Текст книги "Реальная культура: от Альтернативы до Эмо"

Граффитчики

Через улицу от моего дома стоит недостроенное пятнадцатиэтажное здание. Его не достраивают и, похоже, не собираются. На высоте последнего этажа – непонятный серебристо-черный иероглиф, оставленный неизвестным граффером. Когда я в первый раз его увидел, то подумал, что, забираясь на такую высоту по недостроенному зданию, а потом стоя на лесах, автор граффити рисковал своей собственной жизнью – можно ведь было и сорваться вниз. Потом я перестал обращать внимания на это граффити, как редко обращаю внимание на любые граффити вообще. Разрисованные и покрытые причудливыми надписями стены домов давно уже стали привычным зрелищем в крупных – и не только – городах.

Настенная живопись

Субкультура граффити пришла из нью-йоркских негритянских кварталов в 1970-е годы и была поначалу тесно связана с брейк-дансом и музыкой хип-хоп. Можно сказать, это три разных способа выражения одной культуры: визуальное, пластическое и звуковое.

Вообще историю граффити (итальянское слово graffiti, вошедшие во многие языки, происходит от греческого «писать») можно проследить от наскальной живописи доисторических времен. Но в своем нынешнем значении – надписи и рисунки на стенах зданий и переходов, вагонах поездов, а также заборах и прочих вертикальных поверхностях – это слово начало употребляться с 1970-х годов. «Технические условия» для появления граффити были созданы несколько раньше – когда в сороковых годах начался выпуск краски в баллончиках-аэрозолях: ее удобно использовать для росписи стен.

Ходят легенды о том, что началось все в 1950-е годы в Америке, когда гангстеры, чтобы пометить «свою» территорию, писали на стенах домов название соответствующей группировки. Легенда не кажется такой уж нереальной. Правда, это могли быть не гангстеры, а просто уличные банды, и тогда все вообще стыкуется – ведь граффити появились именно в бедных негритянских кварталах, где криминала было полно.

По одной из версий, начало граффити как субкультуре положил один нью-йоркский парень, который в начале 1970-х стал писать на стенах домов, в переходах и подземке свое прозвище, прибавляя к нему «183»: он жил на 183-й улице Манхэттена. Так появилась его подпись: «Taki 183». Следом пришли «Junior», «Cay 161», «Barbara 62» и другие. Подписи стали называть тэгами (tags). Тэги – это то, с чего начинает любой граффитчик – или граффер, – еще не имеющий опыта, чтобы делать большие «полотна».

Постепенно стали вырабатываться специальные шрифты, стили; к буквам на стенах добавились рисунки, также выполненные в определенном стиле. Связанные между собой буквы часто выглядят так причудливо, что разобрать смысл надписи человеку, не знакомому со шрифтами графферов, сложно. Для «нечитаемых» граффити существует специальное название – «wild style».

Мода на граффити быстро распространилась и по другим городам США и Европы. Сегодня без граффити невозможно представить себе ни один крупный город – это такой же визуальный компонент урбанистического пейзажа, как рекламные щиты или витрины магазинов, делающий «городские джунгли» более красочными и яркими. Часто «полотна» графферов достигают немалых размеров и выполняются на глухих стенах домов, бетонных заборах, на вагонах поездов, метро и трамваев.

Графферы считают одной из своих задач «расцвечивание» стандартного серого городского пейзажа. «Долой серые стены, долой инкубаторский транспорт, да здравствуют разные цвета!» – вот как звучит один из их основных лозунгов.

Кодекс райтера, опубликованный в Интернете:

Не расписывай дома, представляющие культурную ценность, и вообще не рисуй на жилых домах.

Не навязывай людям свое мировоззрение, не пиши поверх имен других райтеров, тем более поверх чужих работ, на надгробиях: роспись мемориальных стен – это смерть! Те, кто забивает чужие работы, заслуживают презрения. Единственное, чего они в итоге добиваются, – это как минимум огромного негодования и желания у хозяев работ их наказать, со всеми вытекающими последствиями.

