Текст книги "Дикая Роза"

Она на его коленях, обнимает и целует его. Господи, как сладостны эти горькие, сквозь соль на губах, поцелуи! Как упоителен язык Розы в его рту!.. Что она шепчет ему? «Обними меня крепче, дорогой, еще крепче!»? «Да, милая, да!» Но что же такое с ней было? О, кажется, он догадался! Рикардо на секунду отрывается от губ жены и спрашивает:

– Скажи: ведь все это случилось потому, что ты переволновалась с будущим концертом?

– Да, дорогой, – отвечает она нежно, – я очень переживаю, как он пройдет.

– Конечно же, прекрасно, дурочка! – говорит ей Рикардо и чувствует себя счастливцем.

Глава десятая

Это был самый приятный для него час. Около восьми утра Армандо Мартинес Франческотти просыпался, принимал прохладный душ, растирался большим махровым полотенцем, накидывал на голое, с обильным черным волосом, тело синий халат, брал поднос с кофейником и вазочкою с печеньями и снова устраивался на постели. С вечера у него уже была вставлена в видеомагнитофон какая-нибудь кассета, чаще всего со старым, хорошо знакомым фильмом (новое кино он смотрел после обеда) с участием Тайрона Пауэра, Эррола Флинна, Кларка Гейбла, Роберта Митчума или Кэри Гранта. Прихлебывая кофе, жуя печенье, поглядывая на экран с приглушенным, а то и вовсе выключенным звуком, Армандо предавался неге и воспоминаниям и одновременно (именно одновременно, так уж у него получалось) создавал новые комбинации, рождал свежие начинания в своем сложном и хлопотливом хозяйстве. Самое значительное, самое удавшееся, принесшее наибольшую прибыль, да и просто удовольствие, пришло к Франческотти именно в этот утренний час после подъема.

Сегодня все было как всегда: душ, теплый халат, ароматный кофе, свежеиспеченное печенье с шоколадной прокладкой, кассета в видеомагнитофоне. Вот только старого фильма не было, не было вообще никакой картины. Армандо смотрел видеозапись программы «Телевисы» с певицей Розой Гарсиа Монтеро. И смотрел он это уже в третий раз, но впервые в заветное, запретное не только для любых посетителей, но и телефонных звонков время.

Впервые он посмотрел программу дня два назад, когда потребовал у Джулии полностью и в подробностях ознакомить его со всем, что сделано и что предполагается сделать в ее операции, которую он окрестил как «жестокая, но романтическая месть». Давно он так не веселился, глядя на экран. А когда все закончилось, со смехом спросил сидящую рядом Джулию:

– Ну, и сколько вы отвалили за статью против этой девочки?

– Она вовсе не девочка, у этой дряни двое детей!

– Ну, так сколько дали редактору и, надеюсь, через третьи руки?

– Конечно, он и знать не знает кто заказчик.

– Ты не называешь сумму.

Джулия вздохнула, ей явно было неприятно это говорить, ведь деньги были потрачены зря, затея сорвалась:

– Пять тысяч долларов.

– Неплохо, – снова засмеялся Армандо, – но держу пари, что вас крепко нагрели посредники. Редакторишке досталось не больше тысячи.

– Пули он заслуживает за такую работу. Зачем согласился болтать с ней перед камерами, идиот!

– Не огорчайся, сестренка, не обеднели. А хочешь, выстави счет этой девочке – такая реклама много дороже стоит.

– Армандо! Прекрати называть эту дрянь девочкой. А счет ей будет выставлен – не сомневайся! Последний счет. Хотели насладиться агонией, потянуть подольше, сначала опозорить на весь свет, развести с мужем и только потом прикончить. Так слаще казалось, ну, да можно теперь и ускорить. Она должна стать перед нами на колени, поползать, унизиться, а затем умереть.

– А если не встанет и не поползет?

– У меня поползет, еще как!

– Какие вы с подругой кровожадные.

– Мы справедливые! И можно подумать, что ты никогда никого не убивал!

– Я не убиваю, я устраняю. И никогда не делаю это бессмысленно, и уж в любом случае – никогда не унижаю при этом.

