Текст книги "Частная армия Попски"

– Ранен? – спросил я.

– В ногу попало, – ответил он.

– Можешь вести?

– Пока нормально.

Он продолжал сосредоточенно вести грузовик. Я поднял левую ладонь: мизинец болтался на лоскутке кожи, текла кровь. В первый и единственный раз за всю войну меня охватила злоба. Захотелось поквитаться с той тварью, которая покусилась на цельность моего тела, оторвала мой палец. Я схватил пулемет, повернул его в сторону и ответил очередью на вспышки слева. Магазин опустел. Парень, сидевший позади меня, подал мне новый, и я снова и снова, переполненный яростью, жал на гашетку.

Чуть позже в предрассветном сумраке я заметил, что машина, ехавшая за нами, остановилась, и тогда мы тоже затормозили, поскольку действовало правило: если кто-то встал, прекращает движение вся колонна. Там сзади что-то случилось, и мы ждали, стреляя по вспышкам, которые уже побледнели в свете разгоравшегося дня. Вперед выскочил сержант Деннис на джипе. Он съехал с дороги и по широкой дуге покатил влево, к неприятельским баракам, ведя огонь из двух пулеметов. Настойчивое жужжание пуль поутихло, и мы тоже прекратили стрельбу, чтобы поберечь патроны. Подъехал Джейк и сообщил, что радиогрузовику пуля пробила шину.

– Еще ни разу я не видел такой быстрой замены колеса, – сказал он и, усмехаясь про себя, покатил дальше.

Наша неровная колонна снова пришла в движение и, свернув за поворот, скрылась от вражеской засады. У обочины я заметил двух триполитанских кавалеристов с лицами странного серого цвета. Неподвижно застыв, они таращились на меня во все глаза.

– Чем они намазались? Пылью? Пудрой? – спросил я у водителя.

– Кажется, они испугались, – ответил он. – Видишь, шевельнуться не могут.

Парализованные страхом, триполитанцы ждали смерти, но ярость уже покинула меня, поэтому я не тронул бедолаг. Хотя, пожалуй, стоило бы их пристрелить.

Еще через четверть часа мы добрались до места встречи, где Изонсмит встретил нас и проводил на позицию под деревом.

Я прохромал еще сто метров до дерева, под которым вел прием доктор Лоусон, и присоединился к другим раненым, ожидающим осмотра. Хотя, как мы выяснили, по нам почти пятнадцать минут с близкого расстояния били тридцать шесть пулеметов, не повезло только мне и моему водителю: остальных зацепило еще в Барке, но и там никто не получил серьезных ранений. Моему водителю, высокому гвардейцу, пуля аккуратно пробила икру насквозь. Теперь нога онемела, и он с трудом передвигался, но при этом сохранял невозмутимость. Мы все сидели прямо на земле, курили, перебрасывались шутками и спокойно наслаждались жизнью. Дик Лоусон, молодой веселый военврач с круглым лицом, наскоро осмотрел пациентов и сначала занялся теми, кому не требовалась сложная помощь, так что я оказался последним. Меня всегда интересовали чужие раны, поэтому и тут я предложил свои абсолютно бесполезные услуги врачу и его ассистенту. Я понимал, что, по правде сказать, путаюсь у них под ногами, но ночное воодушевление еще не покинуло меня и я не мог бездействовать.

Наконец все перебинтованные разбрелись, и подошла моя очередь. Дик Лоусон вколол мне в ладонь обезболивающее и сказал:

– Палец придется ампутировать. Не смотри. Это быстро.

Я послушно отвернулся с дурацкой мыслью, будто доктор устыдится, если я увижу, как он делает что-то неделикатное. Я почувствовал, как хрустнула кость под его инструментом, а позже обернулся и увидел, что врач уже накладывает швы на обрубок. Операция закончилась без боли. А в колене просто засели несколько мелких осколков, которые Дик извлек кончиком скальпеля. Нога даже не онемела.

