Текст книги "Озарение трансценденцией"

Собственно «живыми» формами религиозности, где самим законом их необычности и новизны в сравнении с окружающей социальной жизнью является радикализм их самоизоляции, являются первые две из выделенных Вебером. Эти формы религиозной жизни – постоянные персонажи религиозного пейзажа, начиная со складывания и утверждения в качестве доминанты новой, «трансцендентной» религиозности. Само это постоянство говорит о том, что подобные общности реализуют те людские запросы, которые не в состоянии удовлетворить ни социальное окружение (в том числе и ближайшее: родственники и брачные партнеры), ни деноминации и церкви. Объяснения тому, принятые обиженными родственниками и конфессиями, – обман, эксплуатация, соблазн, «великая прелесть» – справедливы по отношению либо лишь к части культов и сект («накипь»), либо лишь с точки зрения тех социальных норм, от которых-то и бегут «спасаемые».

Основная ошибка или «слепое пятно» восприятия в подобных объяснениях – отказ принять неприятную очевидность: люди добровольно идут к новой религиозности, находя там то, что им не дают в «социально-нормальной» жизни. Когда говорят, что «если бы новообращаемым все рассказали, что с ними случится, что от них потребуют и во что превратят – они бы никогда не пошли туда», то это большая демагогия. По такой логике общественная жизнь как таковая также бы прекратилась, если бы мужчинам доходчиво и в полном объеме показали реальное состояние того, что называется «браком, семейной жизнью»; если бы стяжающим славы и богатства показали конечные реальные состояния полной относительности и эфемерности взыскуемого; если бы вообще юноше показали его будущее неизбежное состояние старческой немощи.

Как известно, большинство уходящих в формы «живой религиозности» благополучно там и остаются. Можно, конечно, понять чувства близких родственников и разочарование дипломированных утешителей, однако вряд ли мы обладаем правом оценки меры счастья или несчастья для тех, кто находит утешение в нетрадиционных формах религиозности.

Попытаемся все же ответить на вопрос о мировоззренческо-психологической подоплеке решения круто изменить свою жизнь тех людей, которые во все времена составляют контингент сотериологических общностей. Опыт знакомства с многочисленными, разноплановыми свидетельствами подводит к мысли о том, что следует говорить о комплексной мотивации, куда включены как потребности, присущие всему контингенту этих общностей, так и специфические, характерные для двух, явственно различаемых в данном контингенте, категорий людей.

Среди общих потребностей видятся по крайней мере две. Одна – можно сказать «явная» для сторонних наблюдателей, равно как и «явственная» для самих «ищущих». Вторая – неявная и, похоже, корневая для всего этого контингента людей.

Первая уже упоминалась, это потребность в живом религиозном опыте – не просто общения, а раскрывающегося, душевного взаимопроникновения со значимо-единственным человеком, где любовь и понимание, принятие тебя таким, как ты есть, – основа радости обретения себя, своей значимости, реального самоутверждения в сущем. Люди, не сумевшие реализовать ее, так сказать, в ординарном, повседневном порядке, стремятся в отчаянии реализовать ее в неординарном, внеповседневном контексте, когда секта и ее лидер становятся «семьей». Можно, наверное, дискутировать о социальной «естественности – неестественности» этого контекста или о мере свободы и условиях развития человеческой личности. Однако немало и в нормальной естественной жизни одиозных групповых самозамыканий, а большинство людей, пребывающих в культах и сектах, вряд ли бы самостоятельно персонализовались, оставаясь в обыденной среде. Они – «потребители», и их ego имеет заемный характер: какая разница, будет ли это расхожий массовый шаблон либо достаточно необычная религиозная модель поведения?

Другую потребность можно обозначить как подспудное стремление к жизненному экспериментированию. Многие люди стремятся к необычному, что, может, и составляет наиболее человеческую из человеческих черт. Оно проявляется довольно разнообразно: как тяга к путешествиям, рискованным предприятиям, перемене окружения, партнеров, видов деятельности. Однако самое необычное может произойти с человеком, когда все обозначенное выше комбинируется еще и с самым радикальным, что способен пережить человек, – душевной трансформацией, душевным перерождением. Для большинства людей жизненное экспериментирование ограничивается периодическими и выборочными изменениями контекста своего существования. Само существование спонтанно саморегулируемо запрограммированной жизнью тела, где переход через основные ее стадии опосредован и управляем социальными обстоятельствами и «расписанием» возможных кризисов развития. На максимализацию интенсивности жизненного экспериментирования решаются немногие, у которых тяга к новым жизненным ощущениям и новым идентичностям побеждает природный же консерватизм человека, его охранительное, стабилизирующее начало.

