Текст книги "Частная армия Попски"

Мне хотелось, чтобы у противника сложилось впечатление, будто диверсию на складе устроили не арабы, а моторизованный британский отряд. Тут вспомнилось, как кто-то мне рассказал: после неудачного рейда на штаб-квартиру Роммеля на берегу уничтожили диверсионную группу, ожидавшую подводную лодку для эвакуации. Их выследили, потому что кто-то случайно обронил карту с обозначением места встречи. Чья-то невероятная глупость подкинула мне неплохую идею, которую я решил воплотить. Я потратил несколько часов, чтобы нанести на карту небольшого масштаба выдуманный маршрут, ведущий в Аль-Куббу с запада и уходящий на восток, а потом на юг, в бескрайнюю пустыню. Линию маршрута я провел желтым карандашом, привалы обозначил зелеными точками. Еще я изобразил красный круг с коричневым вопросительным знаком примерно на месте топливного склада, нарисовал черную фасцию на месте итальянского гарнизона в Аль-Куббе и фиолетовую свастику – на месте немецкого в Дерне. Потом нацарапал на полях кое-какие расчеты (расход топлива из расчета на пять автомобилей и так далее) и адрес: «мадемуазель Лаура Ванетти, Александрия, улица Морпурго, 9». Затем я несколько раз согнул карту вдоль и поперек, чтобы сгибы выглядели потертыми, развернул, скомкал, снова развернул, разложил на камне и наступил ботинком, измазал жиром от тушенки, прожег две дырки сигаретой с правого края и наконец аккуратно надорвал ее ровно до середины. Затем я сложил карту и убрал в карман, она была готова.

Шортен с группой подрывников прибыли тем же вечером в приподнятом настроении. Они отдохнули, а потом стали готовить взрывчатку. Мы использовали схему, которую окрестили «венок ромашек»: пироксилиновые шашки соединяются полутораметровым куском праймакорда, похожего на толстый шнур для жалюзи и обеспечивающего практически одновременный подрыв. Шашки, которые, как мы рассчитывали, воспламенят топливо, имели форму усеченного конуса c центральным каналом размером с чашу большой курительной трубки. Пять шашек собирались в один «венок» и фиксировались с помощью узлов на шнуре. На одном из концов шнура изолентой крепился детонатор с капсюлем замедленного действия, автоматическим устройством, которое обеспечивало взрыв через определенный промежуток времени после удаления предохранителя. Мы использовали капсюли с задержкой на три часа. Для собственной безопасности «венки» и детонаторы мы везли отдельно, собирая полную конструкцию только после того, как укладывали «венок» под бочку с горючим.

Мы строго следовали графику, предложенному Мухаммедом аль-Обейди. Около часа ночи после изнурительного марша мы достигли окраин Аль-Куббы. Несмотря на позднее время, кое-где еще виднелись огни, итальянский джаз прорывался сквозь радиопомехи в расположенном на холме армейском борделе, где как-то раз ночевал и я, когда это еще была наша территория. Электросварка в мастерской испускала отблески холодного синего света. После нескольких тревожных часов в темноте скромные огни и еле слышные звуки в хорошо знакомом итальянском поселении, где было меньше шестидесяти домов, на контрасте заполняли все окружающее пространство. Я погрузился в иллюзию, похожую на сон: ветви деревьев в контрастном свете превратились в городской парк, за которым виднелись залитые огнями улицы, раздавались трамвайные звонки, роскошно одетая публика прогуливалась по тротуарам и веселилась в кафе. Где-то мелодично играл джаз-бэнд, у входа в кинотеатр сияла неоновая вывеска. Мы уже давно спустились в нашу цистерну, а эта картина все еще стояла у меня перед глазами.

