Текст книги "Трунька о себе, своих попутчиках и славном «Дальтелефильме»"

Кадр тринадцатый
Первые кинооператоры

Они все были оптимистами. Правда, самого первого оператора Анатолия Вертуна я не застал, но с другими был хорошо знаком еще с того времени, когда монтировал текущую хронику. Новостей монтировать приходилось много, 10–12 минут ежедневно. За год операторы снимали 70 часов текущего материала. Не все снимали одинаково хорошо. Один из первых, с кем мне довелось столкнуться, был оператор Гена Кривельский. Он пришел в операторы из фотографов, и потому снимал очень короткими кадрами, как будто фотографировал. Вж-ж-жик… и готово. Переучиваться Гене было тяжело, но трудолюбию и энергичности ему было не занимать. Иногда он снимал по 5 сюжетов в день. Творчество его мало интересовало, больше – деньги. А наша профессия, увы, не для заработка. Он недолго продержался на телевидении, ушел туда, где можно больше заработать – в моря. Каким образом он там зарабатывал деньги, я не знаю, но года через два при нашей мимолетной встрече (он как всегда куда-то бежал), сообщил мне, что деньги на «Волгу» у него уже есть. Годом позже, в холодном Баренцевом море потерпели крушение четыре рыболовных сейнера. От сильного обледенения они перевернулись и затонули. Погибло около ста рыбаков. Но двоим из них удалось спастись. Одним из них был наш Кривельский. Что с ним было дальше, я не знаю, и правдива эта байка или нет – не знаю тоже. Я иногда и про себя слышал такое, что не знал, плакать мне или смеяться.

Виктор Петрович Кузнецов на встрече с пионерами

Володя Казаченко был полной противоположностью Кривельского. Снимал аккуратно и грамотно. Если другие операторы на минутный сюжет тратили 30 метров 16 мм пленки, то он умудрялся на том же метраже снять два сюжета. Он снимал монтажно, так что его материал почти не требовал подрезки. На широкой пленке 35 мм он снял всего один фильм «Меридианы зрелости», а так в основном снимал текущую хронику. В 1968 году нам с Володей посчастливилось попасть на семинар кинодокументалистов, который проводил Союз кинематографистов в Новосибирске. Если у Джона Рида 10 дней потрясли мир, то эти десять дней в Новосибирске потрясли меня на ближайшие пять лет. Я вернулся во Владивосток окрыленный, в голове тысяча идей. Редактура встретила мой щенячий восторг сдержанно, если не сказать враждебно.

– Мы из тебя эту голубую муть быстро выбьем, – беззастенчиво заявил Павел Ильич Шварц.

Мне «голубой мути», правда в разбавленном редакторами состоянии, хватило лет на пять, больше на семинары меня не посылали. Верно говорил великий Леонардо да Винчи: «Держи идею в себе, и ты возвеличишься». Мудрее меня оказался Каня, он постоянно ездил на все форумы и своими открытиями не делился. А Володя Казаченко после семинара для себя открыл, что большое кино не для него и с головой ушел в текущую хронику. А потом случилось несчастье. Кто-то подложил ему в почтовый ящик пакет со взрывным устройством и оно покалечило ему пальцы.

Был еще собкор в городе Уссурийске Евгений Абезгауз. Его материал вообще монтировать не надо было. Все действо происходило в одном кадре. На горизонте появлялся «газик» с секретарем райкома партии, навстречу ему двигался комбайн или трактор, они встречались ровно в том месте, где стоял оператор. Секретарь выходил из машины, комбайнер (тракторист) слезал с комбайна (трактора). Секретарь пожимал, улыбаясь, мозолистую руку передовика производства и вручал ему красный треугольный вымпел. Правда, на черно-белой пленке он выглядел черным, но картина была идиллическая. В кофре для киноаппарата Абезгауз всегда возил механическую бритву, чтобы побрить своего персонажа, прежде чем тот появится в кадре. Я как-то съехидничал по этому поводу:

– Евгений Александрович, а вы случайно галстуки с собой не возите?

– Потребуют, буду и галстуки возить, – невозмутимо парировал Абезгауз.

