Текст книги "Идеал недостижим. Роман"

Любовь

1

– Какая красивая пара!

Интеллигентного вида старичок стал на краю тротуара, оперся на трость и с удовольствием смотрел на Наташу и Вадима. Они улыбнулись в ответ и прошли мимо.

Наташу Соколову действительно признавали самой красивой студенткой института. Соседки Вадима, сестры десяти и двенадцати лет, даже бегали иногда к институту, чтобы на нее полюбоваться.

Они учились в одной группе. Это была прекрасная девушка – добрая, умная, чистая, возвышенная. Родители ее были из «бывших». В тридцатые их почему-то не тронули. Вадим иногда встречал Максимилиана Ивановича, Наташиного отца, в продуктовом магазине. Магазин располагался на первом этаже пятиэтажного дома. Соколовы жили на втором. Каждое утро Максимилиан Иванович звонил по телефону завмагу, спрашивал, привезли ли молоко. Если привезли, спускался в магазин, в домашней пижаме, импозантный, вальяжный.

Вадим жил в соседнем квартале. Лунины перебрались в Саратов из Вольска в начале сорок шестого. У них была двухкомнатная квартира в трехэтажном доме.

Наташа давно была влюблена в Вадима. В него влюблялись многие. Первые месяцы учебы он приходил в институт в военной форме. Она делала его еще неотразимее. Студентки, из других групп и курсов в том числе, старались попасться ему на глаза, понравиться.

К Наташе Вадим относился с большой симпатией. Но не любил. И хотел бы полюбить, но не мог. Не было в ней внутреннего огня.

Они шли в кино. Наташа предложила посмотреть довоенную советскую комедию «Цирк».

Этот апрельский день выдался особенно теплым. Повсюду таяли остатки снега. Журчали ручьи. Весна, как всегда, волновала Вадима. Душа жаждала любви. Как было жаль, что Наташа не соответствует его идеалу. Несмотря на свою идеальную красоту.

Когда рассаживались в зрительном зале, на соседнее сиденье, слева от Вадима, опустилась девушка в серой вязаной шапочке. Вадим мельком взглянул на нее. И замер. Девушка глядела на него смеющимися, искрящимися светло-карими глазами. На губах играла загадочная полуулыбка. Ее лицо нельзя было назвать очень уж красивым, но сколько в нем было обаяния! Оно выражало и теплую женственность, и своенравное озорство, и живой ум. Во внешности ее было, отчасти, что-то восточное.

Она порывистым движением сняла шапочку и положила на колени. Эта женская порывистость всегда покоряла Вадима. За порывистыми движениями он угадывал порывистую, страстную душу. Девушка стала смотреть на экран. Он тоже. Погас свет. Начались обязательные перед фильмом новости.

Вадим не отрывал взгляд от экрана, но боковым зрением замечал, что девушка время от времени посматривала на него.

Начался фильм. Девушка вполголоса сделала остроумное и меткое замечание об игре одного из актеров. Вадим не смог удержаться от смешка. Он тоже пошутил. Девушка тихо засмеялась. Кто-то сзади на них зашикал. Наташа сделала нетерпеливое движение рукой. Очевидно, осуждала Вадима и девушку.

Вадим рассеяно смотрел на экран и думал о том, что встретил свой идеал. Второй раз в жизни. Идеал сидел рядом, касался локтем его локтя, смеялся его шуткам.

Фильм закончился. Зажегся свет. Зрители потянулись к выходу. Наташа встала. Вадим продолжал сидеть. Как бы ждал, когда освободится проход. И девушка сидела. Он хотел, чтобы Наташа отошла от них. Он бы назначил девушке встречу. Может, даже сказал бы о своих чувствах. Однако Наташа не двигалась с места. Словно угадала его намерение.

