Текст книги "Пролежни судьбы"

Владимир Кукин
Пролежни судьбы. Книга 1

© Владимир Кукин, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

* * *

27 апреля

Нет вреда, столь разрушительностью непреложного, как наше собственное проявление активности, o себе напомнившее вдруг реликтом прошлого и отделенное от жизненных истоков субъективности.

 
Вновь память беспощадною лавиной,
преследуя, несется по пятам.
Увязнув в прошлом, я у ног любимой –
молюсь ее отзывчивым богам.
 

Знаю, если мысль в рифмованных словах не зафиксирована графикой, она, навязываясь втихомолку, превращается в бред параноика, которого безудержно, повтором, клинит, не давая думать ни о чем другом.

Который день прокручиваю я в сознании поблекшую и покореженную эксплуатационным сроком пленку, бестолково памятью отснятую за пролетевшие три с половиной года. Кадр за кадром, монтируя сюжет, понять пытаюсь, как перед прошлым оправдаться. Что за сила самопроизвольно привлекала и держала, а порой отталкивала нас жестоко друг от друга. Ковыряюсь в ранах не зарубцевавшихся, нащупывая оправдание решению уйти, заслон поставив бесконечной веренице встреч, и положить конец столь затянувшемуся бесперспективному, потрепанному расставанием гостиничному браку.

Полностью отсутствует желанье, пакостное, – плакаться и обвинить расчет судьбы; случившееся – выбор мой, сознательный. Сомненья возникают, все ли делал правильно, но в том, что я в поступках был оправданно и безрассудно искренен – могу поклясться…

С бумагой попытаюсь обменяться болью, с надеждою, что станет легче безысходность и желание преодолеть: Тебя увидеть снова, обратясь к началу нескончаемого круга чувств. Пишу, любовь упрятывая в строки, предавая ей осмысленную форму, без этого не суждено движением вперед мне в жизни воплотиться… Который раз мы расстаемся?.. Третий… четвертый?

Устал: смягчать скачки непредсказуемого настроения поступков; устал: сценарно изощряться постановкой встреч и уязвленно натыкаться на вульгарности пренебрежительный экспромт, – от бесподобного, заядлостью упрямства, марафонского, безудержного секса… и мутной отчужденности высокомерия по окончании его; от твоего беспечного непонимания, чем эта многолетняя зависимость пронизала меня. Устал… самозабвенно сберегая, – ждать, когда придет на смену мне другой.

Устал…

 
Возможно, многоопытная львица
когтями сердце мне сжимала!
Или обласканная лебедица
мой корм доверчиво съедала!
 

Тихо, без скандалящих упреков, назидательно-бесплодной ненависти, попрощался и ушел, покинув поле боя. Да, поле боя интеллекта, преодолевающего расстояния, и секса, если любовная дистанция стремлением чувств укорачивалась до раскрытия объятий, – соперничества сцена для партнеров, танцующих, под аккомпанемент сердечных чувств, свой самобытный танец. В единоборстве этом – победителя быть не могло, а за проигрыш – расплачивались оба унижением бездушной изоляции. Наши отношения сузились до усладительной подмоги физиологическим потребам,

 
А чувства, отдалив себя на задний план,
постились без ролей,
в сердцах пеняя на сценария изъян –
поступков вне страстей.
 

Чувств твоих направленность – загадка, пусть она останется неразрешимой, мои же чувства – здесь, со мной; я не утаивал и не страшился их; я наблюдал за ними, как активный любящий и заинтересованный участник куража. Начну еще раз все сначала, наедине и с чистого листа.

Я постараюсь сделать так, чтоб это откровение, став достоянием твоим, закрыло все вопросы. Есть веская причина моего ухода, но о ней пока я промолчу: возможно, интуиция и ошибается.

До дня рожденья твоего осталось сорок дней… Время нестерпимой выволочки нервов… Думаю, оно поможет заинтересованностью осязаемой процессу очищения.

Прощаясь, я не хлопнул безвозвратно дверью, оставив пожеланием распахнутой ее тебе навстречу. Чтобы ты (обдуманно) решила, находясь поодаль, могу ли я и дальше на тебя претендовать.

