Текст книги "Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов"

6. Иван Абрамыч, Манюня и дед Пескарь спешат на помывку в деревенску баньку

Умейте ждать! А если уж невмоготу, начинайте шутить.

(Имярек)

Эх! До чего ж ты широка и привольна средне-русская возвышенность! Не объять тебя ни взглядом, не постичь ни умом, ни сердцем своим. Ты как тысячелетний воин-богатырь русский после праведных трудов ратных раскинулась своими широтами-доспехами вширь и вглубь Рассеи-матушки. Полнишься степями да лесами необозримыми, реками полноводными да озёрами голубоглазыми, ручейками журчащими, балками да овражками. И нет тебе ни конца, ни края, как нет конца песне жаворонка и парению коршуна в подоблачных высотах воздушного океана, распластавшегося над тобой животворным опахалом. Где ещё найдёшь такую красоту! Мир тебе, природа, и вечный покой! Аминь!..

Утро одарило проснувшихся отдыхающих густой, пряной свежестью воздуха, запахами трав, первыми криками петухов, игрой лучей солнца, отражавшихся в дрожащих капельках росы. Прохлада с холма, на котором стоял хутор, уползала туманом, опустившимся на деревню и стелившимся над рекой и запашными лугами.

– Манюня! – возвестил Иван Абрамыч. – Каждодневная, утренняя пробежка – вот что позволит нам сохранить и усовершенствовать физические и духовные параметры наших несовершенных конституций. Только движение… Наш паровоз вперёд летит… Только движение позволит наполнить смыслом наше с тобой мелочное, никчёмное существование… В коммуне остановка…

– …Иного нет у нас пути, в руках у нас морковка! – продолжил Манюня и, зачерпнув из ведра ушат холодной колодезной воды, обдал ей, с ног до головы, своего компаньона.

Тот только крякнул и подпрыгнул от неожиданности. Однако сориентировался быстро, погрозив кому-то пальцем за спиной своего обидчика. Манюня машинально оглянулся и тут же был наказан. Вода из ведра перекочевала ему на голову. Теперь настала пора зачинщика конфуза корчиться и извиваться штопором от холодного душа.

– Один-один! – засвидетельствовал Иван Абрамыч. – А теперь – вперёд!

Они затрусили мелкой рысцой в сторону лесосеки за холмистой местностью, навстречу алевшему востоку.

Фёкла Авдотьевна из-под руки смотрела вслед удалявшимся чудикам, пока очертания фигур их не растворились в призрачной дымке утреннего тумана.

– Да-а, – покачала она головой, и вздохнула. – Мне бы ваши заботы.

Замычала Матильда, заблеял Гораций, засуетились, закудахтали куры. День был субботний. Выгон отсутствовал. Вся живность пребывала дома. Шельмец мирно дружил с полудрёмой у порога избы. Лишь изредка он потягивал носом воздух, наполненный запахом сосновой смолы и горящих поленьев.

Фёкла Авдотьевна направилась в избу. В русской печи уже варились щи, в глиняных крынках парилось молоко, в чугунном казанке румянилась картофельная запеканка на молоке и сметане, пеклись хлеба и пироги. Хозяйка умело орудовала печной заслонкой и ухватом.

День обещался выдаться погожим. Вдали под холмом лентой извивалась речка Шалунья. Поля, заливные луга и пастбища с их сочными травами, перемежающиеся лесными островками и массивами, подёрнулись колеблющейся пеленой животворящего эфира.

С пробежки возвращались шагом.

– Дышится-то как легко, – заметил Чубчик, размахивая длинными руками и проделывая ими в воздухе немыслимые «па».

Иван Абрамыч, несмотря на свою тучность, разбежался и перекинулся на руках через голову. Потом ещё раз, и ещё.

– Учись, пока я жив! – назидательно сообщил он Манюне.

– Я тоже не лыком шит! – заметил тот, и со всего разбега тоже перекувыркнулся в воздухе через голову, но без помощи рук.

– Ты смотри! – удивился Бабэльмандебский. – Не ожидал от тебя такой прыти. Перещеголял меня, подлец ты этакой, перещеголял. Но оно и понятно. У тебя руки растут не оттуда, откуда им положено расти.

– А откуда же им расти?

