Текст книги "Век годами не измерить (сборник)"

На следующий день

– Ну вот и прощай, Гуантанамо! Хороша была банька! – Сергей Чаговец, стоя у лееров на верхней палубе, машет вслед уходящему берегу.

– Не видел ты настоящей бани, – азартно возражает Михаил Богачёв. – Вот после войны приедешь ко мне в Даниловку, в Архангельскую область – я тебе настоящую баньку спроворю, по-чёрному.

– Это как?

– А так! Ни одной щели – чтоб тепло не уходило, даже дым – внутрь… И вот он под потолком стелется – вроде облаков, а внизу так парко, так сладко! И веничком тебя, веничком…

– А сажа?

– Сам ты сажа! Выходишь чистенький как младенец, каждая косточка размякнет… Батюшки, а куда это мы поворачиваем?!

– И правда!.. Товарищ лейтенант!..

Донат Негашев, который несёт в этот момент вахту на мостике, объясняет:

– Что-то у наших американских друзей неладно. С корвета передали: «У меня неисправность. Вынужден вернуться на базу». Приходиться и нам.

– Плохая примета, – замечает Богачёв.

– И давно ты в бабкины приметы веришь? – интересуется Чаговец.

– Смейся не смейся, а время теряем!

– То правда…

Через два часа в сопровождении другого американского корабля подлодка снова выходит в океан. Погода заметно изменилась: выше волны, сильнее ветер.

– Как уверяет мой друг Лев Михайлович Сушкин: тучи в клочья – ночью шторм, – ёжась на мостике, говорит Братишко штурману Константину Тихонову. – А нам ещё своих догонять. Скорость нужна по максимуму – до 19 узлов. Передаю вам вахту, но чуть что – будите меня.

– Не беспокойтесь, командир, всё будет как надо, – обещает тот.

С-54 довольно крепко треплет волна, но лодка уверенно идёт вперёд. Чуть впереди, тоже кренясь и ныряя, движется американский корвет. И вскоре перед ними вырастает знакомый силуэт – это подлодка С-51 капитан-лейтенанта Сушкина. Там тоже заметили возвращение отставших было кораблей.

– Сигнальщик! – окликает Тихонов вахтенного Василия Глушенко. – Передайте на С-51: «Всё в порядке. Следую за вами».

Тот сигналами выполняет команду, но в ответ, кроме приветствия, принимает сообщение.

– Товарищ лейтенант! От Сушкина передают: «Стопорю ход. Жду шлюпку с корвета – передаю американского офицера связи».

– Передайте: «Вас понял».

Но сигнальщик в ответ докладывает совершенно непредвиденное:

– Слева девяносто, прямо на нас – торпеда!

Тихонов бросает взгляд в указанном направлении и мгновенно принимает решение:

– Лево на борт! Оба дизеля – самый полный вперёд!

Корабль, накренившись, рванулся в сторону. Братишко, мигом оказавшись на мостике, вместе с Тихоновым замерли, наблюдая, как в бирюзовых волнах, оставляя пенный след, несётся к лодке смертоносная стрела. Глушенко до белизны в пальцах вцепился в поручни сигнальной площадки. Торпеда, устремлённая точно в борт, неотвратимо мчится к цели. Всё ближе, ближе… Кажется, в невероятном броске дизеля выносят лодку из-под самого её носа. Снаряд, оставляя за собой воздушные пузырьки, пронзает волну метрах в пяти за кораблём. Все, кто видел это, облегчённо переводят дух.

– Молодец, Глушенко! За отличное несение вахты объявляю благодарность! – растроганно говорит командир.

– Служу Советскому Союзу! – улыбаясь до ушей, отвечает Василий.

– Второй раз спасает корабль! – напоминает Тихонов.

– Придём на место – отметим по заслугам, – обещает Братишко. – А что там с корвета передают?

Глушенко докладывает:

– «Подводная лодка противника! Готов бомбить!»

– Лучше позже, чем никогда, – бросает штурман.

