалер, учти, я не из тех, что за бутылку готова на все. Подружимся, распишемся, как положено. А тогда, хоть ложкой хлебай. Ты, гляжу, парень фартовый, мне нравишься.

С танцплощадки они вышли на длинную аллею. Девушка мягко отстранилась.

– В нашем Слойске таких нет. Всё моднючее на тебе. Стильное. Не дешевое. Не пойму, ты отпускник, или студент на каникулах? Еще июнь не окончился…

– Я досрочно экзамены сдал за второй курс, – не моргнув глазом, соврал он. – Отдыхаю тут, ожидаю родителей.

– Ладно, до завтра. Сводишь с другом меня и подружку в ресторан? А то ни разу не была, не знаю, с чем его едят, этот ресторан.

Виссар обрисовал ситуацию Анатолию.

– Ты даёшь, сразу вести девчонок в ресторан. Купим бутылку хорошего вина, конфет, посидим в парке. Я знаю одно укромное место.

На том порешили. А в комнатке общежития был трамтарарам. Иван с Сенькой опрокинули вдвоем бутылку водки, принялись за вино. На столе валялись куски хлеба, колбасы, сала, перья зеленого лука.

– О, Вичах-Вичах, появись, Калевала, покажись! – дурашливо приветствовал Виссара пьяный Сёмка. – Нате вам, наш ученый студент. Хоть бы бутылец вина выставил. Вчера же продул Ивану в карты.

– Продул, да на щелбаны. С монетой туго, ребята. Завтра с сержантом Толиком вылазку в центр делаем. Сами понимаете, позарез самому копейки нужны.

– А, щелбаны вот, получай! – просипел Иван и пребольно долбанул Виссара в лоб. – Чего ты с макаронником вась-васькаешься? Голытьба он. Лучше к нашему берегу подчаливай. И нос в табаке, и губы в вине, и девки нам всегда рады.

Кое-как отбрехался от ребят и завалился на боковую. Те ещё пошумели и угомонились.

* * *

А сон ни в одном глазу. Почему-то вспомнил, как в Сибирский институт приезжала к нему после Нового года мама. Она была в командировке в областном центре и оттуда, после крупного совещания, поездом примчала к нему, в другой областной центр, до которого пилила почти сутки. Какой она ему привезла классный темно-коричневый костюм, в одном из институтских вечеров отдыха он в нем был, как артист. Черная бабочка нагло торчала у горла, оттеняя белизну моднючей нейлоновой сорочки. Вот тогда впервые при виде одной девчонки, пригласившей его на «белый» вальс, у него тревожно и радостно забилось сердце. Кажется, это была та, которая могла бы стать ему верной подругой. Но все улетучилось: и лёгкий трепет тела девушки, когда обнимал ее во время танца, и робкое пожатие девчоночьей руки, когда он вышел с ней подышать на крыльцо. Девочка не курила, она радостно внимала его любой шутке. А он, узнав, что она скоро поедет домой на трамвае в Замостовский район, под благовидным предлогом, мол, неудобно, отмечает в общаге день рождения друга, смылся. Если честно, то просто струсил. Он еще летом узнал от новоиспеченных дружков абитуриентов, что это за район, где жила девочка, во все глаза смотревшая на него, мягко податливая в танце, придерживающая его за руку на крыльце. В полночь из того района бегали только редкие такси, а ушлые водилы заламывали неподъемные цены. Он с двумя приятелями приехал туда к вечеру, в одно рабочее женское общежитие. Парней тех уже знали, и они надолго уединились со своими подружками в комнатах. Он с группой женщин смотрел в холле телевизор, который в ту пору еще считали за невидаль, купить это чудо-технику рабочим в общагу могло позволить себе богатое предприятие. Виссар среди незнакомых разогретых вином женщин чувствовал себя не в своей тарелке. Потом телик выключили, заиграл проигрыватель. Женщины парами танцевали, шушукались. Его взяла за руку зрелая, лет за тридцать, бойкая бабёнка. И что с ним тогда произошло? Он и после не мог понять: постоянно наступал ей на туфли, водил ее не в такт музыке. Буровил разную чепуху. Вынырнувший откуда-то один из его новых институтских приятелей, тоже принятый в вуз, сказал молодухе, которая уже сама водила Виссара в танце:

– Нинка, возьми его к себе. Нормальный парень.

– Да, ну его, – надула губы деваха. – Пальцы мне отдавил. Совсем сосунок, всему его учить надо. Трусы мне и то ведь не сбросит. Ну его, в мандовию! – и она оставила Стражина одного.