– Тебе ещё рано об этом знать.

– Чуешь, Абрамыч? Убиться можно, как пахнет! – Манюня потянул носом воздух. – Кажись бабка Фёкла пироги печёт на наших яйцах.

Спустились в низину, к самой речке. Туман лёгкой дымкой стелился над водной гладью, отливавшей тусклым серебром. На берегу то тут, то там виднелись согбенные, неподвижные в своём сосредоточении фигуры рыболовов, не отрывавших взглядов от поплавков самодельных удочек. На прямолинейном участке, там, где речка не спеша несла свои воды и где не наблюдалось наличие рыболовов, искупались. Вода оказалась тёплой, как парное молоко.

Часы показывали ровно восемь утра, когда отдыхающие воротились в свой чертог. Со стороны деревни доносился звон колоколов, призывающий верующих на молебен. Заглянули в избу. Фёкла Авдотьевна стояла перед образами и молилась. Ещё через полчаса оба были накормлены и готовы заняться каждый своим делом. Манюня, прихватив с собой художественные принадлежности, отправился на пруд созерцать, ваять и созидать.

Иван Абрамыч на задах, рядом с баней и колодцем, развёл костёр и приступил к варке раков, предварительно посолив воду и добавив лаврового листа. Раки сначала угрожающе раздвигали свои клешни, отчаянно пищали и бешено вращали длинными усами. Потом поняли, что были не правы, густо покраснели и от стыда выпучили глаза. Душой своей Иван Абрамыч был отходчив и поэтому немедленно простил этих тварей, приняв от них в качестве жертвоприношения самого крупного представителя речной фауны.

Ближе к полудню приступили к растопке бани. Руководила Фёкла Авдотьевна. Иван Абрамыч был на подхвате, куда пошлют. Растопили. Надо было ждать, пока банька основательно прогреется и наберёт нужную силу. Натаскали воды, приготовили свежие берёзовые веники. Пока суть да дело, Бабэльмандебский растянул меж двумя берёзками большой семейный гамак и завалился на него с ногами. Мерно раскачиваясь, не заметил, как задремал. Благостное ощущение покоя было нарушено призывом на обед.

Явился Чубчик, оставив все свои художества на берегу пруда. Погода, воздух, обстановка способствовали улучшению аппетита и повышению секреции желудочного сока. Щи хлебали, как водится, в русских деревнях и по сей день, из общего котла, деревянными ложками. Ими же был полностью опорожнен и чугунок с картошкой. Напоследок, по примеру хозяйки,, облизали ложки, не упустив случая обменяться с их помощью обоюдными ударами по лбу. Осушили по кружке парного молока, поблагодарили хозяйку и отвалили, сытые и довольные.

Послеобеденный сон настойчиво манил в свои ласковые сети и обволакивал отлетающее сознание. Окружающая обстановка действовала убаюкивающе. Иван Абрамыч и Манюня лежали в гамаке, устремив свои взоры в синь неба.

– Абрамыч! – еле слышным голосом позвал Манюня.

– Чего тебе?

– Блаженство-то какое, а? Меня обуяла меланхолия. Я испытываю прилив тоски и грусти вдали от цивилизации. Я сливаюсь с природой…

– Что-то ты обескураживающе долго сливаешься с ней. Нельзя ли побыстрее?

– Можно. Вот я всё думаю, нет в этом мире ничего быстротечней мысли. Пожелаю, и вмиг перенесусь мыслями в любую точку мирового пространства…

– Ты лучше для начала попробуй мысленно перенестись ко мне в одно место. Давай, спи!

– Какой же вы всё-таки нахал и невежа, Абрамыч, – обиделся Чубчик. – Нехороший вы человек, злой. Фрикаделька, вот вы кто! Ведь любой человек, каким бы маленьким он не был, хочет быть услышанным. А впрочем, у вас вообще отсутствует всяческое понятие философического мышления.

– Зато у тебя оно присутствует. Эх и надоел же ты мне своим мышлением. Человеку нормально отдохнуть не даёшь. Безобразие! Спи!

Чубчик демонстративно отвернулся и умолк.