Что делать? Не мог же он при ней договариваться с девушкой о свидании. Встретить ту, которую он искал всю жизнь, чтобы тут же ее потерять? Как тогда, в Москве. Это было немыслимо. Вадим лихорадочно искал решение. Сказать с отсутствующим видом, глядя на потухший экран, как бы про себя: «Понравился мне фильм. Завтра снова его посмотрю»? И добавить: «В это же время». Нет, что-то не то…

Девушка пришла ему на помощь.

– А я вас знаю! – весело воскликнула она. – Вы на четвертом курсе учитесь, на филологическом. А я на третьем, на инфаке. Будем знакомы. Маша Коган.

Она непринужденно протянула ему руку. Вадим с плохо скрываемой радостью пожал ее. Рука была горячая. Как он и ожидал. Вадим тоже представился. Наташа в разговоре не участвовала.

Они направились к выходу. У кинотеатра Вадим попрощался с Машей. Они обменялись многозначительными взглядами. Коган и Наташе сказала: «До свидания». Та сдержанно ответила.

Вадим проводил Наташу до дома. Он старался ничем не выдавать ликования, бушевавшего в груди. Наташа была печальной и молчаливой.

Конечно, на следующий же день он отыскал Машу в институте. Всю перемену они проговорили без умолку.

И остальные перемены они были вместе. С прекрасного лица Наташи не сходила грусть.

Вадим и Маша полюбили друг друга.

– Судьба нас соединила. Ведь я в тот день в кино не собиралась, – с улыбкой вспоминала она. – Это подруга простудилась и свой билет – счастливый билет! – мне отдала.

Все свободное время они не расставались. Маша приходила в гости. Лунины полюбили ее сразу. Ее общительность, веселость, остроумие были им по душе. Они ценили шутку.

И Вадим иногда заходил к ней. Мать у Маши была русская, а отец – еврей. Они работали в издательстве. Судя по всему, Вадим произвел на них хорошее впечатление. У Маши была гитара. Она хорошо играла и пела.

Вадим и Маша понимали друг друга с полуслова. У них были родственные души. Никогда не возникало ни ссор, ни даже пустяковых недоразумений. Именно о такой любви мечтал Вадим. Впервые в жизни он был совершенно счастлив.

Об их любви знал весь институт. Декан полушутя, полусерьезно говорил, что при распределении Вадима обязательно оставят в Саратове, не станут разлучать такую замечательную пару.

Так и случилось. После окончания института Вадима сразу назначили на должность инспектора облоно – областного отдела народного образования. Это был беспрецедентный случай. Несомненно, сыграло роль то обстоятельство, что Вадим был в свое время старшим лейтенантом НКВД.

Однако он проработал инспектором лишь два месяца.

Стояние в белорусских окопах, в воде, не прошло даром. С тех пор у Вадима время от времени, без видимых причин, подскакивала температура. Он не придавал этому большого значения. Теперь температура стала подниматься и чаще, и выше. Маша настояла, чтобы Вадим пошел к врачу. У него признали хроническое воспаление крови. Назначили инъекции пенициллина. Уколы взялась делать Маша.

Вадим взял отпуск по состоянию здоровья. Он, как участник войны, получил путевку в ялтинский санаторий.

Они с Машей решили пожениться, как только Вадим вернется из Ялты.

Черное море Вадим полюбил. Это была любовь с первого взгляда. В Кенигсберге он тоже видел море, но оно не произвело на него большого впечатления.

Вадим и Маша писали друг другу письма почти каждый день.

Через неделю пришла телеграмма от мамы. Она сообщала, что отец умер. Вадим читал и перечитывал, но смысл не доходил до него. Как умер? Лишь постепенно он начал понимать страшное значение этих слов. Вдруг буквы стали расплываться… Исчезли… Темная пелена застлала глаза. Он ничего не видел!

– Я ослеп! – вскричал Вадим. Телеграмма упала на пол.

К нему подбежала медсестра. Взяла за руку. Стала успокаивать.

