Текст книги "Идеал недостижим. Роман"

У Вадима открылся рот.

– Как ты можешь такое говорить! – возмутился он. И стремительными шагами пошел дальше. Хохлов остался на месте.

Вадим был потрясен. Но на Хохлова не донес.

Немцы пока не атаковали. Видимо, подтягивали силы.

Утром обнаружили, что Хохлов пропал.

– Сбежал, гад! – догадался Муромов. Он сжал кулаки – А я нутром чуял, что он предатель.

Ровно в десять утра заработала немецкая артиллерия. Было много разрушений и жертв. Погиб комбат. Оторвало ногу командиру роты. Артподготовка длилась полчаса, затем началось немецкое наступление. Впереди ехали танки. За ними бежала пехота.

Батальон отбил атаку. Фашисты отступили, оставив дюжину подбитых танков. Некоторые из них горели. От жара пламени броня лопалась, полосы стали скручивались как горящая бумага.

Не прошло и часа, как фашисты вновь пошли в атаку. И опять были отбиты. Теперь атаки следовали одна за другой. Немецкие танки наезжали уже на них со всех сторон. Они заняли круговую оборону.

Когда был выбит весь офицерский состав, Вадим взял командование батальоном на себя.

Их ряды редели. Они лишились половины минометов. Из трех их орудий два были разбиты. Заканчивались снаряды. Бойцы оборонялись из последних сил.

У Вадима на поясе всегда висел заряженный немецкий пистолет «Парабеллум». Если пленение было бы неминуемым, он выстрелил бы из него себе в сердце. Вадим даже отрабатывал это движение.

Уже шесть дней батальон держал оборону. Из них три – под началом Вадима.

Во время одной из атак он был ранен. Пуля прошла навылет через левую руку, не задев кость, и чиркнула по груди. Комсомольский билет в нагрудном кармане гимнастерки был пробит.

Муромов оторвал от своей гимнастерки рукав и перевязал рану. Покачал головой.

– В рубашке ты родился, Вадим.

Они стали друзьями с тех пор, как Гаврила спас Вадиму жизнь в рукопашном бою.

Немцы заметили, что оборона ослабевает, и стали атаковать чаще. Каждая такая атака могла стать для защитников последней.

Неожиданно ночью пришло подкрепление!

Вадим от радости заплакал.

Он опять командовал взводом. Новый командир роты хотел отправить его в госпиталь, но Вадим настоял на том, что останется в строю.

Во время очередной артподготовки был тяжело ранен в живот рядовой Перетятько. Он корчился на дне окопа, зажимал руками вывалившиеся внутренности и жалобным голосом твердил:

– Воды!.. Воды!.. Братцы, дайте воды!.. Хоть глоток!..

Вадим знал, что раненым в живот пить нельзя. Но солдат так умолял, что он не выдержал. Решил, что от маленького глотка вреда не будет. Воды ни у кого не нашлось. Перед окопом, метрах в десяти, стоял подбитый немецкий танк. В нем могла быть вода. Вадим пополз к танку. Вокруг рвались снаряды. Вадим благополучно к нему подполз, хотел уже забраться внутрь, и в этот миг в танк угодил зажигательный снаряд. Раздался взрыв, вспыхнуло пламя. Больше Вадим ничего не помнил.

Очнулся он в окопе. Над ним склонился Гаврила.

– Наконец-то! Очухался. Я же говорю, в рубашке родился!

Вадиму обожгло лицо, опалило волосы. Гудела и сильно болела голова. И болел левый глаз.

– Атака не началась? – спросил Вадим.

– И началась, и закончилась. Обили мы атаку. – Муромов и еще один солдат приволокли Вадима в окоп, когда немцы уже наступали.

– Что с Перетятько?

– Умер.

После контузии Вадим остался на передовой. Несмотря на уговоры. Чувствовал он себя отвратительно. Мучили головные боли. Движения стали какими-то замедленными.

Он слышал, как солдаты между собой называли его: наш негр.

Через два дня, за обедом, Муромов веско произнес:

– Вадим, иди в госпиталь. А то без глаза останешься. – Он протянул Вадиму карманное зеркало. – Ты глянь на себя!

Из зеркальца на Вадима смотрел незнакомый человек. Черное от сажи, раздутое с левой стороны лицо. Опаленная рыжая борода. Заплывший, слезящийся левый глаз. Гноящееся веко. Суровые складки у губ. Засохшие пятна крови на гимнастерке. Рука на перевязи.

– Полечишься, отлежишься, – говорил Гаврила. – Все равно сейчас от тебя пользы здесь мало.