И сразу загрохотали поблизости разрывы глубинных бомб. Трюмный машинист Анатолий Стребыкин, находясь с мотористом Константином Соколовым на вахте в седьмом отсеке, в недоумении:

– Ничего себе! Такой концерт мы не заказывали…

Константин, останавливая дизель, раздосадовано откликается:

– Кому концерт, а кому – аплодисменты! На полном ходу крутануть – какая техника это выдержит?

В отсек тут же прибегает командир группы движения Донат Негашев:

– Что случилось? Почему остановили двигатель?

– На третьем цилиндре правого дизеля – задир поршня, товарищ старший лейтенант.

Негашев уходит докладывать о происшествии командиру. Братишко хмурится:

– Донат Иванович, видно, мы плохо подготовили личный состав к новой обстановке. Атлантика – это уже не Тихий океан, здесь мы всё ближе к войне. Но если такие, как Глушенко, всегда бдительны и в полной боевой, то Соколов явно растерялся от неожиданности – и при резком повороте корабля не сбавил оборотов. В результате – авария. Прошу, во-первых, ввести дизель в строй в кратчайший срок, для этого дать мотористам в помощь матросов из других подразделений. А во-вторых, ещё раз объяснить личному составу, как действовать в новых условиях. Цена ошибки – жизнь! Это должен усвоить каждый…

В отсеке, где идет ремонт дизеля, работает целая группа. Здесь, кроме мотористов, и трюмный Николай Рощин, и комендор Пётр Иванов, и торпедист Яков Лемперт. Качка ещё сильнее, поэтому каждую снятую деталь в отдельности приходится крепить по-штормовому. Особенно достаётся Виктору Бурлаченко: его богатырская сила требуется всякий раз, когда надо переместить тяжелую крышку корпуса или вынуть неподдающуюся втулку цилиндра. Теснота, жара, пары горелого масла от соседнего работающего двигателя – всё это изматывает людей.

– Костя, – обращается Бурлаченко к виновнику аварии Соколову, – ты бы пошёл отдохнул…

Соколов упрямо мотает головой, продолжая работать.

– Ничего, пускай грехи замаливает, – полушутя замечает Рощин.

На третьи сутки дело идёт к концу.

– Соколов, шабаш! – говорит Михаил Богачёв.

– Сейчас! Только вот картер дочищу перед заливкой масла, – откликается тот.

Но усталость даёт себя знать: не проходит и пяти минут, как голова его склоняется на коленчатый вал, и Константин засыпает.

– Ну, где ты там? – через некоторое время нетерпеливо окликает его Богачёв.

Не дождавшись ответа, он обнаруживает Соколова спящим и вместе с Бурлаченко переносит его в койку.

– Перенервничал парень, – говорит Рощин. – Теперь уж точно не забудет, когда обороты сбавлять.

– Товарищ лейтенант, дизель в порядке! – докладывает Бурлаченко, когда в отсек заглядывает Негашев.

– Молодцы! Прокачать маслом и пустить на холостых оборотах.

Корабль снова уверенно режет волну. Мотористы поднимаются подышать на верхнюю палубу. Видя, как лодка набирает ход и, обтирая руки паклей, Бурлаченко говорит:

– Вперёд, на север!

А в это время севернее…

Как и прежде, в кильватер идут две другие подлодки дивизиона С-56 и С-51. В рубке головной из них, флагманской, склонились над картой её командир Григорий Щедрин и комдив Александр Трипольский.

– Через сутки, полагаю, будем на широте Нью-Йорка, а там и до Канады рукой подать… – разминая уставшую спину, говорит Щедрин.

– Ох, не говори «гоп», Григорий Иванович… В этих местах, говорят, такие хуриканы буйствуют!..

– Что ещё за «хулиганы»?

– Хурикан – это карибский бог зла. Так что, добра от него ждать не приходится. Наш «ураган» как раз от его имени и происходит…

– Спасибо американцам – хоть карты у нас теперь приличные. С прежними на какой-нибудь остров напоролись бы да и сидели б робинзонами…

В этот момент лодка особенно сильно накренилась, Щедрин от неожиданности даже схватился за пиллерс.