Отдельный и трудноизлечимый случай – это порча работ, тут мораль вообще бессильна: мало того, что живут в полном дерьме, так пытаются залить им все вокруг. Результат – УКРАСИТЬ СЕРЫЙ МИР!!!!

Бомберы и райтеры

Отдельный вид деятельности графферов – надписи и рисунки на тех поверхностях, где это формально запрещено. Исполнение таких граффити на языке субкультуры называется «бомбинг», сами рисунки зовут «бомбами», а тех, кто их делает, соответственно «бомберами» (в отличие от «законопослушных» граффитчиков – «райтеров»).

У графферов существуют специальные «технологии» для того, чтобы пробираться в запрещенные места и «бомбить» там. Особенно крутым в их среде считается делать «бомбы» на вагонах метро, электричек и трамваев: ведь вагонные депо обычно охраняются, и попасть туда непросто. В свою очередь, чем больше «бомба» – тем круче. Самое ценное для «бомбера» – сделать рисунок на всю боковину вагона – «холкар» (от английского «whole car» – целый вагон).

Деление на «бомберов» и «райтеров» достаточно актуально. «Бомбинг» позволяет графферу ощущать себя частью чего-то контркультурного, запрещенного, отвергаемого и преследуемого властями и обществом. В отличие, например, от футбольных хулиганов, графферы не устраивают драк; в отличие от тинейджеров, принадлежащих к околомузыкальным субкультурам, не одеваются ярко и вызывающе. «Бомбить» в запрещенном месте, рискуя быть задержанными или избитыми, – в этом и состоит их самореализация.

«Бомбинг» – занятие всегда опасное, рискованное, причем риск здесь может быть разным: это и риск падения, если «бомба» делается на высокой стене, и риск попасть в руки правоохранителей, а то и просто получить «по ушам» от гопников, которым, в общем, все равно, что кто-то там рисует на стенах, но «неформалы» им в принципе не нравятся.

В то же время «райтинг» – рисование граффити в специально отведенных (или специально не запрещенных) местах, а также исполнение рекламных и оформительских заказов – занятие гораздо более безопасное. Философия «райтинга» сводится к украшению – расцвечиванию – окружающего мира и творческому самовыражению. В среде графферов легальные граффити называют «легал», и этот вид деятельности противоположен «бомбингу». С точки зрения «опасности» и «протестности» «райтинг», естественно, с «бомбингом» сравниться не может, но в творческом смысле создает гораздо больше возможностей: в спокойной обстановке, ничего не опасаясь и ни за что не волнуясь, можно кропотливо и тщательно создавать свои «полотна».

«Райтеры» стараются избегать конфронтации с властями, считая ее лишь досадной помехой своему творчеству. И поэтому, если у них нет возможности делать работы легально, то они хотя бы выбирают для них места, специально для этого не запрещенные – на городских окраинах, по соседству с пустырями и т. д. В последние годы «райтеры» часто работают на заказ – те же власти заказывают им раскраску заборов и прочих поверхностей. Большие настенные работы, выполняемые граффитчиками на заказ, называют «продакшенами».

Из андеграунда в мейнстрим

В последние два десятилетия на граффити уже не смотрят как на уличное хулиганство и вандализм. Эстетика граффити широко применяется в рекламе – на щитах и в видеороликах, – в индустриальном дизайне. Процесс, в принципе, естественный: многое из того, что в начале было андеграундом, позже успешно вошло в мейнстрим. Не исключение здесь и «уличное искусство».

Сегодня в некоторых странах Европы граффити настолько «официализированы», что для их выполнения нужно получить специальную лицензию. В то время как «райтеры» делают «продакшены» по заказам городских властей, «бомбинг» все равно считается вандализмом, и «бомберов» периодически арестовывают.

В мире граффити есть и свои легенды. Одной из них является художник из английского города Бристоля, известный под именем Бэнкси. Его настоящее имя Роберт Бэнкс. За несколько лет он прошел путь от простого граффера до одного из самых популярных художников в мире. Лица Бэнкси никогда не показывает, и биография его тщательно скрывается – возможно потому, что формально он является «вандалом» и может быть арестован за какие-то свои работы. Не исключено, это все просто красивый пиар-трюк. В любом случае, за работы Бэнкси на аукционах платят десятки, а то и сотни тысяч долларов.

