Текст книги "Взломанная вертикаль"

1. Пространство взломанных вех: Надя

Ни Надежда, ни Пётр и не мечтали, что Виссарион будет журналистом. Им казалось, что он никаким литературным даром не обладал. В школе учился средненько, не проявляя ни к одному предмету серьёзного интереса. Правда, был завзятым книгочеем. К окончанию десятилетки с удовольствие одолел две поселковые библиотеки. У Петра была тяжелая работа на паровозе, и он учёбу сына не контролировал, не говоря уже о страсти парня к художественной литературе. Однако, когда Виссарион закончил девять классов, как-то поинтересовался, каким тот видит своё будущее. Тот без обиняков ответил, дескать, неплохо бы стать электросварщиком: работа физически не обременительная, престижная, заработки хорошие. Но ведь не сказал, что видит себя либо юристом, либо журналистом. Потому что сам не верил, что одолеет одну из этих профессий. Только больше склонялся к мысли, что ему по душе журналистика. Он рано научился взвешивать поступки людей, оценивать их нравственные качества. И не честолюбие и слава двигали, ему становилось как бы просторнее на душе, когда сознавал, что именно журналистика его призвание. Лишь перед выпускными выяснил, что на факультет журналистики принимают тех, у кого за плечами не менее трёх лет трудового стажа. Получив свой аттестат зрелости, направил заявление в большой сибирский технический вуз.

Мать души не чаяла в своём сыне. Хотя, вестимо, для неё не было секретов, что школьные учителя, помимо историка и преподавателя русского языка и литературы, весьма средне оценивали его способности, да к тому же считали его ленивцем. Но она знала тягу сына к слову, к истории и юриспруденции. Именно ей, первой, он сказал о своей мечте стать журналистом. В тот весенний вечер она чуть не задохнулась от гордости, взрослый сын доверился, поделился с ней своей мечтой. И поздно вечером, после ужина, помыв посуду, уложив детей спать, а Петро дежурил на маневровом паровозе, устроилась в одиночестве за кухонный стол, достала из кармана носовой платок, смахнула набежавшие слёзы. Только память сердца разве растает, как летний туман поутру на родной Волыни. Нет, она всегда как бы рядом, и тревожит душу, ум. Как она была счастлива в свои восемнадцать лет после окончания польской гимназии. Казалось, всё будет прекрасно. У неё замечательный отец, уважаемый в селе и во всей округе человек, он настоящий хозяин, говорят, и бизнесмен неплохой. А какой построил дом на зависть всей Романовке. Для всех детей своих – для неё, Надежды, для её брата Семёна, для младшей сестрёнки Галочки, да для себя и дорогой жены Марты построил с прицелом на будущее в одном доме-хоромине каждому по целому подъезду. Вырастут дети, обзаведутся семьями, и всем готова общая крыша над головой. Какие ж были замечательные годы! И вот нате вам, пришли красные, и будто и не было тех двадцати лет, что минуло с той поры, как Западная Украина стала польской стороной. Некогда зажиточное село, не знавшее лиха, превратилось в муравейник. Да из уст в уста передавались слухи от всезнаек, что теперь будет лихо богатеям, уж и списки на выселение их семей готовятся. Она, студентка учительского института, не верила, что её, брата Сему, младшую Галинку и их маму Марту сошлют в Сибирь. За какие такие прегрешения? Она пропадает в вузе, Сема в школе, а Галочка рядом с мамой в доме, управляются по хозяйству. Отец их – уважаемый в селе человек, крепкий крестьянин, грамотный, имел свой бизнес, так ведь они жили не в советской стране, а в Польше. И папка её всё большое хозяйство распродал, готов был и в нарождающийся колхоз поступить, выделяя немалый взнос. Но когда от людей совестливых узнал, что семью непременно выселят в глухую Сибирь, убрался из родного села восвояси. Устроился на работу в автозаправочную станцию в район, где его не знали. Да ещё фамилию сменил. Надеялся, что детей и любимую Марту не тронут, оставят здесь. Может, уплотнят: ему не жалко, дом большущий, места свободного много. Должно же быть сердце у Советов. Он, ладно, человек не бедный, был и крестьянином, и бизнесом занимался, а дети его и жена тут причем? Знала Надя эти мысли отца, тоже верила в добро. Их семья зла никому не принесла, люди к отцу сами нанимались на работу, платил им добре, никто не был в обиде, кроме тех, кто подворовывал зерно, муку на мельнице, плоды сада, отлынивал от дел. А они, беднота, голь перекатная готовы были за любую свою промашку платить хозяину сполна, так, чтобы ему мало не показалось. И первыми ехидничали, когда Марту с детьми сослали в Заполярье, аж в Салехард. И ещё больше радовались, когда угодила позже в Сибирь Надя. Та работала после первого курса в детском лагере, далеко от Романовки. Но когда смена закончилась, её, по приезде в родное село УСЛАЛИ С ОЧЕРЕДНЫМ ЭТАПОМ ССЫЛЬНЫХ В Сибирь. Местом назначения определили большое село на севере Омской области. И вот нате вам, грянула треклятая война с фрицем! Она, проклятая, всем карты спутала.