Герой Советского Союза Виктор Петрович Кузнецов

Про Виктора Петровича Кузнецова я упоминал в предыдущей главе. К его подвигам на фронте можно добавить то, что он снял самый первый фильм Дальтелефильма «Дальзаводцы», с ним же я снял свой первый самостоятельный фильм «Приезжайте к нам в Приморье». И вообще он был очень востребованным оператором, пока не пришли более молодые продвинутые ребята. У Петровича было необычное хобби. Выпив свои фронтовые сто граммов, он принимался разбирать радиоприемники. Для чего он это делал, никто не знал. То ли для того, чтобы усовершенствовать систему, то ли для того, чтобы узнать, что такое находится внутри, из чего получаются звуки. Собрать, конечно, в первоначальное состояние он не мог. Тогда его жена, Ольга Серафимовна, добрейшей души человек, собирала детали в подол и относила на студию нашим ремонтникам. Благо, что жили Кузнецовы неподалеку от студии. Ребята приводили приемник в рабочее состояние до очередных ста граммов.

Иван Борисович Тимош

Иван Борисович Тимош. Сокращенно ИБТ. Небольшого роста, чем-то схож с Кузнецовым. Конечно, в первую очередь оптимизмом. Работал на первых фильмах, а потом перешел в сельхозредакцию, где регулярно снимал очерки о селе. Его и редактора программы Нелю Чекризову знала каждая собака в Приморских селах, они всегда были желанными гостями в любом уголке края, да и их программа пользовалась огромной популярностью не только среди жителей села. Курил нещадно, говорил скороговоркой. Когда ему удавалась какая-то съемка, он по-ленински засунет большие пальцы подмышки, будто хочет их согреть, кашлянет от удовольствия два раза, потом выкинет вперед большой палец правой руки: «Во кадр!!!»

Аркадий Прокопович Чешков

Аркадий Чешков. Этот единственный был не из оптимистов. С неба звезд не хватал, но был востребован. Был даже главным оператором на фильме «Хлеб». На 50-летие Октябрьской революции мы с ним ездили в Находку снимать очерк о пребывании на празднествах японской делегации. Работали быстро. Готовый десятиминутный ролик на широкой пленке японцы увезли с собой на родину. Положа руку на сердце, я Чешкова немного недолюбливал. Наверное, за отсутствие вкуса. У нас операторы частенько снимали сюжеты на швейной фабрике «Заря». Коля Назаров, о нем я расскажу отдельно, привезет сюжет, так в нем одна девка краше другой. Аркадий привезет, – цеха мрачные, бабы страшные – не то, что монтировать, жить не хочется. Кончил он плохо. По пьянке зарезал свою сожительницу и сел на зону. Где сейчас, не знаю, скорее всего, нет в живых.

Алексей Афанасьевич Дорохов

Алексей Афанасьевич Дорохов. Крепкий дедок был. Мне, двадцатилетнему, он казался очень старым, хотя в шестидесятые ему было где-то сорок с небольшим. Я помню, мы с ним снимали в шахте «Зц» города Артема. Приехали рано и сразу в шахту, даже позавтракать не успели. Идти до нужного нам забоя было далеко – километра три под землей. Груз разделили на троих, с нами был молодой восемнадцатилетний мальчишка-осветитель Коля.

Ему очень повезло, что светильники тащить пришлось не тяжелые студийные, а легкий свет, который Алексей Афанасьевич сделал сам. Дорохов все снял замечательно, мы за день сняли все подземные кадры. Но нам предстояло еще три километра обратно топать. И тут Коля разхныкался: «Я кушать хочу… я устал… я свет не понесу. Твой свет – сам и неси.» Пришлось свет мне нести. А Алексей Афанасьевич выглядел так, словно готов еще смену пахать. Здоровье у него было отменное. Под крышей Белого дома с голубыми глазами у него была небольшая каморка, где он хранил свои операторские причиндалы. Там же он отдыхал и обедал. В свое время рядом со студией, где сейчас сквер Суханова, был Суйфунский рынок. Дорохов покупал на рынке граммов триста парного мяса, полбулки хлеба. Он отваривал мясо в небольшой кастрюльке – это и был его обед: отварное мясо и бульон.

