Текст книги "Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов"

7. Друзья на деревенской свадьбе. Вещие предсказания старца Ираклия. Посещение лекций в деревенском клубе

Наша глупость продлевает нам жизнь.

(Имярек)

Весь следующий день удили рыбу на пруду и собирали грибы в сосновом бору. Рыбный и грибной уловы оказались значительными по сути, форме и содержанию. Манюня даже успел произвести несколько мазков на художественном полотне, расширив тем самым диапазон её цветовой гаммы.

И так изо дня в день. С их помощью была завершена жатва зерновых: они на рыдване возили на ток пшеницу прямо из-под комбайна. Помогали труженикам села косить траву, на целый год напилили и накололи дров Фёкле Авдотьевне. Бродили по долам и весям, по лесным закоулкам и прогалинам, Радовались жизни. Чубчик фотографировал наиболее живописные места для написания своих будущих шедевров.

Бабэльмандебский ловил бабочек, коллекционировал жуков и составлял гербарии.

Друзья успели перезнакомиться почти со всем местным населением, особенно с молодёжью. Не раз были приглашены на свадьбы, почти каждая из которых заканчивалась дракой в большинстве своём по вине шаферов со стороны как жениха, так и невесты. Разнимая дерущихся, не раз были биваемы. Так было и в конце августа на свадьбе Митрофана Рогульки и доярки Агрипины Слезоточивой. Никто из шаферов, с обеих сторон, не желал уступать лидерства касательно сценария торжества.

Шафер со стороны невесты – деревенский пастух Касьян Шалопаев – сделал подножку шаферу со стороны жениха – директору клуба Гордею Шептун-Ветрогонову.

– Я вас па-пра-си-ил бы! – возмутился Гордей. – Позво-ольте!

– Не позволю! – заперечил Касьян.

– В таком случае плевать я на тебя хотел с высоты пожарной лестницы, – сбросил с себя маску вежливости носитель культурных ценностей.

Слово за слово, и пошло, и поехало.

– Держите меня! – рвался в бой пастух Касьян. Его подбитый глаз был завязан косой повязкой бантом на глазу. Он гневно потрясал всем, чем мог. – Если вы меня только не остановите, то я не знаю что с ним сделаю.

Бракующиеся миловались, а мужики, под звуки модной песенки «Яйца на песке», метелили друг друга и обезличивали. Какая же свадьба на Руси без мордобоя?..

Но особенно запомнился отдыхающим один, на первый взгляд вроде бы и незначительный, эпизод из деревенской эпопеи. Правда, он потом, со временем, как бы сам собой, затерялся в лабиринте подсознания. А дело обстояло следующим образом

Как-то раз друзья возвращались с прогулки по просёлочной дороге, пролегавшей через лес. Был глубокий вечер. Звёзды на небе хороводили и играли в жмурки.

В воздухе висела какая-то напряжённая тишина, нарушаемая лишь звуками леса. Над головами пролетела звезда и упала где-то впереди. Почти при самом выходе из леса они увидели странного человека в белых одеяниях. Он сидел в травяном бурьяне при дороге, с посохом и котомкой в руках. Им оказался молодой мужчина, назвавшийся старцем Ираклием. Он осведомился какой пастой его новые знакомые чистят свои зубы, слушаются ли они старших, довольны ли своей жизнью, и вообще, что бы они хотели для себя в первую очередь.

– Побольше бы средств к существованию, – не растерялся Манюня, прошуршав пальцами.

– Хорошо! – вымолвил молодой старец Ираклий. Дабы придать словам своим некое правдоподобие он троекратно стукнул о землю концом своего посоха. – Вы не будете испытывать в них недостатка. Но за всё в жизни – так уж устроен свет, – надо расплачиваться: где деньгами, где здоровьем, где репутацией, а может и ещё чем-то большим. В скором времени вас ждут необычные дела. Вы стоите на пороге больших испытаний. Вы будете и любимы и гонимы, и на коне и под конём, пройдёте испытания искушениями различного рода, но лица своего не потеряете. Не стремитесь взять от жизни больше вам положенного. Берите от неё ровно столько сколько это необходимо. Остальное отдайте людям. А теперь ступайте себе с Богом!