Грамотную девушку взяли в колхоз счетоводом. Красивая молодая украинка приглянулась недавнему фронтовику, комиссованному по ранению и контузии. Это был завидный по тому времени жених, выпускник финансового техникума. А Надя уже рвалась на фронт, ей хотелось посчитаться с ордой немецких захватчиков, железной пятой придавивших и её родную Украину. Кроме украинского, русского она прекрасно знала и польский язык, в гимназии учила немецкий. В военкомате её предложение пойти воевать на фронт, встретили с одобрением. Спустя время узнала: её хотят отправить в учебку, овладеть специальностью радистки. Она понимала, что ей придётся действовать в немецком тылу. И хорошо, она будет мстить захватчикам. И лелеяла надежду, что её усердие отметят в руководстве, а со временем помогут найти маму, брата и сестрёнку. Надя уже знала, в каком месяце её отправят в учебное подразделение. Да тут вокруг неё юлой начал крутиться бывший фронтовик, горячо полюбивший девушку. Сделал предложение: выйти за него замуж, создать семью, его родители ничего не имели против. Наденька честно призналась, что Илларион ей люб, но она уже под крылом военкомата. Срочно сыграли свадьбу, и офицер-фронтовик углубился в недра военкомата, требуя оставить в покое его жену, ему, инвалиду войны, нужен уход. Добился своего. Вычеркнули Надю из списка призываемых в Армию. На всякий случай, чтобы местные власти не причиняли их молодой семье притеснения, они уехали в дальнее село, в богатый колхоз. Оказывается, его основали поволжские немцы. Завидное было у них хозяйство. Здесь умная молодая женщина, да ещё и бывшая студентка института, быстро выросла от бригадира до бухгалтера, а потом и заместителя председателя колхоза. Жить бы им да радоваться, уже и сын Виссарион родился. Ан нет, заносчив оказался Илларион, не мог смириться с тем, что им руководят немцы. Ну, как же, он был фронтовиком, воевал с этой фашистской нацией. Ерепенился, хорохорился. И настоял вернуться в родное село. Уж и война ушла в прошлое, жить бы в доме отчем, радоваться. Да вот Надя всё настойчивее просила его помочь отыскать её родных, угнанных с Украины в Сибирь. Помогли местные власти фронтовику: Марта Ивановна, мать Нади, её брат Семён и сестра Галина живут и работают в Салехарде. Как же по ним истомилось молодое сердце женщины! Упросила мужа махнуть в это треклятое Заполярье. Тот списался с горисполкомом, а там как раз свободна вакансия финансиста, как раз по его специальности. Ему пообещали и должность в исполкоме, и жильё для его семьи. Летом девятьсот сорок седьмого года их семья с переселенцами, ехавшими на Север на заработки, плыла на барже, в то далёкое далека. Тянули баржи катера, в прошлом привлекаемые к боевым действиям против врага. Как же замерло сердце Наденьки, когда увидела на салехардском дебаркадере дорогих ей родных людей. Слезы горечи об утраченном житье-бытье на родной украинской земле, смешивались со слезами радости от долгожданной встречи. Несколько дней семья Надежды ютилась в однокомнатной квартирке, вкопанной почти по окна в землю, чтобы зимой мороз не пробирал людей до самых костей. Здесь, в этой великой убогости, ютились, как могли, мать и сестра. Понадобилось несколько дней, чтобы Иллариона приняли на работу в исполком и выделили жильё – половину коттеджа на две семьи. Она воспитывала Виссара, на ней был дом. Они жили очень даже сносно. Неплохо устроился Сёма: был экспедитором в продовольственном орсе рабочего снабжения, а когда женился на дочери вдовы, рулившей в этом орсе бухгалтером группы товаров, то был поставлен продавцом магазина «Мясо-рыба». В общем, скоро его молодая семья ни в чём не нуждалась. Трудно давался хлеб насущный Гале: её поставили в рыболовецкую бригаду тянуть с другими сети. Училась в вечерней школе. После семилетки поступила в финансово-экономический техникум, что аж в Томилово – центр области. Старательную работницу, студентку-заочницу вначале приняли рабочей рыбоконсервного комбината, вскоре назначили бригадиром, а после окончания первого курса техникума стала мастером. И на одном из вечеров отдыха в городском Доме культуры, за ней начал ухаживать бывший фронтовик. Григорий в Сберегательном банке был мастером на все руки: ремонтировал пишущие машинки, телефоны, счётные машинки, замки сейфов, электропроводку содержал в исправном состоянии. Словом, незаменимый человек. Слава о нём шла по всему городу, и в случае надобности именно его приглашали устранять неполадки или ремонтировать любую технику. Обходительный, внимательный, умный и видный мужчина завладел сердцем Гали. И по его рекомендации приняли Галю в Сбербанк оператором. Вскоре состоялась свадьба. Первое время жили в полуземлянке. Здесь пришло в семью большое горе: простыла дочка Валюша и умерла. Спустя некоторое время им выделили однокомнатную квартиру с кухней на Центральной улице, напротив городского стадиона. С ними и жила Марта Ивановна. У четы здесь появился сын Георгий. Вот так обосновались в Заполярье ссыльные из Украины.