Субкультура граффити немало способствовала появлению течения «стрит-арт» (от английского «street art» – «уличное искусство»), в которое, кроме собственно граффити, входят разные, часто андеграундные, неофициальные, контркультурные явления искусства, включая нанесение рисунков на стены домов и заборы с помощью трафарета («стенсил граффити»), приклеенные к стенам стикеры, а также более сложные технически вещи, вроде видеопроекций на стенах домов.

Графферы могут работать по одиночке или объединяться в команды. Часто граффер начинает самостоятельно, а потом, достигнув некоего «профессионального уровня», попадает в команду. Хотя бывают и «одинокие волки», и команды, образованные не слишком опытными графферами, которые вместе оттачивают свое мастерство. Существуют и международные команды, участники которых съезжаются из разных стран на акции и фестивали. Независимо от участия в команде, каждый граффер имеет свой «ник» – его он ставит в качестве тэга на своих работах.

В 1980-е годы субкультура граффити была привязана к рэп-музыке и соответствующему стилю одежды. Постепенно культура графферов расширилась, стала самостоятельной, и музыка в ней уже не играет особой роли, как и стиль одежды: графферы слушают то, что хотят, и одеваются по-разному.

У нас

В России прообразом граффити можно считать «переписку» фанатов московских футбольных команд ЦСКА и «Спартак», начавшуюся еще в конце 1970-х годов. Тогда на заборах и стенах домов появлялись эмблемы команд, а вражеские фанаты их зачеркивали, добавляли «говно» и обидные прозвища: «мясо» для болельщиков «Спартака» и «кони» для «армейских» болельщиков. А некоторые считают первыми отечественными граффити нацарапанное на стене слово «хуй».

Граффити «в западном стиле» появились у нас в 1980-е годы, и, по легенде, первым отечественным «граффером» был человек по прозвищу Баскет, который вроде как увидел «настоящие» граффити в журналах, привезенных ему из-за границы папой-дипломатом.

В середине 1990-х графферы стали уже серьезным движением. Первый граффити-брэнд, появившийся в России, – профессиональная краска для граффити «MTN Hardcore» в аэрозольных баллончиках испанского производства, прозванный в среде графферов «Хардкор» или «Испанка». В 1990-е годы графферы оформляли декорации к первым фестивалям брейк-данса, с самого начала близкого культуре граффити.

Из интервью с участниками граффити-команды «Зачем»:

Позе:

Общедоступные рисунки на стене (или, говоря нашим языком, «бомба») представляют собой пример самого что ни на есть свободного искусства. Мы просто рисуем то, что хотим. Нам наплевать, как наше творчество оценят знаменитые мастера кисти и акулы пера или сколько денег мы за него получим. Нам просто интересно, особенно если учитывать еще и то, что в отличие от творения на бумаге граффити увидят тысячи людей, которые удивятся, разозлятся или порадуются.

Керл:

Для старшего поколения граффитчиков приобрести краску и насадки было настоящей проблемой. Свои тэги мы рисовали обычным гуталином для обуви, отбирали у младших братьев фломастеры, истершиеся маркеры заправляли пастой, спиртом, зеленкой, и ничего, малевали в своих дворах корявые закорючки. Главное желание, а деньги и тому подобные буржуазные заморочки ничего никогда не значили и ничего до сих пор не определяют. Зато гоняли нас представители правопорядка не в пример меньше.

Позе:

Действительно, случаи были самые разные. Один раз мы рисовали ночью на никому не нужной стене, и на нас напал бдительный прохожий, выгуливающий свою собаку. «Паршивцы, что вы делаете?» – проорал он и полез за пазуху. С нас три пота сошло, думали, сумасшедший вытащит нож или пистолет. А он достал пачку соли и стал в нас кидаться. Мы потом долго смеялись.