В годы становления студии Дорохов, Кузнецов и Тимош были самыми востребованными операторами, потом их на фильмо-производстве незаметно потеснили молодые операторы. Старики ушли на текущую хронику, а потом и на заслуженный отдых. Последний раз я видел Алексея Афанасьевича в 2008 году. В тот год мы с молодым оператором Максимом Долбниным снимали хореографический лицей в поселке Заводской. После съемок заехали в пансионат для престарелых на Седанке. Там мы с трудом нашли Алексея Афанасьевича. В этом немощном и слепом старике еще проглядывала былая мощь. Он меня узнал по голосу и обрадовался. Мы с ним вспомнили лихие шестидесятые, посмеялись над незадачливым осветителем Колькой, который сразу после съемок на шахте уволился со студии. Это была наша последняя встреча.

Если посмотреть фильмографию Дальтелефильма, то можно заметить, что первые кинокартины студии сняты нашими ветеранами: Виктором Кузнецовым, Иваном Тимошем, Аркадием Пешковым, Алексеем Дороховым.

Второй «поток» операторов: Борис Колобов, Петр Якимов и Лева Борисенко. О них я расскажу отдельно.

Кадр четырнадцатый
Леопольд

Отдаленное сходство с мультяшным котом у него было: доброжелательность в общении с людьми, интеллигентность и завидная работоспособность. Высокий блондин с обаятельной улыбкой.

По нему должно быть сохла неистребимая армия девчонок, но в связях, порочащих его, замечен не был. Во всяком случае, я об этом ничего не знал.

Леопольд Никифорович Борисенко

Его единственная жена Вера, маленькая худенькая женщина с испуганными глазами, работала на студии мастером ОТК (отдела технического контроля). Одно время, когда телевизионное кино было еще черно-белым, студия Дальтелефильм была не только фильмопроизводящим, но и тиражным предприятием. И все, что снималось, печаталось и проявлялось на студии, просматривал мастер ОТК. Ее не интересовало содержание фильмов, а только наличие брака: грязь, нефокус, царапины и т. д. Лева с доброй усмешкой жаловался на Веру:

– С ней невозможно в кино ходить, она не видит самого фильма, а высматривает только бракованные кадры…

Леопольдом Никифоровичем Борисенко его называли в торжественных или исключительных случаях, а в обыденной жизни он был для всех просто Лева. На студию он пришел намного раньше меня, и принимал его на работу сам Виктор Емельянович Назаренко. Поначалу Лева работал киномехаником, а потом перешел в кинооператоры.

В середине 60-х у нас на практике работал режиссером студент ВГИКа Андрей Ключников, высокий брюнет, одного роста с Левой. Я помню, у него был кожаный плащ до пят, которым он очень гордился. С Левой они были неразлучными друзьями. Андрей сделал на студии две ленты: фильм-концерт «И поведет нас песня» и дипломный фильм о морских спасателях по сценарию Кости Шацкова «Сигнал бедствия принял». И еще они вместе с Левой сняли роскошный капустник на пленке. Вся студия каталась от хохота. В финале фильма Андрей протягивал потрепанную шляпу зрителям и просил:

– Подайте на пропитание бедному режиссеру…

Из зала на выход стал протискиваться грузный Вячеслав Львович Соболь, известный своей прижимистостью, а ему с экрана Андрей:

– Вячеслав Львович, куда же вы?

Тут вообще все задохнулись от смеха. Прекрасные были времена. Мы были молоды, умны, бедны и счастливы.

