Текст книги "Век годами не измерить (сборник)"

Тринадцатая неделя похода

Атлантический океан – Северное море, декабрь 1942 – январь 1943 года

В Северной Атлантике – жестокий зимний шторм. Фигура сигнальщика Василия Глушенко, привязанного к тумбе перископа, напоминает распятого Христа. Штурман Константин Тихонов тоже привязан рядом. Оба в резиновых легководолазных костюмах.

– Товарышу лейтенант, – кричит Глушенко, – костюмчики в нас нэ по климату. У ций бани пару малувато…

– Ну, без костюма тут сам паром изойдёшь – в одну минуту! Не зря командир решил менять вахту каждые два часа.

Его голос заглушает очередная волна, которая перехлёстывает через мостик и пенным потоком уносится через противоположный борт. Лодка, будто вдогонку ей, кренится, одновременно врываясь сетерезом в водяную стену.

Внутри корабля болтанка тоже заставляет всех привязываться: тех, кто несёт вахту у механизмов, – к ближайшим опорам, а всех, кому выпало отдыхать, – к койкам. Но отдыхом это назвать трудно: койки то взлетают к подволоку, то бьются о переборки, потом бесформенными тюками опадают в бездну. На рулях – богатыри Виктор Бурлаченко и Сергей Колуканов, но и они с трудом удерживают лодку на заданных глубине и курсе. Только на одном посту работа в буквальном смысле кипит – это кок Демьян Капинос пытается вопреки непогоде приготовить экипажу новогодний ужин. На плите у него – и тушеное мясо, и новогодний пирог, и традиционный флотский компот. Стремясь спасти праздничные яства от болтанки, он обливается потом и едва не валится с ног от усталости. Дежурный по камбузу мичман Лосев восхищён:

– Ну ты и фокусник! Я бы сейчас даже чаю не мог вскипятить…

– Пить-есть захочешь – вскипятишь… Ну, кажется, готово. Теперь вино на столы – и всё… А у меня, честно говоря, глаза слипаются. Боюсь, даже Новый год просплю.

– Ты поди приляг, с вином я как-нибудь управлюсь.

– Не-ет, я сам… – Капинос, ухватившись, чтоб не упасть, за переборку, почти сползает на паёлы.

Лосев, подхватив, тащит его в соседний отсек.

– Подожди, – упрямо твердит Демьян. – Надо масло в люк привязать.

– Какое масло? Какой люк?

– Сливочное… А то растает…

С помощью Лосева он кое-как укрепляет початый ящик сливочного масла в люке над камбузом, где его время от времени омывает ледяная вода. После этого, совсем обессиленного, Лосев укладывает его в койку и заботливо привязывает там. Демьян, сладко причмокивая, уже спит.

Тем временем приближается праздничная полночь. Офицеры во главе с командиром лодки Братишко, переходя из отсека в отсек, поздравляют моряков с Новым годом, вместе выпивают за благополучное возвращение на Родину и за будущую победу. Но праздник, вопреки настроению, отмечают наскоро: одним надо сменить товарищей на вахте, другие спешат вернуться в спасительные койки.

Моторист Миша Богачёв, сменившись и взяв в охапку матрац, переходит из отсека в отсек.

– Ты чего бродишь, как лунатик? – удивляется Анатолий Стребыкин.

– Ищу, где меньше качает. Измотало уже всего!

– Меньше – только на среднем шпангоуте. Но там спать негде.

– Кто ищет, тот найдёт! – загадочно прищуривается Богачёв и исчезает за переборкой камбуза.

…Притихший корабль всё так же упрямо пробирается сквозь непролазную, кажется, водную хлябь. Он был бы в океане просто мелкой чёрной соринкой, если бы не вела его упрямая, настырная людская воля.

А в это время севернее, у берегов Ньюфаундленда…

На мостике С-56 командир лодки Щедрин наблюдает в бинокль за бушующим морем. Время от времени в поле зрения попадают торчащие из-под воды мачты затонувших кораблей.

