Текст книги "Частная армия Попски"

Глава V
Сеем панику

Патрулем, с которым мы отправились в путь, командовал Дэвид Ллойд Оуэн, в ту пору носивший звание капитана. В 1944 году он возглавит всю LRDG.

Место встречи с Мусой в типично арабской манере было обозначено весьма обтекаемо: «к северу от Бальтет-аз-Залака». Балат (во множественном числе бальтет) – это мелкие озера, встречающиеся на равнинах к югу от гор: их наполняет грязная вода речек, бегущих по вади зимой, позже вода высыхает. К августу озера похожи на сковородки из глины с идеально ровной плоской поверхностью, по которой наши грузовики могли ездить в любом направлении. Но мы оказались тут в мае, поэтому на Бальтет-аз-Залаке, лежащем в сорока километрах к югу от подножий гор, все еще расстилалась водная гладь площадью больше десяти квадратных километров и глубиной метра полтора. В это время года арабы с севера пригоняют сюда свои стада, которые пьют воду из озер и едят чахлые пустынные кусты. Если верить пастухам, такие кустики более питательны, чем щедрая растительность высокогорий.

Мы везли объемный груз общей массой почти в семь тонн, так что я надеялся прибыть к месту встречи ближе к утру – так мы успеем узнать, где кочует Муса, и к ночи доберемся до его лагеря. Но вышло иначе. Мы достигли южных берегов балата ранним утром. Рябь на воде манила прохладой. Мы все искупались и перекусили. Так привал затянулся почти до полудня, когда предстояло выйти на связь со штабом в Сиве, и мы еще задержались, чтобы дать возможность связистам обменяться сообщениями с командованием. Наконец, огибая озеро по западному берегу, мы наткнулись на следы шин и остатки недавно собранного лагеря. Арабы принялись за дело, проверяя, насколько засохли объедки в открытых консервных банках и как сильно остыл песок под углями потухшего костра. Они изучили все следы людей и машин, после чего, неспешно посовещавшись вполголоса, единогласно вынесли вердикт: итальянский патруль, состоявший из пяти легких грузовиков и как минимум двадцати одного человека, остановился здесь на обед вчера около полудня и далее проследовал в сторону Мехили. Новость, что враг ездит по этой отдаленной и обычно пустынной местности, укрепила меня в мысли, что расстаться с нашим патрулем мы сможем только там, где нам будет гарантирован транспорт для продолжения пути. А вот на Ллойда Оуэна известие произвело обратный эффект, он хотел как можно скорее избавиться от меня и моего барахла, чтобы, не попавшись на глаза противнику, побыстрее уйти на юг в пустыню, где им нужно было сменить другой патруль LRDG. В то время они работали в окрестностях Тарик-аль-Абда, наблюдая за перемещением вражеского транспорта по короткой дороге от Бенгази на восток.

По мягкому песку вдоль берега озера грузовики ехали очень медленно. Мы попытались взять заметно выше и левее, но там склон покрывали острые булыжники, из-за чего мы тут же прокололи две шины и задержались еще сильнее, да и совсем безлюдная местность настораживала. Только ближе к вечеру нам попался первый араб, но он ничего не знал про Мусу, поскольку принадлежал к другому племени. Мы снова спустились к озеру – в надежде найти кого-то, способного помочь. Грузовики вязли в грязи, терпение у всех подходило к концу, мне пришлось задействовать все возможное обаяние, чтобы нас не высадили на этом безлюдном берегу, который, казалось, населяли только птицы. Но мы выбрались, и перед самым закатом мне попался араб из числа обейдат, который согласился довести меня до шатра Мусы. К сожалению, наш проводник не сомневался, что машины с тяжелым грузом легко проедут везде, где сможет пройти он. В сгущающейся темноте мы оказались среди нагромождения скал, по которым грузовики переваливались, кренясь в разные стороны. Пробило еще одну шину, и вместе с ней лопнуло терпение Ллойда Оуэна. Он приблизился ко мне с отвратительно хмурой гримасой, хотя обычно с его лица не сходила улыбка, и заявил, что, по его мнению, наш проводник не знает, куда нас ведет. Я не стал с ним спорить. Прозвучал приказ разгружаться, и через десять минут опустевшие грузовики сдали назад и скрылись в темноте. Пачки чая и рулоны ситца сиротливо лежали среди диких скал. Теперь моей единственной надеждой на встречу с друзьями с Джебеля был седобородый старик-араб, который весь трясся и, казалось, был абсолютно сбит с толку и понятия не имел, где находится. Позже выяснилось, что его просто растрясло и укачало после первой в жизни поездки на автомобиле.