Потребность в трансформационном опыте особенно велика и «антропологически естественна» в жизненных окрестностях юношеского кризиса и кризиса среднего возраста, чем и объясним возрастной состав приверженцев новообразуемых культов и сект.

Трансформационный опыт, как известно, сильно изменяет личность, вне зависимости от того, произошло это в итоге собственных усилий либо это следствие «сектантского конвейера». Подобные трансформации сопровождаемы беспрецедентным для человека духовным подъемом, сильными, необычными ощущениями. Это-то и привлекает известную часть людей, готовых обменять свою душевную суверенность на новую идентичность, которую они вряд ли бы получили в обычных повседневных условиях5959
  Впрочем, имеются и другие, сходные формы жизненного экспериментирования, также радикального толка: политические движения, литературный, музыкальный, художнический авангард, маргинальные, криминальные субкультуры.


[Закрыть].

Сотериологические общности специфичны своим составом в сравнении с социально-нормальными, что объяснимо тем обстоятельством, что складываются они «под определенную идею и психологию». Проще говоря, сюда приходит не каждый, а люди, которые обладают характерными психологическими профилями, что определяет их гомогенный и сплоченный состав в сравнении с «социально-естественными образованиями». Однако и в этом составе явственны две специфические категории: гомогенизирующееся большинство и группа сильных духом индивидуалов («апостолов»). Естественно предположить, что здесь, «внутри» уже новой жизни, их мотивация будет разниться.

«Большинство» в сотериологических общностях «первых двух поколений» (культ и секта) составляют слабые в интеллектуально– волевом отношении люди, т. е. не осчастливленные какими-либо интенсивными степенями развития воли и интеллекта. Это не относится, разумеется, к «третьему и четвертому поколениям» развития сотериологических общностей (деноминации и церкви), поскольку те уже социально нормализуются по составу (естественное воспроизводство человеческих поколений нивелирует исходную психологическую специфичность) и особенностям инкорпорации (смерть лидера-бога, постепенное ослабление конфронтации с окружающим миром, складывание традиции).

Сотериологические новообразования создаются лидером– харизматиком и теми, кто безоговорочно и радостно признает его превосходство. Капитуляция перед лидером – их основное формообразующее начало. Это сознают и сами основатели, подавая это не как свой выбор обитателей «своей личностной вселенной» – других, непокорных, они просто не принимают, – а как предустановление: «Бог избрал немудрие мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное … и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее» (1 Кор. 1.27-28; курсив – Б.К.). Многие «аумовцы», последователи небезызвестного Сёко Асахары, в интервью писателю Хараки Мураками в качестве наиболее привлекательного в сектантской жизни указывали на полное отсутствие чувства личной ответственности. «В действительности многие занимались чем хотели,. казалось, ничего не имеет значения, важен лишь духовный рост,. важно, что не надо думать, не надо принимать решения». Не нужны пустые хлопоты (семья, карьера, социальное самоутверждение), всё – для себя. После газовой атаки в токийском метро многих «аумовцев» занимал вопрос не о вине или правоте секты, а вопрос «запретят ли их», «не закроется ли для них дорога подвижничества». Под последним понимается обретенная эйфория от социальной изоляции (снятие бремени личной ответственности) и от сосредоточенности на движении «своим путем»6060
  Мураками Х. Край обетованный (Подземка-2). М.: Эксмо, 2006. С. 35-36, 164, 40.


[Закрыть].