– Наследили фашисты! – ни к кому не обращаясь, замечает Щедрин. – И море тут какое-то мелкое…

– Товарищ капитан-лейтенант, – высовывается из люка голова вахтенного матроса, – барометр опять падает.

– Куда уж больше? И без того штормяга такой, что больше 11 узлов не выжмешь! Лево руля!.. Сейчас чуть подальше отойдём – и под воду хоть ненадолго…

Внезапно лодку сильно накренило на корму, и она стала терять плавучесть. По левому борту раздаётся жуткий скрежет.

– Что это? – выскочил на палубу комдив Трипольский.

– Стоп моторы! – нервно командует Щедрин.

Все застыли в ожидании взрыва. Но взрыва нет – только резкий толчок, и дифферент на корму продолжает нарастать.

– Что-то нас держит…

– Неужели висим на минрепе?!

– Вряд ли. Тогда бы уже подтянули к себе мину. А мы вроде как трёмся обо что-то кормой.

Поразмыслив с минуту, Щедрин командует:

– Оба электромотора – полный назад!

– Что ты задумал?

– Похоже, висим на мачтах затонувшего корабля. Да ещё попали кормой под рею – потому и скрежет.

– Тогда надо…

Но не успевает Трипольский договорить, как раздаётся грохот и шум, будто на верхнюю палубу свалились огромные деревья.

– Ничего себе!

– Наверное, свалили на себя чужую мачту. Чёрт с ней! Главное выбрались…

Лодка выровнялась и свободно пошла задним ходом.

– …к тому же, не сломали ни винтов, ни рулей!

– Всё же везунчик ты, Григорий Иванович!

– Погоди, Александр Васильевич. Как сказал бы Сушкин, не хвались идучи на рать, а хвались идучи с рати.

Трипольский рассмеялся:

– Я, как первый раз это услышал, говорю ему: ты чего выражаешься? А Лев Михайлович: не знаешь, мол, ты русского языка. Тогда только до меня дошло!

– Товарищ капитан первого ранга! – раздался в рубке голос радиста. – Разрешите обратиться к командиру корабля.

– Что ещё?

– Тут на волне Коминтерна – немецкое радио…

– И что нам сообщают чёртовы геббельсы?

– Говорят на русском языке… Вот… «Из канадского порта Галифакс вышли пять советских подводных лодок. Три из них уже потоплены, а три преследуются доблестными морскими силами фюрера».

– Так… Пронюхали, значит? – Трипольский сокрушённо стукнул кулаком о ладонь.

– Что-то у них с арифметикой неладно, – с ехидцей замечает Щедрин. – Три да три – никак пять не выходит…

– Но неужели вправду потопили?!

– Думаю, врут… Хотя… Старшина!

– Слушаю, товарищ капитан-лейтенант.

– Никому ни слова! Разберёмся…

– Есть!

– Александр Васильевич, время к двенадцати – пойдём экипаж поздравлять. Новый год всё-таки!

По отсекам С-54 несётся истошный вопль, от которого все, кто спал, вскакивают и бегут, как по тревоге, в сторону камбуза. Им навстречу выползает фигура с нечеловеческим лицом – белым, как маска. От неожиданности Стребыкин, Чаговец и Капелькин шарахаются от неё, пока не услышали из-под маски знакомый голос Миши Богачёва:

– Где этот Капинос, чтоб ему?!..

– Мишка, ты? Что случилось?

– Случилось… Сплю себе, – объясняет Богачёв, протирая глаза, и вдруг на башку бомба.

– Бомба? Ты что – того?

– Это мне приснилось – бомба. А оказалось – масло!

Тут только все разглядели, что Мишкино лицо сплошь облеплено сливочным маслом. Подоспевший Демьян Капинос под несмолкаемое ворчанье Богачёва виновато объяснил:

– Да я его вроде закрепил… Может, водой размыло…

– «Вроде… может…»! Так и убить недолго!

– Да, – смеётся Братишко, тоже прибежавший на крик, – и нанёс бы урон боеспособности корабля!

– А ты не спи где не положено! – наставляет Мишку Капелькин. – Это ж сколько лишних паек слопал…

– Чего ржёте-то?! – перекрыл всех неожиданно злой голос Константина Соколова.

