Текст книги "Встретимся завтра"

Владимир Мавродиев
Встретимся завтра

© ГБУК «Издатель», 2011

© Мавродиев В. Е., 2011

© Волгоградская областная организация общественной организации «Союз писателей России», 2011

* * *

Рассказы

Тегеран – Сталинград

…В начале декабря сорок третьего года, поздним утром, возвращавшаяся с Тегеранской конференции руководителей трёх союзных держав советская делегация во главе с маршалом Сталиным подъезжала по железной дороге к южной окраине Сталинграда.

Окна спецвагона были плотно занавешены, внутри просторного отсека-купе плавал, чуть вздрагивая, электрический свет. Но когда состав въехал в город, Сталин отдёрнул одну из штор, поискал взглядом выключатели, но опять не вспомнил, где они. Он прошёл в дальний угол салона, к письменному столу, и вызвал начальника своей охраны генерал-лейтенанта Власика. Тот появился в дверях как всегда почти бесшумно, сделав шаг, произнёс уже неуместное «Разрешите?». Сталин махнул рукой в сторону жёлтых плоских плафонов.

– Покажи мне, где они отключаются.

– Общий пульт в спецпомещении, а здесь выключатели в каждом отсеке, в одном и том же месте, товарищ Сталин, слева от двери. В спальном салоне у двери и над кроватью…

За много лет генерал привык к периодической забывчивости хозяина в отношении некоторых бытовых вещей и не удивлялся этому.

– Ладно, разберусь… Передай в штабной вагон, товарыщу Штеменко, что сразу после Сталинграда я жду очередные сведения о положении на фронтах… Особенно по трём украинским фронтам… И что там с Коростенью и 60-й армией… Чтобы всё было нанесыно на карты… Пока мы будем знакомиться с городом, пусть подключатся к ВЧ и возьмут последние сведения в генштабе…

Верховный с минуту молча глядел в сторону освобожденного от шторы окна.

– …И пусть не забывают о срочных просьбах командования фронтами и тоже доложат о них… В связи с остановкой поезда пусть Штеменко доложит не в четырнадцать, а в шестнадцать часов… Если не будет ничего чрезвычайного…

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

Приказывающего жеста удалиться не было, поэтому генерал продолжал навытяжку стоять перед Верховным.

Сталин сам выключил две лампы внутреннего освещения: так лучше было видно то, что двигалось, словно чёрно-белая кинолента, мимо поезда снаружи.

– Это какой завод? – присев у окна, спросил вождь у Власика и чуть приподнятой правой рукой указал в окно на огромное, с дюжиной труб, серо-тёмное здание и две высокие деревянные чаши-градирни, окутанные вялым паром… Искорёженный железный скелет третьей, ещё не восстановленной чаши ржаво-обожжённым клубком чернел рядом.

Генерал, напрягшись, замялся.

– Пригласи сюда товарыщей Ворошилова и Бэрию… Нет, Бэрию не надо пока.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

Буквально через минуту раздался стук и появился маршал Ворошилов, пришедший из соседнего вагона.

– Вы можете идти, – сказал Сталин генералу. На «ты» он обращался к Власику только наедине. После неизменного «Слушаюсь!» тот осторожно закрыл за собою дверь.

– Что, уже Сталинград? – поздоровавшись, спросил Сталин маршала. – Ты завтракал? Присаживайся. Нет, сюда вот, к окну.

– У меня завтрак в обед. Изжога что-то по утрам.

– А ты коньяк не пей. Вына хочешь, лёгкого?

– Нет, я…

– Боышься, что отравлю тебя? – улыбнулся Сталин. – Это не по моей части… Да тебя, конника, не так просто свалыть.

Ворошилов, присев, замолчал. Чуть кивая и вроде улыбаясь, немного кривил щеку… Самое важное в такой момент было понять настроение Сталина, он просто шутит или с намёками какими… Похоже, просто шутил.