– Бухгалтер!

– Джулия, ты опять злишься. Кстати, в тире ты проиграла, стреляешь так себе: ешь вторую порцию рыбы.

– Не увиливай, брат! Так ты берешься нам помочь?

– Берусь, хотя мне все это не нравится, это против моих правил. Но берусь, потому что ты моя сестра… – На секунду Армандо запнулся: ему бросился в глаза ее горбик, так некстати обтянутый сейчас ее платьем, очень модным, но сильно натягивающемся всякий раз, когда надо присесть. Запнулся, но сделал вид, что чем-то подавился, глотнул минеральной воды и закончил. – Ты моя сестра, Джулия, и я ни в чем не могу тебе отказать.

Она улыбнулась, принялась за вторую порцию рыбы, демонстрируя свое смирение, но потом все-таки сказала:

– Поклянись, что доведешь это дело до конца!

– Джулия, это глупо.

– Нет, Армандо, клянись!

– Клянусь, что беру операцию «жестокая, но романтическая месть» в свои руки.

И в знак того, что все это действительно и серьезно, он достал из кармана бумажку, которую она ему дала, паркеровскую ручку, поставил там два креста и подал листок Джулии.

Она прочитала: Кандида, Эрлинда. Поискала еще крестики, не нашла и спросила обиженно:

– А остальные? А эта главная дрянь?!

– Решение будет принято позже!

– Но Армандо!

– Эта девочка – певица, она получила известность на телевидении. Нельзя ее убирать сейчас – это лишний шум. Подождем и…

– Я не хочу ждать! – Джулия топнула ножкой и сбросила фужер со стола.

Глаза Франческотти сделались холодны, а в голосе зазвучал металл:

– Все, Джулия! Я все сказал. И никакой, смотри у меня, самодеятельности. Больше я тебя из тюрьмы доставать не стану!

Она внимательно посмотрела на брата. Да, пожалуй, не следует нажимать дальше: когда он делается такой вот, железный, с ним лучше не спорить. Конец обеда прошел в полном обоюдном молчании, но поцеловал он ее на прощанье, как обычно, в обе щеки и нос.

Когда сестра уехала, Армандо внутренне удивился себе: ведь он солгал, причем, наспех, сказав, что его смущает некоторая известность предполагаемой жертвы. Плевать ему было на известность кого-либо, никогда его это не смущало, напротив. Чем известнее был объект, тем лучше: пусть все знают, что нельзя стоять на пути, тем более переходить дорогу самому дону Армандо Мартинесу Франческотти! В данном же случае это тоже было кстати: в больницу должны были лечь сразу пять-семь человек и вовсе неплохо, если в их числе будет и певица, только что привлекшая к себе всеобщее внимание. Почему же он этого не сделал, не уважил Джулию, не поставил столь желанный ею крест напротив имени Розы Гарсиа Монтеро? Что его удержало?

Армандо закурил и задумался. Женщины давно уже не волновали его, тем более, женщины на экране. Слишком много их было в его жизни, самых разных. Юношей он завел маленькую записную книжечку, куда вносил имена завоеванных, как он считал, им женщин. К тридцати годам эта книжечка кончилась, он забросил ее и женился. Не им было заведено, что короли преступного мира, как и монархи природные, женятся лишь на равных себе по происхождению на принцессах и герцогинях. Правда, он пренебрег сугубо меркантильными соображениями и женился не на самой выгодной, а на самой красивой принцессе преступного миря – дочери крестного отца из не самого захудалого, но далеко и не преуспевающего мадридского клана.

Отдыхал он тогда на Мальйорке и прямо на закрытом пляже, где можно было встретить особ из королевской семьи Испании, увидел ее, Анну Ортис Сендехас. Белокурая, стройная, полногрудая, Анна оказалась вполне в его тогдашнем вкусе. Армандо знал, что нравится женщинам, и привык брать любую крепость в течение недели. Тут же он встал в тупик. Ему ясно было, что он произвел впечатление на Анну. Каждый вечер они гуляли по чудесным местам единственного такого в мире острова-курорта, любовались закатом – солнце садилось прямо в море, вода искрилась и переливалась всеми оттенками красного и золотого. А потом он целовал ее, легонько, чуть-чуть и чувствовал робкое, неумелое ответное движение ее губ. И вот эта неумелость почему-то очень трогала его и волновала, куда больше, чем ненасытный лихорадочный язык его последней любовницы-итальянки.