Все повернулись к нему в недоумении.

– Чего ржёте? – повторил он так же свирепо. – Наши сейчас в Ленинграде или в Москве с голоду пухнут, а мы тут… как сыры… В масле катаемся!

В отсеке повисла неловкая тишина.

– Ну ты… – заговорил Стребыкин, – зачем ты так?

– А затем! – отрезал Соколов. – Люди там… всё для фронта, всё для победы… а мы… только ржём, ржём…

Он отвернулся так же неожиданно, как начал, и видно было, как дрогнули его плечи.

– М-да, – вымолвил Братишко и вздохнул. – Вот так…

Миша Богачёв, продолжая стирать с лица остатки масла, молча вышел из отсека. Следом – Демьян Капинос:

– Пошли, умоешься…

Стали разбредаться и остальные, тоже вдруг ощутив какую-то вину. Братишко, уходя, оглянулся и не приказал – попросил:

– Соколов, когда сможете – зайдите ко мне.

С приходом Соколова он некоторое время молчал, потом спросил:

– У вас что-то случилось? Константин молча помотал головой.

– Что-нибудь дома?

– Не знаю, – пробурчал матрос, и на щеке его дернулись желваки.

– Вы ведь, кажется, женаты? Москвич?

– Кажется…

– Не понял.

– Жил в Москве, в Замоскворечье, в Старотолмачёвском переулке… Был женат… Теперь – не знаю.

– Давно писем не было.

– Совсем не было. Ни одного!

Братишко хотел что-то произнести, но, услыхав последние слова, осёкся. Потом произнёс:

– Ну, вы же знаете, как мы почту получаем… Разминулись где-нибудь… Вот придём в Полярный…

– Не надо, товарищ капитан-лейтенант! Я понимаю… Просто… Вы простите меня… Вырвалось там…

– Да. Конечно… Вы, Костя, на ребят… не надо! Всем пока тяжело. Начнём воевать – всё встанет на место. Потерпите!

– Я потерплю, товарищ капитан-лейтенант. Потерплю!

– Вот и ладно! – Братишко отечески похлопал его по плечу. – Отдыхайте.

Соколов впервые с начала разговора вскинул голову:

– Да мне на вахту сейчас. Разрешите идти?

И увидев кивок командира, вышел из отсека.

– Та-ак… – Александр Морозов, бессменный «штурман по карте», проставляет на ней очередные значки: – Англия, Розайт… Братцы, знаете, сколько мы уже прошли? 5748 миль!

– А толку? Зря винтами воду толчём! – комментирует в своём духе электрик Виктор Нищенко, колдуя у щита. – Немцев уже и от Москвы отогнали, и в Сталинграде поколотили… Скоро полстраны освободят – а мы?

– Будет и на нашей палубе праздник, – пытается урезонить его Казимир Вашкевич.

– Ты мне политпрививку не делай – сам могу! – не унимается Нищенко. – Слыхал вон, Сушкин со Щедриным на своих лодках аккумуляторные батареи заменили, доковый ремонт сделали – и вперёд. Не стали ждать, пока им гидроакустику и радиолокационные станции поставят. И правильно! А мы…

– Братишко говорит, приказ главкома Кузнецова – нам стать в сухой док и ремонтироваться по полной.

– Это ж месяца на два, не меньше! Ребята давно дома будут…

– Слушай, Нищенко, – не выдержал Стребыкин, – ты, часом, не агент? Чего душу травишь?! Без тебя тошно. Одессит, называется. Лучше бы анекдот рассказал!

– Угу… На крейсере «Ливерпуль», где нас поселили, ты видел, какую дырку фашисты сделали? Чуть не два паровоза в пробоину пройдут! Вот тебе и анекдот… У меня по этим гадам руки чешутся!

– Слышь, парни, но какая тут на крейсере морякам житуха, а?! – Николай Семенчинский даже зажмурился от удовольствия. – И тебе кубрики тёплые, и душевые, и вентиляция… Интересно, на наших крейсерах тоже так?