Едва минул год, как семья Нади обустроилась в городке, как Илларион уехал на родину в отпуск, и больше сюда не вернулся. Последние месяцы перед его отъездом Надя нередко ссорилась с мужем: тот то и дело допоздна задерживался на работе, от костюма веяло женскими духами, на замечания жены реагировал полуагрессивно, давая понять, что это он хозяин в доме и не ей, домохозяйке, учить его. А в его родном селе к нему прикипела школьная любовь, разорвавшая семейные узы. И в самом тяжком положении оказалась Надя с сыном: ей предложили убраться из коттеджа. Надежду принимали в школу преподавателем начальных классов, но о квартире не вели речи. А в узле связи оформили оператором и выделили комнатушку в доме связистов. Крохотное помещение под лестницей. Печка буквально жрала поленья. А летом Надя второй раз стала матерью, родив Юлия. Манная каша, перловый суп на свином сале, вываренные темные макароны с тем же свиным сало, сухие картошка, морковь. Для Юлия покупала коровье молоко у чистоплотных татар. Едва перебедовали первую зиму. Осенью ей повезло: со второго этажа съехала семья моториста почтового катера, получившая добрую квартиру. О, как молила Надя Господа за великую милость, право жить в однокомнатной теплой квартире с двумя сыновьями. Правда, чтобы беречь дрова, готовила еду в прихожей на две семьи, на керосинке. Теперь в её распоряжении был отгороженный закуток в общем сарае, где хранились дрова, керосин, зимой изредка появляющееся в рационе мясо и рыбу. У Нади возросла нагрузка, выполняла теперь более оплачиваемую работу. Наняла на свои крохи нянечку по уходу за Юлием. Несчастная молодая женщина, получившая увечье лица в интернате, уборщица в узле связи, с удовольствием принялась помогать Наде поднимать на ноги её ребятишек. По осени, когда праздновался Великий Октябрь, Надя с подружками по работе пошла первый раз на танцы в городской дом культуры. Тут и повстречал красивую украинку Пётр, родом из Харькова. Он, помощник машиниста паровоза, отбыл восемь лет лагерей в Гулаговской системе, строя знаменитую железную дорогу на Надым. 501-я стройка вымотала ему душу несправедливым приговором, который он схлопотал через дикий оговор машиниста паровоза и кочегара, которых поймали на воровстве муки из эшелона, привёзшего в Сталинград продукты питания. Показания двух негодяев оказались следователю достаточными уликами, чтобы посадить за решетку коммуниста. Никто не проверял его сведения, где он был и что делал. А те оговорили, а как же: им что ли одним париться в лагере, а почему бы не предоставить такое удовольствие и помощнику машиниста, тем более – человеку партийному, пусть тоже понюхает параши. Да, бесчисленные лагерные унижения, в основном от надсмотрщиков и вертухаев, ожесточили его сердце. Но за тысячи километров от родины он встретил почти землячку. Красивую, добропорядочную. Двое детей Нади его не смущали: молода пока, нарожает пацанов и ему. А заработки на железке были тогда очень даже приличными. Надя, невзирая на протесты матери, дескать, берёшь в мужья человека почти на двенадцать лет старше.

– Доню, так он скоро будет стариком. Ты молода, красавица, таких дивчин берут сейчас, после войны и с тремя и четырьмя детьми, мужиков мало, а женщин пруд пруди, – отговаривала Марта свою дочь, когда приходила к ней в гости. – Он же лагерник, у него душа оскорблённая. Повремени, а?!

– Мамо, ты хоть представь, каково мне тянуть лямку и на работе, и выхаживать Виссарика и Юлия. Я из сил выбиваюсь. Он, по всему видать, человек хороший. Пусть живёт со мной, тем более, что зовёт меня в загс.

Непросто складывались отношения между детьми Нади и Петром. Он считал, что чем будет строже с детьми, тем они вырастут более послушными. Потому даже за мелкие проделки ребятишек спрашивал на полную катушку. Малого шлёпал по мягкому месту, старшему давал затрещины, иногда прикладывал ремень к детским штанам.