– Да… Сталинград… – Ворошилов наклонил голову, глянул в окно, но через несколько секунд уже смотрел на Сталина. – …Сталинград… Да… Твой Красный Царицын… Десять дней назад, когда так же вот в Тегеран… в Баку то есть… ехали, то даже не остановились здесь. Не до того было…

– Остановылись, на полчаса… Но для подклучения к ВЧ, а не для прогулок. И нэ десять, а дэвять дней назад…

Ворошилов угодливо, даже по-дружески улыбнулся – мол, кто ж с тобой спорит, с твоей точностью…

– Я вот тут думал… – Сталин встал и подошёл к противоположному окну, немного приоткрыл тяжёлую штору. – …Нам мэч этот английский сейчас городу отдать или позже?.. – спросил он как бы у самого себя. И себе же ответил: – Ладно, потом, пусть отстроится Сталинград… Или в Москве вручим… После победы… Нет, лучше в первую годовщину победы под Сталинградом…

– Конечно, конечно… Вызовем делегацию сталинградскую, рабочих, героев…

– А какой завод мы проехали только что? – На этот раз вопрос адресовался точно Ворошилову.

– Завод?.. Не знаю… Сарепту недавно проезжали… Ты помнишь июль восемнадцатого? – ответил Ворошилов и тут же пожалел, что спросил Сталина о гражданской войне. Уже лет десять, как они подробно и, главное, достоверно старались не говорить о тех временах. Страна давно знала только одного главного героя обороны Царицына… И этот вопрос об июле восемнадцатого, когда в Царицыне был создан Военный совет Северо-Кавказского военного округа, наверняка напомнил Сталину об истинных именах и военных заслугах…

– Помню… Я всё помню… Что ты осунулся враз? Вы, вы героы были… А товарищу Сталину шесть губерний кормыть надо было и Москву заодно… Хлебом царыцынским… да рыбой… Накормыл… Старик не обижался вроде на такого руководителя южного продовольственного дела? Как ты думаешь? Не зря послал?..

– Ну что ты! Если бы не ты тогда…

– Признаёте, значит, заслуги товарыща Сталина в гражданской войне? – вождь чуть улыбнулся, давая знать, что шутит… – А… где Мынин теперь? Не слышно давно… Умэр, что ли?.. – он немного помолчал. – И эти… Лэвин… Лытвиненка… Снэсарев…

Ворошилову опять стало не по себе. Чёрт дернул эту Сарепту и восемнадцатый год. Как будто Сталин не знает, где бывший военрук Северо-Кавказского округа Снесарев… Эх, Андрей Евгеньич… Не было образованней его в Красной Армии тогда… Востоковед, географ военный… Больше десятка языков иностранныхзнал, а надо было ещё один назубок выучить – сталинский… Может, и уцелел бы… И про председателя штаба Обороны Царицына Минина всё он, Сталин, ведает… Ещё бы про командующего Южным фронтом, будущего маршала Егорова, спросил… Левина Рувима вспомнил, председателя губкома партии… В тридцать восьмом бы вспомнил… А то Ежов и его туда ж, замнаркома финансов… Впрочем, про судьбу Сергея Минина Ворошилов и сам толком ничего не знал. Весь этот разговор про Красный Царицын надо было срочно сворачивать, переходить на другое…

– Минин, по-моему, живой. На Украине, что ли… До войны то есть… Или в Ленинграде. От дел активных давно отошёл. По болезни… А… Слушай, я вспомнил, это мы не завод проехали. Мелькнул там завод какой-то, но с другой стороны. А это электростанция… Мне не так давно Калинин что-то о ней говорил. Летом какое-то награждение было…

В дверь постучали. Заглянул Власик.