– Крейсер – это тебе не подлодка. Простор!

– Простор… – усмехнулся Вашкевич. – А потом – дырка на два паровоза! Фашистам есть куда целиться.

– Зато пушки какие! Не то что наша сорокапятка, – продолжает Семенчинский.

– Я тут о чём подумал… – перебил его Нищенко.

– Крейсер угнать?

– Тебе, парторг, я думаю, это особенно интересно, – не принял шутку Виктор. – Англичане, конечно, неплохие ребята, на ремонте стараются, но… медленно как-то. Ихний главный корабел вообще потребовал предоставить им доковые чертежи на подлодку. А когда узнал, что мы их с собой не возим, – заявил, что пришлёт водолазов, чтобы произвести замеры подводной части корпуса. Представляешь? Мог бы просто попросить: разрешите, мол, на вашу лодку шпионов прислать!

– Ну, и что Братишко?

– Не согласился, конечно. И сразу нашли выход: подобрали чертежи с похожих немецких лодок… Но я как представлю, что мы будем тут два месяца загорать!..

– И что предлагаешь? – спрашивает Вашкевич хоть и не шутя, но всё же с насмешкой в голосе, не ожидая от балагура-одессита чего-нибудь дельного.

– Надо, чтоб командир разрешил нам работать аврально – с подъёма флага и до полуночи. Смотришь, и англичане порезвей станут.

– А что? По-моему, толково, – сразу отозвался Стребыкин. – Молодец, Нищенко!

– Думаю, Братишко согласится, – поддержал и Вашкевич. – Нам не привыкать.

Пятый месяц похода

Розайт – Северное море – Портсмут, Англия, февраль-март 1943 года

В доке шумно. Отовсюду – стук молотков, скрежет металлических пил, треск сварочных аппаратов, рокот подъемных кранов. Английские рабочие и русские моряки работают рядом, и в комбинезонах сразу не разберёшь, кто где. Только улыбки и жесты – мол, всё о’кей – говорят: дело спорится. Но вот слышен портовый гудок, и рабочие один за другим покидают свои места.

– Эй, камрад! – окликает Николая Лосева один из них и показывает на часы: – Зэ джоб из финишд!

– Ноу! – откликается мичман и демонстрирует усвоенные знания: – Ви маст континье…

Англичане смеются, но качают головами с явной укоризной. Подводники в противогазах, спасаясь от хлора, скопившегося в аккумуляторной яме, машут им вслед и продолжают работать.

– Вира! – и очередная батарея весом в несколько сот килограммов уходит через люк на причал.

На следующий день у ворот дока – демонстрация. На транспарантах надписи, которые Юра Нуждин со смехом переводит:

– Прекратить эксплуатацию русских моряков! Только восьмичасовой рабочий день! Долой рабский труд!..

– Во дают! – хохочет Чаговец. – Прямо классовая солидарность какая-то… Юра, крикни им: мол, пролетарии всех стран, соединяйтесь!

– Не вздумай, – предостерёг Вашкевич. – Они нам такую пропаганду пришьют!..

Лозунги и свистки с причала продолжались до тех пор, пока командир БЧ-5 Донат Негашев не сошёл по трапу к толпе. Там он долго объяснял что-то группе шумных граждан в котелках, пока демонстранты продолжали протестовать.

Вернувшись, Негашев объяснил:

– Это их профсоюзные деятели организовали демонстрацию – говорят, по требованию самих рабочих.

– Да они просто боятся, что мы у них кусок хлеба отнимем, их работу сделаем! – хлопнул себя по лбу Николай Фадеев.

– Догадался! – хмыкнул Сергей Жигалов.

– Конечно! Они-то думали, что на полгода работой обеспечены, а тут мы, стахановцы…

– Да они и слова такого не знают, – рассмеялся Негашев. – Придётся командиру писать письмо в здешний профсоюз, что мы не штрейкбрехеры какие-нибудь, а люди, которые рвутся в бой с врагом.

Он отправился в каюту, которую отвели на крейсере для командира С-54, а матросы между тем продолжают обсуждать происшествие.