Тем временем механики возились с двумя грузовиками, поврежденными под Сиди-Рави накануне вечером. Их забрали и притащили на буксире после того, как удалось вырваться из засады. Мы беззаботно и весело разбирали снаряжение, чистили оружие. Все думали, что в этой экспедиции драться больше не придется, и готовились к маршу до Куфры протяженностью больше тысячи километров.

Мы расположились на обширном холмистом участке, где повсюду росли кустарники и изредка попадались деревья. Не все машины находились в поле зрения. Услышав пулеметную очередь и несколько винтовочных выстрелов в ответ, я схватил томмиган и отправился выяснять, что произошло. Как оказалось, вдали проскакали галопом триполитанские кавалеристы и Джейк Изонсмит пустился на джипе в погоню. Именно он стрелял из пулемета. Я не находил себе дела, но и на месте мне не сиделось – похоже, обезболивающая инъекция в сочетании с утомлением после бессонной ночи затуманили мой рассудок. Мне померещилось, что кто-то прячется за кустами, и я, низко пригнувшись, с томмиганом в одиночку бросился туда. Чересчур шумно для настоящего индейца я продрался сквозь кусты и выскочил к новозеландскому грузовику с экипажем. Тут мне стало дико неловко, я увидел себя будто в зеркале: неуклюжий толстяк с перебинтованной рукой и коленом наскакивает, сбитый с толку, на своих же товарищей. Они меня тоже заметили, поэтому байка про Старого майора, который мчится на врага с оружием наперевес, еще не один месяц многих веселила.

Глава III
Ориксы

Вскоре, отогнав вражеских лазутчиков, вернулся Джейк Изонсмит. Он опасался, что всадники сообщат о нашем местонахождении вражеской авиации, а потому решил немедленно выдвигаться. Покончив с ремонтом двух машин, мы свернули лагерь. Поскольку мне предстояло снова ехать в джипе, я отправился забрать свою поклажу из грузовика, на котором ехал ночью. Бойцы, занятые спешной погрузкой, уже чем-то забросали мой спальник и рюкзак со всеми пожитками. Они убедили меня оставить пока свои вещи здесь, а забрать на вечернем привале. В джипе я проверил, что осталось: ботинки на резиновой подошве, носки, брюки и рубашка (все надето на мне), повязка и перевязь на левой руке, повязка на левом колене, армейский ремень с компасом, револьвер с патронами, бинокль, томмиган, книга «Потерянный рай» и фляга для воды. Обычно я старался следовать простому правилу – никогда не оставаться без походного мешка, – поэтому уступка гвардейцам, на которую я пошел, не давала мне покоя. Как позже выяснилось, переживал я не зря, поскольку очень скоро их грузовик сгорел.

Рассредоточившись на три с лишним километра по редколесным холмам, чтобы не стать легкими мишенями для авиации, мы двигались параллельными курсами на джипах и грузовиках. Солнце, поднявшееся уже высоко, грело наши озябшие конечности и уставшие тела. Довольные, что возвращаемся домой после успешной операции, мы сонно раскачивались на сиденьях. То и дело в памяти всплывали картины ночных событий, и тогда сонные глаза вспыхивали и раздавались самодовольные смешки. Всех объяли покой и благодушие.

Есть некоторое удовлетворение в ситуации, когда ты ранен, но ни для кого не стал обузой. Серьезных ран я избежал, мог сам о себе позаботиться и даже выполнять кое-какие обязанности, так что пострадавшим себя не считал. Окровавленная повязка на руке мне очень даже нравилась, а боль в ампутированном пальце вызывала интерес. Я видел, как он упал в эмалированный таз, но все равно ощущал жжение под отсутствующим ногтем. Меня наполняла бестолковая детская гордость – теперь-то я произвожу впечатление, – но главное удовольствие, которое приносили мне раны, заключалось в том, что они осязаемо и зримо свидетельствовали: удивительные приключения прошлой ночи и вправду со мной произошли. От недосыпа, легкого шока и анестезии я слегка клевал носом, но одного взгляда на левую ладонь хватало, чтобы удостовериться: это не сон, а явь.