Мои двенадцать арабов оставались невозмутимы. Они могли потеряться в городе, но в пустыне – никогда. Мы заварили чай и приготовили ужин. Затем двое из моих людей отправились вместе со стариком на поиски Мусы. Шортен наслаждался своим первым приключением; уверен, он бы разочаровался, если бы все прошло как по маслу. Сам я, как часто со мной случалось, чувствовал себя в темноте неуютно (тени детских страхов), но успокаивал себя мыслью, что в такую глушь, куда мы только что заехали с ребятами из LRDG, ни один итальянский грузовик не доберется.

В десять минут четвертого утра меня разбудили, чтобы я поприветствовал только что прибывшего Мусу. Мы заварили чай и обсудили новости. После моего отъезда с Джебеля десять дней назад к Мусе заезжал Саад Али Рахума, и они выбрали пещеру в небольшом ущелье, спускавшемся в вади Герна в шестидесяти километрах от нас, как наиболее подходящую для моего тайного склада. Затем Саад Али отправился дальше на запад, чтобы повидать шейхов в окрестностях Барки. Чепмэн и Шевалье с радистами устроились в вади Ар-Ртайм недалеко от лагеря Метваллы.

Муса сказал, что верблюды у него наготове, но, когда на рассвете увидел, сколько всего мы привезли, засомневался и даже встревожился, что за одну ходку справиться не выйдет. Так что он отправился в свой лагерь и вернулся с двадцатью восемью верблюдами от мала до велика – похоже, пригнал всех животных, способных нести груз. Двух верблюдов оседлали для нас с Шортеном, на трех-четырех надели вьючные седла, а остальные были вовсе без упряжи, им на спины груз предстояло привязать веревками. Верблюдов пронзительными криками подгоняла толпа подростков и детей. В полном смятении мы приступили к погрузке. Для начала нужно было всё доставить в лагерь Мусы. Там я отсортировал то, что следовало отправить дальше, и оставил двух человек приглядывать за мукой, чаем и сахаром вместе с Мусой. В пять часов вечера мы отправились в переход до вади Герна длиной больше шестидесяти километров, с двадцатью шестью верблюдами (двое из первоначального табуна оказались негодными) и двадцатью одним человеком. Около полуночи взошла убывающая луна и осветила наш призрачный караван. Верблюды и арабы, издававшие дикие вопли во время погрузки, на марше хранили гробовое молчание. Не приученные к дисциплине животные нервничали и брыкались, а самодельные веревки, удерживавшие груз, то и дело рвались и развязывались, но ни один звук не нарушал тишину. Арабов-сенусси в их привычной среде обитания сложно вывести из себя. Отбившихся верблюдов быстро возвращали в строй, упавшие вьюки поднимали и туго привязывали заново. Если какие-то слова и звучали, то лишь едва различимым шепотом. К рассвету мы достигли подножия гор и стали подниматься по каменистому вади Герна. В девять утра мы нашли в скалах по правому берегу проход, скрытый деревьями и валунами, и продолжили подъем по крутому притоку главного вади. Ранее казавшиеся неповоротливыми верблюды с неожиданной ловкостью карабкались по шатким валунам. В десять наш проводник объявил остановку, первую с тех пор, как днем ранее мы отправились в путь. Мы разгрузили верблюдов, стреножили их и отправили пастись. Пока закипал чай, мы все вместе перетащили припасы в глубокую пещеру высоко на склоне ущелья.