– Кормили бы получше своих рабочих, – проворчал Михаил Богачёв. – Я, как перешли на ихнее довольствие, даже худеть стал.

– Ну, тебе-то худеть не вредно, – заметил Сергей Колуканов. – А то уже лодке водоизмещения стало не хватать. Хотя ты прав: что у них за порции? Супу нальют – воробью по колено! Да и невкусно как-то…

– Братцы, а давайте скажем командиру: пусть попросит в своём письме, чтобы разрешили Капиносу для нас готовить! – подал идею Анатолий Стребыкин.

– Правильно! – поддержали его голоса. – Точно! Вашкевич, дуй к Братишке, пока не письмо не ушло…

Через несколько дней

– Ну-ка, ну-ка, покажитесь, – командир лодки вышел из своей каюты на крейсере и прошёлся вдоль шеренги подводников, собравшихся на берег. – Не каждый день английские девушки приглашают советских моряков. Так что, будьте джентльменами!

– Они ведь тоже военнослужащие, товарищ капитан-лейтенант, – скептически отозвался Виктор Нищенко, – с ними кашу не сваришь.

– Да уж, Нищенко, хоть вы и мастер кашу заваривать, но Розайт не Одесса. Не вздумайте с местными моряками соперничать!

– Так у них и мужчины в юбках, товарищ капитан-лейтенант! – посетовал Чаговец. – Для некоторого дела оно, конечно, удобней. Но воевать всё же сподручней в брюках.

– Ты, главное, не перепутай, – насмешливо бросил Юра Нуждин.

– Вы уж, Нуждин, помогите товарищам, если что, – напутствовал Братишко. – А если серьёзно – обычай есть обычай, его надо уважать… Ну, желаю вам хорошо отдохнуть. Направо! В увольнение бегом марш!

Минут десять спустя вся группа подводников – Вашкевич, Чаговец, Стребыкин, Колуканов, Нуждин и Нищенко – садится в автобус, отправляясь в Морской клуб. Многие в автобусе встречают их улыбками, уступают место, заговаривают. Хотя каждый усвоил десяток-другой английских слов и выражений, выручает, как всегда в таких случаях, Нуждин – он с готовностью отвечает на приветствия, на вопросы о победах Красной Армии. Остальные с интересом рассматривают пейзаж за окнами: узкие малолюдные улочки, невысокие островерхие домики, окутанные щедрой, непривычной для зимы зеленью… Через несколько остановок подводники выходят, и у дверей Морского клуба их встречает стайка девушек-военнослужащих в форменных юбках и белых блузках. Совсем стушевавшихся моряков опять выручает Нуждин…

Когда в кафе подают кофе в маленьких чашечках, девушки невольно расхохотались – настолько забавно выглядит такая чашечка в огромных руках Колуканова. Сергей смущенно улыбался, хотя время от времени бросал недвусмысленные взгляды в сторону Нуждина. Сжалившись над другом, тот пришёл на выручку – предложил всем перейти в соседний зал, где играл джаз-оркестр. Но тут испытанию подвергся уже Анатолий Стребыкин. К нему и Нуждину сразу же подошли две девушки, предлагая танцевать.

– Я же танцую, как верблюд на льду! – не разжимая рта, чуть не в истерике прошептал Анатолий. – Скажи им что-нибудь… ну, что я, мол, могу танцевать только под русскую музыку…

Нуждин, галантно поклонившись, перевел его слова и отправился с одной из девушек танцевать. Когда музыка стихла, он вернулся и заговорщицки произнёс:

– Думаешь, спасся?

– А что ты ей сказал?

– То, что ты просил, больше ничего! Сейчас, ребята, – объявил Юрий товарищам, – будет русская музыка. Специально по заказу Стребыкина!

Оркестр заиграл снова, и Анатолий всё понял: это были «Очи чёрные». Девушка, которая приглашала его прошлый раз, улыбаясь, уже шла к нему через весь зал.

– Майсел Уорт, – назвалась она, протягивая руку.