– Ничего серьезного. При сильном нервном потрясении может наступить потеря зрения. Но эта слепота временная. Вы обязательно будете видеть!

Время шло, а зрение не возвращалось. Это были ужасные часы. Два несчастья свалились на него в один и тот же миг.

И все же медсестра оказалась права. Через трое суток он снова стал видеть. Не хуже, чем видел раньше.

Отца похоронили без него. Вадим остался в санатории. Екатерина Дмитриевна на этом настояла, хотела, чтобы он прошел весь курс лечения.

Умер отец в возрасте 56 лет. Несомненно, сказалась война.

Из Ялты Вадим вернулся вполне здоровым.

Мама рассказала ему, как умер отец. Всплакнула. Вадим ее утешал. Через полчаса он побежал к Маше. Он увидал ее на другой стороне улицы. Она шла рядом с молодым морским офицером, стройным, подтянутым, мужественно и хищно красивым. Они оживленно беседовали, Маша то и дело смеялась. Не давая воли острой ревности, Лунин перешел улицу и, заранее раскрыв руки для объятий, бросился к ней. Маша коротко поздоровалась и, не замедляя шаг, прошла мимо. Моряк, кажется, усмехнулся. У Лунина пересохло во рту. Он опустил руки и долго стоял, не шелохнувшись. Глядел им вслед. Прохожие его обходили.

Вадим почти физически ощущал, как все рушится в его душе. Словно в основании прекрасного здания образовалась трещина, и оно развалилось. Он встрепенулся и быстро пошел вперед. Пошел бесцельно, наугад. Казалось, лишь стремительно шагая, он может переносить нестерпимую душевную боль. Ноги сами привели к его дому. Вадим не мог вспомнить, где и сколько времени ходил он по городу.

– Что стряслось, Вадя? – спросила Екатерина Дмитриевна, заметив его несчастный, обескураженный вид.

Вадим все рассказал. И, неожиданно для себя самого, расплакался. Теперь Екатерина Дмитриевна успокаивала его, гладила, как маленького мальчика, по голове.

– Любит тебя Маша, сынок… Она меня проведывала. С похоронами помогала.

Вечером явилась Маша. Она попыталась изобразить все как забавное недоразумение. По ее словам, это был просто знакомый. Сказала, что обниматься и целоваться на улице она сочла неприличным. Заверила, что по-прежнему любит Вадима.

Он ей не верил. Очень хотел верить, но не мог. Маша ушла рассерженной.

Ночь он не спал. Ложился, пытался заснуть, но какая-то сила срывала его с дивана и заставляла ходить из угла в угол часами, до полного изнеможения.

На следующий день Маша пришла снова. Принесла гитару. Пела песни. О свадьбе Маша не напоминала. Видимо, чувствовала, что сейчас неподходящее время.

Ее посещения лишь бередили рану.

Он принял решение – как всегда, быстро и бесповоротно – уехать. Чтобы сменить обстановку. Чтобы не видеть Машу.

Вернуть прежние идеальные отношения было невозможно. А других он не хотел.

2

Его почему-то всегда тянуло в Среднюю Азию. Наверно, потому, что там было тепло. Он не любил мороз.

Вадим поехал в Узбекистан. Устроился старшим научным сотрудником государственного архива Каракалпакской АССР. Архив находился в городе Турткуле.

Добирался он туда долго, с несколькими пересадками. Последний отрезок пути ехал на попутном грузовике, в открытом кузове. Еще в кузове сидели три каракалпака и русская девушка с узким худым лицом. Встречный ветер пронизывал насквозь. Из-за тряски, шума, ветра разговаривать было трудно. Вадим стал громко петь. И чтобы согреться, и чтобы не совсем уж молчать. Пел, в основном, романсы. Девушка не сводила с него глаз.

Турткуль в то время располагался на самом берегу Амударьи.