В этот момент из-за гор вынырнул немецкий трехмоторный самолет и проплыл у нас прямо над головами так медленно, что мне показалось, будто он завис в воздухе, чтобы как следует нас рассмотреть. Мы замерли на своих местах, пока он наконец не улетел, а затем поспешно замаскировали ветками наиболее подозрительные ящики с оружием. Через несколько минут самолет появился снова, пролетел еще ниже и медленнее. Судя по всему, пилоты приняли нас за обычную группку арабов, поскольку больше ничего не произошло. Этот склад просуществовал месяц, и за это время никто его не побеспокоил.

Когда все наше снаряжение исчезло в темноте пещеры, я поел и часок вздремнул. Затем я оставил Шортена за старшего, велев не предпринимать ничего, не посоветовавшись с моим арабским сержантом, отправил верблюдов Мусы назад, а сам поехал в Ар-Ртайм. Рядом шагал проводник, престарелый белобородый араб. У него был вогнутый профиль, как у человека с Луны из книжки детских стишков, и выглядел он довольно безмозглым.

Мой верблюд, усталый и голодный, тянулся сожрать каждую колючку на своем пути, так что уздечка из грубой веревки больно впивалась мне в пальцы. Нам предстояло подняться в гору по полному бездорожью, и двигались мы всё медленнее. В итоге сорок километров мы преодолели за двенадцать часов и прибыли к лагерю Метваллы, когда солнце было уже высоко.

За последние восемьдесят часов я спал всего семь, а в седле провел двадцать девять, но чувствовал лишь приятную усталость, а вовсе не изнеможение. У Метваллы я встретил и Саада Али, только что вернувшегося после своих визитов вежливости к шейхам на западе. За обедом они поделились со мной сплетнями Джебеля, а потом мы направились к моей новой штаб-квартире, располагавшейся в неприметном зеленом вади примерно в часе пути.

Там я нашел двух радистов в хорошем расположении духа, хотя жилось им нелегко: по-арабски они не говорили и ничего не знали о происходящем вокруг. Со временем они настолько достали друг друга, что для предотвращения ссор поселились в жилищах под разными деревьями на расстоянии несколько сотен метров. Чепмэн и Шевалье находились в отъезде, налаживая наблюдение за Мартубским обходом; они прибыли на следующее утро.

В этот день, четвертый с моего возвращения на Джебель, мы установили порядок работы. Я оставил Чепмэна (с Шевалье в качестве помощника) руководить наблюдением за дорогой, работой радистов и нашей разведывательной сетью в целом. Один из разведчиков постоянно должен был присутствовать в штаб-квартире, чтобы опрашивать наших арабских агентов, проверять их данные и отправлять сообщения для армии. Мы постарались установить высокий стандарт достоверности наших отчетов и избегали искушения передавать сведения, точность которых вызывала сомнения. Тем не менее вскоре мы поняли, что без компромиссов не обойтись, и разделили наши отчеты на три категории:

1. Без сомнений – сообщение о фактах, за которые мы лично могли безоговорочно ручаться.

2. Подтвержденное сообщение – данные, которые нам из первых рук сообщили несколько независимых источников.

3. Надежное сообщение – информация, полученная только от одного, но неоднократно проверенного источника. Она должна быть из первых рук, и мы всегда подвергали информатора долгим расспросам, пытаясь выяснить, что именно он видел и слышал.

Слухи, даже получившие широкое распространение, мы категорически отказались упоминать в донесениях, хотя, конечно, учитывали их в дальнейших изысканиях, поскольку, как правило, они основывались на реальных фактах, правда, чаще всего слишком незначительных. Так я едва не упустил сенсационную новость, что Муссолини инкогнито посетил Джебель, о чем я расскажу в ближайшее время.

Вскоре у нас появилось несколько штатных агентов, которые работали на нас на постоянной основе. Мы тщательно их обучили и отправляли на особые задания. Немало хлопот нам доставляли шпионы-любители, приносившие подробные и детальные сведения, в которых не было ни слова правды. Один раз мы чуть не попались таким образом, когда оставили молодого Шортена на сутки присматривать за штаб-квартирой. На следующее утро он с сияющим видом вручил мне сообщение, которое уже переслал в штаб армии:

НЕМЕЦКИЕ ТАНКИ. ПЯТЬДЕСЯТ ДВА PZKPFW III ЗПТ СОРОК СЕМЬ PZKPFW II ТЧК ГРУЗОВИКОВ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРИ ТЧК МОТОЦИКЛОВ ДВА ТЧК ОСТАНОВИЛИСЬ ПЕРВОГО ИЮНЯ К СЕВЕРУ ОТ ДОРОГИ НА СЛОНТУ ТЧК УКАЗАНИЕ ПО КАРТЕ БЕНГАЗИ 0.532376 ТЧК ОСТАЮТСЯ НА МЕСТЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ТЧК ЦЕЛЬ БОМБАРДИРОВКИ А1 ТЧК ИНФОРМИРУЙТЕ ВВС.