– Юра, объясни ей, что у меня ревматизм! Радикулит! – в отчаянье проговорил Анатолий. Однако Нуждин уже вёл свою партнёршу в танце.

– Не позорь Россию – иди танцевать! – свирепо распорядился Колуканов.

И Анатолий робко коснулся тонкой девичьей талии.

С песчаного, покрытого травой холма вдоль берега открывается прекрасный вид на бухту. Погода тёплая, солнечная, почти весенняя. На холме, взявшись за руки, – Анатолий Стребыкин и Майсел Уорт.

– Хорошо? – спрашивает Анатолий.

– Ка-ра-шо, – повторяет девушка.

Он расстилает на траве бушлат, и оба садятся на него. Анатолий при этом, опершись на руку, нечаянно накрывает ее пальцы. Майсел выдёргивает ладонь, сначала – к великому смущению моряка – дует на неё, потом с улыбкой кладёт ладонь на его руку.

– Тел ми, – просит она, – хэв ю пэрентс?

Видя, что он не понял, пытается объяснить:

– Фазэ? Мазэ?

– О! – восклицает он, сообразив. – Йес, йес! – Анатолий загибает пальцы: – Мама, папа, сестра… – систер, брат – бразер… Он лётчик, понимаешь? У-у-у, – изображает он полёт самолёта.

– Зэ пайлот? – уточняет Майсел.

– Йес, военный лётчик… А у тебя? Кто твои родители? Пэрентс?

Глаза девушки гаснут, и она печально произносит:

– Май пэрентс… бомбз…

– Погибли? В бомбёжку?!

В порыве чувства Анатолий обнимает её за плечи, и Майсел доверчиво прижимается к нему. Анатолий снимает бескозырку и шутя надевает на неё. Майсел с удовольствием красуется в ней, потом снимает и, разглаживая ленты, всматривается в якоря. Один из них, вырыв небольшую ямку, засыпает песком.

– Ю… Кам хиа…

– Что?

– Ай инвайт ю… афтэ во…

Это он понимает:

– Да, после войны… хорошо бы встретиться…

– Ка-ра-шо… – снова произносит она знакомое слово.

На подводной лодке необычное волнение – ждут высокого гостя. Впрочем, команда занята привычной работой, но офицеры во главе с Братишко собрались на верхней палубе в парадных мундирах, нетерпеливо поглядывая на пирс. Наконец к причалу подъезжает машина, и в сопровождении двух офицеров по трапу поднимается капитан первого ранга английского флота. Отдав честь флагу и приняв рапорт командира лодки, он быстро спускается в центральный пост, вглядывается в приборы, потом, сопровождаемый любопытствующими взглядами экипажа, обходит корабль и, так же быстро попрощавшись, уезжает.

– Нэ знаеш, що то за птыця? – спрашивает Вася Глушенко у Юры Нуждина.

– Лорд Керзон! – отвечает тот.

– Тот самый?! С ультиматумом? – поражен Богачёв.

– Да нет, не министр иностранных дел, который нам ультиматумами грозил. Какой-то другой. Но всё же лорд, самый настоящий!

– Что ж ты раньше не сказал? Я б его рассмотрел как следует. Когда ещё увидишь живого лорда…

– Ты думал, у него на лбу рога? Или корона золотая? Человек как человек, по улице пройдёт – и внимания не обратишь… Между прочим, не такой уж он зверь – я читал, что в Индии благодаря ему удалось спасти от разрушения древний мавзолей Тадж-Махал.

– А что этот новый Керзон на нашей лодке потерял?

– Наверное, проверял готовность к выходу в море.

– Так он же враг!

– Был враг – теперь союзник. Хочет, не хочет – приходится нам помогать…

– Ну, не знаю… Я б ему не доверял.

Когда в отсек заходит командир группы движения Донат Негашев, все глаза обращаются к нему:

– Скоро домой, товарищ лейтенант? – спрашивает за всех Анатолий Стребыкин.

– В море – завтра. А вот домой… Придётся ещё в Портсмут заглянуть…

– Какой Портсмут? Надолго?