Разбудил их мелкий моросящий дождик. Небо успело затянуться тучами. Со стороны речки дул прохладный ветерок. Манюня тут же кинулся к пруду спасать свой будущий шедевр, а Иван Абрамыч направился к избе. Навстречу ему попалась Фёкла Авдотьевна. Она направлялась в баню, неся с собой полный набор банных принадлежностей. Пожелав ей лёгкого пара, он проскользнул на сеновал и опрокинулся на лежанку. В скором времени примчался и Чубчик со своими художествами и присоединился к товарищу.

Совсем нежданно-негаданно из деревни прибыл собственной персоной дед Пескарь. Явился он с полотняной сумкой через плечо, с берёзовым веником под мышкой и металлической шайкой в руке.

– А я компанию желаю вам составить, ежели не прогоните, – заявил дед. – Одному как-то несподручно в баньке мыться. Нет того настрою. Куда веселее втроём-то.

– А Домна, жена ваша? – спросил Бабэльмандебский.

– Да то не жона, а сестрица мне будет. Моя благоверная давно уже плутает в потёмках на том свете. Всё меня ищет. Как будто ничего этого и не было. Даже дитёв не оставила. – На глаза деда Пескаря навернулись слёзы.

– Ну и правильно сделали, что пришли! – поспешил заверить старика Чубчик. – А то мне с Иван Абрамычем одна тоска. Неинтересная личность, зануда и прыщ на одном месте. А с вами – ради бога. Могу заверить, с нами не соскучитесь. А как искупаемся в баньке-то, пиво с раками будем кушать.

– Это мы пожалста. К вашим и нашим услугам, и с большим удовольствием, – удовлетворённо закивал головой дед Пескарь. – Это мы можем.

Пока суды да пересуды, явилась с помывки и хозяйка.

– С лёгким паром, Фёклушка, с хфизическим и духовным облегчением тебя! – поприветствовал старик. – Ну как там на поприще борьбы с вредными насекомыми? Некому было, небось, спинку-то потереть, бедной? Кабы не опоздал, так подсобил бы.

– Самое вредное насекомое, так это ты! – взбеленилась бабка Фёкла. – Вошь окопная! Ты чего припёрся, тетерев старый?

– На помывку, Авдотьевна. На помывку.

– А тебя кто звал?

– Долг и совесть меня призвали. Солидарность и общая взаимовыручка.

– Знаешь что, Макарыч? Шёл бы ты знаешь куды? – хозяйка в сердцах сплюнула.

– Куды?

– В Пицунду!

– Пицунда! А это где?

– Где, где! В Кулунде.

– Далече, видать, ехать-то. Да и дорого, пожалуй! – покачал головой дед Пескарь.

– Некогда мне тут с тобой геограхвиями да бухгалтериями всякими заниматься. Делай что хочешь, только не оскверняй меня своим прикосновением и всякой чушью несусветной.

– А я до тебя и не дотрагивался.

– Дотронулся, мысленно, кобель ты этакой похотливый!

– Извечная борьба двух противоположностей! – констатировал Иван Абрамыч.

– Можете идти купаться, – сказала хозяйка. – Я вам там свеженькой водички припасла. А щёлок в бочке, что в углу рядом с дверью.

Прихватив с собой всё необходимое, поспешили на процедуру омовения. Помещение предбанника – просторное, чисто прибранное, с небольшим оконцем с видом на берёзовую рощицу. Пахло смолой и банным листом, и ещё чем-то таким, что свойственно только деревенским баням. Разнагишались, проникли в парилку. Воздух здесь был прозрачен, сух и горяч.

– Воздух, что слеза! – прокомментировал дед, когда умостились на лавках. Немощная фигура его вызывала неподдельное сожаление. Всё его существо было изрешечено всевозможными болезнями. – Для начала требовается посидеть и помлеть, чтобы, значит, вся нечисть из тебя долой. Эх-хе-хе! Где, как не здесь человеку ослобониться от бремени забот мирских.

Воздух был до такой степени сух и горяч, что дыхание становилось просто невыносимым. Жар разливался где-то внутри, обволакивая все внутренности и пронизывая всё тело. А что было говорить о лежанке, где было горячее вдвойне.

– Не баня, а прям какой-то крематорий, – не выдержал Манюня. Он набрал полную шайку холодной воды и стал ополаскиваться.

– Это ты зря, внучек, – сказал дед. – Этим ты только загоняешь внутрь себя всякие болезни.