Эту чушь ночью ему сообщил один назойливый человек, весьма искусный лжец, сумевший ввести нашего бедного Шортена в заблуждение. Я немедленно передал:

ОТНОСИТЕЛЬНО СООБЩЕНИЯ СЕМЬ ДВА ТЧК НИЧЕГО НЕ ПРЕДПРИНИМАТЬ ТЧК НЕТОЧНАЯ ИНФОРМАЦИЯ ПЕРЕДАНА ПО ОШИБКЕ ТЧК ПЕРЕДАЙТЕ ИЗВИНЕНИЯ ВВС ТЧК ХОТЯ ЧЕМ ОНИ ТАМ ЗАНЯТЫ ВПР

Последнюю фразу я добавил, потому что авиация до сих пор не нанесла ударов ни по одной из указанных целей, которые я успел передать. Проблема заключалась в том, что тогда наши немногочисленные бомбардировщики сосредоточились на ежедневных налетах на Бенгази и Триполи, пытаясь прервать поставки снабжения и тем самым задержать немецкое наступление. Для более заурядных целей самолетов не хватало.

Я в лицо назвал Шортена наивным дураком. Его сильно раздосадовал мой решительный отказ проверять эту сногсшибательную байку. «Может быть, там двадцать танков, – уговаривал он. – Может, не больше десяти, но ведь и тогда…» Но я не сомневался, что там нет ни одного.

На тот момент у меня был маленький склад в лагере Мусы к северу от Бальтет-аз-Залака в ста километрах отсюда, другой – в пещере в вади Герна в тридцати километрах и еще один – прямо здесь, в штаб-квартире. В двух первых пунктах я решил оставить под охраной кое-какую провизию и боеприпасы на случай катастрофы, но все остальное с большей частью отряда собирался переправить сюда, в Ар-Ртайм. Здесь я планировал продемонстрировать воинственным шейхам обейдат привезенное оружие, чтобы они воспринимали меня как человека слова. Часть оружия все-таки предстояло отправить дурса, которые, впрочем, вняли моему совету и заключили перемирие с итальянцами, хотя кое-где восстание еще тлело.

Саада Али я назначил своим интендантом и возложил на него ответственность за все эти перемещения. Также он был должен доставить нашим друзьям подарки, которые я привез.

Далее я взялся за проблему нехватки верховых животных. Из трех лошадей, которых я купил изначально, на одной уехал Хамид, другую насмерть загнал Саад Али, так что у нас оставалась только третья, старая кляча. Я купил еще восемь верблюдов и четырех лошадей, что, в принципе, покрывало все наши потребности. Теперь в случае чрезвычайной ситуации я мог куда-либо перебросить свой отряд вместе с грузом без посторонней помощи. Для себя лично я приобрел белую кобылу с клеймом итальянской армии. Ее звали Птичка. Не то чтобы она летала, но верно прослужила мне все время, что я провел в Джебеле. Из-за хрупких копыт ей часто приходилось менять подковы, но все же она была достаточно быстра и гораздо более вынослива, чем большинство лошадей, которые встречались в Джебеле. Постоянной проблемой оставалась необходимость искать ячмень, чтобы поддерживать лошадей в хорошей форме. И я не раз подумывал вообще отказаться от них в пользу верблюдов – они хоть и медлительнее, зато сами находят себе пропитание. Оплачивали мы все наши приобретения универсальной валютой Джебеля – чаем.