По какой-то непонятной причине ноги сами понесли отдыхающих, против их воли, по направлению к хутору Фёклы Авдотьевны Загогульки. Они шли не оглядываясь до тех пор, пока окрестность не озарилась мягким светом мерцающей вспышки. Когда Бабэльмандебский и Чубчик, не сговариваясь, разом обернулись назад, то ничего не увидели. Старец Ираклий исчез, и лишь след далёкой звезды пробороздил полуночное небо.

– Что бы это могло быть? – Манюня с недоумением посмотрел на Ивана Абрамыча.

– Почём мне знать? – отозвался тот.

– И вы верите в то, что сказал нам этот молодой старец Ираклий?

– Я верю только в себя и в деда Мороза!..

На том вроде бы всё и закончилось. Даже стало помалу забываться из-за своей необычности, предполагавшей, что произошедшее в лесу было не реальной действительностью, а каким-то наваждением, вызванным расстройством психики или же ещё какими-то внутренними факторами от переизбытка кислорода.

В промежутках между активным и пассивным отдыхом не раз посещали и лекции в клубе. Правда, всё как-то урывками за нехваткой времени или простой человеческой лени. Поспевали, как правило, к середине или к концу лекций: всё что-то мешало полноценному прослушиванию умных речей.

На лекцию о пользе голодания друзья попали в момент её обсуждения.

– Вот вы нам тут всё мозги пудрите насчёт пользы голодания, – прозвучал с места голос пенсионера Варфоломея Простоватого – А вы видели хотя бы один раз себя в зеркале?

– Это он от голода распух, – прокомментировал с одиннадцатого ряда начинающий свинарь Гурий Шуриков. – Смотри какую харю наел полноценную, ни в одну дверь не просунет.

– Господа, господа! – старался унять разбушевавшуюся публику лектор Витольд Тюбик-Храповицкий.

– Какие мы тебе господа, хрен ты моржовый?! – донеслось с седьмого ряда. – Мы – сельхозпролетарьят, вот кто мы, а ты – дармоед.

– Успокойтесь, товарищи! Только без оскорблений, не то я встану и уйду, – пригрозил ораторствующий. Я вам сейчас всё объясню. Вот вы упрекаете меня в чрезмерной полноте, хотя я и проповедую теорию голодания. Да, это факт, с которым нельзя не считаться. Но поймите же и меня правильно. Чтобы убедить, ну, например, скажем – вас, в пользе голодания, сколько для этого необходимо истратить нервов и энергии. А когда я нервный, то испытываю сильные приступы голода. Вот и сейчас, пожрать бы чего. Поэтому-то как раз я и имею комплекцию, не соответствующую и в корне противоречащую моим теоретическим предпосылкам. И всё это для вашей же пользы, госп… товарищи колхозники, для вашего же блага…

В другой раз были заслушаны лекции об избавлении от алкогольной и никотиновой зависимости, а так же о том, что такое лысый человек.

В первом случае лектор, факир на час, Марчелло Бутакхи Шалдырбек лукаво мудрствовал, в полной тишине заламывая руки и манипулируя ими на манер всеизвестного и всеми уважаемого чародея и целителя Алана Чумака. На первых трёх рядах разместились алкоголики и заядлые курильщики, жаждавшие – по настоятельным требованиям родных и знакомых – избавления от пагубных привычек. При этом, каждый из них, по очереди, выходил на сцену и отдавал факиру на час бутылку водки или пачку сигарет, принесённые с собой. Последние тут же уничтожались за небольшой ширмой, скрытно, но у всех на виду.

Подвергаемые гипнозу раскачивались в такт движениям рук лектора. По своему накалу тишина была матёрой, беспросветной, пронзительной. Лишь изредка неслись приглушённые вздохи, нелепые всхлипывания испытуемых и их неожиданные вскрикивания ни к селу, ни к городу. Дело дошло до того, что механизатор Дорофей Лоботрясов, облачённый в жёлтую косоворотку и зелёные в клеточку штаны, тяжёлой, нервной походкой, со слезами умиления на глазах, проследовал в туалетную комнату. Там он долго и молча мочился под рукомойником, громко фыркая и сморкаясь.