– Боюсь, надолго. Дело в том, что Северное море минами кишит, так что надо пройти станцию размагничивания. Ну, и в доке продолжить кое-какие работы…

Гул разочарования сопровождает эти слова.

Над причалом – огромная вывеска чёрными буквами: PORTSMOUTH. В окрестностях немало разрушенных, полусожжённых зданий – следы бомбардировок, которым подвергала город фашистская авиация.

Возле казармы, где на время ремонта разместили экипаж С-54, необычно шумно. Донат Негашев и Юрий Нуждин объясняются с группой местных жителей. Привлечённые такой бурной беседой, на крыльцо выходят радист Сергей Колуканов и старшина трюмных машинистов Сергей Чаговец. У Чаговца в руках – свежая сводка Совинформбюро.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – обращается он к Негашеву. – Тут такое!.. Мои родные места освободили! Вот: «19 февраля наши войска, продолжая развивать наступление западнее и юго-западнее Харькова, овладели городом и железнодорожной станцией Люботин, городом и железнодорожной станцией Мерефа, крупными населёнными пунктами Ольшаны, Пересечная, Песочин, Высокий, Комаровка, Покотиловка. В Курской области наши войска овладели городом и железнодорожной станцией Обоянь…» Люботин, Мерефа – это ж уже западнее Балаклеи и моей Андреевки, представляете?!

Бородатый предводитель местных, переводя взгляд с Негашева на Чаговца, пытается понять, почему матрос позволяет себе вмешиваться в их разговор с офицером. Нуждин, видя это, объясняет ему, в чём дело, и вся группа загомонила, бросилась пожимать руки подводникам.

– Это рыбаки, – пытаясь перекричать шум, говорит Нуждин Колуканову. – Принесли свежий улов, хотят угостить русских моряков. Говорим, что ни в чём не нуждаемся, – обижаются…

– Придётся пригласить их на обед, – машет рукой Негашев. – Колуканов, спросите разрешения у командира, объясните ситуацию.

За обедом бородатый, которого звали Джордж Рейф, оказался между Нуждиным и Богачёвым.

– Соу матч! Соу матч! – не переставал он восхищаться порциями, которыми Демьян Капинос наделял всех присутствующих. – Рашен вайн из гуд ту!

– И вино хорошее, и борщ! – поддерживал марку Богачёв.

– Уот? – переспрашивал Джордж. – Бош?

– Борщ! – втолковывал ему Нуждин и писал английскими буквами на листке бумаги: – Би-оу-а-си-эйч. Борщ!

– Босч! – радостно повторял рыбак.

Когда подошло время второго блюда, курс языка продолжился.

– Зыс из плов! – пояснял Нуждин. – Миит вис райс.

– О-о, плоу! – легко усвоил Джордж. – Итс вери делишиз диннер! Соу мач!

Но ему предстоял ещё один урок. В самый разгар обеда Демьян Капинос объявил, что из Лондона, из советского посольства привезли банки с ржаными сухарями. Моряки встретили это известие с таким необыкновенным воодушевлением, что Негашев распорядился доставить сухари к столу. Джордж и его товарищи сначала с недоумением наблюдали, как восторженно русские – после такого плотного обеда! – грызут обычный чёрный хлеб. Негашев, усмехнувшись, пояснил:

– Это хлеб Родины!

И тогда Джордж, поднявшись со стаканом вина, произнёс короткую речь, из которой Юра Нуждин перевёл, что гости благодарят советских моряков за угощение, верят, что их рыба попала здесь в хорошие руки. Но главное – они теперь знают один из военных секретов победоносной Красной Армии. Со своей стороны, продолжал Нуждин вслед за Джорджем Рейфом, английские рыбаки решили направить правительству Её Величества королевы Великобритании петицию с требованием поскорее открыть второй фронт.

Заключительные слова присутствующие встречают дружными аплодисментами. И после очередного тоста все вместе запевают на двух языках одну песню – «Катюшу».

– Краснофлотец Капинос! – крикнул стоявший на вахте Павел Плоцкий. – К командиру!