– Сил моих нет, дедушка, терпеть подобное издевательство над собственным организмом. Ведь не выдержу, помру в расцвете сил своих.

– А ты не помирай, внучек, терпи. Вся наша жизнь – длинная, мучительная дорога на кладбище.

– Что так мрачно, дедуля? – спросил Иван Абрамыч.

– Ничего мрачного. Закон бытия. Рано или поздно, все там будем. А пока радоваться надо, что свет божий зрим и в баньке вот имеем возможность от дел пагубных и грехов очиститься. Жарку бы надобно поддать, – посоветовал старик. – А ну-ка, Абрамыч, плесни водички на каменья. Да смотри, не переусердствуй.

– Я не выдержу такого хамства, – запротестовал Манюня.

– Ничего с тобой не случится. Выдержишь! – возразил Бабэльмандебский, обдавая водой горячую каменную кладку. – Да и вообще, мы ведь ещё и не начинали мыться и париться по-настоящему.

– В таком случае я выметаюсь.

– А ты лучше сойди с лавки-то, да сядь, или ляг на пол, – посоветовал дед Пескарь. – Сразу легче станет. Это всё с непривычки, от изнеженности городской. Ну, ничего. Это скоро пройдёт. А таперича давайте веничками похлобыстаемся. Пройдёмся по кочкам да выбоинам.

Налили каждый в свою шайку горячей воды, хорошенько пополоскали в них веники и началось самоистязание с шумом, криком, кряхтеньем, сопеньем.

– Ах! Как за душу-то ймёт, мать честная, – рыдал Бабэльмандебский.

– И не говори, Абрамыч, – вторил ему дед Пескарь. – Дыхание спёрло и кобчик аж к горлу хребет подпирает. У-ух, мама родная! Хорошо-о! Я сейчас на полати залезу. А ты уж будь так добр, мил человек, веничком меня, да этак с чувством, с расстановкой.

Бабэльмандебский от души старался ублажить деда Пескаря, энергично работая веником.

– По спинозе, по спинозе! – кряхтел, пыхтел и командовал старик. – Таперича ниже, по мягким местам. Так её в бороду и в Кузькину мать. По икрам, по пяткам. Ух-х! Как на свет народился. Банька, она брат, расслабляет, и в то же самое время как-то мобилизует. Хорошо-о-о!

Пришла очередь Ивана Абрамыча лезть на полку. К этому времени Манюня успел несколько прийти в себя, освоиться и акклиматизироваться. Поэтому предложил свои услуги по части истязания своего товарища.

– Так! Ложись на живот, Абрамыч, – скомандовал Чубчик.

– Скажешь тоже. И без тебя знаю, – заперечил тот. – Не на спину же!

– Давай, давай, ложись. Без лишних разговоров. Так. Улеглись? Отлично. Теперь, Макар Макарыч, держите его за ноги, а ты, Абрамыч, приготовься и соберись в кулак. Сейчас буду тебя иметь!

Вопреки своей тучной комплекции и кажущейся неповоротливости, Бабэльмандебский вмиг очутился в сидячем положении со свешенными вниз ногами.

– Что это ты задумал? – испуганно вымолвил он, выпучив глаза. – На что это ты намекаешь?

– Никак что плохое подумали! – засмеялся Чубчик. – Я имел в виду, что буду вас иметь веничком по всем имеющимся у вас выступам, впадинам и округлостям. А вы о чём подумали? А-а, понял! Ну что же мне сказать вам по этому поводу? Каждый думает и предполагает в меру своей испорченности. Успокойтесь, друг мой, и смело ложитесь. Ничего не бойтесь.

Колошматил веником своего друга Манюня от души, прохаживаясь по его телесам сверху донизу, вдоль и поперёк. Тот только ойкал и стонал. Упор делался в основном на мягкие места.

– Абрамыч! Подраскинь малость свои ноги. Я тебя по междуножью веничком пошмякаю, взапрелости твои подраспарю, – и Манюня, действительно, изловчившись, прошёлся веником по заветному месту Бабэльмандебского.

– О-о, майн гот! – вознёсся к небу вопиющий глас пострадавшего. – О сокраменто лючия! Что же ты свинья этакая делаешь? Без потомства хочешь меня оставить?