– Ух ты, и вправду качка усилилась! – По переговорной трубе командует: – Боцман, проверить крепление по-штормовому!

Кажется, корабли попали в один из кругов ада. При диком рёве урагана, под шквалистыми потоками ливня лодки швыряет с борта на борт и вертит, словно бумажные кораблики в уличных воронках. Через шахту подачи воздуха к дизелям, через люк центрального поста то и дело врываются мощные потоки, заливая отсеки. Помпы, включённые на полную мощность, не справляются, и моряки скоро оказываются по колено в воде. При очередном ударе волны лодку заваливает на 45 градусов, и Щедрин слышит тревожный рапорт штурмана:

– Сгорела гиросфера компаса!

– Этого ещё не хватало! – скрипнул зубами командир. – Теперь главное – двигатели уберечь, а то и, правда, к богу… этому чёртовому Хурикану… попадём! Прямо хоть люки задраивай…

– Смотри, не задохнулись бы люди, – покачал головой Трипольский. – Да и взорваться недолго – водород ведь…

– Будем проветривать почаще. Лучше бы, конечно, и вовсе на глубину уйти.

– Нельзя. Американцы знают, что у нас приказ идти в надводном положении. Чего доброго, под водой не признают – торпеду пришлют в подарок!

– А как там Кучеренко? Держится? – Щедрин приникает к окуляру перископа. Однако на поверхности до самого горизонта – лишь свинцово-тяжелые водяные валы.

– Ох, раскидало нас по всему океану… Батюшки – солнце! – вдруг восклицает он.

И вправду: посреди бушующей стихии вспыхивает солнечная полоса, отчего море выглядит ещё более зловещим. Трипольский поднимает глаза вверх и видит над океаном голубой круг ясного неба.

– Глаз Хурикана, – замечает он. – Самое страшное место тайфуна. Теперь держись!

С-54 тоже бросает то с борта на борт, то с носа на корму и обратно. Братишко неимоверными усилиями удерживается за перила рубки, время от времени попадая под яростные водопады. К нему поднимается штурман Тихонов.

– Я на смену, Дмитрий Кондратьевич.

– Что, время? – Братишко передаёт ему бинокль. – Я думаю, вахту экипажу надо сократить – пусть стоят не по четыре часа, а по два. Побережём ребят – им ещё воевать…

– Хорошая мысль, товарищ капитан-лейтенант. Качка до нутра выматывает, особенно молодых.

А в одном из отсеков парторг лодки, старшина электриков Казимир Вашкевич уединился с Константином Соколовым – виновником недавней аварии дизеля.

– Ты с каких пор на ребят волком смотришь?

– А как прикажешь – зайчиком? Думают, я Ваня-дурачок – ничего не вижу…

– И что ж ты видишь?

– А то! Как случилось это с дизелем, все как с больным разговаривают. А кто и вовсе стороной обходит. Будто я зараза какая…

– Да кажется тебе всё это!

– «Кажется»? Ты Лосева, старшину моего послушай. Вчера спрашивает: «Соколов, ты ногти давно стриг?» А позавчера: «Ты зачем окурки в гальюн бросаешь?»

– А в самом деле – зачем?

– Ну а что – каждый раз на палубу их нести? Или в карман прятать?

– Зачем? Для этого есть определённое место. Да и ногти стричь – не последнее дело. Морскую культуру ещё никто не отменял…

– Какую культуру? Не сегодня-завтра в бок шарахнет – и рыбам будет всё равно, кого обгладывать: меня с ногтями или тебя без ногтей!

– Ну что ж, может и шарахнуть. Но мы-то пока не рыб ловим – мы…

– Сейчас ты запоёшь: когда страна быть прикажет героем, у насгероем становится любой… Знаю, сам пел!

– Константин, – удивился Вашкевич, – я смотрю, ты совсем одичал?! Надо бы тебе ребят поближе держаться, а? Вступай-ка в комсомол! У нас почти вся лодка партийно-комсомольская – три человека всего неохваченных… Будешь на собрания ходить, в общих делах участвовать смотришь, и хандра пройдёт.

– А рыбы что, комсомольцев не жрут?