Это был иной, незнакомый мир. Вадим с жадностью впитывал новые впечатления. Надеялся, что они отвлекут от тяжелых мыслей. Бродил по городу. Разглядывал руины хивинской крепости. Видел церквушки, построенные когда-то уральскими казаками-старообрядцами. На улицах встречались каракалпаки из сельской местности, в черных косматых шапках. Каракалпак переводится как черный колпак. Бывал в пустыне Кызылкум, к востоку от Турткуля, встречал там неправдоподобно крупных черепах. Можно было встать на такую черепаху, и она продолжала ползти. Видел гюрзу.

На второй день столкнулся на перекрестке с той девушкой-попутчицей. Ее звали Ольга. Она жила напротив дома, в котором ему выделили квартиру. И тоже работала в архиве, машинисткой. Оля была из старинного княжеского рода. Отец погиб в революцию, в застенках ЧК. После убийства Кирова их с матерью выслали сюда из Ленинграда. Тогда они восприняли это как настоящее горе. А может, эта ссылка спасла их от сталинских лагерей?

Многое удивляло.

Как-то к нему в кабинет зашел один из его подчиненных, пожилой каракалпак.

– Начальник, сегодня пораньше отпусти, Сын болеет.

– Ну что ж, идите.

Старик и раньше обращался к нему с подобными просьбами, и Вадим никогда ему не отказывал.

– Спасибо. – Каракалпак вышел, но тут же вернулся. Он был серьезен. – Хороший ты человек, начальник. Очень хороший. Я тебе добра хочу. Уезжай отсюда! Если народ поднимется – русским плохо будет!

Вадим был поражен.

– Спасибо. Буду иметь в виду, – хладнокровно ответил он. – Можете идти.

Вадим несколько раз участвовал в праздничных трапезах. Как правило, он был единственным русским. Гости рассаживались на полу, на подстилках, вокруг огромного блюда с пловом. Какой-нибудь начальник мог подцепить кончиком ножа горсточку плова и протянуть отличившемуся подчиненному. Это считалось знаком внимания и расположения. Тот подползал на четвереньках и слизывал плов.

Начальников здесь почитали. К нему тоже относились как к большому начальнику.

Однако новые впечатления нисколько не заглушали душевную боль. Он почти не спал. Ночи напролет ходил из угла в угол. А если засыпал, то ненадолго. Пробуждался с чувством мучительной тревоги и снова начинал ходить.

Он понимал, что больше находиться в таком состоянии нельзя. Надо было отвлечься. В архиве он наткнулся на уникальные документы – переписку между хивинскими ханами и высокопоставленными российскими чиновниками, и русско-иранскую переписку. И он решил – заставил себя – писать кандидатскую диссертацию на эту тему. Он работал каждую свободную минуту, день и ночь. Наверное, ни одна диссертация не писалась еще с таким рвением.

Может, он нашел свое призвание? Вадим начал мечтать, что со временем станет известным ученым-историком. Напишет тома научных трудов. О нем будут говорить, его будут узнавать. Вот тогда Коган поймет в полной мере, кого она потеряла.

Но и диссертация не заглушила его муки. Видимо, по какому-то закону своей души Лунин должен был выстрадать горе до конца.

С Ольгой они виделись часто. И на работе, и на улице. Иногда он заходил в гости. Она в него влюбилась. Наверно, еще тогда, в грузовике. Бывшая княгиня очень хотела, чтобы Вадим женился на ее дочери. Считала его подходящей партией. Однажды она сказала, что они обеспеченные люди. И в доказательство своих слов выдвинула ящик комода. В нем лежали фамильные драгоценности – различные украшения из бриллиантов и золота. Удивительно, что княгиня смогла их сохранить.

Но Вадим относился к Ольге лишь как к хорошей знакомой.