Армандо терпеливо ждал решающего свидания, оно, казалось ему, наступит вот-вот. Анна, со значением глядя ему в глаза, пригласила эго вечером в самый дорогой ресторан. Но столик оказался на троих и третьим объявился ее, уже тронутый молью, папаша – дон Сендехас. Он ничего не прощупывал, не ходил вокруг да около, он уже знал об Армандо все. Дочь его, сказал он невинна, но Сендехасы готовы породниться с Франческотти. Армандо взглянул на прячущую взгляд Анну, на высокую грудь ее, бурно вздымающуюся в открытом вечернем платье, подумал, что и в самом деле уже пора заводить семью и детей, и согласился с Сендехасом, сделал официальное предложение.

Он рассчитывал в тот же вечер очутиться в постели с Анной, но этого не случилось. Его мариновали до самой свадьбы и это даже забавляло его, вносило некоторую пикантность. Супружеское ложе, любые желания мужа стали законом для воспитанной в самых строгих правилах Анны Ортис Сендехас. Но она оказалась не то что фригидна, а как-то пресна для Армандо, хотя была старательной ученицей и угадывала многие его сексуальные изыски. То же и с характером: уж слишком безропотна, слишком услужлива и податлива – ни рыба, ни мясо.

Франческотти очень надеялся, что все эти недостатки его брака будут искуплены рождением детей – чем больше их у Анны будет, тем лучше. Но прошел год, второй, третий, а она так ни разу и не забеременела. Началась череда светил американской и европейской медицины, поездки на специальные курорты. И все зря. Он махнул на все рукой ушел в новое построение своей империи и стал менять женщин еще чаще, чем в молодости. Но года два тому назад это ему окончательно приелось, наскучило. Встречались ему изредка среди женщин такие, кого заинтересовал, кажется, он сам, а не его деньги и возможности. Но Армандо в это не хотел верить и находил, что женщины – самые искусственные, самые неестественные и манерные существа из всех. Они всегда и везде притворяются, даже тогда, когда они одни.

Анна никогда и словом не обмолвилась насчет его амурных похождений, хотя Армандо не слишком их скрывал и при желании она могла устроить ему немало сцен. Иногда ему даже хотелось, чтобы она, наконец, очнулась от своего сна наяву, бросила ему в лицо что-то гневное, ударила даже. Но Анна смотрела на него все теми же преданными глазами и молчала, молчала, молчала. Если первые годы их жизни Армандо посещал спальню жены регулярно, то потом входил к ней все реже и реже, а немного спустя и вовсе позабыл свою «супружескую обязанность». Но и это на Анну, казалось, никак не повлияло. Она жила как жила: не столько жена, сколько правительница дома, не слишком строгая начальница над слугами. Три месяца назад Анна уехала в Испанию к постели умирающего отца, да так и застряла там: старик Сендехас продолжал бороться с небом за свою жизнь. Отсутствия ее в доме Армандо и не заметил.

Но чем же его так привлекла эта девочка, зачем он в третий раз смотрит программу «Телевисы»? Меньше всего его интересует, что она певица, восходящая эстрадная звезда. Были у него и звезды, в том числе и голливудские красотки с полным набором прелестей. Если честно, то у всех Франческотти никогда не бывало музыкального слуха, вот и Армандо никакие песенки никогда не понимали. Характер? Нет, не то. Тут нечто большее: потрясающая естественность, раскованность во всех словах и движениях. Огонь! Стихия! Это чувствуется даже на пленке и можно представить, какова она в жизни – в десять раз лучше. И красивее, конечно. Несомненно, он может взять ее столько раз, сколько захочет. «Надо же, – обрадовался Армандо, – я ее хочу, как юноша!» Но не та ли это женщина, которая должна заменить Анну и стать матерью его детей? Пора, пора, ведь ему уже сорок лет, а еще надо вырастить и подготовить наследника, нового хозяина дела Франческотти. У нее муж? Это ли проблема? Дети? Тем лучше, значит, она рожает, а ее детей можно усыновить. Понравится ли он ей? Почему же нет, он всегда нравился женщинам. Другое дело, что тут не стоит спешить, надо поискать подходы, все выяснить, разузнать и провести свою игру так, чтобы он стал единственным для нее и самым желанным.