– Говори, да не заговаривайся! Здесь, между прочим, тоже фронт.

– А я сюда просился? Вообще – меня кто-нибудь спрашивал, где мой фронт? Я немцев бить хочу! Немцев, понял?! По какому праву кто-то решил отправить меня в эту кругосветку? И вообще: ради чего нас, двести человек, послали за тысячи миль эту хлябь глотать? – Соколов сплюнул и растёр по паёлам густой солёный сгусток.

Переведя дыхание, он посмотрел Вашкевичу в глаза:

– Что молчишь? Пойдёшь сейчас докладывать, что Соколов морально разложился? Иди! Беги! И что ты мне сделаешь? Арестуешь? Но мы все тут в одной душегубке. На берег высадишь? Так неизвестно, дойдем ли мы до того берега. Расстреляешь по команде командира? Давай, стреляй!

Соколов уже почти кричал, и только рёв урагана за кормой мешал услышать его вопли кому-нибудь за пределами отсека.

Вашкевич долго молчал, потом ответил медленно – будто самому себе:

– По-моему, человек живет не ради того, как умереть, а ради того, как жить. Ты, конечно, не трус. Но ты – один. Одному – труднее. Потом сам поймёшь – стыдно будет.

– Поэтому ты меня в комсомол агитируешь? – спросил Соколов насмешливо. – Опять клясться, что буду верно служить… тыры-пыры…? Так я же присягу давал – на кой чёрт опять лбом биться? Или теперь уже «служить верней верного»?! Нет, Казимир мой дорогой, – проговорил Соколов, успокаиваясь, – я и без комсомольского билета Родину защищать буду. И не хуже твоего. Хотя, конечно, притвориться проще: написать заявление, билет получить для галочки… Но тебе-то это зачем?

Утро встретило подводников тихим снежком. Море жадно глотало густо падавшие снежинки, словно утоляло жажду после трёх ураганных суток.

Григорий Щедрин, получив доклад штурмана, констатировал:

– Александр Васильевич, крепенько нас качнуло! Отклонение от курса – 60 миль, повреждены цистерны главного балласта, покорёжен легкий корпус, затоплен снарядный погреб.

– Ну, а до Галифакса своим ходом дотянем?

– Должны дотянуть – недалеко осталось.

Спустя некоторое время вахтенный офицер докладывает:

– На горизонте неизвестные корабли!

– Кажется, нас уже встречают, – заметил Трипольский. – Думаю, это канадский эскорт.

В этот момент лодка вдруг будто уткнулась в невидимую стену.

Не успел Щедрин сообразить, в чём дело, как с центрального поста доложили:

– Заглохли оба дизеля!

– Не иначе – воды нахлебались!

В сердцах стукнул Щедрин по леерам.

В перископ видно, как не ожидавшие подобного манёвра корабли канадского охранения навели на лодку свои пушки. Транспорты сопровождения – на всякий случай! – шарахнулись в стороны.

Несколько минут на лодке царит замешательство – пока Трипольский не сообразил, что происходит, и не скомандовал дать на эсминцы опознавательный сигнал.

Галифакс (Канада), 15 декабря 1942 года

Морозно: палубы четырёх советских лодок, стоящих у причала, обледенели. Но вход в штаб военно-морского флота Канады выглядит торжественно: выстроен почётный караул, у дверей государственные и морские флаги Канады и СССР. Когда к штабу подъезжают машины с командирами подводных лодок и комдивом Трипольским, навстречу им выходит командующий флотом Канады контр-адмирал Мюррей. Звучит марш, во время которого офицеры обмениваются приветствиями и входят в здание.

Усадив гостей, Мюррей угощает их сигарами.

– Я чрезвычайно рад, господа, приветствовать вас на канадской земле – земле Её Величества королевы Великобритании. Прежде всего хочу поздравить вас с успешным завершением очередного этапа вашего героического похода, который, несомненно, войдёт в морскую историю. Позвольте мне также принести извинения за то недоразумение, которое случилось с двумя вашими кораблями на подходе к Галифаксу…

Трипольский улыбнулся:

– Господин контр-адмирал, у нас, у русских, говорят: всё хорошо, что хорошо кончается. Поэтому не стоит, наверное, так официально… Во всём виноват шторм, не так ли?