Солдаты поддакивали.

– Как мало пользы? – с серьезным лицом возразил Вадим. – Я немцев буду своим видом отпугивать. Увидят меня и побегут без оглядки.

Бойцы захохотали. Но продолжали настаивать, чтобы он шел в госпиталь. Они своего командира взвода любили и берегли.

И Вадим согласился.

Он попал в эвакогоспиталь в селе Малая Ольховка. Ему поставили диагноз «Контузия и ожог глаза второй степени».

Удивительно это было: лежать на чистой постели, во всем чистом, слушать музыку. Совсем он от этого отвык. В их палате на стене висел репродуктор. Вадим, как всегда, просыпался рано. Он был жаворонком. И с нетерпением ждал, когда заговорит радио. Оно наполняло жизнь. Вадим с жадностью слушал все: новости, радиопостановки, чтение рассказов, стихов. Наслаждался музыкой.

И еще один больной рано просыпался – Дудин, глухонемой. Он лежал напротив Вадима у другой стены. Слух и речь Дудин потерял после контузии. Общались с ним жестами. Или писали на бумажке. Было что-то странное в его пробуждениях. Но что именно, Вадим не мог сообразить.

На четвертый день пребывания в госпитале Вадим, как обычно, проснулся раньше всех. Думал о войне. О себе. Ему не в чем было себя упрекнуть. Он вел себя на фронте достойно. Вот только на Маматова не надо было кричать. Ну, и плакать не стоило. Заговорило радио. Открыл глаза Дудин. Открыл глаза… И тут Вадим понял, что было странным в поведении Дудина. Он открывал глаза, как только радио начинало работать, Не раньше и не позже. Это повторялось каждое утро. Выходит, он все слышал! Значит, Дудин был или симулянтом, или шпионом.

Вадим пошел к врачу, рассказал о своих наблюдениях. Через полчаса Дудина увели.

На другой день, во время обхода, тот врач поблагодарил Вадима за бдительность.

– Разоблачили Дудина. Его завели в кабинет, а за шкафом особист стоял с пистолетом. Особист выстрелил в потолок. Дудин вздрогнул, подскочил. Действительно, он диверсантом оказался.

В госпитале Вадиму вручили две медали – «За оборону Сталинграда» и «За боевые заслуги». За руководство обороной деревни, очевидно. Медаль «За боевые заслуги» считалась равноценной ордену.

После лечения его отправили Москву, на офицерские курсы.

4

Свою первую увольнительную Вадим начал с бесцельного хождения по московским улицам. Настроение было приподнятое. День выдался солнечным. Лишь на севере висели темные тучи. И вдруг он лицом к лицу столкнулся с отцом! Они крепко обнялись. Причем Вадим легко оторвал отца от земли. Он удивился, каким тот стал легким. На Лунине-старшем были лейтенантские погоны. Он приехал в Москву по командировке. Через час возвращался на фронт. Они дошли до остановки, сели на скамью, завели оживленный разговор. Отец сказал, что бабушка умерла. От водянки. Вадим проводил его на вокзал.

Он задумчиво шел по улице. Думал о бабушке, о ее мучительной смерти. Об отце. Судя по всему, его здоровье тоже было подорвано.

Навстречу ехал, набирая скорость, трамвай. Лунин вдруг резко остановился. Он увидел в окне трамвая красивую девушку. Он мгновенно всем своим существом понял: именно о такой девушке он всегда мечтал. Это его идеал! Она, не отрываясь, глядела на него. Возможно, и он для нее был идеалом. Лунин подскочил к трамваю, крикнул: «В четыре часа у Минина и Пожарского!» Девушка слегка улыбнулась, кивнула. Трамвай уехал.

Вадим полюбил эту девушку. Он был радостно возбужден, захвачен мечтами. Знал: он сделает все, чтобы быть с ней вместе всю жизнь. Но иногда приходила страшная мысль: «А вдруг что-то помешает!»

Погода портилась. Все небо затянули грозные черные тучи. На душе стало тревожно. И в три часа хлынул небывалый ливень. Полчетвертого он прибежал с букетом цветов к памятнику. С Вадима струйками стекала вода. Он все готов был отдать ради того, чтобы ливень прекратился! Но тот лил и лил. Вадим ждал полтора часа. Ждал бы, наверно, и дольше, но увольнительная уже заканчивалась. Девушка так и не пришла.

Учеба на курсах давалась ему легко.

Как-то к ним приехал Буденный. Вадим был дежурным. Он отрапортовал маршалу, и тот пожал ему руку.