Брат Мухаммеда аль-Обейди оставил нам обильную и вкусную еду. Набив животы, мы надолго заснули. Маленькому часовому снаружи не пришлось будить нас свистом. Потом мне рассказали, что к нашему убежищу приближалась пара солдат, но, поскольку они были без оружия и, судя по всему, просто слонялись без дела, мальчик мудро решил не поднимать тревогу. Последние часы ожидания тяжело дались моим британским соратникам. Шевалье был хмур и раздражителен, а Шортен – наоборот, излишне воодушевлен и говорил без умолку об искусстве взрывотехники, и мне пришлось мягко вмешаться, чтобы у этих двоих дело не дошло до ссоры. К счастью, арабы сохраняли самообладание и лишь сонно переговаривались между собой.

В семь тридцать вечера появился мальчик с блюдом горячей еды на голове. В восемь тридцать, повесив наши «венки» на шеи и сложив детонаторы и капсюли в карманы, мы отправились к топливному складу. Пролезли под проволокой и собрались вокруг небольшого белого валуна. Я приказал отряду разделиться на три группы – по одному британскому офицеру и по два араба в каждой. Каждой группе я выделил сектор работы, как можно доступнее описав его границы по ориентирам (деревьям, скалам и кустарникам), которые я запомнил в свой предыдущий визит. Начиная от места нашего сбора, бойцам предстояло двигаться вперед, закладывая по одному «венку ромашек» под бочку в каждой партии, которая попадется в темноте. У каждой группы было по двадцать комплектов взрывчатки. Требовалось заложить максимальное количество зарядов, не забывая, что в десять пятнадцать всем нужно вновь собраться у белого валуна. Опоздания не допускались – я пообещал, что не буду ждать ни минуты сверх отведенного времени. Неиспользованные «венки» нужно было принести назад. Я повторил свой приказ по-арабски и уточнил у каждого, понял ли он, куда идти, что делать и к которому часу возвращаться. Сверив часы, мы отправились вперед. Ночь выдалась безлунной, но звезды на ясном небе давали достаточно света для работы, а густая темнота позволяла нам чувствовать себя в безопасности. С другой стороны склада сияли фары трех итальянских грузовиков: на них грузили бочки с горючим. Меня это радовало. Приятно взорвать склад как раз в тот момент, когда противник его использует. Вряд ли утрату такого количества бензина получится восполнить настолько быстро, чтобы она не повлияла на ход войны.

Работали мы методично и неторопливо. Два моих араба поднимали бочку, а я закладывал под нее «венок». Потом, пока я устанавливал детонатор и капсюль (что требовало известной осторожности), один боец оставался со мной, а другой шел выбирать следующую цель. Благодаря такому подходу к работе и заранее проведенной разведке мы вообще не теряли времени.

Это оказалось слишком просто. Я чувствовал себя как воришка, пробравшийся в темноте на чужую территорию и вознамерившийся нанести ущерб чьей-то собственности. Разве я не злоупотребляю добродушной самоуверенностью владельцев склада, которые даже не потрудились выставить часовых? Однако удовольствие от слаженной работы быстро развеяло первоначальные сомнения. Теперь я ощущал себя не трусливым взломщиком, а честным трудягой, эффективно выполняющим свой долг.

С каждой партией бочек мы все ближе приближались к итальянским грузовикам. Свет их фар воодушевлял меня, прогоняя страх темноты. К тому же близость противника бодрит в любое время суток. Вскоре я уже слышал, как переговаривались по-итальянски загружавшие бочки солдаты. Они то и дело последними словами крыли офицера, отрядившего их на эту чертову ночную работу. Мы подобрались к ним, насколько позволял здравый смысл, а потом стали возвращаться. Оставалось еще много времени. Три неиспользованных «венка» мы заложили под те партии, которые пропустили по пути вперед.

