Текст книги "Пролежни судьбы"

Сквозь танцующих я наблюдал, как тезки хают мужиков и Таня тратит время драгоценное со скорбью на лице, вымаливая извинение за необузданный и жадный похотливостью мужицкий пол.

Решался там не только мщения прожект – какой сценарий вечер изберет; а думаю – судьба дальнейших наших отношений. Это не презент за панибратскую беседу с демонстрацией бестактной независимости: пренебрежительное отношение ко мне потребовало показать характер. Соглашаясь на манерностную дрессировку, я оставался вспыльчивым «Драконом» с правом скалиться и пламя изрыгать. А месть – она уж состоялась в рамках пляшущей незавершенки…

 
Соперничая в рвении с судьбою
и компромиссами не укрощая след,
в самодостаточности, встав стеною,
не прячу за спиною гордости портрет…
 

Через четверть часа мы подъехали к гостинице… Сентябрь – бабье лето… Время утонченного, расслабленного, романтического, с ангельским поскуливанием, секса…

Приблизительно такой сценарий заготовило воображение, поглядывая на медлительность степенности господской, щепетильно отозвавшейся услугой дерзостному приглашению. Что творилось в Таниной душе? Какой ответ она готовила? Интимный ракурс наших отношений представился подруге гласностью, пикантность добавляя, не предвещавшую в итоге прогнозируемый результат.

Осторожничая, пессимизм ошибся.

Как только мы перешагнули номера порог, Татьяна, с ловкостью трюкачки, на меня запрыгнув, оплетя руками и ногами, остротой желания вонзилась в губы…

Свечи, стол, общение – все будет, но чуть позже.

 
Секс – «кошачий», майский, яростный и дерзкий,
с когтистой прямотой и хрипами восторга,
запер страсть в объятьях наградной поддержки
чувств на постели иждивенческого торга…
 

Няма фанатично отыгралась за устроенное прошлым разом физиологическое изуверство, и за штурм «кружавчиков» – Тараном, и за пыточную недосказанность импровизации на танцевальном полигоне. Казалось, Таня прежней «скромностью» открытости прикрас уже продемонстрировала все, на что способно жаждущее тело, и в этом, к счастью, я ошибся. К фейерверку страстности прильнули чувств раскаты «грома», переливавшиеся молнией фантазий. Где воображение ее плутало, упиваясь эротизмом волшебства, не знаю, я присутствовал, усердно потакая власти царствующих побуждений. Глаза Татьяны, пока она творила наслаждение, скрывая отражение души, за плотною завесой сжатых век, смотрели вглубь неведомого мира, поклоняясь ей одной доступному видению. По впечатлительной игре лица я мог судить: происходящее – Близняшечкам по вкусу. Аромат духов, обогащенный секса привкусом, дал фантастическую смесь насыщенного спектра возбуждения, которое с трудом мне удавалось сдерживать, меняя ритм и позы равноправного соития… Сухим я вышел из корыстной битвы удовольствий, сберегая полнокровность энергичного желания, телесно предвкушая следующих серий паритет постельный.

После потрясающей разрядки первые слова, произнесенные Татьяной, поразили смехом… Она, смущением оправдываясь, прошептала:

– Ампулы оставила в машине. Как ты без них?

– Вот так! Изобразив понуростью «Мыслителя» роденовского, локтем я облокотился на «безумственный» инстинкт… Сомневаюсь, что изобразительная память Тани, сверившись с натурой, изваяла образ названной скульптуры, но поза ей, величием опоры, – приглянулась.

Наблюдая за Татьяной, поражался я: с какою артистизма легкостью дается ей сменяемость психофизического амплуа. Два персонажа, подменяющих друг друга настроением инициативой ситуации, руководили ею. Напряжение с отдачей полной взрывчатых эмоций, с лихо обнажившимся сарказмом, сменялось заводью успокоительного расслабления с меланхолической задумчивостью грусти. Открытый собеседник на общечеловеческие темы, Таня запиралась несерьезностью уклончивого флирта в откровениях симпатий чувств, о которых, не стесняясь, с искренней бесхитростностью «идиота», я бескорыстно распекался, выставив на обозрение, усмешку вызывая недоверия с растерянностью лестной изумленья. Тело отдавая полностью в безудержную власть взаимности,

 
Татьяна сдержанной словесной паузой
устранялась от терзанья красноречия…
Картина чувств законченным показом
запечатлела б красок долголетие…
 

Задушевная застольная, насытившись, постельный предпочла режим. Благостный настрой гостеприимной Нямочки, готовой к трепетному диалогу с «энергоемким возбудителем», до удивления Татьяну возмущал.