LRDG на привале во время возвращения из рейда на Барку. В центре фотографии – Попски

Мы проехали несколько километров; в двадцать минут одиннадцатого до нас донесся гул низколетящих самолетов, и все машины разом остановились. Два CR.42, устаревших итальянских истребителя-биплана, на расстоянии метров восьмисот друг от друга пролетели над нашими машинами, затаившимися в низком кустарнике, почти скрылись за холмами, но развернулись и пошли назад. Они пронеслись прямо над моим джипом и не заметили его, но спикировали на радиогрузовик гвардейцев – именно там остался мой мешок. Сейчас он стоял позади меня на вершине голого холма. После третьего или четвертого захода истребителей я увидел, как над грузовиком поднимается черный дым: сначала тонкая струйка, затем густой клубящийся столб, освещенный вспышками рвущихся боеприпасов. Нашей машине связи пришел конец. Экипаж успел выбраться и невредимым добрался до другого грузовика.

Итальянские истребители (как я узнал много лет спустя, их вызвали из Эль-Абьяра, поскольку тридцать два самолета в Барке накануне ночью уничтожил Ник Уайлдер) улетели на север. Выждав минуту, мы без всяких приказов зашевелились и бросились искать укрытия. Спрятаться было негде, разве что в тени редких тонких акаций с небольшими кронами и почти прозрачной листвой. Мы натянули маскировочные сети, а через полчаса самолеты вернулись. Они приземлились в Барке, в двадцати четырех километрах от нас, вполне довольные успешной охотой, но, к нашему несчастью, итальянский командир, жестоко уязвленный ночным разгромом, в ярости отправил их обратно с приказом уничтожить все до единой машины и всех без исключения англичан из диверсионной группы. Самолеты ориентировались на столб дыма от горящего грузовика, который теперь остался в паре километров сзади нас, и принялись прочесывать местность, выискивая наши машины. Они обнаружили еще один грузовик и обстреливали его из пулеметов, пока тот не вспыхнул. Через пятьдесят минут самолеты улетели, чтобы заправить баки и зарядить оружие, а спустя двадцать минут снова вернулись. В таком строгом ритме они атаковали нас до конца дня.

В периоды затишья мы торопливо переставляли автомобили в новом порядке, отдельно прятали бензин и провиант. Когда самолеты возвращались, мы бросали машины и прятались поодаль. Мне и Уайлдеру эта тактика не нравилась. Мы предлагали Изонсмиту воспользоваться зенитными пулеметами и отбиваться. Но он уже не раз бывал в похожих передрягах, а потому возразил нам, что при таком подходе мы лишь раскроем противнику свое расположение и добавим к материальным потерям еще и людские. Вспоминая события того дня сейчас, я думаю, что он все же ошибался.

Где-то в половине второго я сидел, привалившись спиной к дереву, и читал «Потерянный рай». В десяти метрах слева под другим деревом расположился Джейк Изонсмит, тоже с книгой. С холмов вокруг нас поднимались пять огромных, разрастающихся кустов черного клубящегося дыма – признаки уничтожения нашей военной силы. В небе, то приближаясь, то удаляясь, кружили в поисках новых целей два итальянских самолета. Звук их моторов то нарастал, то стихал до глухого жужжания.

И вдруг мой разум сквозь барочное латинское многословие стихов Мильтона уловил какую-то перемену в звуке. Я посмотрел вверх и увидел две тонкие параллельные линии с размытым кругом пропеллера между ними: самолет шел прямо на нас. «Через пару секунд меня изрешетят», – подумал я с предсмертным спокойствием. Джейк Изонсмит тоже оторвал глаза от книги, взглянул на приближающийся самолет, затем повернулся ко мне, и улыбка добродушного понимания появилась на бородатом лице. Он дважды меланхолично кивнул и вернулся к чтению. Без единого слова Джейк показал мне бессмысленность человеческого испуга и навсегда уничтожил во мне ростки страха.