Без восьми минут десять, за двадцать три минуты до окончания операции, мы добрались до белого валуна. Через две минуты из темноты появился Шевалье со своими бойцами. Из двадцати «венков» у них осталось два. С чувством выполненного долга мы расслабились в ожидании остальных. В десять минут одиннадцатого я отправил одного из арабов на двести метров вперед в сектор Шортена, чтобы указать путь, если вдруг он не может отыскать наш белый валун. Араб вернулся через пятнадцать минут, сообщив, что никого не нашел. Я подождал до без пятнадцати одиннадцать – группа Шортена теперь опаздывала на полчаса. Потеряться они не могли, никакого шума мы не слышали, видимо, с ними произошло нечто невероятное. С тяжелым сердцем я принял решение оставить их и уводить остальных. Мы гуськом двинулись в путь и прошли не более тридцати шагов, когда шедший за мной боец схватил меня за руку и припал к земле. Я последовал его примеру и, обернувшись к нашему валуну, увидел движущиеся темные фигуры. Наш замыкающий с осторожностью приблизился к ним. Через минуту он вернулся с Шортеном и двумя его бойцами.

– Вы опоздали, – тихо прошипел я.

Навалившееся облегчение на несколько секунд лишило меня способности соображать, но попытки Шортена объясниться привели в чувство.

– Обсудим позже. Следуйте за Шевалье.

Когда мы добрались до цистерны, остальные сразу приступили к сбору снаряжения, а я подозвал Шортена. Этот жалкий розовощекий идиот вытянулся по стойке смирно и начал с дурацкой самодовольной ухмылкой свой отчет:

– Сэр, я заложил шестнадцать «венков» в шестнадцати разных партиях…

– Почему вы опоздали на полчаса? – перебил его я.

– Правда, сэр? Я и не заметил. Неужели?

– Почему вы опоздали?

– Сэр, когда мы заложили наши шестнадцать «венков», я заметил, что шашки зафиксированы на шнуре простым узлом. А нам, сэр, на курсе по подрывному делу рекомендовали завязывать двойной узел, чтобы надежно обеспечить передачу воспламенения от шнура к шашкам. Поэтому я обошел все наши шестнадцать бочек и завязал на каждом венке по дополнительному узлу. Ахмад и Саид очень мне помогли, сэр.

– Боже всемогущий! – простонал я. – Из всех е…х армейских идиотов мне достался самый е…й. Чем, ты думаешь, мы тут занимаемся? Это, может, курс по подрывному делу, черт его дери? Я тебе обеспечу передачу воспламенения прямо через твою, б…, задницу. Ты отстранен. Свободен!

Так я почувствовал себя лучше. Шортен ухмылялся в свете моего фонаря, он оценил образность моей речи, но был слишком доволен собой, чтобы чувствовать себя виноватым.

Я обернулся:

– Все готово? Идем!

Вслед за Мухаммедом аль-Обейди мы начали выбираться из пещеры.

Времени оставалось в обрез. Первые заряды мы заложили в самом начале десятого, и прошло уже два часа. Если капсюли замедленного действия сработают как нужно, уже через час склад взлетит на воздух или, в худшем случае, подсветит окрестный пейзаж. Нам нужно убраться, пока не поднимется тревога, а у меня еще оставалось одно дело. Я договорился с Мухаммедом аль-Обейди, что он проведет нас вдоль той стороны склада, которая выходит на главную дорогу. Когда весь отряд пересек ее, я достал из кармана приготовленную карту и прицепил ее на ветку придорожного куста – так, чтобы было похоже, будто ее сдуло ветром из проезжавшего грузовика. Шесть оставшихся «венков», несколько взрывателей, пачку сигарет и перевязочный пакет я аккуратно уложил в канаве, словно их забыли при поспешном отступлении. Затем я присоединился к нашему отряду на противоположной стороне дороги. Мы обошли палатки (лагерь на две тысячи солдат), растянувшиеся вдоль северной обочины шоссе. В некоторых из них горели огни, но снаружи никого не было. Когда последняя палатка скрылась из виду, я попросил Мухаммеда аль-Обейди чуть-чуть сбавить темп. Теперь, когда нас от склада отделяли дорога и лагерь, я решил, что мы находимся в относительной безопасности. Вряд ли после объявления тревоги враг станет нас искать на своей территории. Логичнее предположить, что мы ушли на юг, в пустыню, или на восток, к своим, но точно не на северо-запад, где нет укрытий, а в каждой деревне размещены итальянские войска и поселенцы. Однако мы рассчитывали выбраться отсюда до рассвета, и Мухаммед аль-Обейди вел нас широкой дугой в обход Аль-Куббы, а потом вновь через дорогу к таинственной Каф-аль-Кефре.