Рулевой Сергей Жигалов, моторист Александр Капелькин и комендор Иван Грушин очищают палубу С-54 от снега и льда.

– Не-ет, Галифакс – не Ташкент! – категорически заявляет Жигалов, ёжась от пронизывающего ветра. – Мне Панама больше климатит.

Капелькин, которому при его небольшом росте, кажется, проще свернуться «ёжиком», чтобы не растерять тепло, весело возражает:

– У нас в Угличе и не такое бывает. На Волге зимой знаешь как? Ледок – катком, ветерок – с матерком, во как! Главное – что мы из этого чёртова хурикана выбрались. Недели две теперь ремонтироваться придётся.

– А слыхал, как канадцы 56-ю чуть не угрохали? – поднял голову Грушин.

– Что значит «чуть не угрохали»?

– А то и значит! Только-только лодка от шторма очухалась… ну, ребята решили: сейчас водичку вычерпаем, в порт войдём – и, считай, у бога за пазухой… а не тут-то было. Враз заглохли оба двигателя!

– Оба?! – в один голос удивились Капелькин и Жигалов.

– Оба и в один момент! – Грушин вполне удовлетворён произведённым впечатлением. – А тут откуда ни возьмись – канадский конвой. Там видят: подводная лодка. Откуда им знать, что советская? Издалека не видать! Да и не бывало тут наших отродясь. Зато немецкие ходят как у себя дома…

– Ну?!

– Ну, транспорты, понятное дело, по сторонам, а три эсминца помчались прямиком на нашу красавицу, уже и пушки наставили. Одного только, наверное, не поняли – чего это она в волнах, как беспривязная, болтается?.. Щедрин наш, конечно, первым делом на свой флаг смотрит – поймут же, наконец, чья лодка перед ними! А флаг-то мокрый, заледенел, в кулёк свернулся! Пришлось сигнальщикам ручонками помахать… Короче, минут пятнадцать братишки наши поёжились пока канадцы не опознали.

– А ты не заливаешь? – усомнился Жигалов. – Что ж, им не сообщали, что ли?

– Ну, с начальством, конечно, наш приход согласован. А вот то, что в канадских водах будет дрейфовать лодка, да ещё похожая на немецкую… По радио-то нам запрещено выходить на связь!

– Эй, салаги! – окликнул их кто-то. – Держи концы!

– О палубу рядом с моряками ударился увесистый снежок. Оглянувшись, ребята увидели, что с соседней С-55 их собралась «обстреливать» целая ватага. Мигом бросив скребки и мётлы, они налепили ответных гостинцев. С борта на борт полетели белые комки. Один из них с особенно громким стуком ударился о сталь палубы.

– Чур, лёд не швырять! – запротестовал Жигалов.

В этот момент на них обрушился «снегопад» сзади, со стоявшей по другому борту С-51.

– Так нечестно! – завопил Капелькин, тщетно пытаясь отбиться. – Братцы, они второй фронт открыли!

– Не пищать! – скомандовал Грушин и прижался спиной к рубке. – Советские не сдаются!

На причале тем временем собрались зрители – канадские моряки и рабочие-ремонтники. Улыбаясь, они наблюдали, как резвятся стосковавшиеся по простым земным радостям эти разыгравшиеся мальчишки.

– Ребята, наших бьют! – подбежав к рубке, закричал вниз Жигалов.

Однако вместо ожидаемой помощи из люка показался лейтенант Донат Негашев.

– Отставить! – скомандовал он, но тут же о его фуражку стукнулся очередной «снаряд». – Ах, вы так?!

Засучив рукава, командир группы движения включился в битву.

– Ура-а! – заорали подчинённые, вдохновлённые таким поворотом событий.

Тем временем встреча в штабе флота продолжалась. – Наше охранение можно понять, – объяснял контрадмирал Мюррей. – На путях союзных конвоев постоянно «охотятся» целые стаи немецких подводных лодок – по 3–5 субмарин в каждой. Приходится быть особенно бдительными.