В 1965 году началась космическая эра телевидения. Мы могли не только принимать картинку из Москвы через спутник «Молния 1», но и сами посылать репортажи на Центральное телевидение. Вот тогда и была создана на студии Космическая редакция. Ее возглавил опытный журналист Георгий Громов, режиссером был назначен Вилор Филатьев, кинооператором Лева Борисенко, а я ассистентом режиссера. Нет, это не было элитным подразделением, мы, как и раньше, выпускали обычные плановые передачи, а космические программы были у нас на десерт. Одним из наших творений был фильм о морской пехоте. Автором картины стал офицер Борис Нестеренко, служивший в подразделении морской пехоты в Славянке. Режиссером был назначен Вилор Филатьев, оператором – Лева Борисенко, ну и я, конечно, ассистентом. Снимали в Хасанском районе, зимой. Снега было по колено. Специально для съемок развернули массовые ученья. Жили мы в общей казарме и питались солдатским харчем. Дней десять мы там столовались и вкалывали, создавая картину «Ратный труд». Так что труд наш в самом деле был ратным. Как-то еще в самом начале экспедиции я, засыпая, мечтательно пробормотал:

– На завтрак будет картошечка…

– Не обольщайся, – рассмеялся Лева, – будут элементарные макароны по-флотски.

И в самом деле, были макароны по-флотски.

– Как ты угадал? – спросил я Леву.

– Какой дурак с самого с ранья будет чистить картошку на такую ораву ртов? А кстати, где Вилор, где наш режиссер?

На съемках фильма «Ратный труд». Режиссер Вилор Филатьев, асе. режиссера Владимир Патрушев, оператор Леопольд Борисенко. 1965 г.

Вилор – аббревиатура: Владимир Ильич Ленин Организатор Революции. В советские времена такие имена часто встречались, как мужские, так и женские. Только женское звучало как Вилора или Виулена. Наш Вилор был одной из жертв советской моды на имена. В молодые годы с ним случилась беда, он попал в автокатастрофу, после которой временами у него отключался мозг, и он на некоторое время засыпал. Иногда он засыпал на просмотре материала, а когда пленка заканчивалась, и зажигался в зале свет, он просыпался:

– Хороший материал, смонтирую…

И монтировал. Сейчас он тоже заснул, но за пять минут до выезда проснулся, как ни в чем не бывало, растер лицо с орлиным носом:

– К работе все готовы? Поехали…

Съемка предстояла архисложная. Высадка десанта морской пехоты с корабля на берег. Из чрева корабля по аппарели сползали танки и БТРы, рвались ШИРАСы (шашка имитации разрыва снаряда), выли сигнальные мины, все застилалось белыми, черными, цветными дымами. Как в присказке: «Война в Крыму – все в дыму…» Моей задачей на съемке было – страховать оператора. Обзор через видоискатель у оператора ограниченный, а через широкоугольный объектив все объекты кажутся дальше, чем на самом деле. Лева вошел в раж, казалось, что он ничего не видит и не слышит. Один раз я буквально выдернул его из-под танка. Он не заметил, как из-за бугра на него выползает танк, становится на дыбы… Я за воротник полушубка дергаю Леву на себя – в то место, где он стоял, падает танк. Лева отряхивает с себя снег и материт за испорченный кадр.

Такие единичные случаи происходят в нашей беспокойной киношной жизни. Пару раз я был на волосок от гибели, пару раз Коля Назаров, но всякий раз как-то обходилось, видимо, не пришла еще очередь умирать. Мы все умрем в срок, отпущенный Богом, и не от того, от чего боимся умереть. Леве еще оставалось жить 46 лет.

Материал, отснятый для телевизионной «космической» передачи, стал основой для документального фильма. Такая же история произошла с фильмом «На участке сегодня». Запускался он как телевизионный очерк, а это значит, что времени и денег, отпущенных на него, в десять раз меньше, чем на фильм. Тем не менее, он был принят как фильм, занял в конкурсе фильмов о ГАИ одно из первых мест и высший тираж – 99 копий. Поясню, судьбу фильма определяла специальная комиссия в Главном управлении местного вещания при Гостелерадио СССР. Главк находился на Шаболовке в Москве. Существовало несколько градаций качества фильма: низший – местный экран, третья категория – показ по Центральному телевидению, вторая – показ по ЦТ и тираж по базовым студиям, 33 копии, первая – показ по ЦТ и тираж 99 копий.

Мы сработали на первую группу оплаты, а заплатили нам все равно как за очерк, в десять раз меньше. Мы – это сценарист Миша Попов, я – в качестве режиссера и оператором был Лева Борисенко.