Как только мы спустились в овраг за палаточным лагерем, со стороны склада раздался глухой хлопок, в небо взвилось темно-красное пламя, а потом оно осело, оставив яркие отсветы. Шевалье, шагавший рядом со мной, не останавливаясь, повернулся и прошептал: «О боже!» Несмотря на свой робкий нрав, он постоянно попадал в самые невообразимые приключения и демонстрировал недюжинную храбрость. С ослиным упрямством он пытался побороть свою тягу к легкомыслию, но, только выбравшись из одной захватывающей дух переделки и даже не отдышавшись, уже искал новый способ пощекотать себе нервы. В целом ему во всем сопутствовал успех, и, что удивительно, войну он успешно пережил и после нее вернулся к работе на хлопковой бирже в Александрии.

Мы тащились в темноте за Мухаммедом аль-Обейди, который шагал проворной и неутомимой арабской походкой. Зарево на складе у нас за спиной погасло. Я переживал: взрыв прогремел раньше времени и, судя по всему, рванул только один из наших зарядов, – но надеялся, что пожар не потухнет, пока не сработают остальные.

Мы шли дальше. К часу ночи по-прежнему ничего не произошло, хотя если бы капсюли замедленного действия сработали правильно, уже прозвучали бы все взрывы. С замиранием сердца я чувствовал, как меня одолевает отчаяние. Механически переставляя ноги, я вдруг ощутил такую усталость, что, не будь со мной никого рядом, улегся бы спать прямо там. Медленно тянулось время, я прокручивал в голове, как мы закладывали заряды: детонаторы, взрыватели, капсюли. Почему все они не сработали? Мы заложили пятьдесят четыре «венка», а сдетонировал только один, не возымев, судя по всему, существенного эффекта. Я не терял надежды до половины второго. Полчаса спустя ничего не изменилось. Проклиная производителей нашего снаряжения, я признал поражение. Поскольку от меня больше ничего не зависело, я постепенно успокоился и начал строить план по подрыву железнодорожного моста на линии Бенгази – Барка. Я взглянул на часы: мое отчаяние продлилось полчаса.

Без пяти два горизонт у нас за спиной взорвался. Завеса желтого огня застила небо, бросая отблески на скупой пейзаж вокруг нас. Взрывы гремели один за другим, порождая всё новые и новые языки пламени.

Бочки с топливом взлетали в воздух, взрывались и превращались в огненные шары, медленно опускавшиеся на землю. Через мгновение полнеба заслонил густой столб дыма, вздымающийся над ярко-красным пламенем. Казалось невероятным, что наши мелкие и незаметные манипуляции в темноте обернулись столь грандиозной катастрофой. Результат многократно превзошел все наши ожидания. Столь масштабное воздаяние за труды нас немного ошеломило и помогло поверить в свои силы.

За час пожар разгорелся еще сильнее. Вдоволь поглазев на завораживающее зрелище, мы двинулись дальше. Зарево горящего склада освещало нам путь, поэтому идти стало проще. Когда мы отошли подальше и оказались в тени окрестных холмов, я снова начал спотыкаться в темноте, еле поспевая за нашим неутомимым проводником. Так мы и шли. Чувствуя себя на последнем издыхании, я смирил свою гордыню и спросил Мухаммеда аль-Обейди, сколько еще осталось до Каф-аль-Кефры. «Недалеко», – лаконично ответил он, и мы побрели дальше.