Ты знаешь, где мы встретимся. Я буду ждать…

 
Зажженная свеча не догорела,
душевную поддерживая тягу;
тоскуя, ждет измученное тело надежд –
живительную влагу…
Нахлынувшее разочарование
низвергнет с пьедестала идеал;
крестом отметив наказание
тому, что ты любил и почитал.
 

Четыре года, как затеялось брожение судьбы – запоздалый кризис средневозвратного ценза. Предполагать, что он пройдет бесследно и не возбудит желание, увидев разницу в стремлениях с реальностью, вторым дыханием не устремиться к новизне, – было бы, по крайне мере, неразумно. Рутина превратилась в жалкую, приятной скованностью, сытую стабильность, где обитания среда, поденной узнаваемостью распорядка, разношена до состояния домашних тапок – леностных убийц восторга женского либидо – и лишена потребности в активной индивидуализации. Привычки, ритуалы, разработанные для контроля жизни, подчинили поведение. Мир вещей обрел незыблемую предсказуемость; сузилось пространство для случайного, и бытность стала приедаться, просиживаясь сводками погоды и рекламной беготней по сериалам сериалов, прикованных к пустопорожней бездуховности. «Жизнь для другого», – так метко выразился Сартр, где: «Я – проект отвоевания свой же жизни, для собственного бытия». Остаться мысленным проектом, привязанным к страстишкам повседневности, сгноив возможности в ограничительной структуре семьянина, почивая в накопленьях прожитого?

Ни один мужчина под ярмом семейным не признается, что унизительно-паскудное влачит существование придатка к быту. И не всем хватает сил, здоровья и ума подвергнуть переделу кровному насиженное обустройство сытого теченья жизни.

 
Будить психушку зовом горна,
распугивая сытых мух?..
В болоте не дождешься шторма,
в суденышке из затхлых мук.
 

На отсутствие силенок и здоровья – я не жаловался, а заключение давать о здравомыслии – поостерегусь, так как нахожусь в кромешной ситуации, которой трезвомыслие диагноза не ставит.

Желание нарушить ход вялотекущего существования, освободившись от опеки бесконечности рутинных обязательств, и впрячься в мускулы, дарованные мне, возникло не на пришлом месте. Все годы, проведенные в застенках брака, я подвергался безынициативному давлению со стороны супруги в форме прессинга враждебной конфронтации сомнений, с пассивною зевотой недоверия к разумной правильности воплощения любых идей, касавшихся совместной жизни: от воспитания ребенка до квартирного ремонта.

К сожалению, у Мамы заключительный период жизни был омрачен негативизмом в отношениях с невесткой, что отразилось отрицательно на климате внутри семьи. Конфликты, соревнуясь в превосходстве, все чаще захламляли дом, но когда, из-за «сомнительных» инициатив, я был провозглашен виновником рождения всех наших бед, и близко адрес гнездования не посещавших, вооружившись лозунгом «Хороших не бросают, а плохие сами не уходят», решился.

В режиме проживания (совместного) нужда супруги проявлялась, главным образом, к финансовым успехам верхней половины приписанного тела мужа, обеспечивавшей ей комфортное существование вдали от будней трудовых. Отношение ее к интимной жизни было хладно-прагматичным, а когда в супружестве произошел разлад, то половая составляющая древа единения, зачахнув, – приказала долго жить, примкнув к другим разъединяющим мотивам…

Часть мужчин, неудовлетворенных фактором угасшего интима, – сдвигается «налево», смирившаяся – подается в хобби, приумножающим статистику алкоголизма. Ни один из названных исходов не прельщал покоем платоническим, так как прямиком вносил (без спроса) в штат теоретических поборников мечтательного секса. Застой в практической же деятельности был путь прямой – закончить навсегда любовника карьеру, что мне совсем не улыбалось, хотя и в этом состоянии есть независимая прелесть; но желание востребованным быть любовью, эгоистическою эротичностью – преобладало.

 
Без секса самовыражаться рад,
но ностальгией манит, чертов гад.
 