Манюня как-то сразу заподозрил в действиях факира на час что-то неладное. Незаметно проникнув за кулисы сцены, он имел возможность утвердиться в своих подозрениях. Бутылки бились, но не с водкой, а с обычной водопроводной водой. Пачки сигарет рвались, но пустые. Готовая же продукция, незаметно для глаз публики, складывалась ассистентами факира в картонные коробки, тщательно упаковывалась и тайком, через «чёрный ход», транспортировалась в багажник легковушки.

Возникла срочная необходимость освобождения колёс машины от ниппельных систем, что и было произведено Бабэльмандебским и Чубчиком за кратчайший промежуток времени, в отсутствии водителя и его пассажиров.

После лекции, попросив гостей не поднимать лишнего шума, в мягких тонах и интонациях – тет-а-тет с Марчелло, – Иван Абрамыч попытался объяснить тому сложившуюся на текущий момент щикотливую ситуацию. В результате состоявшихся переговоров был найден компромисс: всё добытое незаконным путём, плюс денежная выручка в пятьсот рублей, было подвержено конфискации, возвращено в целой сохранности и передано непосредственно в руки Бабэльмандебского и Чубчика. Изъятые детали машины в свою очередь были возвращены их владельцам, колёса накачаны, и, в скором времени, факир на час вместе с двумя своими ассистентами, без прощальных речей, объятий и слёз, незаметно, тихо, молча отбыли в неизвестном направлении.

– Привет Емеле! – крикнул Манюня вдогонку удалявшейся машине и помахал рукой.

– «Similia similibus curantur» – подобное подобным лечится, как говаривали древние не помню кто, – добавил Иван Абрамыч, присоединяясь к Манюне в прощальном приветствии.

На следующий день два ящика водки, ящик сигарет и пятьсот рублей были переданы Бабэльмандебским, от своего имени и имени Чубчика, в качестве свадебного подарка, будущим молодожёнам – первому гармонисту на деревне Захару Мурлыкину и передовой комбайнёрке Зосе Мухоморовой…

– Что такое лысый человек, товарищи? – задавалась вопросом в публику очередной лектор активистка-семинаристка Марфа Злыднева-Непорочная. – Это тоже человек, но человек будущего. Поверьте мне на слово: скоро ему будут завидовать все волосатики. Итак, лысый человек! Кто он? Он, товарищи, обладатель и носитель лысины. Хорошо! А что такое лысина, спросите вы меня. Я вам отвечу: лысина – экологически чистое образование, лишённое всяческой растительности, которое не берёт ни одна вошь, ни одна гнида. Это ценное общенациональное достояние как её обладателя, так и всего мирового сообщества, приобретённое в результате активной мыслительной деятельности и кропотливого, упорного физического труда во благо общественных и государственных интересов, на благо все цивилизации. Это благоприобретение, которое необходимо холить и лелеять, должно быть: пещёным и обласканным семьёй, роднёй, близкими и друзьями; защищено от механических повреждений шиньоном или париком, от солнечной радиации, от дождя, от снега, от града, разумеется, и от прочих нежелательных внешних воздействий.

– А если мне в корне претит само понятие – лысина? – до неприличия культурно выразился с девятнадцатого ряда местный ловелас и дон Жуан, обладатель великолепной лысины, Фома Префирансов.

– Ну что мне посоветовать вам по этому поводу, любезный? – ответила Марфа. – По бабам надо меньше шляться, это раз. Во-вторых, необходимо активно использовать новейшую разработку нашей отечественной фармации – препарат «Волосинол», по выращиванию волосяного покрова на голове и других частях тела. – Марфа словно кудесник извлекла откуда-то снизу небольших размеров тюбик. – Вот он. Сто рублей, но о-очень эффективный, рекомендую. Способ применения весьма прост. Берёте тюбик и выдавливаете его содержимое на центр оголённой поверхности черепа, а попросту говоря, на самую макушку, с образованием конуса высотой где-то в пять сантиметров, и не трогаете его в течение трёх дней. На четвёртые сутки необходимо произвести интенсивное втирание в голову, вплоть до её полного посинения…

– И что? Все три дня ходить с этой кучей на голове? – озаботился кто-то с тринадцатого ряда. – А как же спать, на работу ходить, на людях появляться?