– Сейчас для нас главное – поскорее провести ремонт, – Трипольский перевёл разговор на более актуальную тему. – После шторма повреждения довольно серьёзные.

– Мы вас слушаем, – подобрался Муррей и кивнул своему помощнику: – Записывайте!

– Братцы, братцы!

По причалу бежит к лодке Юрий Нуждин с кипой газет.

«Бой» тут же прекращается, и со всех лодок народ сбегает по трапам, окружая его.

– Послушайте, что пишут канадские газеты. Перевожу: «Как сообщает советское информационное агентство… за последнюю декаду Красная армия в районе Сталинграда захватила в плен 49.700 солдат и офицеров противника… Так… м-м-м… так…»

– Ну что ты «затакал»? Читай скорей! – не выдерживает кто-то.

– Тише ты! – одёргивает его сосед. – Это тебе не букварь. Тут с русского на английский, а потом – с английского на русский… Тут точность нужна!

Толпа хохочет, а Нуждин продолжает:

– «За эти дни сталинские гвардейцы захватили у противника 172 танка, около 1900 орудий и 54.000 винтовок, 80 радиостанций, больше тысячи мотоциклов, почти 7 тысяч лошадей, до сотни складов с боеприпасами, вооружением и продовольствием. Фашисты потеряли больше ста самолётов, 130 танков и 250 орудий разного калибра. За 24 один только день на поле боя осталось более 7.000 трупов немецких солдат и офицеров».

– Глянь, тут и шарж нарисован, – заглядывает Стребыкин Нуждину через плечо.

И правда, в газете красуется огромная бутылка «Советского шампанского», внутри перепуганная шайка фашистов с Гитлером во главе, а вокруг бутылки с балалайкой в руке и в форме буденовца пляшет вприсядку Сталин. Моряки с удовольствием рассматривают рисунок, а Василий Глушенко хлопает по плечу Сергея Чаговца:

– Цэ ж вин гопака танцюе!

– Вот это наши дают! – восхищённо произносит Виктор Бурлаченко и в порыве радости подхватывает Нуждина на руки.

– Качать его! – восклицает Михаил Богачёв.

Идея попадает на благоприятную почву, и Юра взлетает над головами.

– Да я-то, я-то при чём? – пытается тот не растерять газеты. Полёты прекращаются только от неожиданных криков.

– Мистер камрэд! Мистер офицер! Рашен, плиз! – бежит к кораблю по причалу странный человек.

Негашев, успевший после игры привести себя в порядок, спускается ему навстречу:

– Ай’м лисенинг!

– Ай хэв э синема. Ай инвайт ол ю! Фри! Плиз! Ай хэв э совьет филм тудей! Эбаут зэ баттл ниа Москау!

Негашев слушает его сначала удивлённо, потом, попросив минуту, взбежал на корабль, но вскоре вернулся, поблагодарил гостя и что-то ему пообещал. Когда канадец ушёл, объяснил матросам:

– Это хозяин кинотеатра. Он получил советский фильм о битве за Москву и приглашает всех нас бесплатно в свой кинотеатр. А ещё он сказал, что двери его кинотеатра бесплатно открыты для русских моряков всегда.

Вечером в кинотеатре идет фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Правда, в американском варианте картина называется иначе – «Москва наносит ответный удар». Но зал полон.

И подводники, давно знавшие о победе под Москвой, вместе со всеми присутствующими впервые воочию видят, как строила столица заградительные сооружения, как днём и ночью работали оборонные заводы, как женщины и подростки тушили зажигалки во время вражеских налётов, как сражались в заснеженных морозных полях герои-красноармейцы и как освобождали от врага подмосковные деревни и города.

Когда фильм заканчивается и вспыхивает свет, весь зал встаёт и, повернувшись к нашим морякам, рукоплещет им. И Анатолий Стребыкин, Сергей Чаговец, Виктор Нищенко, как и другие ребята, смущенно улыбаясь, даже не пытаются прятать мокрые от слёз глаза.

