Текст книги "Палачи Святителя Луки. Размышления о столетии Октябрьского 1917 года переворота"

1.12. Троцкий-Бронштейн – теоретик и практик – палач мировой революции

Троцкий был явным марксистом, он требовал социализма чисто марксистского, то есть казарменного. Троцкий требовал действовать так, как записано в Марксовом «Манифесте Коммунистической партии»: создать трудовые армии. Троцкий требовал милитаризации труда. Труд должен был стать принудительным, главные рычаги и стимулы – приказы и наказания. Центральное требование марксизма: разделить людей на классы – на повелителей, которые взяли власть в России якобы от имени пролетариата, и угнетенных, т. е. тот же самый пролетариат. Именно этого и хотел Троцкий, он требовал открытого рабства: вы будете работать, я буду командовать.

Троцкий требовал полного закабаления оставшегося в живых народа в трудовые армии. Разница с крепостным правом – в том, что мужик работал часть времени на помещика, часть времени – на себя, а в марксистско-троцкистских трудовых армиях замышлялся труд только на повелителей, представителей малого народа. Крепостной мог от помещика откупиться, а троцкисты такую возможность не допускали, поэтому добились полной отмены частной собственности.

Л. Троцкий писал: «Надо выдвинуть лозунг революционного уничтожения национального государства. Сумасшедшему дому капиталистической Европы надо противопоставить программу Социалистических Соединенных Штатов Европы как этап к Соединенным Штатам всего мира» (Бюллетень оппозиции. «84. С. 14).

Тухачевский советский способ правления Россией назвал оккупацией. Он признавал, что «войну приходится вести в основном не с бандами, а со всем местным населением» («Борьба с контрреволюционными восстаниями» // Война и революция. 1926. № 7–9). Тухачевский считал, что «приходится вести не бои и операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться полной оккупацией».

В. Ленин писал в 1922 году: «В настоящее время задача преодоления и подавления сопротивления в России окончена в своих главных чертах. РОССИЯ ЗАВОЕВАНА БОЛЬШЕВИКАМИ». В сентябре 1941 года Гитлер, выступая перед командующими группами армии, с не меньшей откровенностью определил свою позицию: «Мы не освобождаем Россию от большевистского режима. Мы ее ЗАВОЕВЫВАЕМ. А потому оккупационный режим должен быть строжайшим».

1.1 3. Кто и как оплачивая заказ на революции в России: Брестский мир

Германская монархия рухнула в ноябре 1918 года. Продержалась она до ноября только потому, что товарищ Ленин в марте 1918 года подписал с кайзером Брестский мир и отдал кайзеру Украину до самого Курска и Ростова вместе с рудой, углем и сталелитейной промышленностью, вместе с хлебом и мясом. Ленин отдал кайзеру Польшу и Прибалтику, выплатил огромные репарации золотом и хлебом. Всё это оплатой заказа Генштаба германской армии на революцию в России. Этот заказ и оплатили Ленин с Троцким за счёт русского народа.

Будучи во главе государства, Ленин накануне победы коалиции Великобритании, России, Франции и США над Германией неожиданно заключает Брестский сепаратный мир с Германией, фактически признает Россию побежденной страной и развязывает гражданскую войну, предав интересы России и русского народа в угоду идеям всемирной революции. Об этом он цинично заявляет на VIII съезде РКП(б): «поставил всемирную диктатуру пролетариата и всемирную революцию выше всяких национальных жертв». Ибо для него требовалось срочно создать революционную армию для укрепления своей диктатуры в стране и помочь Германии (в качестве оплаты финансирования Октябрьского переворота) продолжить войну на Западе. Истощив себя и другие страны, Германия создаст условия для революции в других странах. Совсем по Энгельсу. А для русского народа эти маниакальные идеи первого коммуниста России обернулись кровавой и жестокой гражданской войной, унесшей больше русских жизней, чем мировая война (по разным оценкам, от 6 до 20 млн. чел.). Это Ленин и реализовал, призывая ещё в 1914 году «встать выше узконациональных интересов». И коммунисты Росии встали выше национальных интересов русских, украинцев, белорусов в угоду нерусской верхушки РКП(б).