Прежде для поддержания боевого настроя мне приходилось полагаться на усердно культивируемое упоение опасностью. Приятное волнение от ее близости помогало забыть о физической угрозе, но какой-то глубинный страх все равно оставался; я неизменно радовался бою, но нередко томился в ночных дозорах, когда никакого азарта не испытываешь. Джейк наслаждался опасностью, как и я, но обладал хладнокровием, которое придавало ему больше сил; своим бесстрастным сознанием он спокойно оценивал угрозу, но ни перспектива гибели, ни вероятность провала операции не могли поколебать его невозмутимость. В тот миг, когда я увидел, как Джейк улыбается несущемуся на него самолету, секрет его силы открылся мне – и с тех пор всегда оставался со мной.

В удивительном умиротворении я вернулся к чтению. Через несколько мгновений вокруг нас взорвались фонтанчики песка. Самолет стрелял по нам, но не попал. Мы, не отрываясь от книг, ожидали нового захода, но его не последовало. То ли пилот утратил к нам интерес, то ли не сумел снова отыскать наши деревья среди однообразного пейзажа.

Справа каменистая пустыня с чахлой растительностью чуть заметно поднималась: до тонкой акации в ста метрах от меня, а потом – до следующей, а потом – до акации побольше, под которой прятался один из наших грузовиков; дальше местность уходила вниз и не просматривалась. Самолеты показались вновь и пошли в атаку на грузовик. Кто-то из наших (с такого расстояния я не понял, кто именно) выбрался из-под него, вскочил на ноги и метнулся вверх по склону. Самолеты открыли огонь, боец упал и исчез из виду. После того как они улетели дальше, он так и не поднялся. Изонсмит отложил книгу и привстал. «Ничего, я схожу», – остановил я его. Он кивнул и опустился на место. Пока угроза с неба временно миновала, я быстрым шагом направился к первой акации. Едва я успел проделать половину пути, снова, на высоте не больше тридцати метров, появился самолет. Я видел, как пилот в шлеме и очках выглядывает из открытой кабины. Он тоже меня заметил, дал две очереди и пролетел дальше. Я поднялся и бросился бежать. С противоположной стороны приближался второй итальянский самолет. Добравшись до дерева, я присел на корточки под ним, прижавшись головой к основанию ствола. Дерево было тонким, не более пятнадцати сантиметров в диаметре, а я казался себе огромным, как дом. Поза моя была такой нелепой, что я глупо расхохотался. Повернув голову вбок, я увидел самолет, который пикировал и плевался в меня огнем. Пули пролетели мимо, я встал на ноги, помахал пилоту рукой и метнулся, что твой заяц, к следующему дереву. Первый самолет появился слева, но тоже не попал в меня, так что я достиг второго укрытия без дырок в шкуре. Там мне пришлось сидеть довольно долго: летчики, закладывая крутые виражи, заходили то слева, то справа, так что я едва успевал переползти с одной стороны дерева на другую. После каждого их промаха я махал им рукой. Дурацкое поведение, но невозможно было всерьез воспринимать столь несуразную ситуацию: два боевых самолета с пулеметами и ревущими моторами гоняют меня вокруг чахлой акации. Внезапно все стихло, итальянцы улетели, без толку расстреляв весь боезапас. Ни одна из пуль, которые они так щедро расходовали, меня не зацепила. Я поднялся, с трудом переводя дыхание, и огляделся. Удивительное дело, но в пейзаже ничего не переменилось. Дым от пяти расстрелянных грузовиков все так же валил в небо; Джейк Изонсмит издалека приветственно помахал рукой; впереди виднелся наш грузовик под деревом, но бойца, на помощь которому я спешил, нигде не было. Подхватив томмиган, я взошел на гребень холма и спустился в узкий сухой вади. Боец лежал, трясясь, с закрытыми глазами и побелевшим лицом, под нависающим скалистым выступом, где вода выточила нишу высотой в полметра. Я сел на песок и заговорил с ним.