– Разрешите, товарищ Сталин? Вы вчера приказали предоставить последние данные о восстановлении Сталинграда и тракторном заводе. – Помощник положил на стол несколько листов. – Разрешите также доложить, что предприятие, о котором вы только что спрашивали, является восстановленным Сталэнергокомбинатом, награждённым одиннадцатого июня текущего года переходящим Красным знаменем Государственного Комитета Обороны. Напротив него находится уже действующий завод номер девяносто один Наркомхимпрома.

Сталин кивнул и махнул было в сторону двери, чтобы Власик ушёл, но потом немо, глазами, приказал ему остаться. Бегло просмотрев принесённые бумаги, сказал, чтобы пригласили Берию.

– Я пойду, может? – встал Ворошилов. – Ну прямо шкребёт изжога… Если нужен буду, готов в любой момент…

– На вокзале тэперь… Часа на два остановимся…

Берия с утра уже был в вагоне Сталина, поэтому без особых приглашений сразу сел напротив хозяина, вынул из внутреннего кармана толстый темнокожий блокнот и авторучку, искоса глянув на лежащие на столе листки.

– Я при отъезде из Баку передавал тебе предложения по краткосрочному пребыванию в Сталинграде, ты смотрел?..

Сталин кивнул, хотя конкретно ничего не вспомнил, видимо, после доклада автоматически передал те бумаги Власику. Эта неделя далась ему слишком большим напряжением, труднейшими решениями, за которыми стояла судьба войны, страны и всей послевоенной Европы… Да и мира… Глядеть какие-то третьестепенные бумажки…

Берия сразу понял, что нужно повторить основные моменты.

– Я предложил не останавливаться на станции… – он глянул в блокнот, – Бекетовская, где временно расположены сталинградский обком и наше управление, а ехать…

Двигавшийся на небольшой скорости поезд вдруг затормозил, вагон чуть взвизгнул колёсами.

– Ну вот, – засмеялся Сталин, увидев, как побледнел Берия. Потом глянул в окно. – Понаставил молодцев своих в полушубках белых… не видно за ними ничего… Ага, Быкэтовская…

Через секунду поезд мягко двинулся дальше.

– Разреши, я узнаю в чём дело, почему остановка была.

– Да сиды…

Вождь СССР был в неплохом настроении. Военные решения и принятую первого декабря декларацию трёх держав по итогам конференции удалось отстоять по всем основным пунктам, практически такими, какими их подготовила советская сторона. Особенно по операции «Оверлорд», по назначению американцами конкретного командующего этой операцией. Все жилы вытянули союзнички, под любыми предлогами больше года затягивая открытие второго фронта… И вот появились ясность и твёрдые гарантии. Хотя… Сталин уже распорядился, чтобы главные итоговые документы Тегеранской конференции напечатали в «Известиях», но числа седьмого декабря, когда он будет в Москве.

– Сиды… А то быстро виноватых найдёшь… Кошка, наверно, чёрная перебегала дорожку… – В чуть рыжеватых, словно постоянно освещённых огнём костра, стариковских усах Сталина шевельнулась усмешка. – Счас её тэбе доставят… Или ты теперь белых предпочитаешь, как мне говорят? Что, черноглазая Нино надоела уже?..

Берия слишком громко засмеялся, всем видом стараясь показать, что это только шутка, хотя Сталина за много лет он изучил досконально и знал, что за этими абстрактными кошками стоит чья-то конкретная докладная. Но не от жены Нино, конечно…

– В нашей работе и псы надёжные нужны, и кошки хитрые тоже…

Сталин с трудом слушал наркома. Он так и не отдохнул за ночь.

– Пребывание в Сталинграде мы рекомендуем ограничить территорией вокзала, – продолжал Берия. – Выезд в рабочие районы, другие встречи нежелательны. Соответствующая информация наших товарищей о восстановлении города и промышленности, кроме той, что дают наркоматы, у тебя есть…

Сталин встал, минуты три он набивал трубку, но не раскурил её, а прислонил к ободку массивной каменной пепельницы, стоявшей на столе.