– Почему моя телесность подчиняется тебе?

– Это потому, что заждалась…

В своем ухоженном великолепии, она действительно декоративной пестроты внимания и терпеливой обожательности знаков нежности уж заждалась…

Мартовский, беспрецедентный, страстный секс, минуя фазу летнюю, осенним плодоносным смакованием раскрыл расслабленность волнообразного прелюбодействия… где наши пики сладострастия совпали воедино эмоциональным взрывом – это чудо.

 
Транжиря неуемное богатство,
преподнесенное природой мудрой,
отдались ощущениями в рабство
наследия – завета Камасутры…
 

– Теперь и умереть – завидно, – обнимая Таню, прошептал я отрешенно.

– Ты что? Не говори так никогда.

Интонаций голоса ее коснулась скрытая тревога.

 
– …в раю душа пригрелась поднебесья,
пофилософствовав картинно,
сжила все суетное мракобесия…
 

Удовлетворение Татьяны окунулось в сон, мое в бессоннице порожней плутало ожиданием. С закрытыми глазами наблюдал, как нескончаемо, в сознании, кричащим клипом несется цепь бессвязных впечатлений. Находясь в одной постели с Таней, я погружался в состояние трансферной подчиненности со скрытой, непонятной энергетикой томительного возбуждения проекцией, направленною на нее, и неустанным напряжением, державшим, как на взводе «стартового» пистолета. Будто чья-то воля, оперевшись на меня, недополученное Таней в прежней жизни наверстать стремится. В беспомощной растерянности, я не знал, печалиться иль радоваться этой силовой обязанности похотливою направленностью и отливом новизны дразнящей, поглощающей, изматывающей безоговорочной распущенностью…

Утра я дождался первым, не позволив сотовому телефонному будиле застать врасплох расцветшего ретивой статью Полуночника. Взяв руку Тани, я вручил обещанный и ожидавший пробуждения владычицы, наполненный фаллической энергией Росточек, подхвативший нямочку в сплетении любовном рук и губ, вознесший наслажденьем маленького лягушонка в восторженные небеса…

Традиционное прощание.

Татьяна вынужденно отправлялась на работу; мой путь лежал к заслуженному накоплению сил. Улыбка притаившейся печали провожала мой открытый взгляд, пытавшийся найти на свежести лица прикосновение угрюмой тени утомления от массы запасенной удовольствия, с такой охотой поглощенной…

 
Глоток благоуханья воздыхателя
румянцем свежести укрыл чело;
энергии, почувствовав объятия,
омоложенье стати снизошло…
 

Извинением смущенное за раннее отбытие: «Спасибо», – услышал я в ответ на лаконично-сдержанный прощальный поцелуй. Сияющие лучезарностью глаза и буйственный налет мурашек подтвердили искреннюю благодарность.

«До субботы, – сказал и удивился наглости заботы, обозначившейся тусклой нерешительностью, ожидающей согласия… Но, преодолев ее, добавил, – буду ждать. Удачи…»

Происходящее (после знакомства с Таней) не вписывалось в рамки понимания осознаваемых реалий, преимущественным правом подминавших неподвластной обреченностью сопротивление поступкам безрассудности. И что же нового? Да ничего. Схема, до банальности, стара и неизменностью – верна привычкам мира.