– Я цел, – ответил он. – Просто нервы. Сейчас возьму себя в руки. Тут отличное укрытие. Посиди здесь со мной.

Я внял его совету, поскольку самолеты, вновь отыскавшие грузовик над оврагом, целый час кружили в вышине. Снова и снова они с ревом проносились над вади и вели обстрел. С каждым заходом тысячи пуль вспахивали песок или щелкали по камням нашего убежища. Это нервировало. А на другой стороне вади, на склоне холма в тридцати метрах от нас, объедал кусты абсолютно равнодушный к реву и грохоту стреноженный ослик.

По дну вади к нам подошел его хозяин, оборванный араб, столь же беззаботный, как и его животина, присел на корточки перед нишей, где мы жались к стене, и завел со мной любезную беседу, в которой ни разу не упомянул ни наше странное положение, ни окровавленную повязку на моей руке, ни горящие грузовики, ни самолеты над головой, ни вообще весь этот переполох. Это наше сражение, которое он просто не мог не заметить, оказавшись в самом его центре, араба нисколько не интересовало, и все происходящее он просто игнорировал. Как выяснилось под конец, он хотел предложить обменять несколько сигарет на кислое молоко, которое вызвался принести нам из своего шатра. Получив согласие, араб удалился верхом на осле под свист пуль.

Наконец самолеты скрылись, и я с изрядным удивлением обнаружил, что наш грузовик наверху остался невредим. Я загнал его в вади, спрятав на сотню метров ниже нашего убежища, у скалы, от которой на послеполуденном солнце уже вытянулась тень. Вернувшись, самолеты не нашли перепрятанный грузовик и переключились на другие цели. Я оставался в вади, собираясь после очередного налета вернуться к Изонсмиту.

Приближался вечер. На горизонте показался триполитанский кавалерист, который затем беззаботно поехал по дну оврага. Притаившись за кустом, я осторожно навел на него свой томмиган. Он приближался медленно, словно его лошадь едва переставляла ноги. С двадцати метров я выстрелил. Всадник дернулся, развернул коня и поехал прочь столь же медленно, как и прежде. Метров через тридцать он тряхнул головой, повалился на песок и замер, раскинув руки и подергивая левой ногой. Когда я к нему подошел, он уже был мертв. Конь легким галопом ускакал вверх по вади.

Незадолго до заката я вернулся к Изонсмиту, и он поделился со мной новостями. Военврач Лоусон отогнал грузовик с ранеными и спрятал его в глубоком вади под лесистым холмом в трех километрах к югу. Все остальные машины, кроме двух джипов, сгорели. Ник Уайлдер получил сквозные ранения обеих ног и легкую царапину на лице, и еще двоих зацепило, так что общее количество раненых, считая тех, кто пострадал накануне ночью, то есть и меня, составило шесть человек. Я рассказал про грузовик, спрятанный в вади, который Джейк уже считал уничтоженным. Едва солнце скрылось за горизонтом, мы тут же собрали несколько человек и принялись перетаскивать в эту машину продукты и бензин, припрятанные утром в пустыне. Сумерки сгущались, мы думали, что воздушная атака закончилась: итого у нас осталось два полуторатонных «шевроле» и два джипа. С учетом наших запасов мы бы легко доставили тридцать три человека в Куфру, до которой всего-то около тысячи ста километров. Но вдруг возникла новая проблема: в гаснущем свете дня над нами пронесся тяжелый трехмоторный транспортный самолет. Мы не тревожились, потому что обычно транспортникам нет дела до происходящего внизу. Их волнуют только вражеские истребители. Но этот транспортник неожиданно выпустил по нам две очереди из своих пулеметов и пролетел дальше. Как будто приятель внезапно залепил тебе крепкую оплеуху. К несчастью, прицел у него оказался точен, и, когда самолет исчез из виду, наш грузовик задымился. В спешке мы сбросили на землю все, что успели, пока его не охватило пламя. И тут обнаружили, что у джипа, стоявшего поодаль, большая пробоина в верхней стенке бензобака и вспорота шина.