– Это уже ваши проблемы, – сказала, как отрезала, Марфа Злыднева-Непорочная.

– Это не лекция «Весь мир на ладони», а вечер сатиры и юмора под названием «Нарочно не придумаешь», – заметил какой-то остряк, расположившийся в проходе между рядами…

8. Иван Абрамыч и Манюня становятся обладателями несметных сокровищ. Изгнание лектора Миши Чепурного. Прощание с деревенской жизнью

Счастье заключается в самом процессе погони за счастьем.

(Имярек)

В скором времени деревню Зелёнкино и ряд деревень, расположенных в округе, всколыхнуло и взволновало необычное событие. Его прямыми и непосредственными участниками и, даже скорее всего, виновниками, оказались Иван Абрамыч Бабэльмандебский и Мануил Сафроныч Чубчик. А дело обстояло следующим образом.

В один прекрасный день – где-то на переломе лета и осени, – Манюня Чубчик, пребывая на пруду, старательно воспроизводил последние штрихи на своём художественном полотне. Иван Абрамыч расположился на каменном остове бывшей беседки, посреди пруда, и в две удочки удил рыбу. Клёв был что надо. Шла в основном щука. Лов осуществлялся на малька и дождевого червя. Рядом стояло маленькое ведро с мальками. Возле него покоились две большие коробки из-под монпансье. В одной из них были запасные крючки, грузила, поплавки, блёсна и прочая рыболовная снасть. В другой – земля с дождевыми червями. Улов находился в металлической сетке, опущенной на верёвке в воду.

День выдался жарким и солнечным. В воздухе висела полуденная тишина, нарушаемая стрекотанием кузнечиков, разноголосым щебетанием птиц, да лёгким шелестом листвы. Иван Абрамыч сидел на краю площадки со свешенными вниз босыми ногами. Он пребывал в состоянии полудрёмы, когда зазвонил сигнальный колокольчик. Поплавок одной из удочек исчез, оставив расходящиеся круги на поверхности воды. Рыболов, выждав подходящий момент, произвёл подсечку. Удилище изогнулось, но присутствия рыбы на крючке Иван Абрамыч не почувствовал. Видимо рыба сорвалась с крючка, и он зацепился за что-то, или же леска запуталась в водорослях. Все попытки освободить крючок оказались тщетными. Пришлось самому лезть в воду.

Выяснилось, что крючок зацепился за корягу. Освободить его оказалось минутным делом. Выныривая из воды, Иван Абрамыч попытался машинально опереться рукой о стенку каменной кладки фундамента бывшей беседки. Однако рука его по локоть ушла куда-то вглубь фундамента, будто провалилась сквозь него. Ныряльщик тут же сообразил, что это какая-то ниша в стенке фундамента, расположенная ниже уровня воды на три четверти метра.

Рука Бабэльмандебского упёрлась во что-то холодное, металлическое. Но не хватило воздуха. Пришлось вынырнуть, набрать в лёгкие воздуха и снова погрузиться на требуемую глубину. Ощупав предмет с наружной стороны, наугад, Иван Абрамыч с полной уверенностью для себя констатировал, что в нише, судя по внешним обводам и подвижной рукоятке наверху, находится какой-то металлический ларец солидных габаритов. Сдвинуть находку с места не представлялось никакой возможности. На подмогу пришлось вызвать Манюню. Вдвоём, кое-как, пододвинули находку к краю ниши. Слишком тяжёлым оказался груз.

– Ничего не получится, – заключил Иван Абрамыч. – Если бы под ногами была опора, тогда другое дело. А здесь глубина метра два будет. Есть опасность упустить находку.