Приобретя (не с рук) презервативов пачку, практикой семейной не востребованных, я сдал их на хранение рубашке, нагрудному карману, где носил, как правило, купюрный капитал. Не замечалось за родимою супругой, чтобы ревностно она блюла моих сорочек чистоту, а вот финансовая состоятельность карманов ее держала постоянно на чеку. Появленье чужеродного предмета рядом с достоянием благополучия семьи возведено моментом было в ранг предательского посягательства на верность брачную и вызвало поток зловонный красноречия, сравнимый со стенаниями тещи, встречающей супруга «почестями» с упоительной рыбалки. Напрасно не использовал презервативы, украшая ими свой интимный вид, возможно, удалось бы и в постели эмоциональный выгадать фурор. Не выдалось проверить состоятельность идеи, также как запросом секса пламени раскрепостить жену за прорву лет совместного шатания супружеского ложа.

 
Но то, какую стерву удалось мне разбудить –
от всей души и в полной мере мог гордиться!
 

Добавкой стал случайный телефонный разговор (по одному из номеров), высокодоходную сулящий работу… Жриц – там ждали и клиентов: салон массажный, без обиняков, услугами раскрылся. У голоса, девичьего, тушуясь, я спросил: «Массаж вы делаете вагинальный?». Молчанье длилось около минуты, затем ответ вопросом ошарашил: «А это как?».

Роскошно-громогласной порцией адреналина порадовала распечатка исходящих номеров в счете на оплату. Звонок – он длился несколько минут, – а грозный отголосок на него, травмирующим эхом до сих пор заявленным негодованием звучит незатухающе…

Отговорки (робкие) о безобидности случившегося – не воспринимались, а сам факт, неумолимо возведенный в ранг супружеской измены, положил начало полуголодной изоляции в кругу семьи.

Бывшая супруга, родословной плод соседствующих почвою народов, родилась на стыке парочки враждующих непримиримостью менталитетов с их развесистым букетом негативных черт: скрытности и хуторянской обособленности, с пьянством, – одного участника, и разухабистого панибратства, с бескультурьем, – от другого. Что позволяло унаследованный ею арсенал, зачатый воспитательной средой, поочередно практикою закреплять (за исключением пьянства, пагубность которого воочию лицезрела у отца). На судьбу не гневаясь из-за отсутствия ума (сумела цель поставив, в «Храм Гименея» затащить ее), она натаскивалась быстро, но подъем эмоциональный, пролетарского происхождения, возвращал ее в семью – где выросла и где в сознание впитала дух и восклицания тяжелого наследия матриархата, наблюдая, как «увещеваньями» затравливали папочку-кормильца, ориентируя его на трезвый путь существования. Помогал провозглашать ей псевдовоспитательную волю недовольства – опыт комсомольского трибуна-вожака и добровольная муштра в общественной организации – «массовиком-затейником».

В ситуации конфликта объем пространства между нами заполнялся незнакомым запахом – смесь желчи с ненавистью; он будто бы являлся для того, чтобы усилить непринятие (взаимное) друг друга. Противостояние переросло в биологически упертую несовместимость.

Точек общих интересов жизнь нам больше не оставила: сын вырос, получил образование; питались, спали мы раздельно. Непримиримая жилая обстановка шантажа, скандальной безысходностью гнетущей, нуждалась в переменах. Выход был один – развод.

 
Не вдохновляет пустозвон,
где разум сохнет от безделья,
где, не стихая, распрей стон
льет в душу дьявольское зелье.
 

Готовясь тщательно к суду и перекладывая на бумагу факты прожитых совместно лет, исток осмысливая разногласий, обусловивших распад семьи, я натолкнулся на первопричину противостояния: жена по гороскопу – Овен, по году своего рождения – Собака; я, по гороскопу, – Рыбы и Дракон. Конфликтовать Собаке и Дракону – на роду написано, и только терпеливости таланта Рыбы удавалось столько лет, не обостряя, обходить конфликтов острые углы; когда же время компромиссов истекло, оскалившись, Собака мстительно решила отыграться недоверием за годы, проведенные под крылышком Дракона. Напористая агрессивность Овна – пришлась ей очень кстати…

Много (в тот период) я бумаги испоганил. Единственным читателем, с критически-диагностическим подходом отходного творчества, решила (добровольно) стать законная супруга, втихомолку черпавшая глушь воспоминаний из свежевыпестованных мемуаров. Позднее, нарушая авторское право, одно из виршей – «Повести печальной семьянина», вдруг прозвучало на суде, как аргумент, что с головою у меня не все в порядке, но, после улыбающейся экспертизы, приобщилось к делу веским доказательством противоположного.