Лева очень любил режимные съемки, а я любил снимать дождь. Для непосвященных поясню, режимные съемки – это съемки черно-белого материала в вечернее время под ночь. Кто автолюбитель, тот знает, что вечером бывает время, когда и солнышко не светит, и фары еще не помогают. Их видно на встречных машинах, но дорогу они не освещают. Это время длится 30–40 минут. Его-то киношники и называли режимом, в этот отрезок времени проводится довольно сложная и краткосрочная съемка. Сейчас, с появлением цвета, все стало значительно проще – ночь снимают вообще днем. Ну а дождик снимать – тоже искусство. Дело в том, что настоящий дождь на пленке или не виден, или он маловыразителен – серость одна. Чтобы капли дождя были видны, их надо осветить контровым (встречным) светом и спроецировать на темный фон.

Так вот, в этом гаишном фильме была снята дождливая сцена в режиме. Что происходит в фильме. Двое офицеров ГАИ выходят из своей конторы ночью под проливным дождем, садятся в милицейскую машину с мигалками и патрулируют по городу. В машине они разговаривают о том, какие происшествия бывают в дождь, и что в дождливые дни водитель более осторожен в управлении машиной. Эта синхронная съемка происходила в движущейся машине, что дополнительно усложняло работу.

Наступил день съемок. Ближе к вечеру поливочная машина полила дороги от начала проспекта Столетия до конца Партизанского проспекта – маршрута следования патрульной машины. Милицейская машина с героями устанавливалась на трейлер, внутри нее, на задним сидении, лежал звукооператор с записывающей аппаратурой. Между водительской кабиной трейлера и объектом съемок была небольшая, в один квадратный метр, площадка, на которой стояла камера на штативе и три человека: Лева вел съемку, ассистент оператора, Коля Назаров, качал насосом брызги на ветровое стекло, я сзади подсвечивал светильником и страховал обоих от падения под колеса трейлера. Один раз на крутом вираже возле инструментального завода мы чуть было не слетели с площадки, но Бог миловал. И все это происходило в режимное время. А «роль» милицейского здания сыграл сам Дальтелефильм, это из него под проливным дождем выходили на патрулирование сотрудники ГАИ. Зеваками на наших съемках были работницы проявочного цеха. Они настолько прониклись нашей работой, что остались проявлять материал сверхурочно. Качество проявки было исключительное – ни сантиметра проявочного брака. Не успели мы утром придти на работу, возле зала ОТК нас уже поджидали проявщицы, требуя просмотра материала.

Вот так весело мы работали. К сожалению, это был последний наш с Левой фильм. Во Владивостоке организовывался корреспондентский пункт Центрального телевидения по всему Дальнему Востоку. Лева ушел туда оператором и проработал там до ухода на пенсию.

Но и тогда я не забывал своего старого друга и однокурсника нашей Alma mater. Я приглашал его в жюри фестиваля любительского кино «Сам себе режиссер-оператор», организованного в рамках программы Фонда Евразия, устраивал встречи со студентами кафедры телевидения. Он был замечательным человеком и интересным рассказчиком. Одна из моих студенток написала о нем и о первом на Дальнем Востоке телевизионном корпункте Дипломную работу, которую с отличием защитила.

Иногда он бывал необычно серьезен и рассудителен, но чаще всего лучезарен, харизматичен и коммуникабелен. Я не встречал человека, который бы лучше него рассказывал анекдоты. В памяти осталась его лукавая улыбка и фраза:

– Ничто так не старит человека, как возраст!:-)

Кадр пятнадцатый
Alma mater

Там совершенно другой воздух, другая аура. Я погрузился в нее, как в теплое, ласковое южное море. Я не был здесь более тридцати лет, и вот печальное событие – годовщина памяти Льва Александровича Ткачева, привела меня в родной институт.

Теперь это уже Академия искусств, но все та же благостная атмосфера, пропитанная творчеством. Прохожу по нашему второму этажу. В аудиториях идут занятия по актерскому мастерству. – все, как тогда. И, кажется, что сейчас выйдет из деканата Сергей Захарович Гришко, улыбнется своей жизнерадостной домашней улыбкой, затащит в свой кабинет, начнет расспрашивать о житье-бытье, а потом пойдет решать чьи-то проблемы. Неугомонный декан театрального факультета. Он, наверно, и сейчас там, в Раю, устраивает чьи-то неустроенные дела.