– И потом… – Берия налил в фужер минеральной воды, кашлянув, сделал глубокий глоток. – Мы же, повторяю, информировали тебя в соответствующих письменных предложениях, поданных для утверждения второго декабря и согласованных с Власиком… Если будут встречи с трудящимися Сталинграда, то об этом надо сообщать всей стране, всей армии через газеты и радио. То есть наше следование, маршрут рассекретятся сами собой… А добираться до Москвы ещё около двух суток… Не давать разрешение на опубликование и озвучивание информации тоже не имеет смысла. Если будут встречи, беседы с руководством города и области, то об этом могут узнать наши враги и без официального радио или газет.

Услышав последнюю фразу, Сталин поднял на Берию тяжелеющий взгляд.

– Какые они всезнайки, а? Только товарыщ Сталин побеседует о чём-то, и гаспадину Гытлеру даже радио нэ надо включать, голубки почтовые в клуве известия принесут!

Когда в Сталине, будто туча над скалой, поднималось недовольство, его грузинский акцент чувствовался сильнее.

Берия выдержал тяжёлый взгляд, причём в желтоватые глаза Сталина он, готовя встречный аргумент, старался глядеть не испуганно, даже с лукавинкой.

– Такие голубки в наши клетки обычно попадают… А вот из вражеских штабов и департаментов к нам не какие-то голубки, а настоящие соколы летают.

Сталин наконец добрался до трубки, не спеша раскурил её. Это, кроме всего прочего, было для Берии знаком изменения хода мыслей Сталина. Но на этот раз всепроницательный нарком ошибся…

– Из сталинградских партийных и советских работников, – продолжал Берия, – о проезде правительственной делегации извещён только первый секретарь обкома товарищ… – нарком внутренних дел, припоминая, сделал секундную паузу, – …товарищ Чуянов. В ноль часов сегодня поставлен в известность начальник управления Сталинградской железной дороги генерал-директор тяги Воевудский. Но конкретное указание прибыть на вокзал им не передано. Передать?

Сталин не ответил и снова тяжело поглядел на наркома.

– Я о другом… Я так понял, что в Сталинграде есть сейчас шпионы? С рациями даже? А вы их поймать не можете?

– Сосо… Наша обязанность учитывать при обеспечении твоей безопасности и безопасности всей делегации любые, даже маловероятные варианты. – Лоб Берии покрылся испариной. – По оперативным данным шпионов и диверсантов нет. По данным. Но на самом деле… Помнишь эту историю с радиоуправляемыми минами, которые тут понатыкали немцы, находясь в котле?

– Какие ещё мыны?

– Ну гамбургский центр, пленный инженер-конструктор… как его… как его… Ага – Низзин… Фирма «Сименс-Гальске». Чтоб ей, всю жизнь помнить буду, повозились мы с этим делом, когда с Пересыпкиным забивали сигналы гамбургской радиостанции…

Сталин что-то вспомнил… Да, была в марте неожиданная докладная заместителя наркома обороны, начальника инженерных войск генерал-майора Воробьева, ныне уже генерал-полковника…

– Мы в Сталинграде всё, о чём узнали, давно обезвредили. Но… обезвредили всё, о чём узнали, а не всё, что, возможно, есть… Тут имеется разница, правда?.. – Берия постепенно входил во всегда желанную роль, демонстрируя Сталину свою действительно уникальную память, попутно напоминая о недавно прошедших удачных операциях своего наркомата и, конечно, круглосуточной заботе о безопасности вождя страны.

– Да и без гамбургских или иных штучек здесь ещё достаточно добра всякого. И вообще тут не чистое поле и даже не лес… В разрушенный Сталинград после битвы прибыли десятки тысяч самых разных людей, в том числе на начальном этапе стихийно. Есть обиженные, лишенные здесь собственных домов, имущества, средств… Некоторые при определённых обстоятельствах могут и на контакт пойти с какими-нибудь диверсантами, сумевшими, возможно, проникнуть в город. Полной гарантии нет никогда… Поэтому пока…

– Опять дывырсанты проникшие… Ну ладно… А на Мамаев курган?