Армандо остановил изображение на экране и долго смотрел на лицо молодой женщины крупным планом. «Роза, – сказал он изображению, – ты еще не знаешь, но ты уже избранна. Скоро я увижу тебя живую… Сказал и радостно, облегченно засмеялся: к нему возвращалась молодость в чувствах, но с ним оставалась и умудренная зрелость.

Роза проснулась свежая, счастливая и полная сил. И это было чудо после вчерашнего вечера, когда она испугалась так сильно, что едва не потеряла сознание. Поразительно, что ее окончательно выбила из колеи какая-то грязная бумажка, фальшивый рисунок со лживой, подлой подписью. Ничего, она непременно разыщет того, кто это фабрикует и рассылает и поговорит с ним по-своему. Да будь это даже воскресшая из мертвых Дульсина, что же с того! Роза ведь и тогда, пять лет назад, умела за себя постоять и не спускала этой мерзкой тетке ни одной гадости. Не боится девочка из Вилья-Руин никого и ничего, с ней Святая Дева Гваделупе, ее защитница! Сегодня же она посетит алтарь Девы и постоит перед ним на коленях.

А Рикардо молодец, почувствовал, понял ее состояние. Ни слова упрека, сколько заботы, нежности, страсти. Роза припомнила бурную ночь, зарделась от нескромных воспоминаний, приподнялась на постели и посмотрела на спящего рядом мужа. Сопит как младенец, милый. Нет, не стоит его будить и Руфино надо будет сказать, чтобы не беспокоил раньше десяти, угомонились ведь они с Рикардо, словно в медовый месяц, только под утро.

Она осторожно, чтобы не потревожить мужа, спустилась с кровати и решила пойти не в душ, а в бассейн. Утренняя вода холодила и бодрила Розу, с каждым гребком она ощущала, как в нее вливаются новые силы, входит уверенность и в сегодняшнем, и в завтрашнем дне.

Роза тщательно причесалась, немного подкрасила губы, провела щеточкой по ресницам, взглянула на себя в зеркало и осталась довольна. Придирчиво осмотрела свой гардероб и решила сегодня пойти на репетицию не в брюках и блузке, как обычно, а в сиреневом платье, которое они выбрали вместе с Рикардо в Акапулько и которое она почему-то суеверно редко надевала – с этим платьем были связаны ее самые радостные дни в жизни.

Завтракала она вместе с детьми (а перед этим присутствовала при их подъеме, умывании и одевании). Все-таки какие они очаровательные в этом возрасте, но уже и сказывается прирожденный характер, Мария вся в отца, немного ленивая и очень гордая. Позволяет себя мыть и одевать, но не дает расчесывать, сама берется за гребешок. Потянула себя за волосики – больно, но все же не заплакала, оглянулась: мама смотрит. А Мигель весь в нее – непоседа, за ним глаз да глаз нужен, обязательно что-нибудь или разобьет, бросит или в рот засунет. Артуро уже освоился, обжился, подружился с Мигелем и Марией, вон как они дружно, взявшись за ручки, пошли к столу. Бедная Эрлинда, дай-то ей Бог выздороветь и родить второго малютку. Детская служанка и няня очень хороши, не ошиблась она в них, относятся к детям как к родным. Ну, да уже пора. Три поцелуя один за другим и она побежала в гараж. Опаздывать нельзя, сегодня последняя репетиция.