Полностью обустроившись, я задался вопросом, каким образом сеять «панику и уныние» – именно этого от меня ожидали в 8-й армии. Я пребывал в уверенности, что мой отряд слишком незначителен, чтобы нанести противнику существенный материальный ущерб, так что к поставленной задаче относился с долей юмора. Однако припугнуть врага и что-нибудь взорвать – в любом случае звучит забавно. К тому же это поможет развеять скуку от монотонной рутины разведки.

Шевалье и Шортен рвались поучаствовать в любой заварушке, более рассудительный Чепмэн сдерживал наш мальчишеский энтузиазм и заявил о намерении продолжать заниматься обычным делом, пока мы будем развлекаться.

Сразу после приезда я отправил всем своим арабским помощникам просьбу найти мне большой и по возможности неохраняемый топливный склад. Эту же инструкцию получал каждый информатор, приходивший к нам в лагерь поделиться важными новостями. Даже своих бойцов, кого смог отпустить, я отправил на поиски в разные части Джебеля. Чтобы никто не переживал о возможном возмездии, я уверил всех, что склады будут бомбить с воздуха. Уладив все административные вопросы, я встретился со своим духовным советником Абдул Джалилем ибн Тайибом и детально разъяснил ему, насколько неотложна эта задача. Подумав, он сказал, что знает человека, который мне поможет, и пообещал, что пришлет его, как только разыщет на просторах пустыни.

Через два дня в нашу штаб-квартиру явился невысокий, худой и довольно оборванный араб. Скромно поздоровавшись, он низким голосом и в довольно неторопливой манере сообщил, что его зовут Мухаммед аль-Обейди, прислал его шейх Абдул Джалиль ибн Тайиб и он знает итальянский топливный склад в окрестностях городка Аль-Кубба, которую итальянцы называют Джованни-Берта: его шатер стоит там неподалеку, и он хорошо знаком с местностью. Закончив, араб замолчал в ожидании ответа.

Мухаммед аль-Обейди выглядел довольно задумчивым, словно сосредоточенным на какой-то очень сложной мысли. Этот серьезный немногословный мужчина с угрюмым лицом, даже когда чему-то искренне радовался, позволял себе лишь тень улыбки. Старый солдат, он всю жизнь провел, сражаясь с итальянцами, и познал достоинства как долгого выжидания, так и молниеносного удара. Он понравился мне с первого взгляда.

Наш разговор шел так:

– Ты знаешь, где склад?

– Да.

– Ты сам его видел?

– Я был там.

– Откуда ты знаешь, что там топливо?

– Я видел черные бочки.

– Сколько там бочек?

– Я не знаю.

– Тысяча будет?

– Больше, – прикинул он в уме.

– Две тысячи?

– Не знаю.

– Когда заложили этот склад?

– Зимой, когда итальянцы вернулись после британского отступления.

– С тех пор им пользовались?

– Нет.

– Где находится склад?

– На окраине Аль-Куббы, с востока. К югу от дороги.

– Далеко от домов?

– Не знаю. Близко.

– Со склада можно разглядеть дома?

– Форт видно.

– Там есть охрана?

– Нет, есть проволочная ограда.

– А какие-то войска есть по соседству?

– К северу от дороги есть палаточный лагерь. В деревне – мастерские, в которых итальянцы ремонтируют свои грузовики, и склад, где они получают свои пайки. Ночью туда заезжают грузовики и останавливаются в гараже.

(В то время Аль-Кубба была промежуточным постом на главной линии немецких коммуникаций.)

– Склад видно с воздуха?

– Я не знаю.

– Бочки чем-то укрыты?

– Нет. Но там есть деревья и всё поросло чертополохом.

– Ты сможешь проводить меня до склада?

– Мы можем пролезть внутрь, под проволокой. Это несложно.

– Даже в моей форме?

– Даже в форме.

Мухаммед аль-Обейди нравился мне все больше. Он говорил четко и по делу. Я был уверен, что он не преувеличивает. Если там действительно находится больше тысячи двухсотлитровых бочек горючего и я сумею их взорвать в нужный момент, очевидно, у нас получится обеспечить врагу немного «паники и уныния».