Один раз он стоял на посту у Мавзолея. Перед этим курсанты долго тренировались, оттачивали каждое движение.

Наступление фашистов было остановлено. В Сталинграде линия фронта проходила по улицам, даже по подъездам и этажам. Зимой немецкая группировка под Сталинградом была окружена и уничтожена. Для Германии это стало катастрофой. Красная армия перешла в наступление по всему фронту.

Жизнь шла своим чередом, радости сменялись огорчениями. Но одно ликующее чувство – сознание, что в войне наступил перелом, враг отступает, победа неизбежна – жило теперь в Вадиме постоянно.

Курсы закончились. Вадим был произведен в младшие лейтенанты. Приятное это было чувство – прикреплять к погонам офицерские звездочки. Его тут же отправили на фронт.

Он снова командовал минометным взводом. Участвовал в форсировании Днепра. Наши части переправлялись на другой берег с огромными потерями.

Он считался командиром толковым, находчивым. Видимо, именно поэтому начальник штаба полка дал ему однажды необычное задание. Их часть стояла тогда в резерве. Вечером начальник штаба вызвал Вадима в свой кабинет.

– Печать надо сделать. Вот образец. Я тебе здесь на ночь запру. Чтоб к утру печать была!

Он ушел, заперев дверь. Вадим ходил из угла в угол, как тигр в клетке. Что-то оскорбительное было в этом запирании. Само задание походило на издевку. Ведь нужных инструментов и материалов в кабинете не было. Однако Вадим не отчаивался. Вспоминал любимую поговорку мамы: «Голь на выдумку хитра».

Через два часа печать была готова! Он оторвал от своего сапога каблук, обрезал финкой и вырезал на нем печать. При этом сообразил, что вырезать надо зеркальное изображение рисунка. Когда начальник штаба отпер утром кабинет, Вадим молча протянул ему печать. Тот остался доволен.

Летом сорок четвертого их дивизия участвовала в наступлении на белорусском направлении. Продвигались вперед с тяжелыми боями, через леса и болота. В сильно заболоченной местности часами стояли в окопах по пояс в воде. Враг яростно сопротивлялся. Гитлер запретил отступать.

К концу августа Белоруссия была освобождена.

Вадим был награжден орденом Красной Звезды.

Как-то он и еще пять лейтенантов получили приказ построиться перед штабом. Должен был приехать генерал и выбрать одного из них себе во временные адъютанты. Генерал явился, прошелся два раза перед их шеренгой, задал каждому по несколько вопросов. И выбрал Вадима.

Теперь в распоряжении Вадима был автомобиль «Опель», шофер. Часто приходилось общаться по телефону с военачальниками. Многие из них могли в разговоре с легкостью перейти на крик и мат.

Под его начальством была дюжина машинисток. Они все в него влюбились. Зина, самая красивая и самая бойкая, сама предложила «завести роман». Они встречались при каждом удобном случае. Но большой любви к ней Вадим не чувствовал. Она казалось ему вульгарной.

Однажды Зина встретила его с виноватой улыбкой.

– Вадичка, нам придется расстаться. Генерал на меня глаз положил.

Тяжело было услышать такое. Вадим развел руками.

– Ну, что ж делать.

На прощание они обнялись, поцеловались. У Зины навернулись слезы на глаза.

– Никогда тебя не забуду, – прошептала она. – Не смогу забыть.

Врио адъютанта, то есть временно исполняющим обязанности, Вадим прослужил два месяца. Потом вернулся в свой полк.

Вскоре их часть вошла в состав войск НКВД по охране тыла. Так Вадим помимо своей воли стал энкавэдэшником.

Победу Вадим встретил в госпитале под Кенигсбергом. Он лежал там с высокой температурой. В палату вбежала медсестра, отыскала Вадима глазами, бросилась к нему, стала целовать. Он сначала опешил. «Победа!» – крикнула она. В этот день были жертвы. Солдаты пили, стреляли из автоматов в воздух. У очень пьяных автомат при стрельбе непроизвольно опускался, и очередь косила сослуживцев. Трудно представить более обидную и нелепую смерть.

5

Но для Вадима война не закончилась. Их часть перебросили в Литву, на борьбу с лесными братьями. Они оказывали вооруженное сопротивление советским властям. Скрывались в лесах. Там у них были тайники. Обычное с виду дерево наклонялось, вместе с корнями и кубом почвы, и открывался четырехугольный вход в убежище. В нем хранились, боеприпасы, продовольствие. Там несколько человек могли жить долгое время. На деревьях сидели снайперы, так называемые кукушки.