Виссар, красный, как сваренный рак, вышел из общежития, закурил сигарету. Рядом появился тот же студент.

– Жаль, Лилька куда-то уехала. Она бы тебя взяла в оборот. А ты нас жди, один не вздумай идти в нашу общагу. Тут людей грабят и даже ухряпывают. Бандюков полно! Жди нас. Мы скоро. И в общагу мы знаем, как пройти. У нас есть ключи от «черной» двери. Так что, терпи.

Это «скоро» длилось еще часа полтора. Когда они втроем отправились обратно, уже была на исходе ночь. Часа три утра. А идти им ой, ёй! Когда до родного долгожданного крова оставалось квартала три, из подворотни вынырнули три мужичка.

– Эй, а ну, прикурить дайте! – крикнул один из них, настигая студентов.

– Встаем спиной к спине. Держите правую руку в кармане брюк, будто у вас там нож или кастет, – прошептал знакомый Виссару парень. И тем:

– Ребята, вот у нас есть курево в пачке, берите. А больше ничего нет, – и он левой рукой протянул остановившемуся напротив человеку початую пачку сигарет.

– С паршивой овцы, хоть шерсти клок, – процедил другой мужичок. – Ладно, бери, и идём. Другой раз ради интереса, шею им открутим. – Сплевывая под ноги, грязно ругаясь, блатные ушли.

– Вот так, Виссар, молись, что послушался меня. А то блатняги прищучили бы.

Все это пронеслось в голове Стражина, слушавшего сиплый храп выпивших дружков, Ивана и Семёна. А память вернула в Большегородский химический институт. И туда приезжала к нему мама. Специально брала отпуск, жила в гостинице почти неделю. От огромнейшего, красивейшего города России была в восторге. Он с ней сходил в театр, в кино. Она даже пришла к нему в общежитие. В комнате был Санька Щипцовский. Виссарион познакомил его с мамой. Вскоре тот ушел. Мать посетовала, что почти все его рубашки и майки не стиранные.

– Мам, да я собираюсь в прачечную. Видишь, номерки нашиты. Завтра и отнесу. А дня через три все вещи уже можно забирать выстиранные и выглаженные.

Она успокоилась, сын умница, заботится о себе. И они поехали в большой промтоварный магазин. Мама расщедрилась, купила ему однобортное демисезонное пальто. О, такого у него не было. В пальто моднючем, в шапке-пирожке он рядом с мамой в шубе под мутон выглядел этаким преуспевающим молодцем. Впрочем, тогда еще ничто не омрачало его сердце. Он, пусть почти на одни «удики», сдавал сессию, причем все зачёты и экзамены с первого захода. Тяготила проклятая начертательная геометрия. Но ничего, в конце марта ему обещали начертить все эпюры и чертежи, подтянуть его за энные тугрики, и проблем нет! Больше он маму не подведет! Она так верит в него, спит и видит его инженером. А он? В памяти встал тот дурацкий вечер с выпивкой: Виссар с дружками «спрыснул» приятный вечер со знаменитым артистом в театральном буфете. Зачем молотился в дверь общежития? Ведь знал, запросто застукают. Многие ребята опаздывали, но никто не рвался в свои пенаты, а мирно ехали на самый ближний железнодорожный вокзал. Только присматривайся, чтобы милиции на глаза не попадаться. Да если и попросят документы? Парни в форме дежурят ночью нередко молодые, поймут, если честно рассказать, что провожал девушку, дескать, тащиться до общаги далеко, вот до утра и перекантуюсь на скамейке. Еще студента в здравпункт пристроят! Чтоб никто не обокрал. А Стражин такого дал маху! Как он грыз себя сейчас, как проклинал. Ведь все бы обошлось, не сглупи он. И вуз ему здорово нравился, а уж профессия! Закачаешься! «Дурак, какой я дурак! – ругал он себя почем зря. – Как можно было так поступать опрометчиво? Осенью забреют лоб, идти в армию, если не поступлю в институт. Третий раз подряд выдержать вступительные экзамены? Я же за гульнёй всю школьную программу позабыл. Как буду сдавать экзамены?!» Уснул под утро с тяжелыми мыслями, с намерением немедленно взяться за учебники. Его разбудил Толик.

– Хватит подушку давить. Вставай, поешь, сходим на море, искупаемся, да поедем в центр.