– Там наверняка ещё не все разминировано… Хоть и докладывают… Но дело не в возможных минах, коридоры обозначены. Местность на кургане слишком открытая… Ты знаешь… Я предлагаю вот что… – Берия чуть приглушил в голосе официальную интонацию. – Железная дорога проходит рядом с курганом, можно притормозить немного, остановиться даже, по пути следования, когда дальше поедем. Я распоряжусь, если будет твоё указание. Это не перестраховка. Особенно после таких огромных результатов в Тегеране… Ведь всё держится только на тебе, на твоих отношениях с Рузвельтом… Для нас… для страны… нет ничего дороже твоей жизни.

Усы Сталина опять шевельнулись усмешкой…

– Сначала для вас, а потом для страны?.. Ладно… Кто там у тебя на Сталинграде?

– Комиссар госбезопасности третьего ранга Воронин. С октября сорок первого член городского комитета обороны.

– Нэ из ежовских остатков?

– При предателе Ежове он и года не проработал. Выдвиженец горьковских рабочих. Учился на специализацию третьего отдела наркомата. Был до назначения в Сталинград у меня четыре месяца референтом…

Сталин не то чтобы кивнул в знак того, что удовлетворён ответом. Просто он встал, прошёл в другой отсек. Через минуту вернулся, держа в руках меховую рыжеватую шапку.

– Сколько в Сталинграде мороза?

– В десять ноль-ноль, на подъезде к городу, было четырнадцать градусов.

Верховный подошёл к письменному столу и вызвал Власика.

– У меня там шынель, а ещё есть что-нибудь?

– Так точно, товарищ Сталин, разрешите подготовить утеплённую верхнюю одежду?

Сталин кивнул, с удовлетворением отметив, что Власик учёл его прошлогоднее замечание и «шубой» тёмный армейский длиннополый тулуп больше не называл…

Через полчаса семивагонный литерный состав остановился на станции Сталинград-I. Верховный Главнокомандующий Красной Армии и Красного Флота ступил на землю города своего имени. Непривычно, как-то по-земному выглядевший в меховой гражданской шапке…

После доклада и приветствий немногочисленных и «однобоких» представителей города Сталин, Ворошилов, Берия с сыном Серго, генерал Власик в сопровождении нескольких человек из личной охраны вождя по тщательно очищенным от грязного снега дорожкам обошли разрушенный вокзал. Сталин шёл немного впереди, рядом, по правую руку, отставал от Верховного, буквально на шаг, комиссар Воронин. Остальным членам делегации и персоналу, дабы не привлекать излишнего внимания, порекомендовали не выходить из вагонов.

Над железнодорожными путями в равнодушной хмари висел перекидной мост, сбоку от когда-то белокаменного, а теперь обожжённого, сплошь изгрызенного бомбами и снарядами, вокзала высилась серая головастая водонапорная башня. И куда вокруг ни глянь – руины, руины, на которых полосками и пятнами лежал молодой снег, ещё больше оттеняя чёрный и грязно-коричневый цветá…

Несколько соседних путей были плотно заполнены вагонами с трофейной техникой, вооружением, металлоломом. Среди вагонов выделялись жирные цистерны и открытые платформы, загруженные негодными, без гусениц, танками, помятыми тягачами, сплющенными тракторами, автомобилями, мотоциклами, бронемашинами, орудиями… Вдоль всех составов по цепочке густо стояли солдаты в одинаковых, свежих белых полушубках.

«Никак не разгребутся с февраля трофейщики бывшего Донского фронта, – подумал Сталин, спутав охранников-гэбистов с солдатами трофейных частей. – Даже с глаз составы не убрали. Видно, забита дорога на километры вперёд и назад…»

На привокзальной площади, чуть сбоку, желтело свежим тёсом невысокое и длинное деревянное здание временного вокзала. А почти посредине площади белел засыпанный снегом фонтан с непонятными издали полуразрушенными скульптурками.

