Текст книги "Частная армия Попски"

В лагерь мы вернулись другой дорогой. Я выбрал путь, который оказался короче и ровнее. Ранним утром мы достигли того высохшего озера, которое уже пересекали. На все без малого двести квадратных километров идеально ровной поверхности приходился единственный кусок скалы, камень, похожий на лемех плуга, утонувший в песке вертикально и торчащий на каких-то несчастных восемь сантиметров. И вот на него я и налетел на скорости восемьдесят километров в час, распоров обе правые шины и погнув колесный диск. Хаф, окончательно затосковавший над своим засаленным блокнотом, выскочил из машины и принялся орудовать ключом с выражением подчеркнутого усердия, которое явно говорило: «Если бы я вел машину, а не решал, как первоклассник, твои дурацкие примеры, нам не пришлось бы тратить драгоценные запаски, на которые ты непрестанно молишься». И здесь он, пожалуй, оказался прав. Мне хотелось бы выглядеть в глазах моих людей кем-то вроде полубога, но дело, похоже, не клеилось. Я ошибся с расчетами провизии. Вчера все видели, что в горах я потерял направление, хотя и пытался корчить из себя грамотного навигатора, а нашел его, только выехав на дорогу (что смог бы любой кретин). Теперь моя беспечность за рулем стоила нам двух новых шин, при том что у других водителей еще не было ни одного прокола.

Пока Хаф неторопливо вез меня в лагерь, я принял два решения, которых, кажется, придерживаюсь и поныне: первое – больше не читать людям наставлений, второе – всегда рассказывать о своих ошибках, демонстрируя подчиненным, как поступать не надо.

В лагере я увидел столько распакованного безо всякой необходимости и разбросанного повсюду снаряжения, что решил преподать людям урок собранности и скомандовал немедленно выдвигаться, хотя дневного света оставался едва ли час. Следующий привал мы сделали на дальнем берегу пересохшего озера.

На следующий день, 2 декабря, двигаясь по следам, мы достигли входа в разлом на южной оконечности Гильф-аль-Кебира. Вдалеке я увидел какие-то машины и, вспомнив об Алмаши, решил атаковать четырьмя джипами под руководством сержанта Уотерсона, гораздо более опытного вояки, чем я. Приблизившись, мы увидели, что это не вражеский патруль, а часть крупнотоннажной колонны снабжения Сил обороны Судана на пути из Вади-Хальфы в Куфру, где размещался суданский гарнизон. Мы зачехлили стволы и подвязали пулеметы, прежде чем подъехать к ним. Жизнерадостные чернокожие суданцы проводили нас к своим британским командирам, с которыми мы обсудили все пустынные сплетни.

4 декабря, через одиннадцать дней после выезда из Каира, мы, попетляв между осыпающимися холмами, разглядели впереди пальмовые рощи Куфры – темную линию на горизонте. Рапортуя подполковнику Прендергасту, под командование которого мы поступили, я смиренно принял его шутку, что мы установили рекорд по длительности переброски от Каира до Куфры и тем самым я упустил последний шанс повоевать в Джебеле. Незадачливый командир наспех сколоченного подразделения, не в том положении я был, чтобы огрызаться.

Глава III
Упрямый Юнус

23 ноября, в день нашего выезда из Каира, 8-я армия в Адждабии, к югу от Бенгази, завершила третье (и последнее) освобождение Киренаики. К моменту нашего прибытия в Куфру передовые части уже стояли напротив укреплений Роммеля в Эль-Агейле, между побережьем и солончаками, собирая силы для следующего броска. В Джебеле, бывшем театре военных действий, теперь хозяйничала Администрация оккупированных вражеских территорий, и задача, ради которой создавалась PPA, утратила актуальность. Подходящая цель для нас теперь переместилась почти на тысячу километров к западу, за Триполи, вглубь Туниса, где немцы готовили довольно внушительную линию обороны между Джебель-Тебакой и побережьем. Изначально эта Маретская линия (или линия Марет), как мы ее называли, возводилась французами для предотвращения возможного нападения итальянцев с территории Триполитании. После падения Франции и высадки союзников в Северной Африке оккупировавшие Тунис итальянцы вывернули линию Марет наизнанку, чтобы она защищала не с юга, а с севера от потенциального наступления союзных войск. Роммель после поражения при Эль-Аламейне, осознав, что, вероятно, ему придется оставить Триполи и отступать в Тунис, приказал вернуть систему обороны на линии Марет в исходное положение. Фельдмаршал надеялся остановить продвижение 8-й армии и сохранить Тунис в качестве африканского плацдарма «Оси». В 8-й армии мало что было известно о Маретской линии, и командование рассчитывало, что LRDG добудет необходимые сведения.