У Виссариона чуть было не сорвалось с языка, что ему надо бы хоть немного позаниматься, полистать учебники. Да тут же вспомнил, какие такие книги, он же по своей легенде находится в академическом отпуске. Одолел чай с вареной колбасой и засохшей булочкой, наскоро оделся. Он настоящий стиляга. Анатолий был в выходной армейской форме.

– Ты так в форме к девчонкам и пойдёшь? – недоуменно спросил Виссар.

– Я гражданской хорошей одеждой пока не обзавелся, – потупился сержант. – Много денег уходит на мамино лекарство. Да когда человек в форме, так к нему по-другому относятся, принимают его уважительно.

Да уж, с большим почтением приняли их в городе. В условленном месте девушка ожидала его.

– Нина, – протянула она ладонь Анатолию. – Сейчас сбегаю за подружкой, она прихорашивается. Так идем в ресторан, Витя?

– Вначале в парке посидим, освоимся, – ответил Виссарион, назвавший себя Виктором. И похлопал ладонью по авоське с оттопырившейся бутылкой вина.

Ждать довелось минут сорок. Уже начало темнеть, когда на аллее послышались цокот каблуков и шарканье туфель.

– Виссар, тихонько за мной вон в те кусты. И молчок. Туши сигарету. Твоя девица идет с какими-то парнями.

Они нырнули в кусты, затаились.

– Любка, где твой хахель? И макаронника нет. Смылись, видать!

– Тише ты. Я для них Нинка. Долго ждала вас. Но они из чистюлек, придут. Шляются где-нибудь неподалеку. Ты что, тоже бы чуть не час на скамейке торчал?

– Ладно, мы забурились в картишки. Вот и припозднили. Значит, так, ты иди по аллее в сторону танцплощадки, ты, Грохач, вон туда жмешь, по-тихому. Я с Огрызком тут посижу. Надо не упустить фрайеров. Раз в ресторацию намылились, тугрики у них водятся. И барахло у твоего хмырёныша-студика в порядке, сгодится. Да и форму макаронника – куска загоним.

Оставшиеся двое парней о чем-то стали переговариваться в полголоса, дымить «Беломорканалом». Ветер сносил дым в сторону притаившихся приятелей.

– Толик, надо рвать.

– Знаю, – тоже шепотом ответил сверхсрочник. Долго не усидим, всякая кусучая гадость летает и ползает. Я первым иду, ты за мной. Ветви не ломай.

Они сделали шагов пятнадцать, как Виссар наступил на сухую толстую хворостину, та громко треснула.

– Огрызок, да они тут, в кустах. Я за ними, а ты ори Грохачу.

Прикрывая руками глаза, друзья рванули через кусты на асфальтированную аллею. Навстречу им из бокового ответвления выскочила так называемая Нина и закричала:

– Ребята, вы куда? А как же ресторан? Стойте!

Виссарион и Толик разрывали в беге легкие. Но топот преследователей ближе и ближе. На ходу Анатолий выдернул у своего дружка авоську и, не оглядываясь, что было силы, швырнул ее в преследователей. Раздался вскрик, вопль, грохот бьющейся бутылки.

– Стой, суки! Все равно изловим! Вытрясем души! Стой!

Но уже закончилась темная аллея, впереди под светом ярких фонарей гуляла празднично одетая публика. Ребята свернули в боковую аллею и вихрем ворвались в городскую суету. Остановились возле отделения милиции, отдышались. Поблизости не было ни души.

– Слава богу, пронесло! – выдохнул Толик.

Они переулками пробрались до автостанции. В тряском автобусе договорились больше на танцплощадке не появляться, а поторчать недели две на море, покупаться и позагорать. А что, пляж в пригородном поселке не хуже, чем в центре. Однако следующая неделя принесла Виссару новые огорчения. Его, как всегда, Иван с Семёном не будили по утрам, сами куда-то пораньше смывались. И он в понедельник бессовестно проспал. Заявился на площадку ЛЭП не к восьми часам, а в четверть десятого. Валька грозно надвинулся на него.

– За тебя ребята будут вкалывать? Я – бугор. Тебя пальцем не трону. Пусть Пегасянц с тобой разборки ведет! Размазня!

Наутро в комнатенке заявился прораб и без обиняков выложил:

– Не потерплю! Еще раз опоздаешь на работу, вышвырну вон! Сразу пиши заявление об увольнении и иди в штаб, в кадры. Трудовую книжку тебе, пацанёнку, поганить не буду. Тебе ещё жить да жить. Но сразу без разговора выметайся!