…Роза пела заключительную песню и сама чувствовала, что все получается гораздо лучше, чем вчера. И что звучит эта песня о бесплодной ненависти еще и как похвала любви, апология нежности. Она закончила и весь ее небольшой оркестр, с которым она ездила на гастроли в провинцию, положил инструменты на стулья и, стоя, ей аплодировал. Аплодировали и немногочисленные зрители, в основном из продюсерского бюро Антонио Мayca и тайком пробравшиеся на репетицию репортеры, некоторых она узнала.

– Спасибо, коллеги, – обратилась Роза к оркестру и приложила руку к сердцу. – Надеюсь, завтра у нас получится не хуже и в Большом зале. Всем спасибо. Завтра встречаемся за час до концерта, отдыхайте.

Она вошла в небольшую артистическую комнату и рассмеялась от удовольствия: прямо на столике стояла большая корзина с отборными красными розами – свежими и благоухающими. Роза увидела белый квадратик-визитку внутри букета и достала его. «С радостью видеть Вас. А». Наверное, этот любезный «А» никто иной, как Антонио Маус, решила Роза. Конечно, у него репутация дамского угодника, но все равно приятно.

В дверь постучали. Решительно вошел в артистическую лейтенант Фабила в очень идущем ему джинсовом костюме. Рядом с ним была изящная девушка, пепельная блондинка в синем комбинезоне по молодежной моде.

– Знакомьтесь, сеньора Линарес, – сказал полицейский, – это Паула Викарио, непревзойденный специалист в своей области и с этого часа ваша постоянная спутница и, надеюсь, подруга. Сообразите сами, как представите ее мужу: новой служанкой, камеристкой или еще как-нибудь.

– Просто Роза, – улыбнулась певица, – приятно познакомиться, но полагаю, что я вчера была излишне нервозна в разговоре с вами, лейтенант. Возможно, все мои страхи и необоснованны, и преувеличены. В любом случае мне не нужна охрана, да и вряд ли эта милая девушка сильней меня. Вы ведь не знаете, сеньор Фабила, я выросла в нищем квартале и с детства могу драться не хуже мальчишек.

– Охотно верю, – улыбнулся Фабила. – Но вдвоем вам будет все-таки лучше. Вот что, вы тут поговорите обо всем без меня, тет-а-тет. Рад бы находиться здесь бесконечно, но дела. До свиданья.

Лейтенант стремительно вышел. Роза заметила, что Паула проводила его влюбленным взглядом.

– Обаятельный мужчина, – сказала Роза, – первый раз встречаю такого полицейского. А вы работаете вместе с ним? Или просто друзья?

Паула немного смутилась и сказала, чуть растягивая слова:

– Не совсем так. Я бы хотела с ним работать, но пока только на стажировке в его отделе. Мне еще предстоит сдавать выпускные экзамены в полицейской академии.

– Так там даже девушки могут учиться? – заинтересовалась Роза.

– Да. И даже такие, как и я, из очень бедных семей. Я ведь выросла и до сих пор живу, сеньора Роза, почти в трущобах. И тоже была большой драчуньей в детстве.

– Но теперь-то все позади, – засмеялась Роза. – Или вы до сих пор деретесь? Впрочем, что я говорю, вы, Паула, такая изящная, даже хрупкая.

– Это вам только кажется, – лукаво улыбнулась девушка. – Скажите, сеньора, у вас есть сейчас немного времени?

– Немного есть. Но зови меня просто Роза и на ты, раз уж мы ровесницы и выросли в схожих местах.

– Спасибо, Роза. Я бы просила тебя проехать со мной в спортзал, я покажу тебе немножко то, чему научилась.

Почему бы и нет. У Розы было очень хорошее настроение, Паула ей нравилась. Сейчас она проедет с ней, посмотрит, похвалит и они расстанутся друзьями, а уж лейтенанту Фабиле она потом все объяснит…

Паула провела Розу на невысокий балкон спортзала и ушла в раздевалку. Через две минуты она появилась в белых штанах и такой же курточке и стала прыгать и разминаться. Следом за ней в зал вышли семеро молодых мужчин в таком же одеянии. Поклонились друг другу церемонно, а потом стали драться между собой и руками, и ногами. Роза не знала, как такое называется, карате или джиу-джитсу, что-то подобное она видела только в кино.