Забрезжил рассвет. Пламя у нас за спиной бушевало все так же яростно. Мы двигались дальше. Солнце встало. Наш путь пролегал в бесплодной глуши среди песчаных холмов с редкими кустарниками. Голова кружилась от усталости. Чтобы не заснуть на ходу, я попытался в уме подвести итог: «У немцев двести танков, которые потребляют галлон горючего на десять километров. В боевых условиях танк в день проходит восемьдесят километров. На сколько дней им хватило бы четыреста тонн горючего?» То и дело сбиваясь со счета, я наконец пришел к удивительному ответу: шестьдесят два дня. Но такой итог казался слишком хорошим, чтобы быть правдой. Я, не торопясь, пересчитал заново. Теперь получилось: треть дня, восемь часов. Такой результат ужасно разочаровывал, так что я вновь погрузился в расчеты. Мухаммад аль-Обейди подошел ко мне и сказал: «Теперь Каф-аль-Кефра близко». Мы все очень устали, но продолжали идти под припекающим солнцем. Я вернулся к своим расчетам и на этот раз получил ответ: двенадцать дней. Такой результат меня устраивал, и я сразу утратил интерес к дальнейшим вычислениям. Мы шли… Наш проводник сказал: «Каф-аль-Кефра за этим холмом». Я громко рассмеялся, потому что его слова напомнили мне шутку: «Когда вы начинаете идти, проводник тебе говорит, что цель далеко. Идешь четыре часа, и он говорит, что цель недалеко. Еще через четыре часа – что цель близко. Снова четыре часа – и цель оказывается за тем холмом. И вот тогда до цели остается всего-то четыре часа пути». На трясущихся ногах и с болью во всем теле я тащился еще, казалось, целую вечность, пока, взглянув на небо, не увидел, что солнце даже не сдвинулось. «Вон Муса на верблюде», – сказал кто-то по-арабски. И действительно, по желтой равнине к нам ехал наш человек на одном из наших верблюдов. Мы дошли. Муса спешился и крепко пожал мне руку. Приобняв меня за плечо, он указал на восточный горизонт, где от севера до юга висели густые черные клубы дыма.

Мы спустились ниже уровня плато в полукруг усеянных пещерами скал, это и была Каф-аль-Кефра. Мы дошли до цели ровно к половине восьмого.

Муса и Юнус, двое бойцов, которые доставили вещи и животных из Сиди-ибн-Хальфайи, заварили нам чай и приготовили завтрак. Устроившись на мягком песке, я почувствовал себя очень бодрым и взглянул на Мухаммеда аль-Обейди. К моему удивлению, его обычной мрачности как не бывало, он едва ли не давился от смеха.

– Что такое, Мухаммед?

– Итальянские солдаты, которые ночью грузили топливо, теперь под строгим арестом. Их обвиняют в «курении при обращении с огнеопасными материалами и причинении значительного ущерба имуществу Муссолини».

И единственный раз на моей памяти он расхохотался. Засмеялись и все мы, содрогаясь от безудержного веселья, катаясь по песку, пытаясь прийти в себя и снова разражаясь смехом. Мы находили его замечание невероятно забавным. Оно словно подводило итог всей последней недели.

Я первым заступил в караул, чтобы через час, сменившись, пойти спать. Выбравшись на плато, я посмотрел вниз: не было видно ни души, все разлеглись по пещерам, костер закидали песком, пустые консервные банки закопали. Наши верблюды и лошади паслись в отдалении. Все было хорошо. На горизонте ленивыми волнами вздымался черный дым.

Итальянцы собрали всех арабов, живших в окрестностях Аль-Куббы, включая брата Мухаммеда аль-Обейди и его семью, и тщательно допросили всех. Спустя несколько дней их отпустили. Через некоторое время копия официального отчета о расследовании этого инцидента попала мне в руки. В нем ответственность за диверсию возлагалась на моторизированный отряд британских коммандос. Не знаю, сработала ли моя хитрость, или просто местный итальянский командующий решил свалить ответственность на таинственных диверсантов, появление которых он никак не мог предсказать. Но в конце концов, он мог хотя бы выставить у склада охрану!

О том, сколько именно топлива уничтожено, отчет тактично умалчивал, но меня порадовало, что небольшой склад боеприпасов, о котором я ничего не знал и который находился в дальнем конце общего периметра, тоже взлетел на воздух. Вероятно, сухой чертополох и трава помогли огню распространиться так быстро, что даже в лагере комплектования сгорело несколько палаток.