Шухер:

А мне как-то раз в Питере помог самый настоящий бомж. Он спал в каком-то скверике, а я там начал рисовать. Он просыпается и говорит: «А я знаю, что ты хочешь сделать». Я очень удивился, а он продолжает: «Нарисовать выше всех». Изумленный, я подошел к нему, мы разговорились, и он показал мне лестницу, на которую можно залезть и сделать свое черное дело.

Высшим пилотажем российские графферы считают разрисовывание поездов метро. Задача действительно крайне сложная: нужно проникнуть в депо – возможно, через вентиляционную трубу, – а потом еще и не попасться на глаза охраннику.

В принципе, можно говорить, что российская субкультура граффити мало отличается от других стран. Это тот случай, когда местная специфика особой роли не играет. Граффер – он в любом городе граффер, стиль, идеология везде одни и те же. Даже сленг практически идентичен: английские слова не переводятся, а входят в язык российских графферов.

Сегодня в городах России и бывшего СССР проходят разнообразные фестивали граффити и уличного искусства. В 2006 году в Санкт-Петербурге проходил международный фестиваль граффити «Meeting of Styles». Организаторами фестиваля выступила одна из известнейших команд страны, «DS cru». В соседней Белоруссии проходят ежегодные фестивали граффити «Meeting of Styles». Кроме того, каждое лето в нескольких крупных городах России, а также на Украине и в Казахстане проводится фестиваль уличной культуры «Snickers URБANиЯ», частью которого является конкурс граффити.

Но при этом отношение к графферам в России пока не сформулировано – ни на уровне общества, ни в СМИ, ни даже у самих правоохранительных органов.

Из текста «Как сделать хороший нелегальный piece и чтоб тебя не поймали», распространяемого через Интернет:

Конечно, сложно сейчас говорить о "нелегальном" граффити (бомбинге) в России. Так как все граффити у нас, по сути, является легальным: никаких штрафов в несколько тысяч (а то и десятков тысяч) долларов, никаких слежек и баз данных по граффитчикам как на западе. И как факт – что нужно этим пользоваться;

Из форума на сайте российских графферов cans.ru

Для ментов графитчики в первую очередь закрытый план по задержанным, кторорый с них требует их начальство + возможный легкий доход в виде откупных бабосов. Но бывают и исключения. У нас в районе лет 9 назад начал формироваться спот на стенах местных отстойников, теперь это вполне легальное место, в котором среди белого дня можно спокойно приходить и красить сколько душе угодно. Место видное, людное, а ментам пох, проезжают мимо и никого не трогают. Я думаю, просто местная управа подумала и решила, что пусть лучше народ ходит в это место красить, чем будет бегать по всему району и поганить стены.

В то же время, на обывательском уровне граффити до сих пор воспринимается как вандализм, а непонятные буквы, которыми самодеятельные художники расписывают стены домов и общественный транспорт – «похабщиной».

Из статьи «Трамваи расписали похабщиной», «Комсомольская правда – Самара», 23 июня 2004 года:

В ночь с воскресенья на понедельник самарское трамвайно-троллейбусное управление (ТТУ) подверглось нападению хулиганов. Неизвестные граффитчики изрисовали краской 26 трамваев!

Поначалу работники депо решили, что самарцы таким образом выразили свой восторг в связи с победой футбольной сборной России над греками. Однако, внимательно присмотревшись к похабным рисункам и надписям, обнаружили, что чаще других в каракулях повторяется слово «Патрон».

– На территории депо ночью находится всего один сторож, – говорит Валентин Найдус, заместитель директора ТТУ. – И он, естественно, не может уследить за всем, что происходит вокруг. Вполне возможно, что это действительно политический заказ, но я больше склоняюсь к версии обычного хулиганства.

Кстати, из статьи и фотографий, иллюстрирующих ее, так и не понятно, о какой «похабщине» идет речь. Слова там разобрать совершенно невозможно. Похоже, что журналисты просто приняли непонятный им текст за что-то нецензурное.