Сначала шла драка один на один и Паула легко справлялась со своим худощавым соперником. Но вот что-то изменилось, и на нее пошли сразу трое, причем, самых крепких. Да как же она справится с тремя такими быками? Или это игра?

Зрелище захватило Розу, она горячо болела за новую подружку и даже пару раз что-то крикнула с балкона. Паула, казалось могла передвигаться не только по полу, но и по воздуху. Во всяком случае двух противников она поразила в голову и грудь ногами, высоко при этом подпрыгнув и пролетев едва ли не два метра. Третьего она схватила за руку и каким-то ловким приемом перекинула через себя, обрушила на матовое покрытие и села на него сверху.

Роза долго и горячо ей аплодировала. А потом решила не отсылать девушку обратно: Паула так старалась и это может огорчить ее, тем более, в дело замешан красивый мужчина. Рикардо она скажет, что ей нужна ассистентка, которая на время концертов должна быть с ней неразлучно. Паула выполнит это задание и Фабиле будет трудно отказать ей в работе у него в отделе.

Глава одиннадцатая

Рамон Фабила только присвистнул от удовольствия, когда из включенного в его «тойоте» приемника зазвучал голос Розы Гарсиа Монтеро. «Милая Роза, – сказал он ей мысленно, – благодарю тебя за догадку. – Ты не представляешь; как я теперь рад». Машина его мчалась по скоростному шоссе к Мехико, а он и сам был готов запеть.

Вчера он привел к Розе Паулу Викарио (замечательная девушка, надо бы сходить с ней куда-нибудь, когда все это закончится) и поехал к детективу Кастро. Там же был уже и Эрнесто Рохас. Рамон сообщил им все, что услышал от Розы и считал с центрального полицейского компьютера. Но его данным заключенная за два убийства Дульсина Линарес погибла около года назад при следующих обстоятельствах. Ее перевозили в другую колонию в небольшом автомобиле с одним охранником. На пути следования тюремная машина столкнулась с бензовозом, произошло загорание, все погибли. Обгоревшее до костей тело, несомненно, принадлежало заключенной Линарес, так как по-прежнему правая его кисть была пристегнута браслетом наручника к левой руке сопровождающего охранника. Шофер бензовоза скрылся с места преступления, а когда его нашли, утверждал, что его машину угнали еще да два часа до происшествия из местечка, которое находится в семидесяти километрах от места аварии.

Когда Фабила рассказал все это, Бенито Элиас Кастро скептически хмыкнул:

– Сдается мне, лейтенант, вы пустышку тянете, встаете на ложный путь. Мне ли вам объяснять, сколько людей и средств надо, чтобы провернуть такую операцию. Какой бы злодейкой ни была Дульсина Линарес, она выросла среди аристократии, а не в бандитских притонах. Здесь дело чистое, а страхи сеньоры Розы вполне объяснимы: Кандида, Эрлинда; она вообразила себя следующей жертвой. А Дульсина, действительно, удобная версия. Но слишком удобная, лейтенант, чтобы быть правдой. Предлагаю сосредоточиться на поисках того смазливого молодца, что вырубил Рочу, и поисках настоящего Мигеля Сильвы.

Рамон задумался. Все, что говорил Кастро, было справедливо. Все эти сомнения посещали и его. И все же, и все же…

– Сеньор Кастро, даже если вы целиком и полностью правы, я не могу пренебрегать ни единой версией, не проверив ее до конца. Сейчас я поеду в колонию, где отбывала срок наказания Дульсина Линарес, завтра вернусь и, возможно, мы поставим точку в этом направлении расследования. Молодца, отключившего Рочу, и ученого Сильву начинайте искать без меня, но будьте крайне осторожны. В случае малейшей опасности звоните ко мне в отдел за подмогой: мой заместитель Диего Фернандес уже получил соответствующие указания.

– А что делать мне, лейтенант? – спросил Эрнесто Рохас. – Помогать сеньору Кастро?