Пришло письмо от Маши. Адрес, очевидно, дала мама. Маша с юмором описывала свою жизнь, учебу в институте. В том же шутливом тоне сообщала, что очень соскучилась. Как будто между ними ничего не произошло. В этом была вся Маша. Она не любила жаловаться. Не любила унывать. И все же между строк чувствовалось, что ей тяжело. В конверт были вложены две маленькие фотографии, на которых она улыбалась своей веселой обворожительной улыбкой. На обратной стороне одной фотографии Маша написала: «Я, вероятно, никогда не буду серьезной». А на другом снимке: «Немного глупое выражение лица. Но ничего, посмотри и никому не показывай, ладно?» Вадим на письмо не ответил.

Он получил от Маши еще два письма. И тоже оставил их без ответа. Больше она не писала.

Вадим был свидетелем разлива Амударьи. Она разливается каждый год, но этот разлив превратился в настоящее бедствие. Стояла редкая даже для Средней Азии жара. В горах Памира, где Амударья берет свое начало, усиленно таяли снега. Уровень воды в реке резко поднялся. Вадим наблюдал, как мутные бурные потоки подмывали берега. Вдруг на поверхность реки всплыл огромный, около двух метров в длину, сом. В пасти он держал человеческую руку. Очевидно, Амударья размыла кладбище, и недавно похороненные тела стали пищей для сомов. В городе, в прибрежной черте, были разрушения.

Впоследствии Турткуль перенесли подальше от берега.

В начале осени Вадим поехал за мамой. Без нее было плохо.

Екатерина Дмитриевна быстро собралась в дорогу. Свою квартиру они оставили дальним родственникам. Перед самым отъездом Вадим столкнулся в магазине с Наташей Соколовой. Они встретились как старые друзья. Наташа работала учительницей в школе. Замуж пока не вышла.

Машу он не видел.

С мамой жизнь Вадима в Турткуле стала легче, комфортнее.

Он продолжал писать диссертацию.

Екатерина Дмитриевна прожила здесь год. Она познакомилась на рынке с Игнатом Григорьевичем, жизнерадостным, разговорчивым сибиряком. Он приехал в Турткуль навестить родственников. Они сразу понравились друг другу. Екатерина Дмитриевна вышла за него замуж. Игнат Григорьевич увез ее в Новосибирск. Там у него был свой дом.

Через три месяца Вадим получил от него телеграмму. С мамой случился инфаркт. Она лежала в больнице. Он все бросил и поехал в Новосибирск. Каждый день приходил в больницу. Постепенно Екатерина Дмитриевна поправилась. Но в любой момент инфаркт мог повториться. Вадим решил перебраться в Новосибирск окончательно. Диссертация осталась незаконченной.

3

Вадим устроился заведующим библиотекой. Жил в доме Игната Григорьевича. У него была своя комната.

Войдя однажды в читальный зал, Вадим сразу обратил внимание на одну девушку. Она читала толстую книгу, изящно подперев голову рукой. Девушка очень походила на Машу. Они познакомились. Девушку звали Рита. Она и характером напоминала Коган. Рита недавно закончила институт. Работала в малотиражной газете.

Несмотря на внешнее сходство с Машей, в роду у Риты все были русскими. Ее отец был крупным партийным работником. Его арестовали по делу Эйхе. В 1938 году расстреляли. Мать спасло то, что они развелись за год до его ареста. Рита – тогда еще восьмиклассница – жила с матерью в элитном доме в центре Новосибирска. Каждую ночь приезжали энкавэдэшники и кого-нибудь забирали. Заслышав на лестнице шаги, они всякий раз думали, что пришли за ними. Со страхом ждали звонка в дверь. Но их не тронули.

Между Вадимом и Ритой вспыхнула любовь. В скором времени они поженились.

Вадим переехал к ней, в тот элитный дом. На этом настояла Рита. Жить в частном доме, на окраине города, она не хотела.