– Господа, я всё понял, – контр-адмирал Мюррей встал и торжественно продолжил: – Объём ремонтных работ действительно велик. Это и неудивительно после такого долгого и трудного пути. Я сегодня же отдам приказ – и можете не сомневаться: мы сделаем всё возможное, чтобы справиться как можно быстрее и качественнее, помочь доблестным русским морякам вернуться на родину и вступить в бой с нашим общим врагом! Будьте уверены: уже в двадцатых числах декабря ваши лодки смогут выйти в море.

Командиры выслушали эти заверения стоя, после чего Трипольский крепко пожал канадцу руку:

– Надеюсь после победы встретиться в Москве!

Во втором отсеке командир С-54 Дмитрий Кондратьевич Братишко собрал всех свободных от вахты. Начал шуткой:

– Как всегда – в тесноте, да не в обиде. Но продолжал серьёзно: – Завтра – в море. Во-первых, выражаю благодарность всему личному составу за ударный труд по ремонту корабля. Работы выполнены быстро и качественно – надеюсь, лодка не подведёт. Тем более, что идём пока не домой.

Отсек разочарованно загудел.

– А 51-я… – начал кто-то.

– Да, 51-я берёт курс на Полярный. У нас положение другое. Дизели, сами знаете, в очень изношенном состоянии. Поэтому получен приказ: идти в шотландский порт Розайт, произвести замену двигателей и аккумуляторных батарей, только после этого пойдём к родным берегам.

Снова в отсеке раздаются недовольные голоса. Братишко оглядел лица моряков, остановился на Викторе Нищенко, который, почти по-детски капризно скривил губы:

– Отставить скулёж! Вот и краснофлотец Нищенко напоминает, что мы – люди военные, сидим не на одесском Привозе, а стало быть, базарить нам не к лицу. Так, Нищенко?

– Так точно, – вздыхает Виктор.

– Но это первая новость, – продолжил Братишко. – Вторая – приказ главкома (читает) «о порядке выдачи водки личному составу кораблей и частей действующих флотов и флотилий» от 10 декабря 1942 г.

В отсеке снова зашумели, но теперь уже возбуждённо.

– Фадеев, – обратился командир к широколицему акустику, – откуда такая радость? Раньше я не замечал за вами особого пристрастия к зелью. Или это радист Семенчинский на вас так влияет?

– Нет, товарищ капитан-лейтенант, – Николай расплывается в добродушной улыбке. – Просто он предлагает мне выпить за ваше здоровье.

– Я думаю, с вами вместе мы выпьем, когда поздравим друг друга с победой. Надеюсь, ждать этого недолго… А приказ такой (читает): «1. Водку, положенную личному составу кораблей и частей действующих флотов (и флотилий), выдавать одновременно с раздачей пищи в обед. 2. Для раздачи водки на кораблях и в частях выделить проверенных лиц из состава службы продснабжения и старшин групп. Раздачу …производить в присутствии непосредственных строевых начальников по еженедельным раздаточным ведомостям с ежедневной отметкой выдаче водки. 3. Категорически запретить выдачу водки за прошедшие дни, а также передачу положенных водочных порций одним военнослужащим другому»… Вы чем-то недовольны, Колуканов?

– Зачем же добру пропадать, товарищ капитан-лейтенант? У нас Жигалов не пьёт – выходит, его водка протухнет? А я бы за здоровье товарища не против…

– Ну, во-первых, на подводных лодках по-прежнему вместо водки будет выдаваться вино… да-да, этот порядок не меняется… А во-вторых, главком вашу обеспокоенность предусмотрел. (Читает) «4. Военнослужащим, …которые не хотят получать водочное довольствие натурой, или которым прием водки противопоказан по состоянию здоровья, выплачивать денежную компенсацию в размере: за суточную порцию 100 граммов водки или 200 граммов вина – 10 рублей, за суточную порцию 50 граммов водки или 100 граммов вина – 5 рублей»… Как видите, здоровье краснофлотца Жигалова станет только крепче. Так что, его да ещё, пожалуй, нашего парторга старшину второй статьи Вашкевича мы и назначим ответственными за раздачу. Нет возражений?