 
Предметная задача: глаз, взглянув, сказал: «Ага»,
спектакль новизны переживаний
с бравадою сольется для единого рывка
любви ассоциативных смакований…
 

Случайное знакомство… Она гротеском отражает представления твои о красоте; особенно себя ведет, имеет «нестандартный» образ мыслей и вдохновенным стимулом, раскрепощая, будоражит созидательную мощь фантазий; угождая ей, теряешь независимость, придатком становясь у генератора эмоций…

Ты поражен любовью взгляда первого? Стоит ли, в который раз, вопросом задаваться – убеждаясь: вот она, в свои права законные вступила, ускоряясь чувств сумбуром в жизненных процессах…

Образ Тани прелестями завлекал и, возбуждая мысли нетерпения, преследовал – бред юнца, впервые таинство познавшего интима.

Изнуряющей альтернативой необходимо разрядиться и отвлечь изнеможенное воображение… Подарок?

Распорядок календарный жизни временем ближайшим значимости дат застольных – не припас, и все же захотелось похотливую неадекватность сублимировать в восторга материально-ценностный приход, Татьяну зацепив игрою «Отношение к подаркам». Желание вручить вещицу, вызывающую символическим значением воспоминаний трогательный зуд о наших встречах, – закрутило помыслов шматок…

Обзорную открытость тела Таня украшала скромностью, как в наслоениях косметики, так и драпировкой самоутверждающего благосостоятельного блеска драгоценной атрибутикой. Кроме кольца (на самом умном пальце) подчеркивая стройность, шею обвивала цепочка – тонюсенькая, золотая, с подвеской в виде дырявого бочонка, со стекляшными глазницами, и неброский, на руке, браслетик. Миниатюрный завиточек ушек покусывали простенькие клипсы. Рациональная немногословность стиля сказывалась и на этом; и вторгаться в область ювелирки было рановато. Подношением дорогостоящим шикуя – требовало и в дальнейшем взятую обременительную планку не снижать.

Бриллиант преподнести, а следом – плюшевого зайца…

Наверняка, неудовольствия воспрянут мысли ревностью угроз: «Мужицкое отродье – жмоты. А предназначенные мне щедроты направились в иное устьице и на другой повисли».

Нас объединяла танцевальная риторика, обласканная радугой постельных впечатлений, деяния красноречивой виртуозности похожего порядка, совмещенные пассажами чувственности и желания. Как выразить их в осязательную форму дарственного подношения?

Я топтал подмостки магазинов в поисках упрятанной идеи, «Поле чудес» разыгрывая сам с собой, пока не натолкнулся на экзотику восточно-безделушных регалий-украшений – кладезь удивления фантазий для улыбки неленивого затейника…

 
Наполнив счастья излучением глаза,
в душе открыть желаний дверцу,
вселяя восхищенье – разомкнуть уста,
сюрпризом прикоснувшись к сердцу…
 

«Он» ожидал субботней презентации с не меньшим нетерпением, чем имидж, подряжаясь на дебютное свидание. Церемония навязчиво твердила об интимной обстановке, сговором не закрепив желание. Роль экспромтной группировки сохла нетерпением признания…

Таня привезла удачу: без одноименной, подсадной, пожаловав нагрузки. А значит, исключался принудительный процесс переговоров о ее возврате к месту дислокации.

Зал обнял нас многозначительной таинственностью полумрака. Мы танцевали… Изредка ловил я на себе взгляд, вопрошавший: «Что ты на этот раз придумал?» – атмосфера зала выдавала, отражаясь на моем лице.

– В воскресенье, прошлое, уж очень тяжко мне работалось.

– Ты увезла с собой натруженное возбуждение?

– Цветочек утренний стоял перед глазами.

– «Цветку» природою положено стоять, но не пред взором на работе. Ему в нефритовом чувствительности гроте стеснительность интима ростом ублажать.

– Его росточек… глубине… покоя не давал…

– А мне запомнилось счастливое лицо, ведущее переговоры с тезкой…

Не вздумай повторить его, а то засомневаюсь в их успешном завершении, необоснованными уговорами самой себя.

В знак благодарности мной приготовлен для тебя подарок.

За руку вывел я Татьяну в разноцветье золотисто-радостное буйного осеннего дыхания природы.

Из кармана бережно извлек пакетик, ярко-красный, с золотом, на тоненьких витых тесемочках.

– Угадай, что там?