Другим обстоятельством, помимо капитуляции перед лидером как пропуском в новую, спасающую общность, которое уже в дальнейшем оказывает регрессирующее воздействие на волю и интеллект, – это сознательная изоляция от мира, от знаний, от информации, нарастание невежества. Это можно назвать своего рода «религиозной специализацией» жизни членов сотериологических общностей: поклонение лидеру, тщательное выполнение его многочисленных и изнуряющих регламентаций и поручений, жизнь во славу секты и его. Подобная «специализация» ведет к деспециализации в остальных отношениях. В итоге мы получаем во многом беспомощных людей, не способных уже реабилитироваться и жить вне своего новообразования, своей новой «вселенной»6161
  «В секту приходили люди с сильной волей, высокими стремлениями, а через некоторое время все куда-то девалось» (Мураками Х. Указ. соч. С. 97-98).


[Закрыть]. И это, но уже с долей грустного сожаления, также констатируется: «сыны века сего догадливее сынов света в своем роду» (Лк. 16.8), «духовный человек занят Богом и мало занят мирскими делами, потому сыны века сего умнее сынов света»6262
  Преподобный Силуан Афонский. М., 1999. С. 115.


[Закрыть] (курсив – В.К.).

Но что обретают эти люди в культах и сектах, платя столь дорогую цену разрыва с привычным и близким, цену личной свободы? Чувство избранности, смысловой наполненности бытия, чувство правильности жизненного выбора и радостный подъем по сему поводу, чувство обретаемой силы и могущества, недоступные рядовым людям повседневного, «погрязшего в грехе» мира. Если уж быть рядовым, то рядовым в «армии Бога».

Итак, капитуляция перед лидером-харизматиком рождает ощущение близости и единения со всеми, кто разделяет ту же веру или капитуляцию. Награда за капитуляцию перед авторитетом – появление ясной цели и страстного стремления ее достигнуть, контрастно отличных от предшествующих состояний дезориентации и отчаяния. В результате капитуляции человек привязывается к тому психоэмоциональному состоянию коллективной идентичности, которое обретается посредством капитуляции перед лидером. У него появляется желание защищать новые убеждения, закреплять, постоянно подтверждать приятное чувство обретенной правоты и состояния душевного подъема, с ними связанного6363
  Крамер Дж., Олстед Д. Маски авторитарности: очерки о гуру. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 75-77, 84.


[Закрыть].

Стремление к жизненному экспериментированию реализуется в виде особого, отличного от социально-нормального, образа жизни, основанного на физической депривации (ограничение сна, разнообразия пищи), заполненного молитвами и служением, чьи тяготы компенсируются «психологическим наркотиком» коллективных экстатических ритуалов, разными путями вводящих паству в состояния эйфории. Впрочем, необычность может иметь более рационализированные, менее экстатичные либо мистицизированные, формы выражения, к примеру как «призвание к профессии».

Однако кроме гомогенизирующегося «большинства» в подобных общностях есть и люди с явно выраженной интеллектуально-волевой одаренностью. Что ищут и обретают здесь они? Еще большей силы и могущества. Ведь сама уверенность представляет собой один из ресурсов душевной силы. Поклонение может быть рассмотрено и как вид своего рода «энергетического вампиризма». Одни отдают свою любовь, обожание, но есть и другие, коих, правда, всегда гораздо меньше, которые, напротив, впитывают и учатся все большей уверенности и управлению. Имеет место мобилизация, концентрация, подзарядка, уподобление, настраивание на волну и впитывание могущества. В отличие от пассивного большинства этим людям присущи многие задатки харизмы: желание и способность к осознанным радикальным действиям, этический пафос («ответственность за мир»), кругозор и рефлексивность, эсхатологический настрой (приближающийся Армагеддон). Это потенциальные преемники основателя.

Человеческий разум, производя представления о трансцендентном, религиозные объекты с различными характеристиками, всегда оставляет, резервирует за собой (прямо либо «по умолчанию») особое привилегированное положение во вселенском раскладе. Это проистекает из неустранимости авторства, имманентности его присутствия в повествовании, отчете, исследовании, языке, словаре, способах экспрессии, самом фактесостоявшегося. Потому все формы религиозного творчества, от наивных мифологий до философских спекуляций религиозной эзотерики, именно как формы особой личностной экспрессии неординарных людей, содержат в себе приглашение (прямое либо скрытое) войти в центр мироздания: стать, уподобиться, приобщиться, слиться с Богом. От Альфы (логика оборотничества мифологической мысли: все превращается во все) и кончая Омегой (теофинальной точкой развития мироздания в концепции теолога ХХ в. П. Тейяра де Шардена).