Когда бракоразводность полуторагодовалой тяжбы завершилась (разводом, слава богу), собрав все записи, я снес их на помойку, а сохранил лишь «эпитафию» супружеству истекшей жизни:

 
Брак обернулся браком вновь, любовь – кошмаром,
да память ядом портит кровь, скорбя о старом.
Сам выбрал разворот судьбы, с чередой последствий
обрек себя на путь вражды, радостей и бедствий.
Не будет самобичеваний, раскаянья и слез,
и запоздалых оправданий – решен вопрос.
В грязи марать чей-то портрет,
изображать страданье,
грозить и издеваться вслед – отсутствует желанье.
А жизнь уходит без любви – пустая маета.
Взрастил лишь старость на крови любовного поста…
 

Финал был жизнеутверждающим:

 
Пока не стерлась жизни линия на моей ладони,
любые путы скину я, чтобы не жить в загоне.
 

Этому спасительному кредо я верен до сих пор. Ни буквы я не изменил в написанной в то время «эпитафии», а нужно бы, – рука не поднимается поиздеваться над упущенным. На этом завершу повествованье о супружеских перипетиях, а разоткровенничался – показать частично декорацию, мелькнувшую за сценой…

Нет вечности, есть понимание себя, строк вдохновеньем поделиться, в безудержном стремленье бытия в желаниях осуществиться…

…Минул год.

 
Старость, судорожной тенью, крадется тихо по пятам,
плоть готовит к нападению и ищет к высадке плацдарм.
Альтернативы нет старенью, сожрет, испепелит ведь в хлам.
Душа стремится к вознесению, а разум говорит: «Не дам».
 

Жизнь за прошедший год не изменила ничего. Долгожданная свобода, обретенная с болезненным разрывом добровольных уз супружеских объятий, эйфорией новизны не разродилась. Презервативов пачка провокационная, с истекшим сроком годности, хранившаяся «доказательством» былой неверности и составляющая применение теоретическое их – осталась не востребованной. Массажные салоны не приобрели пытливого клиента, разъясняющего персоналу (недалекому) терминологию орудий производства соучастием в процессе. К тому же, этих заведений расплодилось столько… что мучил (не работою!) неестественный вопрос: «Остались ли еще молодки, которых бы доступной материальною утехою не соблазнил насущно-псевдомедицинский всеохват древнейшей из профессий!».

 
Угодливо, для похотливеньких душонок,
массаж разжился злачными сетями,
где силиконом расфуфыренных девчонок
накачивают за бездушие деньгами…
 

Противоположный пол? – к нему не потерял я интереса, но взгляд на разодетую пикантность сроднился с зоркостью придирчивой художника, нарисовавшего картину и любующегося полотном, задетым кистью, а не осязаемостью жизненной модели.

 
К прелести взываю женской тела,
взглядом прикоснувшись к ней украдкой,
чтоб она красою не старела,
оставаясь вечною загадкой.
Без похотливых возжеланий,
без гнета сексуальных грез,
без слез и разочарований,
дышу я ароматом роз…
 

Шоковое расставание с укладом прежней жизни не торопило наступать (да сколько ж можно?) с разбегу на обворожительные грабли, да и не бывал я в тех местах, где их с усердием стервозным расставляют. Как-то на глаза попалось «Руководство к действию!» для неохваченных невест, заботой спонсорской обеспокоенных. Цитата: «Ни в коем случае не связывайтесь с разведенными мужчинами. Они несут с собой груз пагубных привычек беспардонных, со шлейфом множества хронических недугов, что помешает, в полной мере, насладиться прелестями брачного союза…»

 
И не превращайте брак в больничную палату,
без конца выслушивая жалобщика стоны,
нюни подтирая разведенному примату,
если не сулит наследие вам миллионы.
 