Смена задач поставила меня в довольно щекотливое положение. Я с легким сердцем повел свой наспех собранный и полуобученный отряд в Джебель, потому что мне требовались лишь транспорт, припасы, радиосвязь и иногда сопровождение: с тремя хорошими солдатами Юнни, Уотерсоном и Локком, горсткой проверенных арабов и с помощью всего населения моего ливийского королевства у меня хватило бы сил взорвать и уничтожить все топливные склады, какие бы я только нашел. Партизанская тактика, успешно применявшаяся в прежних экспедициях, не подвела бы и сейчас. Воевать же в Тунисе, в незнакомой местности, население которой, возможно, настроено враждебно, – это совсем другое дело. К тому же в Тунисе кардинально изменятся наши цели: там линии коммуникаций противника тянутся не тысячами, а сотнями километров, из-за чего проблема снабжения топливом утрачивает остроту. 8-й армии жизненно необходимы топографические сведения, но эту задачу полностью возьмет на себя LRDG – у них достаточно и людей, и опыта, а у меня ни того ни другого. Я задумался о перехвате вражеских конвоев и налетах на штабы и аэродромы и решил, что мы будем сеять «панику и уныние» – эту тактику повсюду осмеивали, но я превращу ее в мрачную реальность. Для такой задачи у меня достаточно хитрости и умения использовать обстоятельства; не хватало только ударной силы, и я приступил к ее созданию.

Наступление союзников: солдаты меняют итало-немецкий дорожный указатель «Шоссе „Оси“» на «Дорогу демократии»

Куфру, где мы базировались, от ближайшей точки, подходящей для удара по вражеским коммуникациям на побережье, отделяло более тысячи ста километров, а до Маретской линии нужно было проехать почти тысячу восемьсот по пескам. Я не хотел проводить операции на таком удалении от базы, поскольку в конечной точке маршрута топлива и провизии у меня останется только на обратный путь. Нужно было обустроить передовую базу, где можно будет автономно существовать два месяца, располагая запасом времени для изучения местных условий и проведения серии рейдов. Значит, пока не оборудую базу, я останусь с LRDG, что меня вполне устраивало, ведь, как я справедливо заключил, лучший способ обучить моих людей – отправлять их в совместные патрули с профессионалами, пусть перенимают опыт.

Прендергаст управлял своим соединением с эффективностью капиталиста. Он сознательно не обращал никакого внимания на романтику своего дела и не терпел импровизаций, основывая свою удивительную систему патрулей на строгом расчете, словно расписание поездов. Патрули двигались четко по графику и, как бы далеко их ни заносило, дважды в сутки по радио передавали в штаб информацию о своем местонахождении. Прендергаст всегда держался тихо и деловито, а если где-то требовалось его личное присутствие, садился в свой самолет, гражданский «вако», и вылетал в нужную точку пустыни, а потом возвращался в штаб и снова нес бремя административных рутинных забот. Он мало говорил и держался в стороне ото всех нас, но при этом заражал окружающих своим энтузиазмом – парадоксальным энтузиазмом, который проявлялся в аккуратности, а не в авантюризме.

Я предполагал, что Прендергаст не сразу согласится готовить моих людей: понятно, что он вряд ли пожелает (абсолютно справедливо) отягощать свои отряды «пассажирами». Впрочем, прецеденты имелись: некогда у LRDG обучались злополучные ближневосточные коммандос и крайне эффективные оперативники SAS, а опыт ориентирования в пустыне у них перенимали многие подразделения 8-й армии, к тому же LRDG не раз помогали с поездками мне, Управлению спецопераций, передовому штабу «A» и другим пассажирам Джебельской автобусной линии. В ожидании удобного момента я занимался хозяйством и мотался по делам. 6 декабря главный штаб LRDG неспешно переместился на восемьсот километров, в оазис Залла в Феццане, частично оставленном итальянцами. За четыре дня до Рождества я поехал пополнить запасы в Эль-Агейлу, на приморской дороге. Врага оттуда выбили 13 декабря, и за восемь дней 8-я армия успела развернуть там базу снабжения и склады NAAFI.