Я сообщил Чепмэну, что следующим же утром отправлюсь в Аль-Куббу с Шевалье и одним из моих арабов, а также попросил его собрать и держать в состоянии готовности группу подрывников из трех арабов под командованием Шортена. Тот пока находился на складе в вади Герна, но должен был вернуться через два дня.

Этой же ночью я получил радиограмму. Она гласила: «СЕЙТЕ ПАНИКУ И УНЫНИЕ». Время пришло. Наверное, 8-я армия готовит наступление, подумал я. По-моему, это было 18 мая 1942 года. А 19‐го к вечеру мы с Шевалье, Мухаммедом аль-Обейди и одним из моих арабов покинули Ар-Ртайм. Мы рассчитывали пересечь Мартубский обход в два часа ночи и достичь Сиди-ибн-Хальфайи до рассвета. Когда мы прибыли туда, Мухаммед аль-Обейди подвел нас к огромной пересохшей цистерне, вытесанной древними римлянами прямо на горном уступе. Лошадей мы отправили пастись, а сами устроились выпить чаю и отдохнуть в этой «трехкомнатной» цистерне, которая на ближайшую неделю станет нам домом.

На рассвете я осторожно подобрался к западному краю нашего уступа. В нескольких метрах от входа в нашу цистерну скала отвесно обрывалась почти на сто метров вниз, к вади. Слева почти в километре от меня на противоположном берегу виднелся итальянский склад боеприпасов, где загружались грузовики, а еще левее – участок Мартубского обхода, на котором уже поднимали пыль ежедневные автоколонны. Справа открывалась широкая панорама, а на горизонте в десяти километрах отсюда среди холмов за Аль-Куббой высился претенциозный монумент, установленный итальянцами. В течение дня мы с Шевалье сменялись: один спал, а другой в бинокль наблюдал за складом боеприпасов.

Он показался мне неплохой альтернативой на случай, если с топливным хранилищем у Аль-Куббы что-то не сложится, и я попросил Шевалье провести разведку, подобравшись поближе под покровом ночи вместе с нашим ливийским солдатом. Сам я с Мухаммедом аль-Обейди собирался отправиться к Аль-Куббе.

Мы выехали сразу после заката – и, как оказалось, поторопились. Нас очень раздражал повсеместный собачий лай, а те арабские шатры, где еще не улеглись, приходилось обходить стороной. Не стоило попадаться кому-либо на глаза так близко к важному объекту противника. Однако остаться незамеченными не удалось, поэтому, когда прямо на нас выехал всадник, нашим единственным выходом было остановиться и поприветствовать его, поскольку любая другая реакция вызвала бы подозрение. Мухаммед аль-Обейди, изменив своей привычной молчаливости, завязал беседу с этим арабом, возвращавшимся из Аль-Куббы к своему шатру. Я же, пробормотав что-то невнятное, предпочел скрыться в темноте. До меня донеслось, как Мухаммед аль-Обейди объяснял мое неприветливое поведение тем, что я, богатый купец из оазиса Джалу, направляюсь в Дерну, а сейчас голоден и сердит из-за того, что он, мой проводник Мухаммед, оплошал и сбился с пути. Я сомневался, что в такое кто-то поверит, но всадник внимательно все выслушал и искренне посочувствовал незадачливому проводнику. Он пригласил нас обоих в свой шатер, обещая сытный ужин, но мой спутник сумел вежливо отвергнуть предложение и с мрачной ухмылкой вернулся ко мне. Важно понимать, что в этом приключении вовсе не я, а именно Мухаммед аль-Обейди рисковал жизнью. Мне в худшем случае грозил почетный плен, а мой друг имел все шансы оказаться подвешенным за челюсть на железном крюке. Именно таким гуманным способом итальянцы расправлялись с непокорными арабами.

Чуть позже мы спешились у шатра брата Мухаммеда аль-Обейди и, оставив там лошадей, через десять минут добрались до склада.