Как в воду смотрел прораб. Спустя какое-то время Виссарион опять опоздал, правда, на час. Поперся пораньше в столовую воинской части, а на обратной дороге столкнулся с Приблудой.

– Студент, сегодня заскочи ко мне. Есть работа. – И он подробно начал объяснять, что надо будет делать у одного хуторянина, да где быть, чтобы загрузить кой – какой стройматериал.

– Зилок тебя будет поджидать, поедешь за дранкой, досками и рубероидом. Машину узнаешь по нашему водиле. Красавец! Взгляд одухотворенный, лицо героическое. А вот и газетка с его физией. Он теперь символ нашей дивизии. Везет же дуракам.

– Дурак, а в газете напечатали? – изумился Стражин.

– Да фотокор из окружной армейской газеты приехал, и ну по части шнырять. Узрел этого и давай его во всех ракурсах щелкать. А взводный помалкивает, как скажешь, что солдатик на головку слаб? Щелкопёр попёр еще и к ротному. Говорит ему, мол, десять лет служу в округе, вдоль и поперек объездил части, а такого волевого, героического, одухотворенного лица не видел. Он теперь, мол, символом вашей дивизии будет. И сделал его нашим плакатным героем. Фотку даже в прессу протолкнул.

– Радоваться надо, товарищ старшина. – Вы все в зените славы.

– Во-во, в зените, грец его забери. На вид солдат нормальный, а мозгу, видать, с грецкий орех. За что ни возьмется, все из рук валится. Сперва вразумляли нарядами вне очереди. А после доперли, так он на полголовы глуповат. Взводный побежал к ротному, мол, все потешаются. Отказывать же фотокору не резон: благодаря этому герою часть в округе приметили, поощряют наших командиров. Ну, перевели героя в автовзвод, дали машину, благо у себя в колхозе умудрился права получить. А фотокор на праздники тут как тут. У него брови удивленно вверх ползут, глаза щурит, дескать, думал, символ дивизии хоть лычку получил. А взводный ему, мол, его, символ наш, как хорошего автомобилиста к нам в хозвзвод перевели. Вот как раз готовлю приказ на ефрейтора, – хохочет старшина.

– Так уже ефрейтор?

– А ты как думал. Фотокор снимал наш символ уже с лычкой. И что думаешь? «Жаль, – говорил он взводному, – что символ не сержант. А то бы двинул в самую нашу главную армейскую газету». Ну, а взводный недавно женился, ему бы поприличней жилье получить. Он и бац:

– Скоро дембиль у одного моего командира отделения, намечаю на его место твоего любимца.

– Фотокор цветёт и пахнет. И вот дембиль. Ухаря фотоаппаратного ставят командиром отделения. Он же, блин, за рулем чувствует себя хреноватисто. Потому пока дают кататься по территории войчасти да поселку, когда народу на улицах не густо. Так что поездишь вволю, – опять заливается смехом старшина. – Или тебе уже никакой приработок не нужен?

– Да съезжу я на хутор, товарищ старшина. Не привыкать.

– Студент, но чтоб был с утра. Умри, но приползи.

Умирать Виссару не пришлось. Когда дотопал до строящейся ЛЭП, там работа кипела вовсю. Валька замахал ему руками, давая понять, его тут больше не ждут. Он попытался самовольно встать на размотку бухты провода, но старшой, поигрывая мускулами, испещренными наколками, ткнул ему под нос кулак:

– Вали! Чтоб я тебя тут больше никогда не видел! Студент прохладной жизни, бляха-муха!

В комнатке Виссарион написал на тетрадном листке заявление об увольнении по собственному желанию, отнес его кадровикам в часть. Свободного времени, хоть отбавляй. Он побрел по берегу моря к виднеющемуся у небольшого заливчика земснаряду. Агрегат замер, на песок спрыгнул мужик в замасленной робе.

– Что тут шляешься, малой?

– Работу ищу.

– А кто по специальности?

– Работал на заводе электромонтажником.

– Ишь, ты, заводской. А вот фаза у какого тока, у постоянного или переменного? И чем отличается принципиальная схема от электрической?

Виссар опешил:

– Да ладно вам. Вопросы пустяковые. Есть работа, так и скажите.

– Взял бы тебя в ученики, мой сменщик уходит. Только не люблю строптивых. У меня под большим напряжением агрегат строптивый, да еще ты. Считай, не сговорились, – и поднялся на свой снаряд.