Для восточной мысли (индуизм, буддизм) превращение человека в бога – вообще достаточно банальное и закономерное событие акцентирования присутствия в повседневности универсального космического Божества, праосновы. Она есть везде, ее же «сгущения» и есть аватары.

Мировоззренческие установки священной книги евреев, источника интеллектуального программирования великих западных религий, на первый взгляд, казалось бы, серьезно ограничивали возможности человеческого трансцензуса. Но это лишь видимость, сложившаяся вследствие хабитуализации, опривычнивания, примирения с повседневностью. Человек по своей сути (как «душа») сотворен как образ и подобие Бога и потому всегда потенциально (при соответствующей информированности или «вкушении с древа познания») может стать «одним из Нас» (Быт. 3.22). История Заветов, договоров Бога с еврейским народом как одной, коллективной идентичностью, свидетельствует об отношении к человеку как к партнеру, пусть даже и в виде народа-фаворита.

Новозаветная стадия развития религиозного мышления продуцирует идею индивидуального трансцензуса как исключительного бессмертия и исключительного боговоплощения. В первом случае предполагалась селекция «среди человеков», некоторые из которых инициируются бессмертием, т. е. по сути своей становятся богами («И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» – Ин. 11.26). Подобная идея исходной избирательности спасения от смерти для немногих, исключение «всех других» порождало впоследствии в неразвитых умах представление об открытости боговоплощения, в существенной степени девальвирующее исключительность Богочеловека.

И в дальнейшем, в двухтысячелетней истории христианского мира мы неоднократно наблюдаем, как пассионарные элементы социальных низов, сильные в интеллектуально-волевом отношении люди, находили привлекательными ереси, религиозно-сектантскую активность как верный и скорый путь вертикальной социальной мобильности, форму реализации своих властных и тщеславных амбиций. В истории как западного, так и восточного христианства существовали сотни сект, чья религиозная жизнь и была основана на открытости боговоплощения: непременно актуально должен быть в секте живой бог и «святые» (апостолы) – с соответствующими привилегиями, влиянием, контролем над благами и ресурсами общности.

Подобная утрированная, «эгалитарная» концепция воплощения чрезвычайно привлекательна для пассионариев из социальных низов в условиях закрытого, социально не мобильного общества. Зачастую она принимала уж совсем комические формы. В. Розанов приводит слова тех из сектантов (не лидеров), кто чувствовал в себе бьющую через край «силу», «боговдохновенность»: «"Мой Бог больше", т. е. во мне больше (курсив Розанова), чем в тебе Бога. Иногда это выражалось даже в словах: «Я – больше Бог»»6464
  Розанов В. В. Психология русского раскола // Сочинения в 2 тт. Т. 1: Религия и культура. М.: Правда, 1990. С. 60.


[Закрыть].

Но похоже, что всех превзошли мормоны, предоставляя действительно потрясающие перспективы любому энергичному человеку. По их учению, бог – это возвысившийся человек. «Спасение» у них – постепенный процесс превращения человека в бога. Когда личность достигает божественного состояния, она способна создавать собственные миры и населять их; такой процесс обожествления все новых созданий продолжается вечно. Высшая награда состоит в том, чтобы стать богом, создать свою собственную планету и править ею вместе со своей семьей6565
  Боа К. Лабиринты веры; Литтл П. Путь к истине. М., 1992. С. 95-96.


[Закрыть].

Все же, при всей их многочисленности в двухтысячелетнем пространстве христианской истории, секты и культы, называемые «харизматическими», были маргинальными по отношению к большинству христианских сотериологических общностей. Девальвация Богочеловека все же отторгается большинством христианских и квазихристианских сект и культов. Тем не менее, и здесь есть свой Большой Приз, впрочем, как и в традиционных, социально-легитимных разновидностях христианства.

Интеллектуально развитые и сильные духом люди обретали самореализацию на путях религиозного служения и подвижничества, особенно «продолжая традицию живого и деятельного Бога»6666
  Палама Григорий. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М.: Канон, 1995. С. 360.