– А у вас уже и так есть Робинзон с Пятницей, – напомнил Чубчик.

– Моли Бога, что баня – это самое демократическое заведение на всём земном шаре. А впрочем, известно ли вам, друзья мои, за что я люблю баньку?

– А ну, поведай нам, просвети нас тёмных, забитых, никчёмных, – отозвался дед Пескарь.

– А за то я её люблю и обожаю, родимую, что в баньке я могу и генералу морду набить, и министру кукиш показать или завидного ляписа отвесить, а потом и коленкой под зад дорогу к двери указать. А всё почему? Да потому, что в бане все равны, как перед Богом, будь то король или нищий. На лбу ни у кого не написано, что он генерал или министр. А вот что насчёт одеяния Адама, то различий нет никаких.

– Цельная хфилософия! – одобрительно заметил дед Пескарь. – Это правильно ты подметил, Абрамыч. Мне бы сейчас сюды какого-нибудь плохонького, задрипанного генерала…

– …или генералиссимуса, – сыронизировал Манюня.

– Или генералиссимуса, – согласился дед. – Вот бы душу отвёл!..

Через полчаса все трое сидели в предбаннике, укутанные в белые одеяния на манер римских патрициев. Из деревянной тары из-под пива быстро соорудили импровизированный стол, установив на него ведро с варёными раками и окружив себя батареей бутылок.

– Ну что, друзья, не пора ли нам ударить, так скть, по пиву с раками? – вслух задался вопросом Иван Абрамыч.

– Пора батюшка, пора! – быстренько отозвался дед Пескарь, плотоядно облизываясь и потирая руки.

– Манюня! – только и успел произнести Иван Абрамыч.

– Оба-на! – молвил тот, сгибая ногу в коленке и ударяя себя по щиколотке.

– Ты что?

– Таракан прополз, подлец!

– А-а! Ну, вечная ему память!

– А какой упи-итанный стервец, а? – прокомментировал дед Пескарь, разглядывая бедное существо, зажатое в пальцах Манюни. – Сразу видно: наш таракан, отечественный.

– А мне только остаётся выразить горькое сожаление по поводу только что случившегося, – с трагическими нотками в голосе изрёк Иван Абрамыч. – Природа создала человека, чтобы он познал её, природу то есть. А человек, познавая природу, начинает её калечить, губить и уничтожать. – Он глазами указал на таракана. – Стыдитесь, товарищи, стыдитесь!

– Нам стыдно! – тут же поспешил засвидетельствовать Манюня. – Мы склоняем свои головы…

– Перестань юродствовать, – не дал договорить тому Бабэльмандебский.

– Газетку бы надо постелить, чтобы не разводить мусора, – посоветовал дед Пескарь и полез в свою сумку, откуда извлёк какой-то многократно сложенный лист бумаги. – Афишу вот тут мне подсунули какие-то приезжие. Попросили, чтобы наклеил на рекламном щите, что рядом с клубом.

– А ну, а ну! – заинтересованно вымолвил Иван Абрамыч и протянул руку. – Разрешите, Макар Макарыч, полюбопытствовать, что это там такое особое народу предлагается.

Афиша оказалась внушительных размеров холстом типографской бумаги метра два в высоту и где-то метр в ширину. Была она густо испещрена информацией о предстоящих просветительских акциях в части познания бытия, организации здорового быта, образа жизни и бесплатного предоставления полезных советов. В общем, текст рекламной афиши был следующего содержания и гласил:

ВНИМАНИЕ ВСЕМ ЖИТЕЛЯМ ДЕРЕВНИ «ЗЕЛЁНКИНО»

Начиная с 29 июля сего года в помещении клуба будет прочитан ряд научных лекций под девизом «Весь мир на ладони!». Перечень и наименование лекций:

1. Кое-что о голодании как об оздоровительном процессе:

а) его положительные и отрицательные стороны

б) что с того будем иметь и надо ли нам всё это вообще?

Лектор: специалист по боковым упражнениям

Витольд Тюбик-Храповицкий

2. О пользе туалетной бумаги:

а) ознакомление с «Инструкцией» и «Правилами пользования»;

б) практическое применение и его прикладное значение;

в) очерёдность и последовательность действий при правильной постановку вопроса: «Зачем? Как? Где? Когда?»