Заключенный Брестский договор предусматривал репатриацию военнопленных, однако за ним последовал секретный приказ генерала фон Людендорфа, предписавший немецким и австрийским[4]4
  Приказ, видимо, был согласован с австро-венгерским командованием.


[Закрыть] военнопленным сформировать отряды для поддержки большевистского правительства. Приказ был составлен таким образом, что предполагалось как бы добровольное желание солдат и офицеров вступать в подобные отряды, но, зная порядки в немецкой армии и методы комплектования «добровольческих» частей, можно не сомневаться, что в данном случае действовал, по меньшей мере на начальном периоде, просто приказ.

Что-либо противопоставить такой военной силе в те дни не мог никто[5]5
  Так называемые «интернациональные» войска показали себя особо надежными при массовых арестах в городах, при подавлении крестьянских восстаний и рабочих выступлений. Из них формировались знаменитые «части особого назначения», заградотряды, отряды по пресечению дезертирства из Красной армии, спецотряды ЧК. Столь огромное количество иностранцев в армии «суверенной» страны более всего говорит о том, насколько «Советская республика» была суверенна.


[Закрыть]. В те годы никто из этого особых тайн не делал. Немецкие солдаты и офицеры, свободные от службы, разгуливали по Петрограду и Москве, работали казино для немецких офицеров, издавались газеты. И чтобы ни у кого не было никаких сомнений, немецкий генерал Кирхбах, давая в Пскове интервью корреспонденту еще не запрещенной газеты «Речь», на вопрос «Возможно ли занятие немецкими войсками Петрограда и Москвы?» с «нордической» прямотой ответил: «Да, если возникнет угроза большевистскому режиму».

Триста тысяч «воинов-интернационалистов», обрастая по ходу дела подонками из местного населения, эффективно обеспечивали уничтожение русского государства. Численно они даже превосходили немецкие оккупационные силы, которые смогло выделить германское командование для контроля над уступленными по Брестскому договору территориями. Эти силы составляли примерно 280 тысяч человек, сведенных в 43 пехотных и семь кавалерийских дивизий с артиллерийским парком в 108 тяжелых и 1614 полевых орудий. Около 2000 моряков должны были взять под контроль бывший русский флот, основная часть которого по договору передавалась немцам. Адмирал Щастный увел флот из Гельсингфорса в Кронштадт, поставив Ленина в совершенно идиотское положение перед своими хозяевами, за что и был расстрелян.

Одессу и прилегающие к ней районы заняла 2-я восточная австро-венгерская армия под командованием генерала Бем-Эрмолит. Три корпуса этой армии развернули оккупационные штабы в Одессе, Херсоне и Каменец-Подольске. Немецкая группа армий «Киев» под командованием сначала генерала Линзингена, а потом генерал-фельдмаршала Эйхгорна, взявшего затем общее командование над всеми оккупационными силами, заняла огромную территорию, охватывающую всю Украину, Крым, Область войска Донского, южную часть Белоруссии и прибрежные районы Грузии. Шесть корпусов группы армий «Киев» развернули оккупационные штабы в Гомеле, Новоград-Волынске, Киеве, Харькове, Таганроге и Симферополе. К северу от Полесья оккупацию осуществляли 10-я армия, армейская группа «Д» и 8-я армия со штабами в Минске, Двинске, Риге, Ревеле и Выборге. Командовал немецкими войсками на северо-западном направлении знаменитый генерал фон дер Гольц, в прошлом командир дивизии «железных гренадер». 25 мая 1918 года немцы высадили трехтысячный десант в Поти, а 10 июня германские войска вошли в Тифлис. Через несколько дней 58-й Берлинский пехотный полк форсировал Керченский пролив, захватил Тамань. Уже существовали планы захвата Сибирской железной дороги и «целесообразной организации в германских интересах» Хивы, Бухары, Туркестана и Мерва.