Место в культуре

Ранняя история граффити подробно отражена в документальном фильме «Войны стилей» (Style Wars) о нью-йоркском граффити, снятом в начале 1980-х годов (режиссеры Генри Челфант и Тони Сильвер). В нем показаны многие нью-йоркские граффитчики того времени, а также те, кого деятельность графферов возмущает: мэр Нью-Йорка Кох, полицейские, руководство городского транспорта, прочие официальные лица. Их отношение к граффити однозначно сформулировал какой-то полицейский: «Это искусство? Не знаю, я не специалист. Это криминал? Да». Мэр пошел еще дальше, сравнивая графферов с карманными ворами и рассуждая о том, что они портят жизнь «нормальным гражданам».

В фильме показан и «социальный» рекламный ролик, призывающий молодежь не заниматься граффити. Его слоган – «Make your mark in society, not on society». Примерный перевод: оставь свой след в обществе, а не на стене.

Год назад в России вышел художественный фильм под названием «Граффити», но к соответствующей субкультуре он имеет очень малое отношение. От нее в нем только название – эффектное, красивое слово – и тот факт, что главный герой – «райтер». Но проявляет себя в этом качестве он лишь в первом эпизоде, а всю остальную часть фильма занимается рисованием группового портрета работников фермы на стене деревенского клуба.

На Западе регулярно выходят книги и альбомы, посвященные граффити. Иногда в них попадают и российские команды графферов, например – «RUS Crew». Среди книг о граффити – "They call us vandals" («Они называют нас вандалами»), "Overground", "Writer United", выпущенные шведским издательством «Dokument», или «In Situ: un Panorama De L'art Urbain De 1975 a Nos Jours» («На месте: панорама уличного искусства с 1975 года по наши дни») Cтефани Лемуан и Жюльена Терраля, изданная французским издательством «Editions Alternatives».

В России теме граффити отчасти посвящена книга Романа Егорова «Боди-арт и граффити». Неким эквивалентом выходящих на Западе альбомов можно считать, например, выпускаемый группой «За4еМ?» журнал «PARAZIT». Состоит он исключительно из фотографий граффити в разных городах мира, pdf-версия доступна а Интернете.

* * *

Вообще, вопрос о том, почему субкультура негритянских кварталов Нью-Йорка оказалась настолько привлекательной, что распространилась по всем крупным городам планеты, достаточно сложный. Пусть на него отвечают антропологи и культурологи. Достаточно констатировать факт: граффити – это то, без чего вид современного города заметно изменился бы.

На субкультуру графферов можно смотреть по-разному: как на ролевую игру, соревнование, часто опасное из-за «незаконности» их деятельности и необходимости проникать в какие-то запретные зоны, вроде депо электричек и поездов метрополитена. Можно увидеть в граффити просто хулиганство. Либо – протест против существующих устоев, дерзкое нарушение «правил игры». Либо – искусство.

Точно так же, непросто определить положение графферов в структуре молодежных субкультур. Уже нет такой тесной связи, как раньше, между граффити и хип-хоп-культурой, но графферы все равно часто ассоциируются с хип-хоперами. И традиционные враги хип-хоперов – скинхеды – случается, переносят вражду и на графферов. Многие графферы еще и любят кататься на скейтах – лишнее подтверждение того, что сегодня молодежные субкультуры часто пересекаются.

Люберы

В отличие от пришедших из-за границы и адаптированных к местным условиям субкультур люберы (или, как их часто называют, любер[а]) – чисто отечественный феномен. Своей «всесоюзной» известностью и сложившейся вокруг них мифологией люберы обязаны позднесоветской перестроечной прессе и творчеству рок-музыкантов. И те, и другие создали образ или даже скорее «миф» любера: подмосковного парня, приезжающего в столицу, чтобы очистить ее от всякого «неформального мусора». Просуществовав несколько лет, люберы давным-давно ушли в небытие, но их мифология сохранилась.

«Мы из Люберец»

Слово «любер» происходит от названия подмосковного города Люберцы. В середине 1980-х, когда в столице становилось все больше «неформалов» – панков, металлистов и тому подобных, – парни из Люберец время от времени совершали на них набеги. Назвали себя «люберами» они сами, или это слово запустили их враги, – вопрос. По крайней мере, люберецкие, похоже, против прозвища не возражали, да и обидного в нем ничего не было: только указание на их «географическую принадлежность».