И тут ждала парня неудача. Повернул обратно, зашел в крохотный дворик друга Анатолия. Из дверей халупки вышла его мать:

– Виссар, Толик на службе. Завтра с утра засылают в командировку. Приходи в субботу.

С тяжелым сердцем побрел на остановку, приехав на автостанцию, осмотрел расписание рейсовых автобусов. Решил, как только получит расчет, а обещали к концу недели, махнет в Ялту, Севастополь и Одессу, где ни разу не бывал. Пошлялся по центру и вернулся в микрообщагу. Тут влетели друзья корешата, Сёмка загоготал:

– Поперли с работы, студент прохладной жизни! Ум-переумь, в вашу заумь перетак! Пегасянц сказал, чтобы ты монатки сворачивал.

– Передай ему, расчет мне дадут в пятницу. А в субботу уеду.

В пятницу вечером к нему в хибару зашел Толик.

– Оформлял в кадрах по приезде командировку, девчонки сказали, что ты уволился. Напрасно. Мог тут все лето до самых занятий в институте кантоваться. Да, а у вас военная кафедра есть?

– Не интересовался.

– Сейчас новые веяния, в армии идет сокращение. Так что, наверное, и военных кафедр поубавят. А ты, Виссар, если что, не стесняйся, черкни мне письмецо, всякое в жизни бывает, друг. У меня здесь в военкомате кореш служит. Приезжай, будешь в нашей части службу нести, не пропадешь.

– А что, Толик, можно и пропасть?

– Еще как. Сейчас берут в армию даже бывших зеков, имевших хулиганку и прочие легкие статьи. А они гнут свои порядки, лагерные. Нашей братве сверхсрочнослужащей да офицерам того и надо: выдвигают тех, чтобы порядок наводили, и нас бы срочники не беспокоили. Уже пошли кое-где в ротах и зуботычины. Молодняк начинает на стариков гнуть спину, пашет за них в казарме, на кухне, и везде дембили отлынивают от физического труда. Только у нас в части до этого не дойдет, батя крепкий орешек, предупредил офицеров, чтобы молодых не обижали, а то посрывает звезды. Так что имей в виду. Бывай, друг. Жду весточки от тебя.

Едва успели проститься, с улицы пришли Сенька с Иваном. Стражин выставил две бутылки вина, закуску. Отвальная прошла вяло, соседи по комнате заспешили на боковую. Виссарион собрал вещицы, уложил их в чемодан, засунул позолоченные часы, подаренные матерью, когда еще приезжала к нему в Сибирский вуз, в карман запасной рубахи, так будет надежнее спрятано, как ему казалось. Их он берег, надевал редко. А носил на цепочке карманные часы отчима, подарок к аттестату зрелости. И надумал он на прощание бросить в волны мелочь на счастье, чтобы сюда когда-нибудь вернуться. Так и сделал. Когда пришёл, осторожно открыв дверь комнаты, ребята делали вид, будто крепко спят. Завел будильник на полшестого утра, и провалился в сон. Звонок подбросил его с постели. Начал лихорадочно умываться, поставил на плитку чай. Времени до отхода автобуса в центр было тютелька в тютельку.

– Ребята! Всего, я поехал.

Никто не отозвался. Парни похрапывали. Он успел на первый рейс до Ялты. Приехав туда, пошел было нанять на денек-другой комнату, не тут-то было. Меньше чем на неделю никто пускать не хотел, а в гостиницах цены за номер запредельные. Взял билет до Севастополя. Проехали от города несколько остановок, а тут милицейский патруль. Всех молодых ребят вывели из автобуса, повели в пункт милиции.

– Проверка документов! – грозно изрек сержант. – Небось, из армии смылись, или с призывного участка!

Молодежь вознегодовала.

– А ну, молчать! – рявкнул сержант. – Бумагу вон заполняйте, и без разговоров.

Из группы задержанных неслось, что им надо срочно ехать туда и туда-то, а как теперь с билетами, денег, мол, нет.

– А без денег ездить нечего! – подал голос тот же сержант.

Виссарион протянул свой опросный лист офицеру. Тот бегло пробежал его глазами.

– Чего шляешься по Крыму, студент?

– Отдыхал. А как я теперь доберусь до Севастополя? Мой автобус ушел.