Доля львиная мужчин, покинувших семью и тешащих себя громадою реанимированных юношеских планов, уходит под надзор стареющих невест и, показав там шик «достоинств», возвращается с повинною в насиженное лоно, их испортившее. Наверняка, поэтому все жены непреклонностью самоуверенны в неувядающей незаменимости, и, до обидного, столь малочисленны ряды из-под опеки ускользнувших с убеждением спартанским полноценности мужчин, разлукой мающихся безнадзорно правом выбора.

Волевой упертости терпения благодаря и вопреки непониманию пассивных домочадцев удалось сберечь пригодным ощущение духовной принадлежности к фертильной половине человечества. Поддержание в достойном виде мышечного тонуса (мужских достоинств) требовало массы временных затрат, но это именно и помогло в дальнейшем избежать серьезных неприятностей.

 
Я шел навстречу будущему не оглядываясь…
Симфония моих воспоминаний –
сознания пожизненный оплот,
звучит: и откровением признаний,
и как награда, и как зов на эшафот…
 

Середина августа, уже неделя, как мне отпуск докучал сплошным бездельем. Коротая до обеда время дома, чтением усугубляя тишину, вторую половину дня, когда жара спадала, уезжал на море, на прогулку, по местам призывной ностальгии, где миновали легкомысленные годы юности; в воспоминаньях отдыхая от проблемностей насущных.

 
Взморье: альбом живой натурных фотографий,
датированный возрастом годов,
расцвеченных в нем жизнью персоналий
судьбою рассекреченных – даров…
 

Под вечер, сморщив памятного моря пейзаж непроходимой облачностью, принялся накрапывать занудный дождик. Погружаться в запустение домашнего уюта не хотелось, и, ведомый любопытством, навестить решил, по давним временам, знакомый танцевальный павильон, где по субботам, в обязательном режиме, веселись танцы.

Зал переполненный, и не количеством – объемом разодетых талий, встретил легким дуновеньем нафталина вперемешку с ароматом дорогих духов, лака для волос и запахом тяжелым зала – тренажерного, вес сгоняющего лишний.

Танец создает иллюзию обмана ободряющей доступности. Но первый, брошенный навстречу, дамский взгляд, тебя задевший инстинктивностью признания, судьбу дальнейших отношений с ним своею беспощадностью оценки, – предрешает.

 
С лицами полными печали
женщины – ждали… ждали… ждали:
свой незатейливый вальсок,
а с ним – надежды образок.
 

Сколько помню, находясь в подобных заведениях, партнершу подбирал среди танцующих, манерой примеряя на себя. На это я транжирил «основное время», когда же выходил желаньем на объект, отобранный запросом вкуса, щепетильного, он был закрыт для доступа партнерской расторопною опекой, или же «гостеприимный» взгляд его препятствовал сближенью. Этим танцевальный моцион обычно и заканчивался. Не ноги утомлялись, а не переставшая питаться визуальной информацией критически настроенная пара глаз. Обкатанный сценарий сбоя не давал – по залу рыская, он искренне искал: а на кого бы оперевшись взглядом, испытать заманчивый позыв со скрипом тряхануть порочных мыслей стариной? Среди призывности партнерской, жалостливой, долгие лета рулившей тратами семейного бюджета, блюдя который не жалела средств на массу представительских «амбиций», мне отыскать себе подобную по стройности фигуру – выбор затруднялся. Я сидел, вставая в перерыве между танцами, галантно уступая место отдыха распаренным энергоемким актом танцевального перемещения добротным дамам; так и путешествовал по залу, скромностью заигрывая с ракурсом обзора.