Собрав всех под кроной густой акации на холме над грузовиком Лоусона, Изонсмит оценил ситуацию. В отряде тридцать три человека, из которых шестеро ранены, у двоих ранения тяжелые: Ник Уайлдер с простреленными ногами и Паркер с ранением живота. Один уцелевший грузовик, один исправный джип, один джип с пробитым баком и разорванной шиной. Воды и бензина хватит на триста с лишним километров, есть кое-какая провизия. Нет рации, нет запасных шин.

В шестидесяти километрах к юго-востоку, у Бир-Джерари на пути в Барку, остался еще один грузовик с запасом воды, бензина и провианта. Еще через двести двадцать пять километров находился LG-125, заброшенный с прошлого года аэродром Королевских ВВС. LRDG часто его использовала как точку рандеву. Во время предыдущих операций там обычно поджидали отставших. И еще через восемьсот километров к югу, за Песчаным морем, располагалась Куфра, где размещались штаб батальона «A» LRDG, 216-й бомбардировочная эскадрилья Королевских ВВС, а также гарнизон Сил обороны Судана.

Джек разделил наш отряд на автомобильную и пешую группы. На грузовике поедут шестеро раненых, водитель Уорбрик, штурман Дэвис и механик, возглавит группу военврач Лоусон. Сначала они возьмут курс на Бир-Джерари и захватят там припасы, потом отправятся на LG-125, где есть шанс встретить патруль LRDG. Если этого не произойдет, они без остановки двинутся вдоль края Песчаного моря (напрямик грузовик с шестью калеками его не преодолеет) и, проскользнув через оазис Джалу (мимо занятого неприятелем города), доберутся до Куфры. Маршрут примерно в тысячу сто километров длиной, если обойдется без происшествий, можно пройти за семь-восемь дней. Лоусон сомневался, что Паркер с раной в животе столько протянет. Сопровождать грузовик отправится один из джипов.

Остальные двадцать три человека под командованием Изонсмита со вторым джипом (на нем повезут запасы) отправятся в Бир-Джерари пешком. Там они заберут резервный грузовик и продолжат путь до Куфры. Я хотел пойти с пешей группой, но Изонсмит решительно отверг мою инициативу, заявив, что, хоть мое раненое колено и не помешало уворачиваться от итальянских истребителей, оно точно не выдержит шестидесятикилометрового броска до Бир-Джерари. Я подчинился, потому что колено уже довольно неприятно побаливало.

Вместе с новозеландским сержантом Джейк составил пофамильные списки обеих групп. Каждого вызывали отдельно и приписывали к одной из групп. Через час, в восемь вечера, все должны были отметиться у сержанта под деревом на вершине холма. Затем мы занялись подготовкой машин и грузов. В лесу уже стемнело. Нас посетили несколько арабов из ближнего кочевья и принесли нам молока; среди них был и мой приятель, владелец ослика. Хамид, юный триполитанец, захваченный Джеком в плен прошлой ночью, первый раз поел: шел месяц рамадан, и никакие увещевания не могли убедить Хамида принять пищу до заката. По обычаю мусульман путешественники освобождаются от поста, но Хамид, которому предстояла самая дальняя дорога в жизни, таковым себя не считал.

В восемь часов сержант провел перекличку и обнаружил отсутствие двоих. Не хватало Гаттериджа (водителя Джейка) и еще одного бойца. Оба были хорошими солдатами с немалой выслугой в LRDG. Их видели всего несколько минут назад, и кто-то слышал, что они обсуждали поход к шатрам арабов за яйцами. Я отправился вслед и расспросил местных женщин. Они видели двоих англичан, дали им яиц, а потом те двое удалились в сторону, противоположную нашему лагерю. Я во весь голос звал их в темноте, но ответа не получил. Придурки отправились гулять и ничего не слышали. Эти двое, оба усердные и толковые солдаты, никогда бы не покинули свое подразделение при нормальном ходе кампании, но сейчас, когда держаться своих было жизненно важно – а ситуацию они понимали не хуже всех остальных в отряде (тем более один из них был штурманом), – они решили прогуляться и насладиться вечерней прохладой. Я встречал подобное умопомрачение и у других солдат столь часто, что позже взял за правило в ситуациях вроде этой никого не упускать из виду. Мы выступили без них.