Анна Андреевна, мать Риты, работала редактором. Она и дома постоянно правила рукописи в своей скромно обставленной комнате. Была поглощена литературной работой. Быт ее не интересовал. Анна Андреевна была дочерью урядника. Училась в гимназии. Влюбилась в своего учителя. Вышла за него замуж. Свадебное путешествие они совершили по Италии. Вскоре развелись. Она вступила в партию большевиков. На партийной работе познакомилась с отцом Риты. Он был из рабочих.

Человеком Анна Андреевна была молчаливым, сдержанным.

Война ее тоже коснулась. Муж сестры Анны Андреевны по заданию подполья служил старостой у немцев. Когда пришла Красная армия, его, не разобравшись, расстреляли. Дочь его, племянница Анны Андреевны, узнав, что отец казнен как пособник фашистов, повесилась. Его сын погиб раньше – воевал в партизанском отряде и был убит в бою.

Оставаясь заведующим библиотекой, Вадим стал еще лектором Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний. Хотел побольше заработать денег и купить жене шубу.

Работала Рита далеко от центра города. Зимой, когда быстро темнело, Вадим ездил ее встречать. Сменил для этого работу. Стал преподавать в техникуме. Так у него было больше времени.

Общественный транспорт ходил плохо. На остановках люди штурмовали автобусы и трамваи. Вадим пропускал жену вперед, хватался руками за поручни и загораживал вход. На него напирали, толкали в спину, возмущались, ругались. Но лишь когда Рита, не торопясь, с гордо поднятой головой, поднималась в салон, Вадим разжимал руки. Среди негодующих голосов иногда слышались и возгласы одобрения: «Настоящий мужик!» Или: «Вот это мужчина!» Хвалили, как правило, женщины.

Через год у них родился сын. Его назвали Игорем.

Вадим был счастлив с Ритой. Как тогда с Машей. Даже счастливее. Теперь прибавилось счастье отцовства. Сына Вадим очень любил.

И вдруг, на пике счастья, жизнь Вадима круто изменилась.

Он заподозрил Риту в измене. И хотя Вадим сознавал, что его подозрения могут быть необоснованны и даже скорее всего необоснованны, в нем начался мучительный, необратимый, неподвластный ему процесс. Процесс, убивающий поэзию жизни, все разрушающий и разъедающий.

Повторялась история с Машей.

Начались ссоры. У обоих характеры были сильные, гордые, и это усугубляло конфликты.

Наконец, они расстались. Вадим переехал в дом Игната Григорьевича. Но приходил каждый повидать сына. Рита этому не препятствовала. Игорь встречал его с радостью, провожал со слезами.

Вадим страдал. Похудел. Глаза ввалились. Лицо было хмурым, мрачным. Екатерину Дмитриевну очень тревожило его состояние.

А в марте 1953 года он испытал еще одно горе.

После войны восхваление Сталина достигло апогея. В Вадиме поднимался внутренний протест против такого славословия.

Как-то он прочел лекцию в школе рабочей молодежи. После лекции к нему с встревоженным лицом подошла директор школы.

– С вами хочет побеседовать сотрудник МВД.

Она провела его в свой кабинет и ушла.

За директорским столом со строгим видом сидел молодой человек в штатском. Вадим видел его на лекции, в последнем ряду.

– Капитан МВД Ежков, – представился он. Показал удостоверение.

«Подходящая фамилия», – подумал Вадим.

– Садитесь. Я слушал вашу лекцию. Она мне, в целом, понравилась. Много интересных фактов привели. Но есть одно существенное замечание. Почему вы мало – недопустимо мало – упомянули товарища Сталина?

Вадим опешил. Тема лекции была далека от политики. Вадим рассказывал об успехах советских ученых-химиков. Он сдержанно ответил:

– Хорошо, я учту ваше замечание.

– Да уж, учтите. До свидания.

А через две недели он услышал сообщение о смерти Сталина. Вадим был один в своем рабочем кабинете. Он лег на диван и заплакал. Чувствовал себя несчастным и осиротевшим. Не мог Вадим представить, как все они будут теперь без Сталина жить.