Друзья ещё какое-то время плавали, подныривали, стараясь оценить сложившуюся ситуацию. Наконец, трезвомыслящий Иван Абрамыч пришёл к какому-то выводу и выбрался из воды, водрузив своё тело на прежнее место.

– Жаль, что мы не мастера спорта, и даже не кандидаты, по метанию молота с наковальней, – посетовал Чубчик, – иначе бы был другой разговор.

– Давай-ка дружок, вылазь, малость помиркуем, – обратился Бабэльмандебский к распластавшемуся на спине Чубчику. – Время нас не подпирает. Никто нас не торопит и не понукает. Мы сами себе хозяева, и вольны распоряжаться своим временем… Командарм велел – и точка!..

– Правильно мыслите, приятель, – согласился Манюня. – Спешка здесь ни к чему. Слишком уж необычное дело. Да и кто его знает что там внутри этого сундука. Иначе и назвать его нельзя.

Подъём находки решили отложить до следующего дня, а сегодня продумать план действий и обзавестись для этой цели всем необходимым.

– Здесь больно уж припекает, – пожаловался Иван Абрамыч. – Идём, прогульнёмся по лесу. Подраскинем малость мозгами. Авось что-то и придумаем.

Свершившееся решили держать ото всех, до поры до времени, в глубокой тайне, пока не выяснятся все обстоятельства, касающиеся характера груза. Бродили по лесу вдали от дома, терялись в догадках, прикидывали, размышляли. Где-то впереди замаячили фигуры охотников. Громко топая ногами, они табуном промчались по прилеску и скрылись в неглубокой ложбинке.

Из переносного приёмника, свисавшего с плеча Чубчика, неслись приглушённые звуки арии Хозе из оперы Бизе «Кармен». Затем зазвучала симфония Брамса. Она почему-то усиливала подспудную озабоченность друзей сегодняшними событиями. И в то же самое время они были приятно возбуждены. Воображение рисовало им одну картину заманчивей и красочней другой.

– В общем так, – сказал Иван Абрамыч. – Наша первоочередная задача – извлечь находку на свет божий, раз. Выясняем характер её содержимого, два. Если это что-то такое, о чём и вслух говорить не рекомендуется, уточняем стоимость в денежном выражении. По частям переносим по месту нашего проживания. Далее действуем по обстоятельствам.

В результате тщательного и долгого разбирательства дела была выработана целая стратегия предстоящих действий.

До наступления сумерек успели обзавестись всем самым необходимым для осуществления операции по подъёму груза. Всё в основном было приобретено в сельпо.

Спать улеглись пораньше. Заснуть никак не удавалось. Слишком велико было возбуждение, продиктованное неизвестностью и игрой воображения. Однако, ближе к петухам, сон взял своё. Ивана Абрамыча сновидения не посещали, а вот Манюне приснилось, будто бы он получил документ, но почему-то на венгерском языке, удостоверявший его об освобождении от налогов татаро-монгольского ига.

Только утро занялось призрачным рассветом, приятели были уже на ногах.

– Что день грядущий нам готовит? – прозвучало из уст Иван Абрамыча. – Ну что, Манюня? Сматываем свои монатки, и – вперёд?

– Естестн-но, – отозвался Манюня, – и однозначно! Только вперёд!..

С помощью верёвки и системы рычагов таинственный груз был извлечён из ниши и успешно – но с большим трудом и усилиями, – водворён на каменную платформу беседки. На это ушло около двух часов.

Находкой оказался большой ларец, или же вернее – малогабаритный сундучок с витиеватыми расписными узорами на стенках и крышке.

– Чугунное литьё! – констатировал Манюня, постукивая костяшками пальцев по корпусу. – Умели же раньше делать!

На первых порах приятели, отрешённо, как во сне, как мать возле своего единственного капризного чада, бродили вокруг находки и любовались изяществом росписи и совершенством её конструкции. На передней стенке виднелись две замочные скважины, расположенные по её краям. Сам собой напрашивался вопрос: «Как открыть ларец»? Пробовали по всякому, но все усилия сводились на нет.