– Казимир, я с тобой дружу! – доносится из гущи собравшихся голос Константина Соколова.

– Пьянству – бой! – чётко отвечает Вашкевич.

– У кого еще вопросы? – интересуется Братишко.

– Разрешите, товарищ капитан-лейтенант?

– Да, Нищенко.

– А вот, допустим, продрог человек на вахте. Всё же Канада – не Панама, вином не согреешься!

– Не волнуйтесь, Нищенко. Родина вас не забудет. Приказ главкома разрешает (читает) «в случае необходимости выдачу до 100 граммов водки личному составу подводных лодок… в зависимости от местных условий взамен вина».

– Ну, так это ж совсем другое дело! – удовлетворённо заключает Нищенко.

Выдержав паузу, чтобы улеглись страсти, Братишко продолжает:

– Наконец, третья новость – на этот раз, к сожалению, не совсемприятная… Нам придётся расстаться с некоторыми своими товарищами.

В ответ – сразу хор голосов:

– Как?

– Почему?

– Что значит – расстаться?

– Есть такая военная необходимость. Новое назначение получил наш замполит лейтенант Шаповалов… На С-51 переводится старшина трюмных машинистов Грудин… на С-56 – моторист Лемперт…

Каждая названная фамилия встречается гулом расстроенных голосов.

– Конечно, расставаться жаль, – продолжает командир, – но мы уверены, что товарищи не подведут, везде будут высоко нести честь нашей «эски». А главное, скоро встретимся в Полярном. Вместе прошли океаны – вместе и врага будем бить. Так ведь?

– Братцы, в вашу честь «боевой листок» выпустили! – моторист Михаил Богачёв собрал своим сообщением всех, кто был в отсеке и рядом. – Саша Морозов даже новое стихотворение написал!

И правда, на рисунке в «боевом листке» Петр Грудин передаёт швабру в руки своему сменщику – Сергею Чаговцу, а Яков Лемперт заботливо упаковывает ящик с сапожными инструментами.

– Что за стихи? Прочтите кто-нибудь, – просит через головы друзей невысокий Александр Капелькин.

Анатолий Стребыкин читает вслух: «Подводники. Посвящается моим боевым товарищам по С-54».

– Молодец, Морозов! – произносит Вашкевич.

– Погоди, дай послушать, – нетерпеливо замечает Капелькин.

Стребыкин с чувством продолжает:

 
Где пираньи резвятся, как дети,
Где акулы, треска, лосось, —
Человек расставляет сети,
Просолённый и сам насквозь.
 
 
Правда, кровью своей горячей
Он обязан другой среде:
Человек – не рыба, и значит,
Не способен он жить в воде.
 
 
Человеку стоять на страже
Той земли, где отец и мать.
Если духом запахнет вражьим,
Он не станет хвостом вилять.
 
 
Смело скажет судьбе спасибо,
Сам посмотрит в глаза беде…
И хотя человек – не рыба,
Он научится жить в воде!
 
 
Океан – не банка консервов:
Волны дыбом, а надо плыть!
Если в море откажут нервы —
Сам отправишься рыб кормить.
 
 
Мы по шхерам сидеть могли бы
И от страха икру метать.
Но коль ты человек, а не рыба,
Ты не можешь всю жизнь молчать.
 
 
Мы, подводники, знаем цену
Кислороду, дождю, цветам.
Твердо верим, что непременно
Нас любовь не покинет там.
 
 
Мы верны до последней минуты
Путеводной своей звезде.
Мы – подводники и потому-то
На подлодках – как рыбы в воде.
 

– Здорово!

– Так это же песня! Готовая песня!

– Колуканов, сочини музыку – это будет гимном нашей «эски».

– Спасибо, братишка, – растроганный Лемперт подходит к Морозову и обнимает его. – Перепиши для меня, а?

– Конечно.

– Ну, земляк, – подходит к Якову Анатолий Стребыкин и тоже заключает друга в объятия, – будь здоров. Встретимся в Полярном!