Через несколько дней после нашего возвращения в Ар-Ртайм туда пришел один из наших информаторов и, захлебываясь от восторга, сообщил важную новость: британская авиация нанесла бомбовый удар под Аль-Куббой и полностью уничтожила огромный топливный склад!

Глава VI
Поселение в Джебеле

Поскольку никаких репрессий против арабов не последовало, после успеха у Аль-Куббы слава о нас разошлась по всему Джебелю. Даже осторожный Али ибн Хамид прислал мне поздравления. Шейхи дальних племен, которых я никогда прежде не видел, приезжали засвидетельствовать почтение и предложить свои услуги. Таким образом, нам удалось расширить нашу разведывательную сеть до Бенгази, куда поступало большое количество военных грузов, – и я рад был возможности постоянно получать сведения оттуда.

Обратной стороной нашей популярности стало то, что теперь шейхи обращались ко мне со своими проблемами, просили уладить их разногласия по поводу колодцев и пытались использовать меня во внутриплеменной политической борьбе. Я старался изо всех сил, но для работы губернатором всей Киренаики мне не хватало ни времени, ни личного состава.

Тем временем Чепмэн добился ошеломительных результатов в организации наблюдения за дорогами. Уже на протяжении пяти месяцев каждую ночь он снабжал 8-ю армию детальным отчетом о передвижениях по главной линии коммуникаций противника. Все работало как часы. На дороге посменно дежурили наблюдатели, информацию передавали по цепочке курьеры, диспетчеры контролировали процесс. Все они ежемесячно получали зарплату и премии за хорошую работу, а если кто-то ошибался и вел себя нерасторопно – платил штраф. Каждые несколько дней Чепмэн лично отправлялся к дороге и дежурил с утра до вечера, чтобы критически оценивать сведения от своих наблюдателей на других участках шоссе. Так он держал их в узде и наверняка знал: они действительно выполняют эту утомительную работу, а не сочиняют списки прошедших по дороге машин в тени своих шатров. Ему удалось разжечь в своих людях энтузиазм и привить любовь к точности, которая вообще-то крайне нехарактерна для арабов Джебеля.

Также Чепмэн подал мне секретный отчет о деятельности Саада Али Рахумы на посту интенданта, и расследование установило факты чудовищных растрат. Я немедленно освободил араба от административной должности и отправил его с разведывательной миссией к железнодорожной ветке из Бенгази в Аль-Абьяр и Барку. Поскольку я сам не особенно подходил на должность собственного интенданта, мне пришлось немедленно направить в Ближневосточное командование запрос о переводе к нам Грангийо, француза из Александрии, ныне капитана на британской службе: я знал, что он прекрасный администратор, а еще что он ищет работу и с радостью возьмется организовать наш тыл.

Между тем, отложив более простые дела, я собрался лично проверить склады. Выбираясь из нашего глубокого вади в Ар-Ртайме на плато, я увидел идущего мне навстречу араба. Он вел под уздцы лошадь, верхом на ней ехали два человека. Араба я вскоре узнал, это был Саид аль-Барази, он неоднократно выполнял наши задания в качестве агента. Хороший, спокойный парень, но вот кого он вез, оставалось для меня загадкой. Они были бородаты и в лохмотьях, но каким-то необъяснимым образом я сразу подумал о Королевских ВВС. Саид аль-Барази сказал, что я должен с ними разобраться. На какое-то мгновение я счел их итальянскими шпионами, но, заговорив с ними, как мне казалось, на их родном наречии, в ответ я услышал запинающийся, но, без сомнения, лондонский кокни. Это были двое из восьми членов экипажа бомбардировщика, сбитого над Бенгази полтора месяца назад. Они долго блуждали по дикой пустыне, пока дружественные арабы не подобрали их в состоянии сильнейшего истощения. Их передавали от стоянки к стоянке, пока они не попали к Саиду аль-Барази, который знал про наш лагерь, поэтому сразу повез их ко мне, чтобы во всем разобраться. Когда бедняги поняли, что говорят с британским офицером, улыбка надежды на мгновение мелькнула на их лицах, но сразу потухла – уставшие и обескураженные, они решили, что я такой же бедолага, как и они (может, в чуть лучшем состоянии), а мой рассказ о том, чем я тут занимаюсь, сочли горячечным бредом. Мне пришлось развернуться, сопроводить их в лагерь и выдать каждому по полкружки виски, прежде чем я увидел, как на их изможденных лицах расплывается довольное выражение понимания: они действительно спасены и нашли того, кто о них позаботится. Я оставил их на попечении наших радистов, посоветовав кормить маленькими порциями, завернуть в одеяла и дать хорошенько поспать. Той же ночью мы передали по радио имена спасенных в штаб Британских военно-воздушных сил – теперь и командование, и родные знали, что эти ребята выжили.