Когда они стояли неделю в деревне под Шауляем, в него влюбилась дочка хозяев Милда. У нее было милое, простодушное и совершенно славянское лицо. При виде Вадима она заливалась румянцем. Совсем как учительница литературы в Вольске. Милда бесхитростно и целомудренно пыталась ему понравиться, привлечь к себе внимание. Вадим делал вид, что ничего не замечает.

Однажды она встретила его у порога дома и, волнуясь, спросила:

– Что вы… любите кушать… больше всех?

По-русски Милда говорила с сильным акцентом, с трудом подыскивая слова. Он иногда учил ее русскому языку, а она его – литовскому. Они изумлялись, как похожи многие слова.

– Грибы, – с некоторым удивлением ответил Вадим.

Девушка кивнула головой. Они разошлись.

Вечером она принесла ему тарелку жареных грибов. Вадим искренне обрадовался. Грибы он действительно очень любил. Девушка ждала, когда он начнет есть. Вадим попробовал. Признательно посмотрел на нее.

– Очень вкусно! Спасибо, Милда!

Литовка просто расцвела. И тут же убежала.

Через два часа Милду арестовали. Видели, что она ходила в лес, и заподозрили в связях с лесными братьями.

Допрос вел майор Брехов. Это был невысокий грузный человек. Его одутловатое лицо с низким лбом и лягушачьим ртом казалось бы глупым, если бы не сверлящий недобрый взгляд. Вадим почувствовал к нему антипатию, как только увидел первый раз. Брехова никто не любил. Между собой все звали его Жабой.

На допросе присутствовали Вадим, еще один офицер и солдат.

Милда стояла посреди комнаты. Ее полудетское лицо выражало не столько испуг, сколько недоумение. Брехов подошел к ней. Заложив руки за спину, расставив ноги, он молча ее рассматривал. Не в силах выдержать этот пронизывающий взгляд, Милда опустила глаза.

– Зачем в лес ходила? – вдруг рявкнул Брехов.

Девушка вздрогнула. Ответила тихо, но твердо:

– За грибы.

– За грибы, значит… С лесными братьями давно снюхалась?

– Я.. не снюхалась…

– Врешь! – заорал майор.

Милда покраснела. Брехов продолжал грубо кричать на нее. Поднес кулак к ее носу.

Вадим переступил с ноги на ногу. Не мог он на это смотреть! Вся его душа восставала. Вадим знал о жестокости «лесных братьев» по отношению к красноармейцам, коммунистам и даже обычным литовцам, сотрудничавших с советской властью. Понимал, что бороться с ними надо беспощадно. Но он совершенно не верил в виновность Милды. И даже если бы верил, то считал бы недопустимым так обращаться с девушкой. Вадим всегда помнил слова бабушки: «Мужчина не имеет право оскорблять женщину, даже худшую из худших». «Вот такие, как Жаба, над Клавой издевались», – мелькнула мысль.

Милда взглянула на Вадима, как бы ища защиты.

– Товарищ майор, разрешите? – поспешно сказал он. – Я убежден, что она говорит правду! За все время, что я живу в их доме, она у меня ни малейшего подозрения не вызвала. Посмотрите на нее. Она еще ребенок… А грибы она в самом деле принесла.

Брехов, повернулся, злобно уставился на Вадима. Вадим твердо выдержал этот взгляд.

– Увести ее! – приказал солдату майор.

Милду увели.

– Ишь, защитничек нашелся! – Он все еще говорил в повышенном тоне. – Ребенок! Да ты понимаешь, лейтенант, что тут кругом враги? Каждый день людей теряем. И из-за таких ангелочков в том числе!.. А может, у тебя с ней шуры-муры? Поэтому и защищаешь?

Вадим сжал кулаки. Брехов заметил это движение. Махнул рукой.

– Ладно, все свободны.

Он распорядился доставить Милду в Шауляй.

Этот допрос произвел на Вадима тягостное впечатление.

Он решил уволиться из армии при первой возможности. Война закончилась. Фашистская Германия была побеждена. Свой долг защитника отечества он выполнил. Связывать с армией свою судьбу он не собирался. Это было не его призвание. Тем более служба в войсках НКВД.

Вадим так и не узнал, освободили Милду или нет. Их подразделение передислоцировали в предместье одного из литовских городов. Он стал помощником начальника 1-го отделения оперативного отдела.