Игра в угадывание с самолюбивостью не получилась: сорвалось оно и закружилось в экзотическом пчелином танце около цветка, пахучестью нектара сладости зовущего к себе. Нетерпеливость в чувствах поз, руках, глазах – такою откровенною порывистостью Таня выражалась лишь в постели.

– Отгадывать не хочешь… Хорошо, приближу я разгадку, – и достал из красного, переливающийся лоском черный бархатный мешочек, раздразнив Татьяну пуще…

 
Эмоций – брачная попойка.
А под венец мы не хотим?
Врученье состоится, только
призвав в свидетели – интим!
 

«Благодушно» предоставив залу завлекать других таинственностью, мы, нетерпением загадочным, заполнили пустующих гостиничных хором знакомый интерьер.

Впервые удостоился я чести красоты разоблачать покровы, сам с интересом наблюдая, как возбужденная трясучка торопливостью рукам мешала отвоевывать одежды у смеющейся фигуристой бесстыдности. Но победив, я уложил роскошный, обнаженный стан на игровое ложе и, по бархатистому ландшафту, пляшущими кончиками пальцев стал медленно, кругами выводить терпения узор, при этом руки баловали осязанием, выискивая вдалеке от приложения другой различность достопримечательностей. Примеряясь к мягкости «когтистостью пантеры», «отзеркаливая», по обеспокоенности тела, кончики ногтей движением охотника сквозь дебри пробирались нервных джунглей. Шумя листвою восхищения, «капли свежести дождя с сырого дерева» игольчатыми точечками падали на чувственную раскаленность кожи. Парочка «змеиная», замысловатыми зигзагами обводы лучезарности жеманного узора, щекотанием ластящихся чешуек, ленточкой оглаживала нежности…

Рукотворный эротический массаж с жадной визуальной, проникающей поддержкой встретил затаенную улыбку, но оценкою войдя во вкус и выражая удовлетворение всем телом, Таня отдала раздолье «персика» лучистым страстным проискам «ухватов».

 
Раскроются желанием объятья,
непокоренные падут вершины,
насытятся роскошные долины
в счастливом сне телесного распятья…
 

Переворачиваясь, то вставая на колени, Таня ожидала вольности распутного прикосновения и вздрагивала трепетно от неожиданного места пиццикато. К массажу подключились губы, намечая сладостную цель: раздольною прогулкой по изнанке бедер вышли к плодоносной «розочке». Раскрывшаяся, алая, своими лепестками плакала она слезами оголившегося возбуждения:

 
Услугу вечного вина
испить глоточком разрешения.
Сладчайшим поцелуем, допьяна,
остановив мечты мгновение…
 

Настало время для вручения подарка, леденцом пригревшись у меня во рту, он участи завидной ожидал. Раздвинув складочки растроганной Предательницы и нащупав «сокровенного гостеприимства» лаз, язык легонько пропихнул в него сюрпризного избранника.

 
Он проскользнул в распахнутую пасти
наслаждения плоть,
что наделил восторгом жизни власти,
открестясь, Господь.
 

Поцелуем Тане в губы я выдохнул вопрос, интимный: «Центром мироздания ты чувствуешь подарок? Он внутри тебя».

Таня сжала бедер створ, прислушавшись по внутренней экстазной связи к импульсному шепоту презентного вложения…

– Теплое, твердое и шевелится.

– Прильнув к душевному началу, он зашевелился?.. Не может быть?! Дай глянуть. – И снова к яшмовому расслоению Девчонки оплодотворенной я прильнул губами и объял ее глотками нежности, усладой доведя до пламени неистовства.

Несдержанности буйство прилегавших форм зажало мой мыслительно-обзорный аппарат в тиски, да с безысходностью, так, что, украшавшие лицо открытостью надменной, вопиющие глаза наружу попросились с мест насиженных, чему я воспрепятствовал, захлопнув выход веками.

По мостику телесному, воздвигнутому в сказочную неизвестность, перенеслась Татьяна страстностью в загадочную область счастья, под названием – оргазм. Припав губами к облюбованному удовлетворения источнику, я дожидался выплеска экстазного.