Потной непристойностью картинка удручала: разогретая задорной духотою и базарною развязностью репертуарчика Сердючинских напевов публика, рубеж перешагнувшая средневековый, раскрепощенным духом танца резвилась без оглядки на солидность. Желание задиристое пофорсить, с долготерпения застоя брачного, – дразнило, но чечетку, парясь, отбивать бодрилой – не особенно прельщало, а все медленные танцы инициативу по избранию партнера предлагали дамам. Но мой растерянно-надменный взгляд – «чужого» – истошным пугалом приструнивал прожженных и видавших виды теток с пышными фигурами; и несмотря на то, что кавалеров наблюдался дефицит, а доблестно-молодцеватая наличность облегчала выбор горячительным, – дамский танец стороною обходил меня.

 
Долгожданным возлиянием
рюмкою взбодрить себя?
Одурманенным желанием
скрашивая радость бытия…
 

Она сидела рядом, когда (с издевкой) объявили «дамский». Утонченный правильностью профиль; очков подмога, с узкою, слегка громоздкою оправой, придавали облику направленную собранность; губы, плотно сжатые, – упрямство стерегли, печаль, притихшая, лицом владела, с вопросом, безответно задаваемым и тем же, что и у меня: «Зачем я здесь?».

Под занавес, глазную прыть желая утолить и испытанию подвергнуть ноги, удивив застенчивость нахрапистым наскоком «бала первого», я встал и руку протянул, желая пригласить «очки» на танец. Взгляд их подобрел, он будто ожидал нечаянного приглашения. Без колебаний незнакомка руку подала, вручив истосковавшимся мужским объятиям фигурку хрупкую двадцатилетней девушки…

Как часто, брошенный навстречу приглашению на танец, первый взгляд бестактного пренебрежения препятствовал дальнейшему сближению, и, развернувшись, шел я прочь… вслед ощущая (после гласности публичного демарша) испепеляющие, сквернецой пронизанные взгляды тех, кого не пожелал приблизить к сердцу.

 
Не будет в той дороге слада,
где открестившись от тебя,
пустой презрительностью взгляда –
копают яму под себя.
 

Тест на доверительность она прошла без замечаний!

 
Объединив в порыве неземном,
под звуки музыкальных строк,
в миг ощущения связав узлом,
нас танец подхватил в поток.
 

Партнершу я действительно держал в объятья, с испытанием ее на послушание, – так плотно мы сошлись, отдавшись танцу. Двигаться синхронно, повторяя прелести замысловатых па импровизаций опытного дилетанта, – ей труда не составляло.

 
Танца музыкальная певучесть
властвует над перекличкой тел,
сладостную предрекает участь, –
страсти романтичный беспредел.
 

Déja vu! Те, с кем я взаимопониманием сливался в танце, готовы были вскоре продолжать его в моей постели, плотью подтверждая всей приверженность симпатии к партнеру.

Возбуждение нагрянуло внезапно, встревожив память единения картинками, всплывавшими из прошлого. И всколыхнула прыть «низов» не близость прелестей, что обняты, а кутерьма воспоминаний пережитого экстаза, сладкий аромат которого, мое воображение нежданно посетил, ретивость Иждивенца.

Всем телом подчиняясь ритмике партнера, не могла она не ощутить взыгравшего упругостью либидо. Коротенькая стрижка золотисто-белого окраса отстранилась и выразительная сероглазость блесточки метнула заговорческого, искреннего понимания. Показала ли она приветственное удовлетворение: вот, наконец-то, встретила мужчину; или же, как форменный носитель женственности, – возгордилась за содеянное?.. Будущее вскоре прояснит ответ. Выскочки несвоевременное пробуждение особой радости не вызывало, а гордость знала о происхождении напряга, и то, к чему я, прислонившись, почерпнул страсть кобелиного, нечаянного воодушевления.

С губ ее слетел вопрос: «Вы всегда так властны?».

Властный? Да, это качество жеманно-нагловатая застенчивость в фате с улыбчивою планомерностью настойчивости из мужчин вытравливает сразу, за порогом канцелярской скрупулезности незыблемого храма Гименея. А тем, кто избежал «кастрации» и, в усеченном виде, сохранил зачаточность наполеоновских замашек, размежеванья пылом не грозят приволью пола слабого.