– Так, помни, чтоб в Ялте мы тебя теперь не видели года три. А то упрячем, как тунеядца, – парировал офицер. – Ладно, морда твоя нормальная, нигде не засвечена. Сейчас тебя и еще тройку ребят заброшу в попутку. До Севастополя не дойдет эта машина, километров пятьдесят дожмешь на такси, или жди там попутку, если подвернется. Кстати, хоть Севастополь и открыли, но там особо не шляйся. Есть родные?

– К дядьке еду.

– А он кто?

– Военный летчик.

– Ну, пошли, пошли на выход, будущие тунеядцы! Сейчас бортовуха подвалит. Да смирно там сидите. Скамейки боковые еле дышат. Девки совхозные задами своими их расшатали.

Прав был офицер, высадили их километров за пятьдесят до Севастополя. Машина свернула, укатила в свой совхоз. Париться на солнце долго не пришлось: его подобрал таксист, необщительный, ему, видимо, не понравился внешний вид студента и в городе, высаживая из салона, недовольно проскрипел:

– Открыли на свою голову Севастополь. Понаедут теперь всякие стиляги.

Но Виссару на его слова было ровным счетом начхать. Перед ним был красивейший город Европы! Он оставил вещи в камере хранения автовокзала. И, конечно, нисколько не удивился тому, что на каждом шагу попадались военные, в основном моряки. У него мелькнула было мысль, а не поискать ли младшего брата отца. Но справочных киосков нигде не нашел. Адрес же родича просто не знал, с ним отчим почему-то вообще не переписывался. «Ну, найду его семью. И что скажу им? Буду врать, что в академотпуске? Нет, никаких поисков», – и, забрав свой чемоданчик, поехал на морвокзал. Ему повезло, часа через полтора отваливал теплоход на Одессу. Он поднялся на борт, спустился в трюм, у него оказалась двухместная каюта. Достал из кошелька ключик, дутый как бы такой. Открыл чемодан. С первого взгляда все было на месте. Переоделся в спортивные шаровары. Потрогал карман сменной рубашки. Карман пуст. Что за чертовщина! Он вытащил из чемодана все свои немудрёные вещи. Мамин подарок, позолоченные часы, словно испарились. И на ум пришло, как похрапывали утром Семён с Иваном, делая вид, будто крепко спят. Они не поднялись даже с постели, чтобы попрощаться с ним. Он прожил с ребятами в комнате не одну неделю, деля и кров, и пищу, и время. Чемодан он там не запирал, ему и в голову не могло прийти, что его обворуют, да не кто-нибудь, а соседи по комнате. Слава богу, все документы оказались на месте. Расстроенный вконец, путешественник прилег на диван. Треволнения дня сказались, он быстро провалился в сон. Это, очевидно, была своеобразная защитная реакция организма от стресса. Он проснулся от резких толчков в плечо.

– Молодой человек, – тормошил его незнакомец в морском кителе, – горазды спать. Пришлось запасным ключом открывать дверь каюты. Придется вам перекантоваться эту ночку по соседству с женщиной. Мест других нет. Уж извините.

Стражин согласно мотнул головой, отвернулся к стене. Когда проснулся, женщина спешила в ресторан на завтрак. Виссар в каюте довольствовался горячим чаем с печеньем и конфетами. Глядеть в иллюминатор на одни волны вскоре надоело, он поднялся на палубу. Рядом с его соседкой, тоже держась за леер, стоял приземистый немолодой человек. Тот рассказывал анекдоты, женщина от души смеялась. Они медленно прошли мимо него. Она помахала ему рукой и мотнула головой, давая понять, что спускается со своим знакомым в каюту и просит их не беспокоить. Ему было все равно. Только бы скорее прочь из Крыма. После пропажи часов он стал сам не свой. Думал о том, что это плохая примета, когда тебя обворовывают перед самой дорогой. Вряд ли следует и впредь ожидать удачи. И опасения подтвердились. Приплыв в Одессу, Стражин не мог устроиться в гостиницу: денег оставалось в обрез на билет до Большого города. Там его институт, который он успел полюбить за те короткие полтора семестра, что проучился в нём. В придорожном буфете железнодорожного вокзала выпил чаю с пирожками, еще на дорогу взял пяток пирожков, нарезной батон и кусок варёной колбасы. Поднявшись на второй этаж, обнаружил большую группу девчонок и мальчишек примерно его возраста. Присмотревшись, определил безошибочно – это школяры, приехали в Одессу, как и он, поглазеть на город. Они разговаривали на незнакомом языке. Он догадался – это молдаване. От группы отделился парень и попросил у него закурить.