В путь тронулись безлунной ночью; Уорбрик вел «шевроле», а я – джип с доктором Лоусоном на пассажирском сиденье. Дэвис в грузовике прокладывал курс. Трястись по каменистому дну вади было мучительно. Мы сначала будто ехали вверх по ступеням, потом повисли двумя колесами в воздухе на скалистом карнизе, а затем застряли между двумя огромными валунами. Пробитое переднее левое колесо на моем джипе сильно осложняло управление, а при рывках бензин выплескивался из пробоины в баке, и мне приходилось доливать по нескольку литров каждые десять минут. Левое колено постепенно немело, и я с трудом выжимал сцепление, то и дело меняя передачу. Через час езды мы все еще не догнали пешую группу. Ее мы настигли лишь после того, как выбрались из вади на равнину. В этот момент у второго джипа, который тащился не быстрее, чем наш, лопнула шина. Я решил бросить нашу машину и отдать два колеса пешей группе, чтобы у них таким образом появилась запаска. Мы перевернули обреченный джип на бок, сняли два колеса, отдали Джейку. На бензобак своей машины мы установили зажигательную бомбу замедленного действия, а сами влезли в грузовик и отчалили. Поначалу мы слышали голоса пешей группы, но дорога стала лучше, и вскоре они отстали.

Дэвис, наш штурман, старался вести нас строго по компасу, и водитель как мог следовал его указаниям, но ночью сгустилась такая темнота, что впереди он видел ровно столько, чтобы успевать не врезаться в дерево или камень. Общую картину местности ему было не разглядеть, поэтому он просто вел машину вперед по прямой, пока не встречал какое-нибудь непреодолимое препятствие. В какой-то момент мы ехали по крутому склону холма под таким наклоном, что почти сваливались с сидений и опасались, как бы грузовик не опрокинулся, но в итоге все обошлось. Чуть позже мы едва успели остановиться на самом краю обрыва, отвесной скалы высотой около двенадцати метров, возвышавшейся над вади. Мы развернулись и долго катили вдоль извилистого края утеса, нашли спуск, сползли на дно вади и принялись карабкаться на противоположный берег. Приближался рассвет, и не было времени высылать вперед пешего разведчика: если до восхода мы достаточно не отдалимся от исходной точки, самолеты противника скоро настигнут нас – и прогулка окончится. Выкарабкаться из вади оказалось не так-то просто: на крутом склоне с каменными осыпями приходилось давать газу и при этом осторожно преодолевать торчащие валуны. Тяжелый грузовик раскачивался – передние колеса на камнях, задние в гальке, где они буксовали, выкапывая яму, которая постепенно придавала машине опасный крен. Неожиданно колеса нашли твердую опору (видимо, увязнув до самого основания скалы), и нас резко, с громким треском швырнуло вперед через валуны и высокий кустарник. Выровняв грузовик, мы остановились, и, пока механик осматривал повреждения, Лоусон ввел морфий Паркеру, для которого такая тряска была смертельной мукой. Удивительно, но машина не получила никаких повреждений, и мы продолжили движение этим диким слепым способом, а водитель ругался себе под нос при каждом объезде или повороте. Позже дорога стала полегче, и в 3:30 утра Лоусон объявил привал. Он хотел дать отдых слабеющему на глазах Паркеру. Мы преодолели почти двадцать пять километров. Устроив привал и на рассвете продолжив путь, мы к моменту, когда самолеты поднимутся в воздух, оторвемся от исходной точки по меньшей мере на сорок километров. Чтобы нас найти, им придется обшарить территорию площадью в две с половиной тысячи квадратных километров.