– Еще раз сходите в госпиталь, узнайте: интересовался ли кто-нибудь, кроме родных, состоянием здоровья наших подопечных. Встретьтесь с Пачеко и расспросите старика: нет ли хотя бы косвенных сведений о какой-либо хитрой лаборатории. Завтра в шестнадцать часов встречаемся здесь же и обо всем поговорим подробнее. А теперь до свиданья, я поехал…

К вечеру Фабила добрался до небольшого поселка в унылой местности близ женской колонии. И ограничился лишь тем, что поселился в единственной здесь, очень дрянной, даже без горячей воды, гостинице; расспросил в баре, где живут женщины-надзирательницы и кто из них не прочь пропустить рюмочку. Бородатый, морщинистый бармен, увидев двадцать долларов в руке посетителя, охотно ему все рассказал и посоветовал выйти на некую Хосефу Касо. «Закладывает она за воротник знатно, сеньор, но вот согласится ли помочь в вашем деле – неизвестно».

Рамон сначала удивился, ведь ни о каком деле он бармену даже и не намекал, потом сообразил: в этот поселок регулярно приезжают родственники заключенных и, ясное дело, иные из них пытаются расположить надзирательниц, умаслить их, чтобы добиться того или иного послабления режима для избранных заключенных. Что ж, тем лучше. Во всяком случае, такая встреча может дать ему больше, чем официальная беседа с начальником колонии. Тот, скорее всего, решит, что лейтенант из столицы прибыл сюда с какой-то негласной проверкой, и ничего толком не скажет. Промолчат в присутствии своего начальника и надзирательницы. Все будут делать вид, что колония образцовая, а заключенные в ней женщины живут строго по распорядку и самого похвального поведения.

Утром Фабила, предварительно справившись у привратника, поднялся на второй этаж длинного, выкрашенного в защитный цвет, двухэтажного здания и постучал в нужную дверь.

– Кто там в такую рань, черт побери! – раздался из-за двери грубый, почти мужской голос.

– Могу я увидеть сеньориту Касо?

Дверь немного приоткрылась, оттуда выглянуло заспанное, обрюзгшее лицо женщины неопределенного возраста. Глаза ее, не мигая, изучающе уставились на Рамона.

– Сеньорита Касо?

– Я-то Касо, а вот ты-то кто? – грубо сказала женщина. Дверь приоткрылась больше и Рамон заметил, что она безобразно толста и в короткой ночной рубашке, которую распирают ее груди-арбузы.

– Я к вам из Мехико по одному делу, – сказал Фабила самым ласковым и в то же время намекающим на нечто приятное тоном.

– Разрешите войти?

Толстуха еще некоторое время молча изучала его, а потом уже несколько мягче сказала:

– Знаю я ваши дела. Подожди за дверью, позову. Ждать ему пришлось минут пятнадцать, он решил, что надзирательница убирает комнату, но когда вошел, то понял, что все это время она потратила на макияж, пытаясь густым гримом придать своей расплывшейся физиономии нечто, по ее мнению, привлекательное. Желтое платье-балахон, которое она надела, выглядело давно не глаженным, а цвет его свидетельствовал, что со вкусом у сеньориты Касо далеко не всего благополучно.

– Ну, сеньор, как там тебя зовут, и какая же баба из нашего заведения тебя интересует и кем ты сам ей приходишься? Только не ври, я этого не люблю.

– Может быть, сеньорита Касо, поговорим в другом, более приятном месте?

– А это уж я сама решу! Так кто и кем? Фабила постарался улыбнуться еще более обворожительно и небрежно сказал:

– Мои дальние родственники попросили меня навести справки об одной вашей прежней заключенной – Дульсине Линарес. Толстуха свистнула и посмотрела на него изумленно:

– Дохлый номер, нет уже на этой земле такой бабы. Но неужели ты, красавчик, мог иметь с такой уродиной что-то общее?

– Вы не поняли, сеньорита Касо, я знаю, что ее считают погибшей, но дальние родственники хотят знать подробности о том, как она жила последние свои годы здесь, в колонии. Сам же я видел ее лишь на фотографии.

– Что-то мне не нравится этот твой крутеж! Либо выкладывай, чего на самом деле хочешь, либо выметайся!