Окруженный примитивным забором из трех витков колючей проволоки, он занимал около четырех гектаров земли, поросшей высоким сухим чертополохом с редкими вкраплениями деревьев. Бочки с топливом беспорядочно распределялись партиями по двадцать пять – тридцать штук, но даже в безлунную ночь разглядеть их не составляло труда. Два часа я ходил возле забора, производя подсчеты и запоминая ориентиры. Всего у меня получилось девяносто шесть партий в среднем по двадцать семь бочек в каждой, то есть порядка четырехсот тонн топлива. Результат приятно удивил. Я задумался, нет ли в расчетах ошибки. Кроме пары исключений все бочки, которые я попытался поднять, были полными. С помощью прихваченного с собой инструмента я выкрутил несколько пробок и убедился, что в них находится топливо. Мухаммед аль-Обейди сослужил мне добрую службу.

С одной стороны к складу вел проселок, который через пятьсот метров сливался с основной дорогой. Перелезая обратно через проволоку, я заметил отблески огней Аль-Куббы, но сам городок скрывался за небольшим холмом.

Еще до рассвета мы вернулись в цистерну у Сиди-ибн-Хальфайи. Шевалье и его ливиец уже ждали нас там. В темноте они не нашли склад боеприпасов и вернулись ни с чем. Я очень разозлился, поскольку перед ними стояла очень простая задача – пройти меньше километра. Шевалье винить не следовало, так как он не имел нужного опыта, но вот у ливийца, как мне казалось, никаких затруднений не должно было возникнуть. За день он вполне мог наметить маршрут – с вершины нашей скалы просматривался каждый шаг. Я ничего не сказал, но про себя отметил глупость и малодушие этого солдата, чтобы никогда больше не привлекать его к работе такого рода. Однако, в сущности, провал в этом вопросе ничего не значил: теперь меня гораздо сильнее увлекла перспектива устроить диверсию на топливном складе под Аль-Куббой.

Я отправил Чепмэну записку с просьбой послать ко мне подрывников, взрывчатку и необходимые принадлежности. Также я описал ему размеры и устройство склада, а еще набросал предположительную схему установки зарядов. Никаких проблем с доставкой материалов не намечалось, в этих вопросах мы прекрасно понимали друг друга.

Дождавшись темноты, я отправил ливийца с письмом. Напоследок я сказал ему, что, хотя он и не нашел оружейный склад в километре отсюда, мне доподлинно известно, что проехать в темноте двадцать пять километров и добраться до Ар-Ртайма он в состоянии. Если он благополучно доберется туда до рассвета, вручит депешу и приведет обратно людей, которых Чепмэн поручит его заботам, его прошлое фиаско будет навсегда забыто. Он понял намек, кивнул (как мне показалось, с облегчением) и отправился в путь. Оставалось надеяться, что для столь ненадежного инструмента я нашел наилучшее применение.

С этого момента и до прибытия команды подрывников передо мной больше не стояло никаких задач, поэтому я погрузился в сладостное безделье. Я спал по шестнадцать часов в день, ел, а остальное время лежал на солнце и наблюдал за парящими в небе ястребами. Шевалье нервничал, скучал и хотел развлечься игрой в крестики-нолики. Чувствовалось, что он переживает из-за своего чересчур богатого воображения. Мне бы следовало его успокоить и отвлечь от предстоящего мероприятия, но было слишком лень. Я временно покинул мир войны и возвращаться в него пока не собирался. Если я тогда подвел Шевалье, надеюсь, он меня уже простил.

Но на второй день ожидания мне пришлось вернуться к нашим планам из-за Мухаммеда аль-Обейди. Он подошел ко мне, когда я лежал на скале, и попросил слова.

– Когда ты сказал показать, где горючее, – сказал он, – я думал, что ты, убедившись, что это хорошая цель, по радио вызовешь свои самолеты, они прилетят и разбомбят склад. Теперь я понимаю, что так не будет. Ты увидел склад, отправил этого простофилю к своему другу, высокому майору, а сам все еще ждешь здесь. Думаю, ты хочешь взорвать склад сам и ждешь своих людей, которые тебе помогут. Скажу тебе честно, майор, мне это не нравится. Потому что, если ты это сделаешь, итальянцы обвинят в поджоге топлива арабов и устроят расправу. Вокруг Аль-Куббы стоят шатры моей семьи и моих друзей. Они все пострадают: одних повесят, других увезут, а у остальных заберут скот и они будут умирать с голоду. Это мой народ, майор, и мне не нравится то, что ты задумал.