г) о возможности применения туалетной бумаги в качестве: носового платка, столовой салфетки, обёрточной бумаги, бумаги для самокрутки типа «козья ножка», и так далее.

Лектор: кандидат альтернативных наук

Аввакум Прохиндей-Спиритуальный

3. Кое-что из практики взаимоотношений некоторых особей живой природы. Частные случаи:

а) Аудипрослушивание звуков поцелуев (на звуковом уровне в 100 децибел):

– жениха и невесты;

– мужа и жены;

– любовников;

– тёщи с зятем;

– кобылы с хряком;

– медведя со слоном;

– зайца с ёжиком;

– кобры с пантерой;

– жирафы с макакой,

и так далее.

б) Визуальный просмотр некоторых фрагментов кинокадров, зафиксировавших существующие в природе дружеские (и не дружеские) объятия следующих типов:

– фронтальные;

– боковые;

– сзади, с захватом сверху;

– спереди, с захватом снизу;

– типа «двойной захват»;

– с одинарным упором коленкой в нижние части туловища,

и так далее;

в) Наглядная демонстрация одного из наилучших человеческих качеств, удостоверяющих, что улыбка бывает:

– приклеенная;

– натянутая;

– для телефона;

– ехидная;

– ироническая;

– саркастическая;

– кривая;

– плотоядная;

– убийственная,

и прочие.

Лектор: гостья из парижского «Салун де Варьете» по обмену опытом

Сусанна Карамболь де Папьемаше

4. Избавление от алкоголизма и курения, основанное на:

а) методике Алана Чумака по принципу «Расслабьтесь и не дышите! Мне хорошо, я спокоен!»

б) на применении гипноза. Алкоголикам и заядлым курильщикам рекомендуется (категорически) принести с собой по бутылке водки и пачке сигарет, которые будут тут же прилюдно уничтожены с соответствующим ритуалом, при этом, пагубные привычки куда только денутся;

в) на применении антиникотиноалкогольного пластыря (на время хотения рекомендуется заклеивать рот).

Лектор: факир на час

Марчелло Бутакхи Шалдырбек.

5. «Так уж всё плохо в нашем доме, как нам кажется?» и «Так ли уж необходима переквалификация врачей-стоматологов на врачей-гинекологов? Возможные последствия».

Лектор: кандидат в кандидаты в депутаты городской думы

Феофан Жук-Майский.

6. Что такое «лысый человек» и его место в нашем обществе.

Лектор: активистка-семинаристка

Марфа Непорочная.

7. Клич-призыв:

а) «Свой земельный пай в аренду сдай!»

Клич бросит любитель острых ощущений

Миша Чепурной

б) «Каждой семье по капкану и калошам!»

Призовёт сотрудник «Министерства не знаю чего»

Теодор Подкозлов.

8. Прощальный вечер

а) Исполнение классических музыкальных произведений, каковыми являются: «Турецкий марш», «Прощание славянки» и «Мы не сеем, мы не пашем» при участии инструментального камерного дуэта.

Промузыцируют:

Тихон Бабушкин – цимбалы;

Пелагея Дедушкина – арфа.

б) Танцы до упаду + буфет.

Ответственный за проведение лекций:

доктор научной схоластики и казуистики

Пафнутий Змееедов.

Ответственные за проведение увеселительных мероприятий:

массовики и незатейливые затейники

Пингпонгов и Кингконгов

Кассир:

дипломированный сотрудник института мудрологии, главный мудролог страны

Ксаверий Ладушкин.

Вход платный. Цена билета: кто сколько может (или – от каждого по способностям по нашим потребностям).

– Неплохо, неплохо! – заключил Бабэльмандебский, откладывая афишу в сторону. – Правда не тот контингент, но всё же. При желании и первой возможности придётся посетить какую-нибудь из лекций. Послушать и посмотреть на эту банду специалистов.

– Эх, жизнь моя бесцветная, что бумага туалетная, – пробубнил себе под нос Манюня, поглощая раков и запивая их пивом. – Всё, катапультируюсь! Компронэ, дедуля?

– Ась?

– Компронэ, спрашиваю?

– А-а… Компанейски вы робятки, ох и компанейски!