Патруль LRDG в пустыне – «джебельская автобусная линия» в действии

В Заллу мы возвращались через небольшой оазис Марада, за которым на ухабистой песчаной равнине грузовики расползлись, выбирая дорогу поровнее. Замешкавшись, я оказался в хвосте. Стараясь нагнать своих, я заметил, что мне кто-то машет рукой. Это оказался Уотерсон, который отправил свой джип дальше, а сам дождался меня, чтобы показать удобный проезд. Уотерсон забрался на тюки с припасами в кузове джипа, и я продолжил путь, время от времени уточняя направление. Не дождавшись ответа на очередную реплику, я обернулся и увидел, что сержанта нет: он вывалился из кузова на каком-то особенно крутом ухабе. Мы вернулись на шесть километров и подобрали его. Он, увязая в мягком песке, шел по следам джипа и встретил нас хмурой улыбкой. Это происшествие положило начало игре под названием «верхом на джипе», в которой состязаются «всадник» и «шофер». «Всадник» лежит вверх лицом на тюках, убрав руки за голову. Его задача – не свалиться оттуда, пока «шофер» не заглушит мотор или пока машина не завязнет в песке (или не остановится по другой причине). Задача «шофера» – сбросить «всадника» любыми средствами, но не повредив машины. Уотерсон, невысокий и гибкий, неизменно побеждал в роли «всадника».

В тот же день я спустился на джипе по склону на песчаное дно, затормозил, вылез и помахал грузовикам, чтобы ехали следом. Первым нырнул Уэлдон, проскользив по почти отвесному обрыву. Он выкатился на песок и, проехав десять метров, исчез в облаке дыма и песка, поднявшегося от мощного взрыва. Уэлдон и Петри, пошатываясь, появились, оглушенные, но невредимые. Лишь через шесть недель выяснилось, что Уэлдону разорвало барабанную перепонку. Уотерсон, порывшись в песке, обнаружил ряд мин, установленных поперек наших следов, и с удивительной ловкостью извлек взрыватели. Такая работа доставляла ему удовольствие. Один целый взрывной механизм он сунул в карман, чтобы на досуге разобрать на части. Таким образом он на несколько дней обеспечил себе развлечение.

С вывороченным передним колесом и погнутой осью грузовик не мог ехать даже на буксире. Я оставил при нем одного нашего человека и одного араба для охраны груза, а оставшиеся до Заллы сорок километров мы шли пешком впереди машин, выискивая мины. Поскольку местность оставалась очень каменистой и овражистой, свернуть с накатанной колеи не получалось. Один из моих арабов, Юнус, оказался необычайно талантливым в деле обнаружения мин. До сих пор помню, как он идет далеко впереди и тычет зонтом в подозрительные камни, не оборачиваясь, машет нам и кричит: «Мина, мина-а!», а затем наклоняется, чтобы пометить место небольшой пирамидкой из камней, и спешит дальше. В общей сложности тогда мы обезвредили сорок шесть мин. За считанные километры до Заллы мы увидели искореженный остов джипа, а рядом могилу под итальянским крестом с надписью «Ufficiale Inglese – Novembre 1942» – мрачное напоминание о том, как мне повезло проехать по мине, зарытой слишком глубоко и не взорвавшейся от легкого джипа, ведь Уэлдон следовал точно за мной.

Когда мы приехали в Заллу, там все приходили в себя после грандиозной рождественской вечеринки. На следующий день я решил ловить Прендергаста. Но вышло, что он сам меня нашел – у меня было кое-что очень редкое и позарез необходимое Прендергасту: четыре драгоценных джипа – таких машин ему тогда почти не выделяли. Джипы были проворнее, чем штатные полуторки LRDG, а в плане разведки в гористой местности они не знали равных. В итоге мы договорились, что капрал Локк с двумя джипами присоединится к йоменскому патрулю Хантера, который 3 января выступает из Заллы к Джебель-Нефусе, горной гряде, полукругом перегораживающей подступы к Триполи со стороны пустыни. Задачей Хантера было найти неохраняемый и подходящий для техники проход из Феццана к Триполи.