Он говорил как обычно, неторопливо, делая паузы и будто бы прислушиваясь к собственному внутреннему голосу. Я прекрасно понимал, что мой план полностью зависит от него. Если он решил меня предать, а я не сумею переубедить его, то придется его убить. В цистерне у меня был пистолет. Но этот человек мне нравился. Решение предстояло принять за минуты.

– Почему ты не доверяешь мне, майор? – продолжил Мухаммед. – Почему не хочешь открыться мне? Разъясни свой план. Ты командир, ты знаешь лучше. Если твои самолеты не могут прилететь, у тебя есть ответ почему и ты знаешь, что надлежит сделать. Идет война, не время думать о семьях. Если ты знаешь, что топливо надо сжечь, и уверен, что это можно сделать, только если прийти на склад и взорвать его, значит, так тому и быть. Мне не нравится это, но я солдат, майор. Если надо, значит, надо. Ты должен раскрыть мне свой план. Я могу помочь.

Он ждал. Решение нужно было принять незамедлительно: говорить ему или нет – третьего не дано. Я верил в его искренность. Если бы он оказался предателем, это значило бы, что я не разбираюсь в людях, не подхожу на роль командира, не способен выполнять задачи, которые сам себе поставил, а соответственно, так или иначе обречен на провал. Пройти испытание предстояло мне, а не ему. Я собрался с духом и все рассказал.

– Когда прибудут твои люди? – спросил он.

– Завтра или послезавтра поздно ночью.

– Верхом?

– Да.

– Сколько всего вас будет?

– Одиннадцать.

– Сколько человек пойдет на дело?

– Девять.

– После того как вы проникнете на склад и установите свои штуки, сколько времени пройдет до того, как начнется пожар?

– Три часа.

Он кивнул, завернулся в джерд и ушел в сторону Аль-Куббы. Целые сутки до его возвращения следующим вечером я провел, размышляя, не поступил ли слишком глупо.

Вернувшись, он торопливо подошел, присел и заговорил:

– Надо спешить. Вчера солдаты начали грузить топливо со склада. Надеюсь, твои люди приедут сегодня ночью. С дороги они устанут, пусть отдыхают здесь в цистерне до следующего вечера. Потом, в десять часов, девять твоих людей и я перенесем взрывчатку в другую цистерну рядом с шатром моего брата у Аль-Куббы, нужно успеть до рассвета. В цистерне вам приготовят еду и воду. При свете дня ни в коем случае не соваться наружу, даже чтобы облегчиться. Рядом на пригорке мальчик будет пасти овец и коз. Если он увидит что-нибудь подозрительное, например что к цистерне идут вооруженные солдаты, он свистнет особым образом, чтобы предупредить вас. На закате принесут еще еды. В восемь тридцать вы должны быть готовы выдвигаться к складу. С собой берите только самое необходимое: взрывчатку, по одной единице оружия на трех человек и минимум патронов. Остальное ваше снаряжение оставьте в цистерне. Я провожу вас к складу, мы будем там в девять. Я вас оставлю, и вы сделаете свое дело. Не позже чем в десять сорок пять вы отправитесь обратно к цистерне, где я вас встречу. Вы заберете свои вещи, и мы уйдем в Каф-аль-Кефру. В это же время два твоих человека, которые останутся здесь, соберут оставшееся снаряжение и припасы и поведут лошадей к Каф-аль-Кефре, где мы все встретимся. Под одной из скал там есть вода, мы отдохнем до вечера, а ночью верхом вернемся в Ар-Ртайм.

Я сказал:

– Спасибо. Мы сделаем как ты говоришь. Я благодарен тебе.

Мухаммед аль-Обейди хмыкнул и спустился в цистерну, чтобы заварить себе чай. Он стал моим учителем в искусстве войны, и с тех пор каждый свой разработанный план я сравниваю с его идеальным «боевым приказом».

На своих картах я не нашел никакой Каф-аль-Кефры, а названные Мухаммедом аль-Обейди ориентиры мне ни о чем не говорили. В итоге пришлось довольствоваться знанием, что она находится «недалеко к западу от Аль-Куббы и к югу от главной дороги».