Фабила понял, что так он ничего не добьется, и принял спонтанное, неожиданное и для самого себя решение:

– А может, сеньорита будет чуть повежливее с коллегой? – И протянул толстухе свое удостоверение.

Та брезгливо взяла его, раскрыла, а потом изумленно взглянула на него. Но общий тон ее тут же изменился:

– Так бы сразу и говорил, что ты лейтенант Фабила из Мехико! – она кокетливо протянула ему руку – Зови меня просто Хосефа. Как насчет выпить, лейтенант, служба позволяет? Ты ведь в гражданке…

– Никаких проблем! Любая выпивка за мой счет. Куда двинемся, Хосефа, я знаю здесь только бар при гостинице.

– Там неплохо, и народу сейчас никого. Педро сделает пару больших отбивных.

– Решено, Хосефа, едем.

В машине она села с ним рядом и будто невзначай прижалась к нему бедром. Рамону было неприятно, но он не отодвинулся. В баре она взяла инициативу в свои руки: «По полной программе, Педро, а потом повторишь выпивку!» Похоже, вчера толстуха перебрала спиртного: она выпила полстакана неразбавленного виски одним глотком, словно гасила пожар внутри себя. Немного поморщилась, заела долькой лимона, прислушалась к чему-то в организме, нашла, что все в порядке, налила еще полстакана и стала уже прихлебывать и цедить.

– Ну, лейтенант, тебя все еще интересует покойница? Или начнем говорить о том, что тебя действительно интересует. Можешь меня не опасаться, ты попал по адресу: я из тех, кто не любит начальство, а теперешний наш вообще мужлан, чем быстрее вы там, в Мехико, уберете его от нас, тем лучше. Ты хочешь узнать, спит ли он с узницами, или что-то в этом роде?

– Нет, Хосефа, пока я хочу узнать лишь то, что спросил.

– Зря ты не хочешь раскрыть карты, ну, да твое дело. Слушай про Дульсину Линарес. Хоть про покойников плохо не говорят, но, доложу я тебе, мерзкая она была баба. Мало того, что рожа у нее была отвратная, вся сожжена какой-то гадостью, но характер был еще сволочнее.

– Это мне в общих чертах известно. Но как она держалась среди уголовниц?

– А-а, понимаю, мне кто-то говорил, что по документам она выходит из очень приличной семьи. Но ты тогда должен знать, что на ней висели два убийства. И вообще мне иногда казалось, что она из тех ненормальных, которым человека убить, что плюнуть. Важно же то, что то же самое казалось всем остальным каторжным бабам. Они ее с самого начала, как только эта Дульсина появилась у нас, стали побаиваться и по-своему зауважали.

– Почему бы это, Хосефа?

– Ты же знаешь, лейтенант, новичков у над всегда стараются поставить на место. Одна деловая решала ее попугать, достала из потайного места ножичек и подкатилась: давай, говорит, смотр твоим личным вещам сделаем. А Дульсинка-то ей по роже, ножичек отобрала да им же той прорве в бок. Одну в лазарет, другую – в карцер, известное дело. Потом обожженная рожа хоть и особняком во всем держалась, но никто больше не пытался ее на место поставить.

– Хосефа, а не пробовала ли Дульсина Линарес бежать из колонии?

Толстуха изумленно взглянула на него, тень какой-то догадки скользнула по ее лицу, и она с обидой выпалила:

– Ах, вон ты что проверять приехал! Не столько начальника, сколько работу нашей сестры. А я-то рассиропилась… Она опять одним глотком допила содержимое стакана, замкнулась и стала сосредоточенно резать ножом и медленно жевать отбивную.

Фабила поморщился, как от зубной боли, потом пересилил себя, улыбнулся и самым нежным голосом произнес:

– Хосефа, ну что ты! Такая милая, симпатичная девушка, так складно говоришь, а думаешь про меня черти что! Клянусь тебе, что я и рядом не стоял с твоими проверяльщиками.

Толстуха внимательно взглянула на него, он не отвел глаза и даже не сморгнул.

– Так я тебе немножечко нравлюсь, лейтенант?

– Зови меня просто Рамон!