Я же покинул Заллу 8 января с двумя другими джипами в составе родезийского патруля Лазаруса, чья миссия заключалась в том, чтобы разведывать проходы через Джебель-Нефусу еще западнее, чем Хантер, на территории Туниса. Со мной отправились наш навигатор Петри, на чьи способности я привык полагаться, араб Юнус, сержант Уотерсон, мой наставник во многих делах, и один необстрелянный кокни. Боба Юнни, уязвленного и почти взбунтовавшегося, я оставил в Залле, чтобы он починил грузовик и пополнил запасы снаряжения со складов LRDG. Наша экспедиция задумывалась как топографическая, но в итоге все пошло совсем не по плану.

Хантер искал проход, через который 8-я армия сможет направить бронетанковые соединения, чтобы обойти Триполи с флангов и тем самым помочь взять город главным силам, движущимся вдоль побережья. Перед нами стояла в некотором смысле противоположная задача. После падения Триполи следующим препятствием на пути 8-й армии станет Маретская линия: укрепленный рубеж от моря до Матматы в Джебель-Нефусе. К западу от Матматы совсем слабая оборонительная линия перекрывала тридцатикилометровый проход между хребтом Нефуса и Джебель-Тебакой. Монтгомери намеревался направить туда мощную отвлекающую группировку, чтобы обойти Маретскую линию и в два раза увеличить протяженность фронта, который придется удерживать Роммелю. Чтобы этот «хук слева» сработал, требовалось найти проход, по которому, выйдя из Триполи, можно будет пересечь хребет Нефуса и, оказавшись западнее него, двинуться на север, в обход укреплений. Мы получили задание найти такой путь. 8 января, в день нашего выхода из Заллы, до штурма Маретской линии оставалось десять недель. Главные силы противника стояли в Буйрате, на берегу залива Сидра, также известного как Большой Сирт. Триполи и вся равнина, полукругом охваченная кряжем Джебель-Нефусы, а также сам хребет и большая часть Феццана, включая Мизду, Швейриф и Хун, по-прежнему находились в руках неприятеля. В южном Феццане французский корпус генерала Леклерка продвигался на север из Французской Экваториальной Африки и только что взял Марзук.

Капитан Лазарус, молодой топограф из Новой Зеландии, до войны работал в Родезии. Именно поэтому его забрали из картографического взвода и поставили на время отпуска капитана Олайви командовать одним из двух родезийских патрулей LRDG. Вторым руководил лейтенант Генри, которого я, к своему удивлению, встречу через пять недель в уборной отеля Transatlantique в Таузаре. С Лазарусом и его отрядом из пяти полуторатонных грузовиков и двадцати пяти человек и моей мини-командой из пяти бойцов мы провели ночь 12 января в верховьях вади Земзем. Там мы встретили нескольких дружественных феццанских арабов, которые пригласили нас в шатер своего шейха. С помощью Юнуса, говорившего на феццанском диалекте лучше меня, я выступил там с политической речью. Мы оказались первыми британскими военными, которых они увидели: эпохальное событие посреди монотонной рутины пастушеской жизни. Беседа мерно текла, и хозяева рассказали об интенсивном движении транспорта противника в северном направлении по трассе Швейриф – Мизда, проходящей в тридцати пяти километрах к западу. Я вручил им подарки в знак дружбы и купил пару ягнят на стол своим людям. Утром мы осторожно покатили по вади Земзем в сторону трассы, двигаясь быстро, хотя петлять между шестиметровыми песчаными буграми, поросшими кустарником и закрывавшими весь обзор, было довольно неудобно. Около десяти часов, когда, по нашим прикидкам, мы уже подъезжали к дороге, Юнус сообщил, что слышит позади звук моторов. Я рассмеялся и сказал:

– В кои-то веки ты не прав, Юнус. Шоссе у нас впереди, и звук, конечно, доносится оттуда.

Мы остановили машины. Я взобрался на бугор и, как и ожидал, на расстоянии полутора километров увидел дорогу, которая под прямым углом пересекала вади, а на ней – довольно плотный поток транспорта: итальянские части из южного Феццана отступали в Триполи под прикрытием бронемашин Сахарских авторот. Поскольку нам требовалось перебраться на другую сторону шоссе и двигаться дальше на запад, мы решили дождаться перерыва в движении и незаметно проскользнуть. С учетом итальянского обычая долгой сиесты мы полагали, что такая возможность у нас появится через два-три часа. Лазарус неторопливо, по одному, рассредоточил свои грузовики по позициям и тщательно замаскировал их среди холмов. С дороги нас практически не было видно, но при необходимости мы могли вести огонь по вражескому транспорту. Однако вступить в бой мы собирались лишь в случае обнаружения: в начале долгого пути совсем не хотелось терять людей и технику или попасть под авиаудар ради уничтожения нескольких итальянских драндулетов. Собрать необходимые сведения для 8-й армии было гораздо важнее, чем нанести противнику пустяковый урон. Расставив грузовики, мы на двух джипах – я, Лазарус, Юнус, Петри и один из родезийцев – проехали еще триста метров вперед, до подножия особенно высокого холма, с вершины которого могли рассмотреть неприятеля вблизи. Вооружившись блокнотами, мы принялись записывать характеристики машин, проносившихся по шоссе. Нас хорошо скрывали кусты, мы удобно расположились на песке и видели длинный отрезок дороги. Из машин, оставшихся позади, нам была видна только одна.