– Остаётся метод зубила и кувалды, – пришёл к окончательному выводу Манюня Чубчик. – Можно конечно, но не желательно. Чугун металл хрупкий: что-то отвалится, что-то отколется, и прощай историческая ценность.

– Вот какая мысль меня посетила, Мануил Сафроныч. Послушай, – после продолжительного раздумья вымолвил Иван Абрамыч Бабэльмандебский. – Я постарался представить себя в качестве хозяина ларца и поставить себя на его место. Спрятав его, я навряд ли оставил ключ при себе. Всякое может случиться. Можно ключ потерять. Могут украсть. Можно забыть, где его оставил, и много чего другое. Я бы мог оставить его у себя, но при условии наличия дубликата ключа. Куда бы в таком случае я его спрятал? Ответ однозначный: где-то поблизости от ларца, или же даже в самой нише, в самой её глубине.

– А нам не представляет большого труда проверить вашу гипотезу, – тут же отозвался Манюня и нырнул в воду. – Есть, Иван Абрамыч! Золотая у вас голова! – вынырнув через четверть минуты и еле переводя дыхание, дрожащим голосом констатировал Чубчик, удерживая над головой какой-то неопределённой формы предмет и радостно размахивая им в воздухе. – Есть, в самом углу! Хорошо, что у меня руки длинные.

Предметом этим оказался хорошо сохранившийся кожаный мешочек, который и был незамедлительно вскрыт. В нём, как и следовало ожидать, находился ключ, искусно выполненный в средневековом стиле.

– Ну, с Богом! – молвил Иван Абрамыч и перекрестился.

Он поочерёдно вставил ключ в одну замочную скважину, затем в другую. В каждой из них он прокручивался в два поворота, без каких-либо излишних усилий.

– Открываем? – спросил Бабэльмандебский ради приличия.

– Открываем! – ответил Чубчик приличием на приличие.

Но крышка почему-то открываться не хотела. Она сопротивлялась, не желая открывать тайну содержимого. Просунув в щель остриё тесака, попытались поддеть её. Она поддалась, и совместными усилиями была откинута вверх.

– Мать честная! – воскликнул от неожиданности Иван Абрамыч, вытаращив глаза и театрально прикрыв их ладонью. Манюня же не в силах был что-либо вымолвить от волнения.

В лучах полуденного солнца, отдавая мягкой металлической желтизной, разливался блеск презренного металла, представленного старинными монетами. Ларец был наполнен ими почти до самых краёв. В каждом углу лежало по одному небольшому кожаному мешочку.

– Не нужен мне берег турецкий, – выдавил из себя Иван Абрамыч.

– Чужая жена не нужна, – скорее механически, чем сознательно, добавил Манюня..

Дёрнув за тесёмочку, вскрыли один из мешочков. Иван Абрамович осторожно перевернул его и высыпал на ладонь часть содержимого. Ослепительно яркий свет отражённого света, исходившего от маленьких прозрачных камешков, переливами заиграл на лицах кладоискателей.

– Бриллианты! – тихо воскликнул, словно выдыхнул, Манюня.

– Сам вижу что брильянты! – в свою очередь выдавил из себя Бабэльмандебский, поводя в воздухе ладонью с камнями во все стороны и любуясь игрой световых переливов в лучах солнца.

Манюня взял с ладони Ивана Абрамыча один из камешков, поднял и посмотрел его на свет.

– Великолепная огранка, скажу я вам, – с видом знатока заявил он. – На три-четыре карата тянет.

В трёх остальных мешочках было обнаружено присутствие всё тех же бриллиантов.

Золотые монеты оказались чеканки времён правления Екатерины Второй, вернее – конца её правления, и были датированы 1790—1795 годами.

Огромное состояние, свалившееся неожиданным образом на головы друзей, первоначально их просто придавило к земле и сделало меньше ростом. Однако затем, слегка оправившись и придя в себя, они выпрямились и встали в полный рост. В чрезмерной гордости расправили плечи от сознания возросшей значимости своих персон в собственных глазах.

Содержимое ларца, равно как и он сам, по частям было оттранспортировано в рюкзаках по месту жительства, вновь приведено к первоначальному состоянию и упрятано в укромное место.