Возглавлял советскую делегацию в Брест-Литовске некто А.А. Иоффе. Родившись в 1883 году, он в начале 1900-х годов попал в команду Парвуса. Вместе с Троцким, Урицким, Володарским и Ганецким Иоффе представлял «гвардию» Парвуса при Ленине, осуществляя до октября 1917 года прямую связь с немцами, а затем фактически возглавляя «советскую» делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске [15].

1.14. Национализация как источник оплаты заказчикам Октябрьского 1917 года переворота

Суверенитет любого государства реализуется в разнообразных формах, включая и право на изменения отношений собственности на своей суверенной территории. Среди многообразных отношений собственности с точки зрения исследуемой проблемы нас будут интересовать в первую очередь право государства на национализацию и право государства на приватизацию. И то, и другое право многократно применялось практически в любой стране в XX и в XXI веках. Советская Россия и СССР не были пионерами в области национализации, так как основной вопрос любой революции – это изменения социально-экономических отношений, в первую очередь в сфере собственности – на землю, на производственные объекты, на недра, на банковско-финансовые институты и др. История европейских, американских, азиатских и африканских революций содержит огромное количество фактов, подтверждающих эту мысль. Поэтому социалистическая революция в России не была исключением из этого правила, ибо одним из первых декретов, принятых советской властью 26 октября (8 ноября) 1917 г. на 2-м съезде Советов на следующий день после Октябрьского переворота, был декрет «О земле» [19]. Специфика советской национализации заключалась в коммунистическо-идеологическом обосновании национализации, с одной стороны, и в применении репрессивно-террористических методов её проведения одномоментно с методами красного террора в отношении всех слоёв населения, не признавших или высказывавших недовольство новой властью, – с другой. Анализу различных сторон советской правоприменительной модели национализации посвящены тысячи статей, книг, диссертаций. Тем не менее можно выделить два подхода к оценке советской модели. Подавляющее большинство публикаций о советской национализации [20], [21], [22], [23], [24], [25], [26], [27], [28] и др. трактует национализацию как теоретическое следствие из марксистского положения об обобществлении производства на последней стадии капитализма, особенно при переходе к социалистической форме производственных отношений. После декрета «О земле» в октябре 1917 года, по которому была проведена национализация земли, после национализации банков, казённых железных дорог и предприятий, в январе 1918 года был национализирован морской и речной флот, в апреле 1918 года была национализирована внешняя торговля.

Один из столпов экономической теории XX века Дж. Кейнс дал чёткую оценку прошедшей в Советской России национализации: «В природе революций, войн и голода уничтожать закреплённые законом имущественные права и частную собственность отдельных индивидов» [Кейнс Дж. Россия [Интернет-ресурс]). Именно уничтожение частной собственности как института лежало в основе советской модели национализации. Главная цель советской модели – уничтожить, разрушить институт частной собственности, поэтому в какой форме и какими методами будет осуществлено это уничтожение, не имело никакого значения. Именно поэтому большинство публикаций из первого подхода не различает национализацию, экспроприацию, конфискацию, реквизицию и т. д. На наш взгляд, произошло неправомерное расширение понятия «конфискации» как меры наказания индивидуального характера при красном терроре в силу массовости этого акта. В итоге такого ложного расширения понятия «конфискация» произошло его отождествление с понятием «национализации», осуществлённой советской властью в 1917–1921 гг. Необходимо чётко различать понятие «национализации», вытекающее из общепризнанного мировой правоприменительной практикой принципа суверенитета государства и являющееся общей мерой государства по регулированию отношений собственности, и понятия «конфискации» как меры наказания индивидуального характера. Кроме того, и национализация, и конфискация отличаются от понятия экспроприации, понимаемой как меры перевода в государственную собственность отдельных объектов. Большевики занимались экспроприацией отдельных банков, финансовых и торговых учреждений задолго до прихода к власти (известные акты экспроприации, проведенные Камо, Джугашвили-Сталиным, Котовским и другими большевиками). В связи с массовым характером красного террора на всей огромной территории России конфискация как индивидуальная мера наказания применялась не по решению судов, так как судебные процессы – это долговременные процессы, а по решению внесудебных органов – руководителей ЧК на местном уровне, так называемых «троек», т. е. группы большевиков из трёх человек. Или «особых совещаний», то есть группы из 3–5 человек. Эти группы формировались, как правило, из членов ЧК, ОГПУ, НКВД – чрезвычайных комиссий, наделённых правами следственных органов, судебных инстанций и исполнения наказаний одновременно. Арестованного по подозрению в непризнании советской власти утром допрашивали, после обеда выносили решение о высшей мере наказания и конфискации имущества, а вечером – расстреливали. Этот адский конвейер смерти, по оценкам Жевахова, уничтожил более 6 млн человек из всех слоёв русского общества [29].