[Закрыть], в мистике и аскезе. Большой Приз – «вплотную приблизиться к Богу» («сораспяться Христу», ап. Павел), «стать по благодати тем, чем Бог является по естеству, и вполне уподобиться тому образу, каким он был в Боге, покуда между Богом и ним не было никакого различия, еще до того, как Бог создал тварь»6767
  Мейстер Экхарт. Об отрешенности. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. С. 310.


[Закрыть].

Это невообразимо труднодостижимая цель для аскета и мистика: трудности самого процесса (проблема периодической «богооставленности»), зависть и злословие коллег, возможные обвинения в гордыне и мобилизации на служение «слабым»6868
  «Мы, сильные, – взывает к претендентам на боговдохновенность ап. Павел, – должны сносить немощи бессильных и не себе угождать» (Рим. 15.1).


[Закрыть]. Однако и награда велика: сознание максимализации возможного совершенства (уподобление), религиозная слава («святость») и реальное замещение главы культа, секты.

Итак, религиозные виртуозы и конституирующиеся вокруг них сотериологические общности или же религиогенез – процесс постоянный, однако его интенсивность резко возрастает в ключевые эпохи радикальных цивилизационных, можно сказать «антропных», перемен, являясь в конечном счете индикацией их глубины, основательности.

Подобные эпохи, явственные в виде хорошо узнаваемых радикальных новых идей в области прежде всего мировоззрений того времени – религий и философий, можно назвать, по аналогии с известной теорией К. Ясперса, «осевыми». Они представляют собой ментальные выражения революционных изменений в положении человека в отношении среды его обитания, смены глобальных образов жизни6969
  Само «единство» общечеловеческого развития – довольно рискованная метафора, где риск состоит в теоретическом насилии, подчиняющем сведения о существовании действительного разнообразия в существовании человеческих обществ до Нового времени, модерновой конструкции «целей и смысла» истории. Вполне может оказаться, что «единство» – современная мифологема, фундирующая идеологическую платформу вестернизации, глобализации. Мы отдаем себе отчет в том, что употребляем термин «единство» не в смысле «заложенной изначально общности, одинаковости» человеческой природы. Последняя многоначальна по своим интенциям, и разнообразные исторические условия могут актуализировать разные ее комбинации. Единство здесь – именно имперская тенденция, особенности развития, возникшие в некоторых местах, но утвердившиеся как глобальные, нивелировавшие другие. Чем? Отчасти своей жизненной эффективностью, отчасти победоносным насилием, где одно и другое взаимосвязано. Выделяемые периоды с их радикальными переменами возникали в некоторых местах, но затем оказывались доминирующими.


[Закрыть].

Имеется в виду следующее.

1. Переход людей от практик присвоения готовых продуктов природы (охота, рыболовство, собирательство) к хозяйственно-культурным типам на основе деятельности по организации и оптимизации условий и контроля самих природных процессов производства (роста) нужных человеку продуктов: растениеводству и скотоводству. Не искать полезные продукты, живых существ (растения, животных), растущих естественным, т. е. рассредоточенным и хаотичным образом, а принудительно эксплуатировать естественную силу размножения живых существ в контролируемых «резервациях» (сельскохозяйственные поля, пастбища). Продуктивность такого образа жизни, как известно, существенно выросла. Относительная устойчивость найденного способа существования, гарантированные запасы пищи в скудные сезоны позволили людям также создать концентрированные и стабильные скопления (города), основу для сложных, дифференцированных социальных структур и духовных практик. Эта «неолитическая революция» протекала, как полагают специалисты, в течение нескольких тысячелетий – в зависимости от региональных особенностей: от VII до V-IV тыс. до н. э.7070
  Шнирельман В. А. Производственные предпосылки разложения первобытного общества // История первобытного общества. Эпоха классообразования. М.: Наука, 1988. С. 15, 30.