Так что мы остановились на песчаной прогалине, заварили чаю и прилегли на пару часов поспать. Песок под грузовиком был мягкий, но предрассветный час выдался крайне холодным, а для меня не нашлось ни одеяла, ни шинели, поэтому я проснулся с первыми лучами солнца и, превозмогая боль, разогнул одеревеневшее колено и увидел в грузовике Лоусона, склонившегося над неподвижным телом Паркера. Пухлое лицо доктора, несмотря на утомление и две бессонные ночи, разрумянилось. Я хмыкнул, доктор бодро кивнул: вопреки всем опасениям, Паркер был еще жив. Мы немедленно тронулись в путь.

Наш водитель Уорбрик был наполовину маори, чернобородым неунывающим оптимистом. Он отрицал, что ночью пару раз чуть не опрокинул грузовик: якобы он прекрасно знал, куда ехать, да и вообще все маори видят в темноте. Штурмана Дэвиса, коротышку-новозеландца, отличали задумчивое лицо и вспыльчивый нрав. Наши жизни зависели от него, и ему предстояло решить трудную задачу: на протяжении тысячи ста километров сверять путь только по магнитному и солнечному компасу, не пропустив остановок в Бир-Джерари и LG-125. Без теодолита и радио он не мог определить наше положение по звездам. Исходная точка после ночного броска тоже вызывала сомнения, но первую остановку, грузовик в окрестностях Бир-Джерари, найти будет довольно легко, поскольку он стоит в вади, заросшем густым бурьяном и кустами, хорошо заметном посреди голой пустыни и знакомом многим из нас – мы часто использовали его как тайное убежище во время операций в Джебеле и Тарик-аль-Абде. Отыскав грузовик, Дэвис получит надежную точку отсчета для следующего отрезка пути, ведь астрономические координаты этого места известны. Хотя свой теодолит Дэвису сохранить не удалось, но карты и путевой журнал были у него при себе.

Все утро мы ехали без остановки, к обеденному привалу уже оставив за спиной поросшие деревьями предгорья Джебеля. Вокруг нас высились красивые желтые холмы, а между ними разбегались овраги, густо заросшие кустарником. Солнце сильно припекало, поэтому мы загнали грузовик в тень самых высоких кустов. Паркер чувствовал себя слишком плохо, так что его мы не трогали. Он был одурманен морфием и не приходил в сознание, но сердце у него все еще билось ровно. Ника Уайлдера спустили из кузова и уложили на песок, подстелив одеяло. Когда я подошел, он злобно уставился на меня, словно во мне заключалась причина его беспомощности. Он чувствовал себя полностью здоровым и сокрушался, что ему не разрешают пользоваться ногами. Повязка на лице придавала ему комичный вид, что вызывало плохо скрытые усмешки и лишь усугубляло его недовольство. Пока готовили еду, я попросил Ника рассказать о его приключениях на аэродроме и улицах Барки. Как всегда немногословный, сейчас Ник говорил скорее ворчливо, чем в своей обычной отрывистой новозеландской манере. На основе его рассказов, насколько мне удалось их понять, я описал события в предыдущей главе. Пока мы болтали, настроение Ника немного улучшилось, и, заслышав в конце обеда отдаленный гул самолета, он внезапно расплылся в очаровательно простодушной улыбке восьмилетнего мальчика и хохотнул:

– В этот раз будем драться. Старины Джейка здесь нет, запретить некому.

Ничего подобного не понадобилось, потому что самолет, мелкая букашка в поднебесье, не заметил нас и медленно скрылся за горизонтом. Мы снова отправились в путь и около четырех достигли вади Джерари. Дэвис, отмахиваясь от непрошеных советов, будто стряхивая капли дождя, без единого слова провел грузовик извилистым путем по дну вади и остановился наконец напротив зарослей кустов, где мы и обнаружили на совесть замаскированный грузовик, который искали. За час мы загрузили бензин, воду и провизию, а также запасное колесо и оставили Джейку записку, в которой сообщили, что приехали на место 15 сентября в 16:00, а в 17:00 отправились дальше, к LG-125.