Властный? Всеми данными природою возможностями женщина сопротивляется намекам узурпаторства, а уступает в чем-то для того, чтоб, заманив на территорию, подвластную ее капризам, последствиями расквитаться за уступчивость. Подчеркивая – властный, взбунтовавшаяся неугодной вылазкой натура цель намечала для дальнейших действий, и вопрос звучит как предостережение.

 
А если уж объявлена война,
то ею насладишься ты сполна.
Коварства беспощадной страсти –
укажет на границы власти.
 

Ответ – вопросом я прикрыл:

– В своих суждениях вы больше доверяете уколам ощущений или всеохвату глаз?

– Чувствам, – внимательностью взгляда проверяя безошибочность подсказки, ответила она.

Наш контактный танец, сыскав вербальную основу, настоятельно радел: избрать соотнесенную манеру речевого поведения, услышавшую вскрик приватных ощущений, навязанных сближением. Быстрый танец, пригласивший следом, разомкнул объятья и безоговорочно меня отметил статусом поклонника, сразив очаровательной улыбкой и умопомрачительною пластикой. В облике партнерши танцевало все. Казалось, фигурально клеточная рать, прислушиваясь к ритму мелодического строя, по гармонично замкнутой цепочке передает свое движение красоте, нарядным, гибким всеохватом барствуя над ней. Пытаясь уловить первоисточник волновой подвижности, я в изумлении застыл, и тут случилось то, чем танцевальной практике столкнуть меня не удавалось: бесцеремонностью захвата взяв меня руками за ремень, она азартом за собою повела, подключив тем самым к собственному динамично пляшущему телу. Оказавшись в поле зрения услуги темпераментности, «властность» захлебнулась, подчинившись, став звеном безвольным механизма, управляемого внешней энергетикой. Пальцы, ловко ухватившиеся за ремень поддержки брюк с заниженною талией, костяшками расположились близко к месту, при нажатии на которое подвешенный чуть ниже причиндал испытывает томность возбуждения – сигнал моим рукам: не оставаться в безучастном трепыхании. Они, бесстыдством самовольным, обняли партнершу ниже талии, за бедра, пальцами встревожив основание ворсистенького треугольника, вершиной низменной своею – фокус хамоватости усилий, гормональным всплеском растормаживающих мозг всех (без исключения) мужчин.

 
Несдержанность призыва рук,
сорвав условностей покров,
замкнула помыслами круг,
инстинктов выполняя зов.
 

– Я вас здесь не видела… ни разу, – извиваясь в ритме танца, молвила она.

– Поэтому я вас не приглашал, – заметил я, ощупывая горячительность подвижных бедер.

– На дамский танец? – съязвил подколкою вопрос.

– Нет, на свидание.

Приветливую красочность лица расцветила по-детски светлая, задорная улыбка. Игривый диалог знакомства задал тон общению непринужденному прогулки легкомысленного флирта, дополнявшего взаимопониманием вольготность танца.

Обнимая нежно стройность стана, я настроился на ритм дыхания смешливой незнакомки, попытавшись повторить его и ощутить биение приближенного сердца. Воображением запечатлеть стараясь образ, привнесенный танцем, я с наслаждением дышал открытым и послушным для прикосновения чувств телом, слушая его оригинальный аромат и пребывая в удивительном спокойствии. Рукой, придерживая талию партнерши, я ощутил, как кофточки тончайший шелк стал влажным, сердце перешло на возбужденно-учащенный ритм, и неожиданно ее телесную приятность сверху донизу прошил беззвучный, конвульсивно-судорожный спазм, как от разряда тока. Подобный импульсно-энергетический скачок, произошедший с находящейся под танцевальною опекой благоденствующей плотью, исключительностью объяснения не находил. Глаза ее сияли лучезарным светом, а лицо, блаженствуя, ласкалось мягкою улыбкой; мы дышали в унисон. Дерзкое горячее дыхание касалось ушка беззащитного ее; неизъяснимой тягой ощущений мы пребывали во взаимосвязи, облаченной в сексуальность…

Неужели в плотоядном единении ее настиг оргазм? Что за энергия позволила ей, без усилий, вызвать вспышку сладострастия, преподносимую сложением растраты парного взаимодействия, громады сил? И насколько благонравна сыгранная мною роль мужчины в этой скрытно-контактирующей связи?