[Закрыть]

2. Переход от ограниченного производства как контролируемой биологической репродукции («производит» здесь все же живая природа: рост, размножение растений и животных) к собственно материальному производству и преобразованию форм природных объектов как вторжению в естественную среду. В так называемой «индустриальной революции» человек впервые обретает свою автономию в виде «антропосферы», области реальности, которая относительно выключена из «естественного оборота», чье развитие зависит уже от социальных и ментальных факторов человеческого развития7171
  В философской форме это нашло свое отражение в идеях «трансцендентального мира» у Канта, «второй природы» у Маркса, сменивших представление об интеллигибельной реальности Платона как мистифицированной концептуализации интуиции о самостоятельности мира мысли в голове человека.


[Закрыть]. Другое название этого периода, длящегося примерно полтысячелетия: от зарождения предпосылок до проникновения в периферийные области (XV-XIX вв.), – «модернизация».

3. Достигнув некоторого удовлетворительного уровня в производстве-самообеспечении и в контроле над планетой, люди переключают свое жизненное внимание на глубинное естественнонаучное самопознание (генетика, информатика) и внеземные дела (физика, астрономия, практическая космонавтика). Глубинный смысл революционных событий, разворачивающихся на наших глазах, в области генетики, компьютеров, нанотехнологий и пр. – переход к установлению контроля и оптимизаций над основой основ: естественного «производства» самого человека. Это осуществляется через освоение технологий практик построения тела человека и тел живых существ, практик функционирования разума (информационные процессы, системы управления, программирования, миниатюризации). Человек в перспективе может, похоже, обрести большую автономию от Материнской Силы – Земной Жизни (Эволюции), своей подлинной трансцендентности, стать в лице «исторических народов» самородной трансцендентностью.

Таким образом, обозначенные переходные, революционные эпохи – ключевые вехи в становлении человечества в его собственно человеческом качестве, где старт самого становления совпадает со складыванием самого формата «человечности»: идеалистичности, духовности (приоритета духа в понимании мировых пропорций). Генезис подобного формата и был назван Ясперсом «осевым временем» (VIII – III вв. до н. э.), и фундаментальную роль в нем сыграл религиозный радикализм, одна из имманентных форм нового, собственно «человеческого» мышления.

Ясперс выдвинул свою концепцию «осевого времени» не на пустом месте, до него уже многие видные историки той эпохи обнаруживали сходство в идеях основополагающих «исторических народов» и их влияние на последующее общечеловеческое развитие – Э. Майер, Э. Лазо, В. Штраус, Г. Кайзерлинг. Ясперс, однако, ясно и систематично осветил этот вопрос, определил его суть и дал критичную оценку.

Осевое время – время складывания сходных идей религиозно-философского характера, сформулированных великими философами и религиозными деятелями в промежутке между 800 и 200 гг. до н. э., параллельно в трех регионах: Китае, Индии и Древней Греции, Палестине, Месопотамии (Ясперс называет эти территории «Западом»). Причины одновременности, параллельности до конца не ясны. Скорее имел место комплекс таковых: технологических, социальных, ситуационных. Главное здесь для нас другое – констатация складывающихся подобий в религиозной сфере, в совершенно разных региональных традициях брахманизма, буддизма, иудаизма (христианства, ислама). Основа подобия находима в общих направлениях движения радикального самоорганизующегося религиозного мышления.

Интеллектуальная революция приняла доминирующий религиозный цвет. В чем ее суть? Прорыв в осознании «принципов человеческого бытия в пограничной ситуации», что выразилось в глубинном самопознании, в открытии «трансцендентного мира» и в формировании «высших целей»7272
  Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991. С. 40, 33.


[Закрыть]. Ключевое звено здесь – открытие трансцендентного, переориентация с естественного мира на сверхъестественный, что было революционным скачком, ибо религиозные и магически мотивированные действия на ранней ступени своего развития ориентированы на посюсторонний мир. Для того, «чтобы хорошо было тебе … и чтобы ты много пробыл на земле» (Втор. 4.40). Соответственно, и цели «были преимущественно экономические, а религия и магия – в сфере повседневной, целенаправленной деятельности»7373
  Вебер М. Социология религии // Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. С. 79.


[Закрыть].