Демьян только что закончил мыть посуду после завтрака, наскоро вытер руки и побежал в офицерский корпус казармы, где жил Братишко.

– Товарищ капитан-лейтенант, – начал он, – по вашему приказанию…

– Ладно, ладно… Я вот о чём подумал, Демьян Васильевич… Готовите вы хорошо, но… Пища у нас стала несколько однообразной. А ребята много работают. Нельзя ли их побаловать чем-нибудь домашним?

– Конечно… Только продукты…

– Знаю, знаю. Но попытаться стоит. Попробуйте, к примеру, раздобыть у англичан яиц. Сделаем омлет, а?

– Слушаюсь!

– Юра! Нуждин! – позвал он спустя несколько минут «штатного» корабельного переводчика.

Тот, занятый ремонтом электродвигателя, с проводом в руках выглянул из люка лодки:

– Аз есмь!

– Айда на склад за продуктами.

– А через час нельзя? Сейчас никак не могу – обмотку надо закончить…

– А! – махнул рукой Капинос. – Через час у них ланч начнётся. Сам пойду…

Оказавшись на складе, он пытается объяснить кладовщику, что ему нужно:

– Яйца, понимаешь? Круглые… Вот такие! – свернул он пальцы колечком.

Кладовщик, улыбаясь, недоуменно пожимает плечами.

– Ну, как тебе объяснить? То, что у мужиков есть? Понял?

Жесты, которыми Капинос сопровождает эти слова, приводят кладовщика в полное недоумение. Демьян в отчаянии, схватившись за голову, даже присел на корточки. И тут его осенило. Он стал подпрыгивать, махать руками и пропел:

– Ку-ка-ре-ку!

Кладовщик радостно закивал:

– О’кей, ай андестэнд ю! Фоллоу ми!

Он повёл Капиноса в соседний сарай и гостеприимно распахнул дверь:

– Плиз, камред!

Капинос ринулся было вперёд, но тут же сник: на стеллажах ровными рядами лежали мороженые куры…

Перед строем команды – командир С-54 Братишко. Выглядит он непривычно: на плечах – погоны, и на каждом – звезда.

– У меня для вас две новости. Первая: приказом Верховного Главнокомандующего товарища Сталина на нашем военно-морском флоте введены новые знаки различия – погоны. Сегодня все вы их получите, прошу сегодня же надеть. Теперь и наши союзники смогут легче разбираться в наших различиях. Одновременно офицерам подводной лодки присвоены очередные воинские звания. Прошу любить и жаловать: старший помощник командира капитан-лейтенант Васильев, командир группы движения старший лейтенант Негашев, командир штурманской боевой части старший лейтенант Тихонов…

– А командир С-54, – сказал из строя Васильев, – капитан третьего ранга Братишко!

– Разговорчики в строю! – добродушно пожурил старпома Братишко. – Я не закончил. Несколько матросов и старшин тоже повышены в званиях. Так что, погоны будут выданы с учётом этих изменений. Давайте поздравим своих товарищей и пожелаем им дальнейших успехов в службе.

Переждав дружное «ура», командир продолжал:

– Вторая новость ещё радостнее. Пришло сообщение из Полярного. Подводные лодки С-51, С-55 и С-56 благополучно завершили трудный переход и, придя в пункт назначения, начинают бить врага. Ура нашим товарищам!

На этот раз строй отвечает довольно вяло.

– Не слышу! – возвысил голос Братишко. – Это что за раздрай?

– А мы когда же, товарищ капитан третьего ранга? – запальчиво спросил Виктор Нищенко.

– Другие вопросы есть?.. Понимаю. Но мы с вами не в развлекательном турне. Увидев руины Портсмута, надеюсь, все поняли: война есть война. И пока корабль не готов полноценно выполнять боевые задачи, мы из дока не выйдем. Значит, ответ на вопрос Нищенко зависит в том числе от каждого. Это ясно?

– Ясно, – по-прежнему вяло отвечает строй.

– Не слышу!

– Так точно, ясно! – звучит дружный и чёткий ответ.

– Вот это другое дело. Р-разойдись!