 
И в таинстве улетного забвения,
в фривольных муках сладострастного греха
явился плод блудливого творения –
смешок фантазии – художника мазка.
Губами подхватил я долгожданного,
приникнув к жизненным вратам,
детеныша сюрпризно-лучезарного
поднес к Татьяниным устам…
Увлекшись дарственной разгадкой
таинственного восклицания,
улыбкой искреннею, сладкой,
губам воздал глоток мечтания.
 

Вручение произошло!

Отпрянув, Таня руку приложила к створке губ и предъявила обозрению горячее свидетельство пронесшегося ураганного экстаза. Красуясь на ладошке, перекатывалось черное нефритовое, в точь размерчиком с перепелиное, яйцо, переливавшееся и сияющее цветовым парадом золотящихся вкраплений. Не в силах взгляда оторвать от гипнотического блеска, им любуясь, в изумлении, второй рукой она ощупывала место отторжения природного шедевра. О, если б удивлением оцепеневшую фигурку лицезрел Роден, то изваял бы на века…

Яичко Таня в кулачке зажала, как достояние искусства органического синтеза, и мне не суждено его увидеть впредь…

– Предлагаю окунуть глаза в манящий кобальт синевы пространства водного, – сказал я Тане одаренной. Мой ненасытностью блуждавший взгляд вторжением Татьяну одевал – бесспорно, облачения процесс намного шел быстрее, чем у распоясавшихся дланей обнажать ее.

– Рук прикосновение твоих впечатляет на раздетом теле…

– Не ощупывая нервы, раздевая? – Комплимент пришелся «ладушкам» по вкусу, и в сторонке отсидеться, сдерживаясь от контакта с чувствительностью оголенной, не успевшей под одеждой скрыться, не смогли, – «захватчики».

– Помнишь, как на танцах ты взяла под управление бесцеремонной, жесткой сцепкой возбуждение мое?

– Понравилось? Только это не проделывай сейчас со мной, иначе руки не дадут глазам пощупать море…

Пустынный пляж в лучах закатной розовости солнца; всхлипы сонного прибоя с хрустом под ногами вечности песчаной, и рук сплетение взаимное – воспоминаний навевали грусть.

– Расскажи мне что-нибудь. Я чувствую, ты накопил богатство жизненного опыта, – шепнула Таня.

– Богатство опыта ты ощутила телом?

– И не только…

Была ли это провокация расчета или Таня продолжала мыслей чтение, сопровождавших неотступно прошлое, гулявшее со мной по взморью?.. Призыв я, по-простецки, подхватил…

 
По судьбе в воспоминаниях пройтись печалью,
листая многотомность горестей минувших лет,
верности любовных чувств, закрученных спиралью,
поочередно украшавших жизни постамент…
 

Видишь эти выступы фундамента на берегу? Когда-то здесь располагался комплекс отдыха с прокатом пляжных принадлежностей. Бушующее временами море и неудержимый времени поток строением нещадно распорядились, лишь зарубки в памяти о платонической любви оставив… Алла.

Стройная брюнетка, лет на… старше, с проницательной задумчивостью карих глаз, сидела за соседним столиком кафе. «Нет у вас пятикопеечной монеты? Музыку хочу поставить», – зацепила подстрекательством к общению она…

Для поднятия культуры общепита повсеместно устанавливались автоматы музыкальные, крутившие пластинки с утвержденным «свыше» списочным репертуаром.

 
Незнакомке повезло:
Она озвучила кофейный интерьер.
Радушная подсказка случая:
казною дернуть за чувствительности нерв,
умом играя полнозвучия…
 

Помню… Утесовская – «Сердце, тебе не хочется покоя…», в исполнении певички зарубежной… Широкая натура, щедрости беспечностью, подсев за столик к даме, два коктейля винных поднесла, не соразмерив стоимость с разгулом аппетита побуждений.