Утром следующего дня Иван Абрамыч Бабэльмандебский отбыл в город, прихватив с собой по одному бриллианту и одной монете. Явившись к одному своему хорошему, старому знакомому – Арону Израильевичу Грозхер-Шницельбергу, оценщику драгоценных сплавов, металлов и изделий одного из ювелирных магазинов, – он получил исчерпывающую информацию о стоимости, значимости и исторической ценности находки, не раскрывая сути дела.

А ещё на следующее утро Иван Абрамыч вновь объявился на хуторе. Весь день был посвящён оценочной инвентаризации находки. Получалась баснословная сумма, переваливавшая за несколько десятков миллионов долларов. От такого богатства захватывало дух и распирало от гордости за себя и от сознания того, что ты находишься в преддверии безбедной, беспечной, безмятежной и разгульной жизни.

– Ведь что самое странное, а может быть и главное, Абрамыч? – млея от счастья, произнёс Чубчик. – Я так никогда и не был на Гавайских островах. Это большой пробел в моей жизни.

– Не торопись делать поспешных выводов и жить призрачными иллюзиями, – предостерёг Иван Абрамыч. – Конечно, всё это чертовски заманчиво и весьма привлекательно, не спорю. Это большое искушение, и в то же время испытание на вшивость. Если посмотреть трезво – будем уж честными до конца, – то ведь нам с тобой это огромное состояние не принадлежит. Не следует, Сафроныч, тешиться радужными надеждами…

– Иван Абрамыч, вы меня просто шокируете, – не дал договорить Чубчик. – Это наше с вами достояние по праву. Делим его пополам и… до-свиданья города и хаты.

– Ты всё это сгоряча говоришь, поверь мне, – пытался настаивать на своём Бабэльмандебский. – Пошевели малость своими извилинами, подраскинь мозгами. Пройдёт какое-то время, и ты в корне изменишь свои взгляды. Положим, забрал ты свою половину. Что дальше? Реализовать находку законным путём, то есть перевести её в денежный эквивалент ты не сможешь. Закон не позволяет. На чёрном рынке с тебя три шкуры сдерут, да ещё и морду при случае набьют, а органы к тому же и криминал пришьют.

Оценочная стоимость находки где-то в пределах восьмидесяти миллионов дензнаков. Из них, по закону, наши двадцать пять процентов, то есть двадцать миллионов. Это, согласись, немало и к тому же – законно. Следовательно, и спать будешь спокойно. Если эту сумму разделить пополам, тут для тебя хватит и на Гавайи, и на художественную мастерскую, и много ещё на что. Так что подумай хорошенько, не спеши и не теряй голову.

Манюня думал и размышлял весь оставшийся день, всю ночь, весь следующий день, и в конце концов вынужден был согласиться с мнением более рассудительного компаньона.

– Как камень с плеч, – облегчённо вздохнул Манюня. – Не думал, старина, что такое весёленькое дельце может стать столь тяжкой обузой. Я до такой степени извёлся весь изнутри, что свистать всех наверх.

– Ну вот и молодцом! В таком случае вызываю огонь на себя. На себя же возлагаю – с твоего согласия, разумеется, – реализацию не до конца разработанного плана. Броня крепка и танки наши быстры… А теперь оставь меня одного. Я должен основательно подготовиться. Надо подобрать надёжных свидетелей, нотариуса, адвоката, госоценщика и прочих, им подобных. Продумать всё до мелочей, чтоб не объегорили. А ты, так как переволновался, бедолага, отдыхай, набирайся сил, доканчивай свои шедевры. Кажись, насколько мне помнится, завтра Миша Чепурной в клубе будет бросать клич «Свой земельный пай в аренду сдай!» Сходи, послушай, развейся. А я завтра поутру отбываю в город и вернусь дня через два-три. Надо уладить все формальности и обзавестись соответствующей документацией…

– Дорогие, многоуважаемые товарищи колхозники! – вечером следующего дня вещал лектор Миша Чепурной. – Я прибыл к вам из столицы нашей родины по поручению, – он возвёл глаза куда-то выше потолка, – высокопоставленных чиновников от сельского хозяйства с почётной миссией, чтобы рассказать и убедить вас в необходимости приватизации вами ваших же земель с правом пожизненного пользования, передачи в наследство, её продажи и на прочие привилегии.