Саид аль-Барази тем временем в лагере переговорил с моими людьми и подошел ко мне. Поблагодарив его за спасение офицеров Его Величества, я вручил ему вознаграждение, а он попросился ко мне на службу. Я заверил, что работа для него всегда найдется, однако у Саида есть семья и стада, за которыми он должен следить. Соответственно, он не сможет уделять достаточно времени нашему делу, а значит, его нельзя принять в штат.

– Забудь про мою семью и стада, – сказал он. – Хочу работать с тобой. Возьмешь меня в дело? Я приведу с собой лошадь.

Я согласился и сказал, что после аттестации он будет числиться рядовым в Ливийской арабской армии, где ему определят такое же довольствие, как и тем солдатам, которых я привел из Египта. Тем не менее его мотивы оставались для меня загадкой, и я расспросил о них своих людей. Выяснилось, что о нашем периодическом сотрудничестве узнали его соплеменники, один из которых был осведомителем у итальянцев. (Как тут не вспомнить присказку Саада Али Рахумы: «Все барази – предатели».) Саида предало собственное племя. Пока он отсутствовал, итальянская полиция провела рейд в его деревне, сожгла его шатер, перебила его скот и взяла жену в заложники. Детей забрали на попечение родственники. Потеряв все, он пришел просить у меня работу. Менее достойный человек кричал бы о своих страданиях и лишениях, но не таков простой сенусси – он просто попросил об одолжении позволить ему присоединиться к нашей борьбе против итальянцев. Ему казалось недостойным воина и мужчины выпячивать свою боль или докучать другу рассказами о своих несчастьях.

Я поручил Саиду аль-Барази разузнать о лагерях для военнопленных в районе Бенгази: мне пришло в голову организовать побег и вернуть часть узников в Египет. Саид должен был выяснить, где именно расположены лагеря, кого (британцев или индийцев) и в каком количестве там содержат, а также раздобыть сведения обо всех постах, защитных укреплениях и системе охраны в целом. Задача непростая, но он ускакал очень воодушевленным (его лошадь я выкупил, но разрешил ему ею пользоваться).

Эта идея пришла ко мне, когда через несколько дней после двоих летчиков арабы поочередно привели к нам в штаб трех военнопленных. Всем им удалось удрать из какого-то лагеря, как они говорили, к югу от Бенгази, но точное его местоположение ни один указать не мог. Но им всем хватило ума двигаться к южным предгорьям Джебеля, где арабы их встретили, накормили и проводили к нам. Таким образом они довольно быстро и без особых происшествий добрались ко мне, хоть для этого и пришлось прошагать больше двухсот километров. Мне казалось, что если создать в лагере тайную ячейку и договориться с живущими поблизости арабами, то получится сформировать ручеек, а может быть, даже полноводный поток беглых военнопленных, которые будут с относительным комфортом добираться до наших позиций.

Я отправил радиограмму LRDG, чтобы они скорректировали маршрут своего патруля и забрали пять человек, которые оказались в моем лагере. Следующей ночью мы получили ответ: патруль R1 (новозеландский) выйдет на связь спустя три дня с южных склонов холмов Хакфат-Джильджафа и будет ждать в условленном месте встречи в 16:00. Вот туда мы и отправили всех пятерых беглецов верхом на верблюдах в сопровождении наших солдат. После несложного двухдневного перехода они прибыли в указанное место, их встретили и в лучшем виде доставили в Египет.