ДВПИИ

Поднимаюсь выше, к музыкантам… Вот на лестничной площадке оставленный на стуле баян, на подоконнике – ноты. Видимо, их хозяин убежал в буфет за пирожками, зная, что баян и ноты никто не тронет. Это только здесь, в Дальневосточной академии искусств, моей Alma mater.

В начале шестидесятых годов стал вопрос о создании на Дальнем Востоке института, который бы мог готовить музыкантов, художников и актеров вдали от столицы нашей Родины. На верхах решали, где? В Хабаровске или Владивостоке проектировать и строить новое учебное заведение? Этот гордиев узел одним ударом разрубил тогдашний первый секретарь крайкома КПСС Василий Ефимович Чернышов. Он сказал: «А у меня место под институт уже есть!». Это было только что отстроенное здание, примыкающее к крайкому партии, которое проектировалось как общежитие для партийных работников. Его-то глава Приморского края и отдал под кузницу творческих кадров. Так в 1962 году появился Дальневосточный педагогический институт искусств – первый в России вуз, объединивший три вида искусства – музыку, театр и живопись. Здесь, на театральном факультете, обучалось три выпуска режиссеров телевидения. В третьем потоке учился и я.

У нас была замечательная группа. Один Гинзбург чего стоит… Владимир Григорьевич, он же Владимир Гершанович, он же Гиз. Наш бессменный староста. Крупный мужчина – глыба, с высоким сократовским лбом. Море обаяния и харизмы. Прирожденный лидер.

Идет экзамен по эстетике. Пишем какое-то сочинение на заданную тему. Самостоятельная работа. Меж рядами проходит преподаватель и видит, что студент Гинзбург беззастенчиво списывает с книжки, не из-под парты, как все нормальные студенты, а поставив на стол объемный гизов портфель, который только слегка перегораживает учебник. У преподавательницы замер на губах изумленно-возмущенный вопрос.

– Ничего-ничего, – ласково успокоил Гиз женщину. Она проглотила воздух и отошла, а нахал продолжил писать работу.

И еще случай. 19 мая – праздник пионерии. На центральной площади Владивостока празднество. Красные флаги, марширующие пионеры, пламенные речи. Среди зрителей Гиз, Сафрон и я. Хочется «отметить» этот выдающийся праздник, но до открытия алкогольной торговли еще целый час. Рядом с площадью гастроном. Вокруг все кишит ментами. Мы заходим в магазин, в отделе, где продают соки, пирожные, призывно стоят столики. Гиз гипнотизирующим взглядом смотрит на продавщицу, она, как кролик, медленно достает из-под прилавка бутылку, стаканы, бутерброды. Мы пьем в запрещенное время, в запрещенном месте, любуясь на пионерский праздник и милицейское оцепление.

У Гиза были ярко выраженные задатки руководителя. Он смог разношерстную, разновозрастную, из разных регионов толпу в 21 человека сплотить в единую семью. А после окончания института бывший диктор телестудии Комсомольска-на-Амуре станет ее руководителем. Из этого города на сессии приезжают еще три студента: Борис Арбузов, Валя Ефимова и Оля Глыбочко.

Боря Арбузов. Небольшого роста, худощавый, с красным лицом. Его так и звали «арбузом». Он еще был очень красным по убеждениям. В курсовой работе по драме Островского «Гроза» он написал, что если бы Катерина жила в советское время, то вместо обрыва отправилась бы на строительство БАМа.

На занятиях по актерскому мастерству Ольга Глыбочко и Владимир Патрушев. 1969 г.

Оля Глыбочко – самая молодая из наших сокурсниц.

Ей было лет 19. Мы ее все любили и оберегали. Как-то они с Петей Якимовым делали актерский этюд. И получалось у них что-то невнятное. Наш мастер Михаил Иванович спросил Петю, что происходит между их персонажами? На что Петя ответил: «Он ее поцеловал и что-то в ней нарушил». Весь курс грохнул от хохота.