– А что это за особняк там? – кивнул Сталин в сторону краснокирпичного старинного здания, показавшегося ему знакомым.

– Это бывший штаб обороны Царицына, а теперь музей… Уже начавший работу… Организовавший летом текущего года совместно с обкомом партии первую выставку обороны Сталинграда в помещениях подвала центрального универмага, где был пленён фельдмаршал Паулюс… И трофейного оружия и техники на стадионе «Динамо», – чётко и размеренно ответил Верховному комиссар Воронин. – К двадцать первому декабря, товарищ Сталин, возле музея будет восстановлена ваша скульптура.

Произнеся чисто по докладной инерции последнюю фразу, Воронин почувствовал в груди холодеющую тревогу, как будто на миг открылся для выстрела. Дело было в том, что уже полгода чекисты не могли отыскать стоявшую у музея до начала битвы гранитную скульптуру Сталина. Он уже приказал подготовить на всякий случай ещё одну – бетонную… В начале грохотавшего и горевшего сентября сорок второго старую скульптуру спешно демонтировали и… То ли закопали, то ли… Конкретные исполнители сгинули, погибли в середине того же сентября в жерле битвы, не оставив никаких концов. И это в таком-то управлении… Под его, члена горкома обороны, руководством… Если Сталин спросит подробнее…

Но взгляд вождя уже миновал кроваво-тёмные кирпичи старинного особняка и остановился на чёрных легковых автомобилях, тихо, навроде твёрдых усохших жуков, стоявших возле временного тесового вокзала. Сталин понял, что это на случай его решения выехать в город… Он повернулся к группе членов делегации и махнул рукой в сторону характерного приземистого силуэта Берии – подойди, мол. За наркомом не торопясь, но твёрдо последовал Власик.

По пути на тракторный завод Сталин, сидя с Власиком на заднем сидении «эмки», почти не отрываясь, глядел в окно на совершенно однообразную картину. Серые от снега развалины, неровные подкопченные сугробы, худые тёмно-костяные деревья, тянущаяся вдоль колдобистой дороги трамвайная колея… С трудом вспоминая некоторые пункты из представленных ему сегодня данных по возрождению Сталинграда и промышленности, он задавал сидящему рядом с шофёром Воронину вопросы – спокойно, дождавшись вразумительного ответа на предыдущий. Он спрашивал о численности населения города и области, восстановлении жилья, обеспечении им в зиму прибывших строителей, городском хозяйстве, дизелях тракторного завода, мартенах и блюминге «Красного Октября». Кратко напомнил о важности снабжения людей, особенно рабочих, продовольствием и медицинском обеспечении. Мельком поинтересовался борьбой местных чекистов с дезертирами и уголовниками, положением в лагерях для военнопленных. Он с удовлетворением отметил, что чекист отвечает ему не хуже хозяйственника. Потому и почти не вспоминал о ехавшем в другой машине секретаре обкома Чуянове… Пожалуй, Воронин запнулся лишь раз, когда потребовалось доложить о количестве собранного хлеба, но заверил, что охрана зерна на восстановленных повсеместно элеваторах обеспечена полностью.

На тракторном он минут двадцать походил по площадке возле рядов отремонтированных «тридцатьчетвёрок», слушая пояснения уже неделю не вылезавшего из цехов завода наркома танковой промышленности Малышева – порядком растерявшегося, ничего не знавшего о транзите через Сталинград высокой правительственной делегации…

Часа через полтора три тёмных «жука» снова стояли у деревянного вокзальчика, а Сталин уже прощально оглядывал площадь. Окрестные развалины закрывали от его взгляда главную площадь города, где неуклюже, словно опираясь на костыли, ёжилось большое, донельзя разбитое здание бывшей главной гостиницы Царицына и Сталинграда. В том самом восемнадцатом году, о которым он три часа назад неохотно вспоминал с Ворошиловым, сегодняшний всесильный глава великой, воюющей насмерть страны жил в этой гостинице, руководя располагавшимся там же чрезвычайным продовольственным комитетом юга России. В отчаянном положении работёнку эту подкинул ему и наркому Шляпникову сам Ленин, «Старик»…