 
Изощряясь, и гламурностью ума
выворачивая мысли наизнанку,
возводил фантасмагорий терема
исключительности, выпятив осанку…
 

Разговоры о духовном, с легким головокружением от инициативности бравадного поступка и коктейля – разом прервала незвано подошедшая подруга, лишившая меня бесцеремонно собеседницы…

Счет увидев за хмельное подношение и посчитав наличность скудную, я понял: расплатиться мне сегодня не удастся. Официантка сердобольная, под честностью обещанное слово и часов наручных добродетельный залог, все ж соизволила мне с нею распрощаться… На следующий день я посетил кафе и рассчитался с долгом. А передо мной предстал все тот же интерьер и карих глаз задумчивая глубина – причина обаятельная мотовства – со вкусом кофе, пачкой сигарет и на ребро поставленной монеткой на столе.

Назначать свидание необходимости не возникало: каждый день в одно и то же время, с пятаком, входя в кафе, я заводил знакомую мелодию на автомате, которую за столиком ждала загадочная Алла. Общение флиртующих симпатий длилось часа полтора, затем с друзьями Алла уходила в ресторан, располагавшийся напротив. Амбициозностью вторгаться в праздность ресторанной жизни, с ресурсными возможностями бедного студента – грозило крахом остальным статьям его бюджета. Я шел на пляж и впитывал в себя накопленную за день морем теплоту и, одухотворенный, уезжал домой. Мои попытки сблизиться с ней в отношениях таинственной надменною улыбкой отвергались, а фраза: «Муж меня всецело удовлетворяет» приговором обрекала…

Встречи продолжались больше месяца. Без карих глаз, смотрящих в зачарованную синь лавандную моих, и всхлипов вкрадчивого смеха обходиться я уже не мог, настолько Алла, сдержанностью обаяния монашки недоступной, в душу мне запала.

Интуиция, с ее неоспоримой вездесущностью, подсказывала:

 
Случай притаившийся развязкой
победит терпение оцепенелого застоя,
тропки неожиданной подсказкой
в пропасть сбросит застоялость равновесия покоя…
 

В один из дней стремление на взморье побыстрей уехать привело к ошибке: с расписанием не сверившись, я оказался в поезде, решившем прогулять меня по незнакомому маршруту. Безрассудное упрямство юноши толкнуло на отчаянный поступок – я спрыгнул с поезда. Спортивная закалка помогла без травм серьезных обойтись. С ушибленным коленом, чуть прихрамывая, я не опоздал.

Искрящаяся радость карих глаз ждала меня, но, выведав причину хромоты самоуверенной, лик Аллы украшением улыбчивым в тот вечер более не озарялся. Беспрецедентный шаг – откликнуться ее заставил чувством, дружеские отношения переоценив…

Вечером она не променяла общество мое на ресторанную компанию. Мы засиделись допоздна в уединении уютного междусобойчика, а напоследок Алла попросила проводить ее. Вот тогда передо мной предстало раскладушечно-матрасное убежище пляжно-сервисных услуг, где Алла комнату снимала, отдыхая на курорте.

Безмолвие усыпанного блеском звезд нескончаемого мрака, нарушаемого беспрестанным гомоном и плеском волн, несущих на песчаный берег, с морского горизонта, свежесть… К природным проявлениям – контрастом – знойные объятья Аллы. Таких горячих поцелуев нежности, струящихся с губ ослепляющего воплощения желанной красоты, не приходилось мне еще испробовать. Растревоженная полюбовными позывами, непокорностью характера, напоминающая о себе эрекция рвалась упругостью наружу, привлекая ласковость сидевшей на моих коленях Аллы.

 
Дерзостью явив из заточения похотливую неугомонность;
пылкими устами выражая прямодушность,
с радостью пленения обволакивая явь страстями –
творчества языкового вдохновения,
властью царственного вожделения –
спеси усмирила непокорность.
 

Тому растроганному эротическому «изречению» Он верность до сих пор хранил.

Благодарствуя за несказанность дышащего новизною утешительного подношения, я сблагородничал и искусительницу на руках вознес как символ одухотворенных побуждений; но поврежденному колену чужд высокопарный распорядок романтичного полета, и вместе с воспарившим идеалом я упал на мягкое песочное береговое покрывало.

– Теперь ты видишь, – с грустью прошептала Алла, – тяжелая я ноша для тебя…

Мы расстались. Я отправился, хромая, на вокзал… где встретил утренний рассвет и оклик первой электрички…

 
Взгрустнув, смахнул слой иллюзорной пыли,
навязчивой припудренности пустоцвет,
глаза, что интуиции затмили
растроганностью доверительных бесед.
 