Являясь владельцем пая в виде земельного надела, вы будете иметь право сдать его в аренду, ну, например, фермеру. Он и сеет, он и пашет, не валяет дурака, а вы каждый год пользуетесь плодами его деятельности, не прилагая особых усилий и получая дивиденды, выраженные в денежной форме, или же в натуральной.

Или же представьте себе, что вы сдали свою землю в аренду какому-нибудь буржую, американцу, например. Он строит на ваших землях гостиницу мирового значения, облагораживает местность для привлечения отечественного и иностранного туриста. Всё это эксплуатируется, а денежки плывут вам в карман. Прошёл срок аренды, с американцем простились при помощи ноги, и – сами себе хозя-яева. А если здание гостиницы покажется вам не нужным, можете разобрать его, а материал использовать для своих хозяйственных нужд с целью улучшения жилищных условий.

Времени для раздумий у вас ещё предостаточно. Я к вам приеду. Мы с вами соберёмся на одном гектаре, присядем, подумаем, встанем, распрямимся и скажем «Да!» земельному паю и его аренде.

– Многоуважаемый лектор Миша! – подал голос со своего места Манюня Чубчик. – А не были бы вы столь любезны сообщить своему начальству о том, что я имею два патента на усовершенствование телеги?

Серьёзным образом восприняв слова выступившего с места, лектор приготовился к продолжению ведения записи.

– Я вас внимательнейшим образом слушаю.

– Одно изобретение – это телега на воздушной подушке с ножным приводом, а второе – телега на гусеничном ходу с приводом от реактивного двигателя.

Миша Чепурной перестал вести запись, с кривой, подлой усмешкой посмотрел в сторону испрашивающего и как-то уж больно ехидно вымолвил:

– Тихим, вкрадчивым голосом я вас спрашиваю: «Что вы мне здесь сказки рассказываете и лапшу на уши вешаете?»

– Тихим, вкрадчивым голосом отвечаю, – изрёк Чубчик. – Я вам одному вешаю, а вы – целому рабочему коллективу. Стыдитесь, Миша!

Лектор с позором был изгнан из стен культурного заведения. На глаза публике он больше не показывался. Видимо, ему действительно стало очень стыдно…

В течение двух дней Манюня успел завершить все свои художества, а вскоре из города прибыл и Иван Абрамыч. Прибыл на автобусе, в сопровождении целой армии госслужащих, представителей прессы, радио и телевидения, и милицейской бронированной машины. Госоценщики в присутствии адвоката Белибердиева и нотариуса Пробкина, произвели опись находки, её оценку. Составили протокол, провели другие, предусмотренные законом мероприятия в присутствии представителей прессы и деревенских свидетелей Анфисы Зозули, Гапы Нечипай, Кирпантина Единорогова, Соломеи Вихлястой и Артемона Буратинова.

На прощание Чубчик одним кадром сфотографировал сразу всех жителей деревни, рационально расположив их на пригорке, в длину.

Информационная братва суетилась, как могла. Выпытывала у деревенских жителей подробности, которых те вообще не знали и даже не могли догадываться. Однако получали от них исчерпывающие ответы. Особенно от колхозного сторожа Фомы Чекушкина-Шкаликова, слегка туповатого, но, в общем-то, снисходительно-трогательного и доброжелательного малого.

Милицейский чин, в лице генерал-майора Тамерлана Турокбея, распорядился перенести ларец с драгоценностями в бронированный милицейский автомобиль, предложив в нём место и Бабэльмандебскому с Чубчиком.

– Послушай, Иван Абрамыч! – шепнул тому на ухо незнамо откуда взявшийся дед Пескарь. – Об одном жалею и всю оставшуюся жизнь буду жалеть. Не успел пригласить генерала в баньку помыться, – и он негромко хихикнул в кулак, вызвав аналогичную реакцию и у собеседника.