Про Шляпникова после тридцать седьмого года уже никто не рисковал говорить. Да и был он тогда в Царицыне, по воспоминаниям Сталина, больше на подхвате, охотнее распределял, а не собирал с кровью хлеб, занимался транспортом, рабочими-техниками, прибывшими на заготовку. И вообще, глядел, как волк в лес, на фронт, скучая по громкоголосым заседаниям в каком-нибудь реввоенсовете… Вся чёрная работа по сбору хлеба для голодающих губерний и столицы была на Сталине…

– А там у вас что? – вернувшись на перрон, показал Сталин коробившимся дублёным рукавом в сторону заполотновской части, куда вёл перекидной мост.

– Там… – Воронин не сразу нашёлся. – Там улицы… Невская, Пархоменко… Частный в основном сектор, практически сгоревший…

– Пархоменко?..

Сталин любил этого комдива Первой Конной – молодого, но вступившего в партию ещё до пятого года, отчаянного и сильного, много сделавшего для обороны Царицына. В том самом июле восемнадцатого, после предательства бывших царских офицеров Ковалевского и Носовича, сбежавших-таки к белым, именно Пархоменко взял, по сути, в свои надёжные руки штаб Северо-Кавказского военного округа. Как неожиданно погиб он через три года в небольшом бою с махновцами…

– Улица Пархоменко…

– Так точно, товарищ Сталин. Многие улицы Сталинграда носят имена героев гражданской войны. Неподалёку есть улица Чапаева…

– А улица… Котовского есть?

Воронин на секунду задумался и твёрдо ответил, что такой улицы нет.

– Нэт так нэт…

– Будут ваши указания по данному поводу, товарищ Сталин?

Вождю всё больше нравился этот спокойный, с открытым русским лицом, лет, наверно, тридцати пяти, комиссар.

– Нэ будут… Это дело сталинградского горисполкома…

Комбрига и комкора, предприимчивого и здоровенного бессарабца Котовского Сталин когда-то недолюбливал за послевоенные купеческие замашки и торговые дела. Но тоже пожалел, когда тот погиб в середине двадцатых…

…Литерный состав отошёл от сталинградского вокзала и, словно завертываясь в маскхалат, начал скрываться в предвечернем, туманящемся и ползающем по окрестным буграм, воронкам, балкам и кучным развалинам раннезимнем морозе…

Загадочно-тёмный, с бронированными, тёплыми, сытыми и досыта освещёнными внутри вагонами, поезд медленно уходил из Сталинграда. Он словно выбирался из инородной массы, оставляя позади неправдоподобные для непривычного взгляда, огромно и неровно, словно застывшая лава, разметавшиеся вдоль Волги разваленные каменно-железные кущи. Издали они были похожи на могильно молчавшие декорации какого-то непостижимого и страшного действа…

Но это если глядеть издали, удаляясь от города… Или с глухой высоты…

Среди сталинградских руин – небольшими шевелящимися островками, окутанные дымом и грохотом – вспыхивали огнём и клубились рвущимся паром ожившие заводские и фабричные цеха. В еле восстановленных зданиях, но больше – в подвалах, кое-как сколоченных хибарах и чудом уцелевших поселковых домишках, норах и землянках, баржах и вагонах, палаточных городках и лагерных бараках – хрипела, теплилась, как росток под тяжёлым свалявшимся настом, удерживалась на ногах и помалу крепла вырванная у ада жизнь. Давимая горем, пульсирующая надеждой, подгоняемая извечным трудом и куском хлеба…

В районе Мамаева кургана поезд на минуту остановился…

2005