В следующий раз я посетил в кафе спустя недели три. Столик наш – приветливый свидетель выпитого кофе откровений – пустовал.

Пробыв там больше часа, я собирался памятный уют кофейного «сентиментального пристанища» приветливый покинуть,

 
А на прощание призывным кличем огласил
привычность мелодичного послания…
Кивни же реверансом в сторону растраты сил,
упрямства поволоки обожания…
 

«Сердце, тебе не хочется покоя…».

Впервые в жизни к чуду прикоснулся: Алла – появилась. Воспринимая музыку, в растерянном оцепенении она оглядывала зал – он пуст. Я стоял у барной стойки, за спиной ее.

– «Сердце…» – остынь, меня не беспокоя…

– Где ты провел ту ночь? – на голос обернувшись, задала она вопрос…

Я не ответил. Из сумочки она достала небольшой пакетик.

– Я, к сожалению, должна идти. Мы встретимся… Это – для тебя, – Алла протянула мне пакет и попрощалась поцелуем в мочку уха.

Коробочка с прекрасной, дорогой, такой же, как и у нее, роскошной зажигалкой «Ronson», с гравировкою на ней: «Другу милому»!

А ней записка с адресом и телефоном…

Сколько времени прошло, а море и песок – все те же…

 
Да, трепетная зыбь воспоминаний
волнуется, накатывая грустью,
сердечной непогодой завываний,
бродящей одиноко в захолустье…
 

Чувства? Какие чувства может вечность пробуждать…

Возможность предоставив прикоснуться к неизведанной и взбалмошной причуде под названьем «Романтическая, робкая привязанность…», – Алла навсегда исчезла…

– Сильный мальчик, – молчание нарушив, вымолвила Таня.

– Нет, совсем не сильный.

 
Остался памятный осадок – незавершенки беспорядок,
ласковой тлетворности сомнений, колебаний сытых убеждений,
разъедающих основу непорочности покоев
ржавчиной, податливости в страсти волевых устоев…
 

А в этом сил подпитку с радостью не черпают.

– Главное – поступок. А почему ты приберег «цветочек» свой для Тани?

– Об этом я когда-нибудь поведаю…

Расставшись с Аллою, я подарил себе часы в награду за поступок, противоречащий угодливому, упрощенному желанию мной повелевать. Жизнь, своею мудростью открывшись, отвратила от порожней муки. Пляжной выходкою Алла, покорив мою доступность, сладостью взаимности не расплатилась. Она ошиблась и за ошибку «покарать» меня решила адресной привязкою, чему я воспротивился инстинктом внутренней свободы.

 
Покусывают, то ласкают, снова, снова,
ушедших чувств – цепные псы.
Нащупывая пульс счастливого былого,
сжимают сердце мне наручные часы…
 

В неведении я Таню оставил о печальной вехе, отмеряющей эпоху расставания; кто знает, как в дальнейшем сложится судьба. А память бережно еще хранила два десятка отвоеванных у жизни приключений, о которых знала лишь одна душа… Диана.

Нагулявшись, мы отправились в гостиницу. Праздник наступил и для меня, прелестной теплотою обнажившись.

 
В старании Татьяна:
Обворожительным распутством
отблагодарив за подношение,
утехи нежным опекунством
приумножила, но без плодоношения…
 

Пластики интуитивная синхронность танца, переносясь в интимное касание, гармонизировала ощущения взаимности в желании и понимании достигнуть удовлетворения. Но в единстве побуждений притаилась и опасность:

 
Под слепящей красочностью чувственных оваций,
вдохновенным блеском отзвучав, премьерный трепет
в суетливой западне речистых аберраций
умалит судьбы сценарий – в пресыщенья лепет…
 

Таня в сексе опиралась на стереотипный применением, испытанный подход налички арсенала средств как в поз нагрузке, так и в лакомстве движения, не изменяя им, боясь остаться без благоухания итогового транса, в пустотелом разочаровании. Зуд ненасытности не выпускал Татьяну из объятий ослепления оргазмом, и только после третьего «улета» наступало время томного, дразнящего отвязною игривостью, непредсказуемого секса.