Вадим Нейштадт, напротив, был самым старым на курсе. Глыбочке он точно в отцы годился. Вадим был из Москвы. Говорит, что работал вторым оператором у Юсова на «Ивановом детстве». Как попал на Дальтелефильм, никто не знал. Жил он прямо на работе, в операторской комнате. Снял один фильм с Эдиком Тополагой из жизни рыбаков, а потом в основном снимал сюжеты для текущего вещания. Однажды он так насмешил деревню, что она хохотала неделю. Место действия – коровник, объект съемок коровы и доярки. Вадим посылает осветителя в местную аптеку, чтобы купить презервативы, а потом при доярках натягивает их на ножки осветительных штативов. «Для надежности, чтобы током никого не убило», – бормочет он про себя. Он забыл, что это не Москва, а деревня, где новости распространяются со скоростью электричества.

Наш курс на экскурсии в телецентре

Еще из дальних краев: из Орши – Дима Кармаков, он тоже после учебы возглавил местное телевидение, и еще один студент из Кемерово Генка Егоров. Очень хорошо помню, это когда на одном из курсов мы пытались поставить пьесу Сарояна «В горах мое сердце», он больше других годился на роль главного героя.

Маргарита Абовская приезжала на сессии из Красноярска. В очёчках, с красным носиком она напоминала то ли птицу, то ли дореволюционную классную даму. Её все жалели, потому что она по любому поводу плакала и всего боялась: зачетов, экзаменов, репетиций: боялась вообще жить – качество для режиссера непригодное.

Наши хабаровчанки: две Аллы и Лариса. Алла Павчинская – жена красавца диктора, выпивохи и гуляки, маленькая, с огромными на пол-лица глазищами, которые тоже часто бывали мокрыми, но не от работы или учебы, а от семейных неприятностей. Все девчата из Хабаровска были с крепким режиссерским характером. Работала Алла на краевом телевидении режиссером молодежных программ. Другая Алла – Алла Михлик работала на Дальневосточной студии кинохроники. Небольшого роста, полненькая, с веснушками на вздернутом носике. Ее мужу Юре она была до плеча. Тот был большой, дерзкий, не признававший никаких авторитетов задира, она – напротив: спокойная, рассудительная, тихая – этакая «Мелани». Третья из подруг Лариса Трапезникова была по характеру «Скарлет», только почему-то незамужняя. Никто не мог понять, почему. Стройненькая симпатичная блондинка, почти красавица, а мужским полом пренебрегает. Насколько я знаю, она замуж так и не вышла. Загадка XX века. Гиз как-то в шутку пообещал ящик коньяка тому, кто Лариску охмурит. Но этого не произошло, и не потому, что никому не нравилась неприступная красавица, просто взаимоотношения у нас в группе были как в семье между братьями и сестрами. А профессиональная хватка у нее была, недаром после окончания Института стала Главным режиссером Хабаровского телевидения.

Иногородние студенты: Лариса Трапезникова, Алла Михлик, Алла Павчинская, Гена Егоров, Маргарита Абовская

Чуть было не забыл Раечку Копытову, нашу скромницу из Новосибирска. Она была как бы отстранена ото всех. И будто бы из другого мира наблюдала за нами своими темными глазами-бусинками через иллюминаторы очков.

Теперь о наших, Владивостокских. О Косте Шацкове я уже рассказывал в отдельной главе. Из всех нас он был самым опытным телевизионщиком, журналистом и сценаристом, но, тем не менее, пошел учиться режиссерской премудрости.

Володя Игнатенко считал, что все премудрости режиссерские он уже освоил, осталось только получить бумажку – диплом об окончании, чтобы зарплату добавили. Ума институт ему не добавил, он так всю жизнь и проработал в редакции новостей.