Рациональный смысл идеи трансцендентного – в фиксации попыток и результатов обследования своих пределов, равно как и возникающих при этом описывании пределов чувств запертости, ограниченности и страсти и желания вырваться из клетки установленного существования7474
  М. К. Мамардашвили предложил интересную идею о «порождающих структурах» нашего мышления. Исторически первая из них, абстракция «рациональной структуры вещей», введена одним из фигурантов осевого времени Платоном. По мнению Мамардашвили, это есть не что иное, как «механический рефлексивный дубль „трансцендирования“». Что такое само трансцендирование, Мамардашвили не объясняет, ограничиваясь метафорой «стремления за свои только пределы». Для него это что-то вроде интуиции, предельного понимания. Однако представляется глубокой его мысль о связи трансцендирования (психологического состояния эмансипационного порыва) с фундаментальными философскими абстракциями. Последние оказываются метафизированной психологией, о чем позже то же самое скажет Ницше в «Воле к власти». «Это рефлексивное дублирование или сосредоточение в своем сознании, и тем самым засекание трансцендирования на себе и есть сущность. Сущность – это такое представление о предмете, которое возникает в акте рефлексивного сосредоточения на проявлении в себе трансцендирования» (Мамардашвили М. К. Сознание как философская проблема // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 12).


[Закрыть].

Указанная страсть, психологическое состояние, сопровождающие процессы самоосознавания концептуализируются, метафизируются в религиозно-философском комплексе идей осевого времени, порождая органическое родство и смысловые переплетения «высших» религий и классических философских учений древности, вместе составивших ментальные основания и Запада, и Востока. Это, можно сказать, «архетипическое время» религиозности, время открытия ее главных смыслов и основных приемов благовествования (евангелизации).

Что видится, однако, специфическим в этом архетипическом религиозном устанавливании? По-видимому, это то важнейшее обстоятельство, что «в те времена дистанция между вершинами человеческих возможностей и массой была чрезвычайно велика»7575
  Ясперс К. Указ соч. С. 35.


[Закрыть]. Собственно, может быть, именно эта разница и породила представление о божественности основателей, закрепившись затем в качестве непременного атрибута, порождающей установки религиозного творчества?

Уже было отмечено ранее, что пророки или первые религиозные харизматики ведут свою родословную от колдунов и магов, религиозных маргиналов древности. И первое время внешне они мало чем отличались от своих предшественников. Так, отмечает Вебер, и Иисуса можно рассматривать как мага, который «обладает харизмой, благодаря которой господствует над демонами и покоряет людей своей проповедью»7676
  Вебер М. Социология религии // Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. С. 278.


[Закрыть]. Вместе с тем он подчеркивает, что главный отличающий признак новой религиозности – этически пафосная проповедь. Фундаментально одушевляющая идея – идея спасения, освобождения от страданий и смерти – стала ее знаменем, вновь и вновь водружаемым над группами верующих.

Человек, который не предлагает спасение от болезней, неудач, сглаза (колдун), а ясно сознает, обнажает пределы добра и зла, разрешает саму причину зла – тревогу смерти и судьбы, не мог не казаться в то время существом, пришедшим из-за этих пределов.

Итак, особенности исходных форм современной (высшей, трансцендентной) религиозности: интеллектуальное отщепенство харизматиков7777
  Лейтмотив непонимания, интеллектуального высокомерия достаточно узнаваем под личинами смирения и кротости основателей великих религий. Они выражаются нарочито метафорично, склонны к притчам, время от времени сокрушаются о «нищете духа», фундаментальной недогадливости, ограниченности своих приверженцев. Их окружение, к примеру, просто не в состоянии понять «незримость» истинного мира.


[Закрыть] и «потрясение абстракцией», когда открытие «иного мира», трансцендентности переживалось как онтологический акт реального выключения из повседневности.

Все отмеченное в известной степени свойственно и современным формам «живой религиозности», однако в первое осевое время, время Установлений, это переживалось более ярко и интенсивно (эффект новизны) и, что главное, имело, вследствие именно своей эксклюзивности, экспансионистски суггестивный, революционный характер. Равенство людей, право на нравственное самоопределение, стремление к неповседневным смыслам и неутилитарным целям – эти фундаментальные идеи гуманизма были сформулированы изначально в религиозной (нужной в то время, императивной) форме. Однако здесь же мы видим и появление основных приемов «улавливания душ»: ориентацию на разрыв с естественно-социальным окружением, разрушение установок среднекультурного сознания, враждебность социуму, «промывание мозгов» и «кодирование» своими идеями. Сами новые учения возникают как «ереси» и «секты», ответвления уже имевших место.