Женщина… на первой же минуте визуального глотка несообразной половой структуры выдвиженца, для себя решает перспективу близких отношений с ним, и презентация изъянов и достоинств – состоялась, далее – необходимо следовать за зрелищем инстинктов, возбуждением твердивших: «От себя не отпускай очкастое явление». Понурый опыт разочарований ничему не научил, и я готов (уже который раз) поддаться плену разыгравшихся иллюзий.

 
А дальше: все как у Стендаля
в неувядающем трактате «О любви»:
в костре фантазии сгорая, кристаллизуя,
наслаждений миг лови.
 

Манера поведения, восторга одухотворенности, – оформилась: я облачился в роль заядло-ревностного почитателя партнерши.

– Вы великолепны! Секрет раскройте впечатляющего тонуса обворожительной фигуры?

Отступив на шаг назад, не выбиваясь из ритмической канвы звучащей музыки и ускоряя темп подвижности, – взрывной волною сорвалась она в стремительность бразильской карнавальной самбы…

Ответ был – потрясающим.

– Меня зовут Татьяна, – расписываясь авторством произведенного эффекта, представилась она.

Сердце екнуло!..

Я скромно произнес родимое…

Танцевальный вечер завершался, зал пустел. В фойе, на видном месте, расписание электропоездов предупредительно вещало: последний отправлялся в город – в 23.05 – через четверть часа. Вокзал располагался близко, и у неспешного прогулочного шага времени хватило встретить поезд на перроне.

– Я из… – Таня задумчиво назвала небольшой провинциальный городок. А это – «ласточка» моя, – она кивнула на маячивший размерами через дорогу семиместный бусик.

– А вы, наверно, из столицы?

– Да. Последний поезд на сегодня должен скоро подойти и подобрать не в меру загулявших на курорте жителей столицы.

Печально, что житейские просторы раньше встречей нас не осчастливили, но раз судьбе мы все же угодили, на глаза попав друг другу, ждет продолжения знакомство… Я приглашаю на свидание вас.

Самовольно, приоткрытыми губами, я ее коснулся шеи, места, где заканчивалась по-мальчишески задиристая стрижка и пробивался чуть заметный, шаловливой нежности пушок, обласканный вниманием еще во время танцев и казавшийся заманчиво незащищенным.

Она остановилась… съежившись, взглянула сквозь меня потухшими, застывшими глазами, устремившись в нелояльную, печалящую глубь, и отдалилась отчужденно… необходимостью перекликаясь боязливо, с опорой в незнаком мире…

После бескорыстного и робкого лобзания напористость ультимативная последующего волеизъявления могла вполне сойти за грубость: «Буду ждать вас здесь, в 7 вечера, через неделю». На уговорно-тематическое обсуждение не оставалось времени: стремительный зрачок прожектора последней электрички, предупреждением дырявя темноту, неумолимо рвался к станции. Проявляя властную галантность, я поцеловал Татьяне руку, внутреннюю сторону запястья, и колечко, странное, – большого пальца украшение. На ходу простившись, пожелав удачи, не успел услышать одобрительного воодушевления и емкого Ее согласия.

 
Живешь ли – в роли изваяния,
несешься ль – смерчем суеты,
не превзойдут твои желания
судьбой отмеченной черты.
 

Я бежал… Сейчас тот памятный забег рассматриваю как указку Провидения. Но тогда присутствовало до банальности корыстное стремление: без толку не погрязнуть в опекунской неизвестности, чем мне грозило опоздание. Дважды, в юношестве, затянувшиеся проводы очередной знакомой, – вокзал ночевкой укрывал; и мне давалась ночь бессонная для станционных размышлений, награждавших провожаемую – заключительным свиданием со мной. Идя на поводу у не оформившихся, блеклых отношений (опыт не хотелось закреплять), и, одолев благополучно стометровку у финишной черты, я ухватил за хвост последний поезд.