Говорят, что в Люберецком районе мода на занятия культуризмом существовала давно, еще в 1970-х годах, а в 1980-е накачивание мускулов стало и вовсе главным времяпровождением местных тинейджеров. Часть «качалок» контролировалась официальными органами, но были и подпольные – в подвалах обычных многоквартирных домов. Иногда их называли «конторами» – позже журналисты подхватят это слово в своих статьях про «люберов». Именно из подвальных «контор» и вышли накачанные парни, совершающие нападения на московских неформалов.

Годы спустя субкультура люберов станет объектом научных исследований, и в одной из серьезных статей будет приведена гипотеза о том, что начало «войны» между люберами и неформалами связано с празднованием дня рождения Гитлера в Москве в 1981 году.

О тогдашних советских неофашистах практически ничего неизвестно. Кто это был, почему они вышли на площадь Пушкина в день рождения Гитлера, 20 апреля? Если это были неформалы, то к какой конкретно субкультуре они принадлежали? Задержали их или нет? Никаких документов не публиковалось, никаких деталей не приводилось. Вряд ли это были убежденные сторонники национал-социализма. К началу 1980-х фальшивая советская система достала уже практически всех, тем более, молодежь. Поэтому, выступая «за фашистов», они скорее выражали протест непосредственно против советской власти – ведь в коммунистические идеалы никто уже практически не верил.

На следующий год, в 1982-м, к 20 апреля тщательно подготовились и милиция, и люберецкие парни, прибывшие на Пушкинскую площадь – место тусовки столичных неформалов. Дмитрий Громов в своей статье «Любера: субкультура кризисной эпохи», опубликованной на сайте Полит. ру, приводит рассказ одного из люберов:

Мы приехали на Пушкинскую. Здесь к нам подошел человек в штатском, как потом выяснилось, подполковник МВД. Сказал: “Сейчас соберутся пацифисты, соберутся нацисты. Ребята, надо разогнать”. Нас было человек семьдесят, ну около ста, не больше. Мы за углом встали. Вот как он сказал: «„Скорая помощь“ пройдет – можете начинать. Пожарка пройдет – закругляйтесь, разбегайтесь». Ну, когда «скорая помощь» прошла – началось. А пожарку мы никто уже не видели и не слышали. Кто-то что-то закричал: “Всё, машина прошла, расходимся». Какое там «расходимся»! Дрались, пока всю драку ОМОН не оцепил (ну тогда не ОМОН был, а просто милиция), пока в автобус не стали всех кидать. А одному из наших сказали: “Так, ты стой у автобуса, своих отбирай”.

Ясно, что советская пресса подобные события замалчивала, и какой-то информации о том, что на самом деле происходило на «Пушке» 20 апреля 1982 года найти там нельзя. Зато выходивший в Мюнхене журнал «Вести из СССР» написал об этом. Журнал подтверждает, что была драка, только между неофашистами – «коротко остриженными, в черных рубашках, некоторые со значками свастики» – и фанатами футбольных команд.

Что фанаты в начале 1980-х годов тусовались на «Пушке», факт известный. Они вспоминают, что вместе с другими неформалами действительно «гоняли» неофашистов в «день Гитлера». А где были люберы? Тоже участвовали? Если да, это отчасти подтверждает теорию о том, что благодаря «дням Гитлера» деятельность люберецких подростков обрела «идеологическую базу»: борьба с неофашистами и прочим «генетическим мусором». Только слишком уж все перепутано: почему неформалы обязательно должны были быть не стороне фашистов? Ведь говорят, что футбольные фанаты люберов не трогали, а в «день Гитлера» наоборот объединялись с ними против «неонациков»?

А ведь могло быть и так: какое-то количество люберов (пусть их тогда еще так не называли) приехало в Москву, на «Пушку», которая уже тогда была центром тусовки первых неформалов, чтобы «бить фашистов». «Фашистов» не обнаружили, зато обнаружили тинейджеров неформального вида и выдали им то, что предназначалось «фашистам». Может, парни из Люберец и приняли неформалов за фашистов – много ли они знали про субкультуры? И какая разница – неонацисты или прочие «носители антисоветской заразы»?