Глобальная цивилизационная метаморфоза «модернизации», или же форма жизни, утвердившаяся сначала в Западной Европе и ставшая «имперской тенденцией» в развитии человечества в виде «индустриального общества», имеет комплексное объяснение своего происхождения. Вероятно, во многом правы В. Зомбарт, О. Шпенглер и К. Ясперс, указавшие на исходное региональное социокультурное своеобразие ментальности западноевропейцев: их рационализм, практицизм, предприимчивость, реализм и пр., исторически сложившиеся как наследие греческого, римского и романо-тевтонского элементов. К. Маркс объяснял этот качественный скачок главным образом «машинной революцией», которая была как бы взрывом набравшейся за векадо этого критической массы изобретений и достижений. Изменение объективных условий бытия порождает и новых людей с новыми интересами и мотивациями. Некоторые историки полагали, что страны Северной Европы, долгое время эксплуатировавшиеся старым латинским миром, развили у себя более эффективные технологии по сокращению издержек, что обернулось большим стартовым преимуществом в новых условиях «расширения мира» (великих географических открытий, перемещения торговых путей)7878
  Бродель Ф. Игры обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. Т. 2. М.: Прогресс, 1988. С. 578 -580.


[Закрыть].

Однако особо значимым фактором является фактор религиозный, блестяще раскрытый М. Вебером. Он отмечал, что «современный человек при всем желании обычно не способен представить себе всю степень того влияния, которое религиозные идеи оказывают на образ жизни людей, их культуру и национальный характер»7979
  Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М.: Прогресс. С. 208.


[Закрыть]. Не противопоставляя религиозную детерминацию материалистической (считая их эквивалентными по степени влияния), Вебер особое внимание уделял проблеме складывания новой жизненной мотивации людей «капиталистического склада». «Живая» религиозность, т. е. активная и действенная заинтересованность человека в этической организации своей жизни во внеобыденных, радикальных формах – постоянная спутница людей в их истории. Известную нонконформистскую часть людей всегда не устраивают сложившиеся системы ценностей и морали. Их действия, решения, поведение выглядят с точки зрения стороннего наблюдателя как ригористические, т. к. предусматривают серьезные ограничения в нормальной жизнедеятельности, аскезу. Аскеза аскезе, однако, рознь: можно ограничивать лишь себя, а можно пытаться ограничивать, приводить в соответствие со своими представлениями социальный мир. Аскеты были и на Западе, и на Востоке, но «лишь секты религиозных виртуозов Запада создали ферменты для методической рационализации жизненного поведения, в том числе хозяйственной деятельности, вместо средства дляосвобождения от бессмысленности мирской жизни, к которому стремились общины предающихся созерцанию, апатии или оргиям верующих в Азии»8080
  Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий // Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. С. 64.


[Закрыть].

Новое время, XVII-XVIII вв. можно назвать вторым осевым временем религиозности исходя из того, что оно порождает новую, радикально отличную от всех прежних систему ценностей: индивидуализма, преобразования мира, инновации, творчества как стиля жизни. Эти ценности явно радикально-идеалистического характера не могли появиться в повседневном, утилитарно-приземленном контексте. Антропологическое значение религиозно-напряженных стадий социального развития, вероятно, и заключается в том, что они генерируют ценности и образцы поведения трансцендентного характера, мобилизующие известную часть людей на радикальные трансформации своего жизненного поведения. Они порождают идеалистов-революционеров, реформаторов, харизматиков, увлекающих за собой на краткое время достаточно большие массы людей. Затем, правда, эти идеалы и ценности хабитуализируются, неизбежно профанируются исконной утилитарностью повседневности. Однако все же их «запаса трансцендентности» (эмоциональной энергии, веры, этического энтузиазма) хватает на то, чтобы изменить хотя бы немного косность массового сознания, сделав его более лабильным и гибким, чем прежде.