Вместе с ними уехал и бедняга Шортен, которого я отстранил от службы. Он, конечно, был очаровательным и отчаянно смелым парнем, но для моих задач не подходил: слишком юный и безответственный. Нельзя, чтобы такой человек командовал арабами, каждый из которых лучше, чем он, справляется с нашей работой. Тем не менее я дал ему блестящие рекомендации, и, вернувшись в Египет, он поступил на службу в полк SAS. Позже я с сожалением узнал, что он погиб, когда его джип перевернулся в ходе стремительного наступления после битвы под Эль-Аламейном.

Меня несколько беспокоило нарастающее количество визитеров, ежедневно прибывавших в наш лагерь в Ар-Ртайме. Мы становились чересчур знаменитыми, и неизбежно рано или поздно к нам бы нагрянули неподходящие гости. Так что я перенес штаб-квартиру в другое вади, у Хавлана, ближе к Мартубскому обходу и наблюдательным постам Чепмэна. Да и радиосвязь тут работала лучше. Рядом находился источник воды, а в дружественных шатрах поблизости всегда можно было купить молока, а иногда – достать козленка или барашка. В Ар-Ртайме я оставил двух человек, чтобы они принимали всех посетителей и отправляли к нам только тех, за кого они могли ручаться. Радистов перемены в их скучной жизни особенно порадовали.

Я изучил содержимое наших складов и составил длинный список необходимого, который мы по радио передали LRDG. Через несколько дней пришел ответ:

ПАТРУЛЬ R2 ПРИБУДЕТ В БИР-БИЛАТЕР 4 ИЮНЯ В ДВАДЦАТЬ ОДИН НОЛЬ НОЛЬ СО ВСЕМИ ЗАКАЗАННЫМИ ПРИПАСАМИ ТЧК ТАКЖЕ С R2 ПРИБЫВАЮТ ГРАНГИЙО И ДВА АРАБА С ПРИПАСАМИ ТЧК БЛИЖНИЙ ВОСТОК ТРЕБУЕТ ВАШЕГО ЕМУ ВСЕМЕРНОГО СОДЕЙСТВИЯ КОНЕЦ СВЯЗИ.

Грангийо был тем офицером, которого я хотел заполучить на должность интенданта. Я поразился, что в ответ на мой запрос они устроили такую экспедицию, и решил, что, может быть, зря пренебрежительно относился к Ближневосточному командованию. Правда, последнюю фразу в сообщении я так и не понял. Неужели они думали, что я не окажу всемерного содействия офицеру, которого сам вызвал? Но эту мысль, лежащую за пределами моего понимания, я быстро прогнал.

Чепмэн, Шевалье и я в приподнятом расположении духа отправились к Бир-Билатеру на встречу с Грангийо. Дик Кроучер и его новозеландский патруль подъехали вовремя, и мы устроили вечеринку. Новозеландцы вообще отличные ребята, а искренний и веселый Кроучер был моим старым товарищем. На час мы отбросили обычаи арабов и запутанные отношения племен, забыли про наблюдение за дорогами и планы новых диверсий: мы болтали, пили пиво и ром с лаймом. Затем они уехали, а мы остались грузить привезенные ими сокровища на верблюдов.

Капитан Грангийо, теннисист международного уровня из Александрии, любил изображать стереотипного француза. Он вскрикивал, махал руками и, хотя и не расцеловал нас, казалось, мог сделать это в любой момент. Его сопровождали двое солдат Ливийской арабской армии, а еще он привез множество таинственных тяжелых мешков, по форме напоминающих сосиски. Пока мы неспешно возвращались к лагерю, я поведал ему о специфике нашей работы и своих ожиданиях от него.

– Буду рад помочь вам, – сказал он. – Но у меня есть и свое задание.

– Какое задание?

– Этого я сказать не могу.