Именно массовостью актов конфискации, проведенных советской властью, объясняется закрепление в общественном сознании тождества понятий конфискации и национализации. В этом смысле советскую модель национализации можно назвать конфискационной.

Сторонники второго подхода к советской модели национализации считают, что официальные советские историки исказили процесс и причины национализации в первые годы советской власти. Официальная советская историография подчёркивает, что национализация логично следовала из теории марксизма в качестве закономерности социалистической революции. Один из основных сторонников второго подхода, английский историк Э. Карр в своём 14-томном труде «История Советской России» [30] обосновывает тезис о том, что национализация была сделана вопреки задачам и установкам советского правительства, возглавляемого В.И. Ульяновым-Лениным, и вопреки марксистской теории, которая предполагала создание в России государственного капитализма, при котором на промышленных предприятиях создавался рабочий контроль в форме совместного совещания собственников, менеджеров и рабочих. Этот тезис обосновывается также тем фактом, что до марта 1918 года включительно государственный банк Советской России выдавал очень крупные ссуды частным предприятиям, как это делалось в дореволюционные годы. Это и понятно – новая власть заботилась о том, чтобы пополнять бюджет за счёт налогообложения промышленных предприятий, которые в основных отраслях промышленности принадлежали иностранным фирмам и банкам. К примеру, все 20 трамвайных компаний в России принадлежали бельгийцам и немцам; золотодобыча на 62 % принадлежала американскому капиталу через английскую компанию «Голдфилдс»; в горной, горнозаводской и металлообрабатывающей промышленностях 52 % предприятий были иностранными; в паровозостроении 100 % предприятий были иностранными; в электрических и электротехнических компаниях – 90 % и т. д. Э. Карр выделяет два типа национализации в промышленности России – «стихийная» и «карательная» национализации: «Большевиков ожидал на заводах тот же обескураживающий опыт, что и с землёй. Развитие революции принесло с собой не только стихийный захват земель крестьянами, но и стихийный захват промышленных предприятий рабочими. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, революционная партия, а позднее и революционное правительство оказались захвачены ходом событий, которые во многих отношениях смущали и обременяли их, но, поскольку эти события представляли главную движущую силу революции, они не могли уклониться о того, чтобы оказать им поддержку» [30].

«Стихийная» национализация представляла собой инициативу снизу, когда рабочие собрания предприятий принимали решения с целью сохранения рабочих мест и выплаты зарплаты, о передаче предприятий в государственную собственность. Так, в одном из первых архивных документов о стихийной национализации фирмы «Копи Кузбасса» отмечалось, что рабочее собрание Кольчугинского совета рабочих депутатов 10 января 1918 года принимает следующее решение: «Находя, что акционерное общество “Копикуз” ведёт к полному развалу Кольчугинский рудник, мы считаем потому, что единственным выходом из создавшегося кризиса является передача Копикуза в руки государства, и тогда рабочие Кольчугинского рудника смогут выйти из критического положения и взять под контроль данное предприятие» [30].