– Как ты можешь? – вопрошала Таня, удивляясь всяческим оттяжкам чувственной слезности кончины Мальчугана.

– Наслаждение мое в тебе, и чем сильней эмоциональная волна, тем красочнее зазвучит успеха заключительный аккорд…

У Тани понимание себя захлебывалось в сласти, счастья результата, и необходимо терпеливо ждать, когда откроет в ней неизведанная обморочность алчного настоя томительности бесконечной смакования процесса…

В преддверии ожидавшего Татьяну неминуемого трудового будня отказать себе еще разочек прикоснуться «обонятельным соблазном» к распустившемуся поутру Цветку она была не в силах…

Расстались мы, договорившись не препятствовать потоку нежности, прихода будущего ожидавшего. Татьяна уезжала с распростертою улыбкой пресыщения и с черным бархатным мешочком – эксклюзива выделки искусства, наделенным чудотворным образом остросюжетной страсти…

Я увозил – неудовлетворенность хищную стремления великодушного охотника за пропастью оргазмов страстно вожделенной мною женщины. Тело возбужденное утихомирить не могло соперничества неучтивого эмоциональной и физической структуры плоти, раздираемой дележкой власти. Домой вернувшись и на пару часиков укладываясь отдохнуть, презрев мои попытки, даже вопреки бессонной ночи, расслабление найти пристанища в среде бушующих навязанных флюидов не могло. Не спадало напряжение и у энергичного Дружка. Лишенный утренней разрядки, он сохранял в себе укор – безукоризненную стойкость… только душ прохладный после «изнурительных» попыток совладать с неодобрительной торчковой несговорчивостью Спутника отток бравады вызывал.

Что, кроме танцев, секса заострило бы внимание Татьяны? Думая об этом, я пытался опереться на какой-то скромный речевой намек, но тишина в отличие от выброса эмоций, необузданности при взаимодействии телесном, со словами Таня расставалась очень скупо. Вопросы откровенные, с попыткой оголить задел ее желаний, получали приглушенную загадочность улыбки. Мы жили атмосферой праздника, дарящего возможность отрешенно наслаждаться им и лишенным мракобесия условностей надзора и закоснелости обязанностей быта. Но, как любой досужий праздник, длиться вечно он не мог, как и разгульные эмоции, его переполнявшие…

Тем словесного общения с Татьяной у меня хватило бы на жизнь, а вот интима ипостась нуждалась в инновациях поддержки хлесткими сюрпризами подогревать амурный интерес к дальнейшим воздаяниям.

 
Обняв душою радость чувства,
теряя разум в опьянении,
в глубинах страстного безумства
не захлебнуться б в насыщении.
 

Бесчисленное множество развернутых пособий и трактатов, философских измышлений, неувядающих повальным спросом дум, написано о сексе. Его позывов плоть, неугасающей законодательной душой и движущей основой устремлений в жизни и искусстве – волнующая тема, не теряющая актуальность. Как беспредельна ширь познаний окружающего мира, так же несоизмерима пышность внутренних душевных ощущений человека, со стремлением достигнуть совершенства в сексе, завлекающего темпераментной непредсказуемостью и загадочностью личностного разнообразия. По мере возмужания, расцветка восприятия его меняется, обогащаясь эстетической палитрой ассоциативных образов, не говоря уже о видимой неисчислимости партнерш и расточительной невиданности разнообразия, им уготовленного чувства. Спонтанный, наделенный юношеской безрассудностью желания поболе и побыстрее, – секс в осенней возрастной риторике лениво проникается глубиною чувственностью созерцания с неповторимой, всесторонней радостью услужливого обладания…

В общем, я решил упрочить завлекательную базу сексуальной подготовки. Путешествуя по дебрям экзотических советов, уяснил, в какие джунгли плотоядной опытности угодил и как далек от совершенства, если в этом увлекательном и изнурительном занятии оно бытует; не упоминая мудрости, собою знаменующей венчание с позором импотенции.