Кеша Чулков уже учился в нашем институте на актерском факультете вместе с Валерием Приемыховым. Небольшого роста, коренастый, с часто появляющейся двусмысленной улыбкой на устах. Работал у меня на фильме «Лесная быль» ассистентом режиссера и администратором. Сделал на Дальтелефильме пару самостоятельных фильмов. Потом, после окончания института, уехал в Москву, работал на какой-то студии спортивных фильмов. Снимался в эпизоде у Приемыхова. Как-то мы с ним встретились в Москве и он меня повел на выставку Ильи Глазунова. Когда подошли к Манежу, увидели, что очередь на выставку в два раза длиннее, чем в Мавзолей. Я приуныл, а Кеша не растерялся и повел меня какими-то черными ходами в обход очереди.

Занятия в павильоне Приморского телевидения

И получилось. Вот такой Иннокентий Чулков!

Еще один непростой студент – Женя Рябко. Небольшого роста, лысоватый, с хитрыми умненькими глазами. В те времена не существовало понятия продюсер, но продюсеры уже были. Один из них Женя. Он умел находить талантливых людей и организовать их на подвиг. Вместе с Эдиком Тополагой он сделал фильм «Когда зажигаются звезды», и они получили награду на фестивале. «Совращал» он и меня на фильм о рыбацком Приморье, но поскольку мне Женя как человек не нравился, я отказался. Мне не нравилось, что он сильно близко подходит к собеседнику, так что слышно его дыхание, и крутит пуговицу. Он переметнулся к Альберту Масленникову, и тоже они получили Гран-при на фестивале «Человек и море». Потом его соавтором стал Олег Канищев, вместе они ваяли две серии «Города и годы» и сотворили классику Дальтелефильма: «Полтора часа до объятий». Потом Женя от нас уехал в неизвестном направлении. До меня доходили слухи, что якобы Рябко запустился на фильм «Малая земля», экранизацию шедевра одного из наших вождей, да не успел. Смерть второго Ильича лишила Женю Ленинской премии.

Леонид Яковлевич Сафрошин, он же – Лёха, он же – Сафрон. Неплохой режиссер, но большой выпивоха. Ему принадлежит фраза: «Трезвым фильм и дурак смонтирует»! Особенно хорошо ему удавались дикторские тексты. Пожалуй, больше ничего хорошего сказать о нем не могу, а плохо о покойниках не принято говорить.

Борис Кучумов. Закончил актерский факультет этого же института, но пошел в режиссуру. Работал довольно успешно. Сделал на телевидении ряд запоминающихся передач. Очень умело режиссировал концертные программы и праздничные мероприятия. Долгое время, до самой смерти был Главным режиссером телевидения. Его жена Роза Салюк была тоже замечательным режиссером. Как-то мои студенты (я уже тогда не работал на студии) спросили Розу:

– А Патрушев хороший режиссер?

– Раньше был хороший, а теперь не знаю, – ответила она.

И в самом деле, режиссеру каждой своей работой надо подтверждать свою состоятельность. Каждая удачная работа добавляет к твоему рейтингу полпроцента, а неудачная списывает пятьдесят. А потому, надо постоянно учиться, учиться и еще раз учиться, как говорил дедушка Ленин.

Учились мы заочно. Два раза в год приезжали на месячную сессию. Педагоги по общеобразовательным и театральным дисциплинам были из Владивостокских ВУЗов, кинематографические и телевизионные наезжали к нам из Москвы, благо тогда цены на билеты не были такими астрономическими. И сессия наша преддипломная прошла в Москве во ВГИКе.

Лицом к нам Михаил Иванович Каширин

Нашим мастером был Михаил Иванович Каширин, ныне незаслуженно забытый. Я пытался в Интернете найти какую-либо информацию о мастере, нашел лишь три упоминания: Михаил Каширин – режиссер, без всяких биографических сведений. Еще одна актриса вспомнила Каширина, когда служила в театре Группы войск Советской Армии (ГСВГ) в ГДР, там Михаил Иванович был главным режиссером. Сейчас Александра Михайловна Сарапанюк – режиссер, педагог, основатель своей школы. И еще одно упоминание: в конце 50-х Михаил Иванович – главный режиссер литературно-драматической редакции Центрального телевидения. То, что он был блестящим педагогом, об этом мало кто помнит. Учил он не скучными лекциями и нотациями, а порой и режиссерско-педагогическими импровизациями. Вот один такой пример.