Однажды взяли в плен одного из командиров лесных братьев. Его допрашивал начальник отделения капитан Айвазян. Он сидел за столом. Вадим, майор Чарочкин и переводчик стояли у двери. Чарочкин за какую-то любовную историю был понижен в должности и подчинялся Айвазяну. Литовец сидел перед столом на табуретке. Он зарос рыжей щетиной. Из-под густых рыжих бровей глядели злые зеленые глазки. Был он невысок, но плотен и широкоплеч. На вопросы литовец не отвечал. Неожиданно он вскочил и со страшной силой надвинул стол на Айвазяна. Припечатал того к стене. Затем бросился к окну и, разбив стекло, выломав раму, выпрыгнул. Все произошло в мгновение ока. Вадим и майор успели лишь вынуть пистолеты. Они выпрыгнули вслед за ним. Кабинет располагался на втором этаже. Литовец бежал к высокому дощатому забору, огораживавшему их часть. Вадим и Чарочкин стали в него стрелять. Находившиеся во дворе военные тоже открыли стрельбу. Казалось, все пули попадают в него. Его военная форма покрылась красными пятнами. Но литовец продолжал бежать. Непостижимо было, откуда у него берутся силы. Он подбежал к забору и перемахнул через него!

Вадим с майором тоже перепрыгнули через забор. Ворота части распахнулись, из них выбегали офицеры и солдаты.

Литовец лежал на спине, раскинув руки и ноги. Он был изрешечен пулями. На губах появилась кровавая пена.

– Застрелите… меня… – прохрипел литовец.

И Вадим с Чарочкиным пожалели его, застрелили.

Подбежали другие военные. Стали вокруг распластанного тела. Вадим опустил дымящийся пистолет в кобуру.

– Жаба явилась, – сказал один из офицеров.

Из ворот части вышел и засеменил к ним Брехов. Он был уже подполковником.

Ему объяснили, что произошло.

– Зачем пристрелили? – закричал он на майора и Вадима. – Кто разрешил? Он ведь уже не мог убежать! Подлечили бы его, и он бы ценнейшие показания дал! Под трибунал пойдете!

– Ему оставалось жить минуты или секунды. Нельзя уже было его спасти. Просто от предсмертных мук избавили, – попытался объяснить Вадим.

– Молчать! – завопил Брехов. Он приблизился к Вадиму. – Жалостливый какой! – И разразился гневной тирадой, наполовину состоявшей из мата. Когда Брехов начинал кричать, он уже не мог остановиться.

Вадим не выдержал. С размаху положил руку на расстегнутую еще кобуру и сделал широкий стремительный шаг по направлению к подполковнику.

Брехов опешил, отпрянул. Попятился назад, споткнулся о руку трупа и упал на спину. Раздались сдавленные смешки. Никто не помог ему подняться. Не дожидаясь, когда Брехов встанет, Вадим направился к воротам.

Вадим и майор сознавали, что слова Брехова о трибунале не пустая угроза. Выходка Вадима с кобурой только усугубляла положение. Ждали ареста. Таких мучительных дней в жизни Вадима еще не было. Но все как-то обошлось.

Литовец сломал начальнику отделения столом несколько ребер. Айвазян лежал в госпитале. Вадим временно возглавил отделение. Теперь Чарочкин подчинялся ему, старшему лейтенанту. Майор был человеком добродушным, веселым, по-своему обаятельным. Он оказался большим ценителем женщин. Это и привело его к гибели. Каждый вечер повторялось одно и то же. Чарочкин просил Вадима отпустить его в город. Тот отказывался, говорил, что это опасно. Майор настаивал, доказывал, что с ним, «опытным волком», ничего не случится. И Вадим, скрепя сердце, уступал. Из очередного такого похода майор не вернулся. Утром его нашли в переулке с перерезанным горлом. Вадим опасался, что спросят с него. Но снова все обошлось. Наверно, потому, что он был на хорошем счету у начальства.

В течение лета Вадим неоднократно подавал прошения об отставке. Объяснял свое решение желанием закончить институт. И каждый раз получал отказ. Лишь в сентябре 1945 года его, наконец, уволили в запас, с правом занимать должность помощника начальника штаба полка.

При увольнении Вадиму предложили остаться в городе и стать или директором мясокомбината, или директором театра. Последняя должность его заинтересовала. Ведь она была связана с искусством. Но после трезвых размышлений он отказался. Ему пришлось бы решать задачи не столько творческие, сколько административные и хозяйственные. Вадим поехал домой.

Примерно в это же время уволился из армии отец. Их боевые пути оказались удивительно похожи. Оба закончили войну в Германии. Вадим – в Кенигсберге, Лунин-старший – в Берлине. Оба – старшие лейтенанты. Оба награждены орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу» Оба вернулись домой живыми и невредимыми.

Мама дождалась и мужа, и сына. Такое случалось не часто.