Во многих случаях собственники и предприниматели отказывались подчиняться решению рабочего контроля, что служило юридическим поводом для национализации.

В качестве примера «карательной» национализации можно привести национализацию завода АМО, принадлежавшего клану Рябушинских. История началась ещё в 1916 году, когда Рябушинский договорился с министерством финансов о получении 11 млн руб. для строительства сборочного цеха завода АМО и выпуске 1200 автомобилей. Потратив деньги, после Февральской революции 1917 года Рябушинские пытались закрыть завод. После Октябрьской революции Рябушинские уехали за границу и поручили нанятым управляющим поставить вопрос перед властями о закрытии завода в связи с отсутствием в казне завода 5 млн руб. для завершения строительства. Рабочий комитет завода обратился к советскому правительству с просьбой о помощи, и завод получил 5 млн руб. Однако представитель Рябушинских в дирекции принял решение об использовании денег на покрытие долгов и закрытии предприятия. Тогда советское правительство приняло решение о национализации завода, на базе которого был построен впоследствии ЗИС – завод имени Сталина.

Начиная с марта-апреля 1918 года советское правительство ввело практику национализации тех предприятий, где задолженность по выплате зарплат рабочим составляла один месяц. При этом в постановлениях или декретах о национализации всегда указывались причины национализации. В мае 1918 г. была национализирована целая отрасль – сахарная промышленность – в связи с кризисным состоянием из-за оккупации германскими войсками территории Украины. В начале июня была национализирована нефтяная промышленность в связи с тем, что нефтепромыслы и нефтебурение практически остановились из-за того, что хозяева их фактически бросили.

С октября 1917 года по май-июнь 1918 года Совет народных комиссаров (советское правительство) руководствовалось ленинской концепцией о «государственном капитализме», что практически означало сотрудничество правительства с иностранным капиталом в лице бельгийских, немецких, английских, американских и других фирм. Однако после Брестского мира представители германского капитала начали массово скупать акции основных российских предприятий. Об этом прямо говорилось на Первом всероссийском съезде Совета народного хозяйства 26 мая 1918 года: «буржуазия старается всеми силами продать свои акции немецким гражданам, старается получить защиту немецкого права путём всяких подделок, всяких фиктивных сделок» [30].

По агентурным каналам выяснилось, что акции ключевых предприятий России сконцентрировались в Германии, поэтому германское правительство начало переговоры о компенсации за утраченную в России собственность. При этом посол Германии в Москве Мирбах готовился выразить протест против национализации предприятий, принадлежавших немецким фирмам и гражданам. Протест он сделать не успел, так как был убит агентом ВЧК Блюмкиным. Реально появилась угроза потери основных предприятий промышленности России. В этой критической ситуации 28 июня 1918 г. был принят декрет о национализации базовых отраслей промышленности независимо от того, кто был собственником предприятий. В этом декрете не указывались, как ранее, отдельные предприятия и не объяснялись причины национализации. В качестве основания приводилась трактовка национализации как средства «упрочения диктатуры пролетариата и деревенской бедноты». В декрете подчёркивалось, что до тех пор, пока Высший Совет народного хозяйства не организует на всех предприятиях управление производством, прежние собственники получают национализированные предприятия в безвозмездную аренду, продолжают инвестирование и извлекают из него доход. Это означало, что целью национализации было не извлечение прибыли, а устранение рисков германского контроля основных отраслей промышленности, так как юридическим собственником становилось Советское государство. Принятием этого декрета о национализации закончилась и ориентация на государственный капитализм.

Спустя 2 года, 20 ноября 1920 года, были национализированы оставшиеся промышленные предприятия с численностью более 5 работников и использованием механических силовых установок или с численностью более 10 человек без механического двигателя.