Мы провели за работой где-то полчаса, когда где-то поблизости гулко заухала итальянская двадцатимиллиметровая пушка. Одна такая имелась и у нас, но, разумеется, ими располагал и противник. В лабиринте холмов звук так отражался, что понять, откуда ведется огонь, было невозможно. Позади нас поднялся столб черного дыма – судя по всему, над одним из наших грузовиков. Через мгновение затрещали несколько пулеметов. На дороге и рядом с ней поднялись фонтаны песка – это наши стреляли по итальянским грузовикам, вынуждая их резко прибавить газу. Однако никакого противника, который предположительно напал на нас и удачным выстрелом поджег одну из машин, мы не видели, хотя грохот боя нарастал и раздавался уже, казалось, со всех сторон. Мы решили, что итальянские бронемашины, не замеченные нами, съехали с дороги и, двигаясь по дну вади (а оно достигало в ширину метров восемьсот и поднималось между скалистых берегов в высоту на сорок пять), обстреливали наших парней, скрываясь за песчаными буграми. Оставив Юнуса в дозоре на вершине холма и еще двоих поставив к пулеметам на джипах у его подножия, мы с Лазарусом двинулись пешком к горящему грузовику. С изумлением мы увидели, что он на месте и совершенно невредим, только всеми покинут, а в шестидесяти метрах вниз по течению полыхает какая-то неизвестная машина. Никаких признаков боя вокруг родезийского грузовика мы не обнаружили: ни разбросанного снаряжения, ни бумаг, ни одежды. Наши люди просто спокойно ушли. Перестрелка закончилась, и все стихло, не считая приглушенного гула пламени, которым был объят чужой грузовик. Мы чесали в затылках, вспоминая прочитанные когда-то истории о бригантине «Мария Целеста», которую нашли в море без людей на борту, но с поставленными парусами и в полной исправности. Осмотрев наш грузовик внимательнее, мы решили, что его попытались перегнать на другое место, но он, вероятно, забуксовал: колеса довольно глубоко ушли в песок. Другой грузовик, который мы видели с нашей позиции, исчез. Выждав немного, я направился к загадочной горящей машине. На полпути рядом со мной засвистели пули. Мне пришлось растянуться на песке и, добравшись ползком до ложбины, спрятаться в ней. Кто-то неведомый следил за мной, намереваясь убить. Я осторожно прополз вперед между кустами и обнаружил, откуда велся огонь. Передо мной стояла небольшая бронемашина с черным немецким крестом на боку. Вернувшись окольным путем к покинутому грузовику, я застал Лазаруса озадаченным. Я объяснил ему, в чем дело, и мы сошлись на том, что Юнус не ошибся, когда услышал моторы позади: немецкий патруль на броневиках шел по вади Земзем следом за нами. Из двадцатимиллиметровой пушки стреляли наши и уничтожили один из вражеских бронеавтомобилей. Но мы не поняли, почему после столь успешного начала боя наши люди отступили и бросили совершенно исправный грузовик. У нас действовало правило: если мы бросаем машину в том месте, где ее может найти неприятель, ее необходимо поджечь: на такой случай под водительским сиденьем всегда лежала зажигательная бомба с коротким фитилем. Мы предположили, что остальные родезийцы сейчас беззвучно играют в прятки с немцами среди песчаных холмов. Без новой информации сделать ничего полезного было нельзя, а потому мы поспешили обратно к нашим джипам, всерьез опасаясь не найти их на месте. Петри и родезиец оставались там же, а Юнус, по их словам, по-прежнему находился на вершине холма и постреливал из винтовки по неизвестным целям. Взобравшись на холм, я нашел Юнуса крайне довольным собой. Он не терял времени даром: со своей возвышенной позиции из стремительных наблюдений – тут что-то мелькнуло, там качнулись ветки, здесь взвился легкий дымок, оттуда донеслось эхо выстрела, а отсюда жужжание мотора – ему удалось сложить вполне правдоподобную картину развернувшегося боя. Конечно, он не забыл мою давешнюю отповедь, но, едва увидев, как я подбираюсь к его похожей на гнездо лежке, поспешил сказать:

– Майор, разрешите доложить, что произошло. Отряд из пяти-шести немецких бронемашин и двух маленьких грузовиков, который я слышал утром, ехал по вади Земзем следом за нами. Передняя машина неожиданно наскочила на наш грузовик, который вез большую итальянскую пушку. Наш стрелок среагировал молниеносно. Он выстрелил первым и подбил передний броневик. Вон он дымится. Затем наши попытались собрать все машины в кучу, но не получилось: три грузовика увязли в песке, и экипажи отправились пешком к двум оставшимся на ходу. Про первый я не знаю, а второй, где собралось много народу, сейчас пытается подняться на другую сторону вади. Немецкие машины рассредоточились и обшаривают холмы. Они нашли один увязший грузовик и пытаются его вытянуть. Вон, слышите, газуют. Машина командира спрятана вон там, в лощине за кустами, а сам он забрался на бугор и осматривает поле боя в бинокль. – Юнус вскинул винтовку и, прицелившись, выстрелил. – Почти попал. Ну, теперь он какое-то время не высунется и не увидит наш грузовик на дальней стороне.

Я тоже прильнул к биноклю и разглядел некоторые детали, подтверждающие рассказ Юнyса. Метрах в восьмистах один из наших грузовиков не меньше чем с двумя десятками человек в кузове полз между скал, поднявшись почти до середины южного склона вади. Разглядел я и бронемашину немецкого командира, метрах в четырехстах, приметил и самого офицера, прежде чем новый выстрел Юнyса заставил его залечь. Я скатился с бугра, чтобы посовещаться с Лазарусом. Два джипа с легкими пулеметами не могут противостоять бронемашинам. Надежда оставалась лишь на хитрость. Мы проехали к увязшему грузовику родезийцев, установили на его бензобак зажигательную бомбу с часовым механизмом и дали несколько очередей по немецкому командиру, чтобы он нас заметил, а затем отъехали к северному склону, заросшему деревьями и кустами. Там, полив сухие ветки бензином, мы разожгли огонь в надежде отвлечь внимание вражеских разведчиков от нашего грузовика и людей на противоположной стороне вади. Потом мы вернулись к позиции Юнуса, и я приказал ему спускаться. Он не подчинился.

– Я прикончил одного в машине! – крикнул он в ответ. – А следующей пулей достану офицера. Он смотрит на ваш пожар.

– Спускайся, Юнус, – повторил я. – Мы уходим.

Прогремело еще два выстрела, а затем я услышал приглушенное:

– Промазал, но я его достану. – С вершины холма высунулась голова Юнуса. – Одну секунду, майор. Сейчас я с ним разделаюсь.

Раздались еще три винтовочных выстрела, но Юнус так и не спустился. Разозлившись, я полез вверх по склону, но тут наш араб в облаке пыли скатился на нас.

– Готов. Его как раз тащат вниз. Пойдемте, еще пощелкаем.

Тонкие выгнутые губы растянулись в довольной улыбке, глаза блестели, темное хмурое лицо буквально сияло от радости. Отряхнувшись и пристроив свое худое костлявое тело в кузове моего джипа, он воскликнул:

– Вот это война, майор!

Самый старший из нас, он радовался как ребенок. Мы с Лазарусом его восторга не разделяли. Лазарус потерял свой отряд, и хотя надеялся, что лишь на время, но шансы на успех нашей миссии стремительно таяли. Я винил себя, что оставил людей без командира – не следовало нам с Лазарусом идти на разведку вместе. В отряде два офицера, но ни одного из них не оказалось рядом с людьми, попавшими в переделку! Петри, впервые в жизни оказавшись под огнем, выглядел озадаченным без поддержки бывалых товарищей, с которых он обычно брал пример.

Дождавшись, когда в потоке машин появится просвет, я вывел наши джипы на шоссе. Мы свернули направо и не торопясь проехали около полутора километров на север, как будто в растянувшемся конвое. Затем съехали с дороги и метров восемьсот двигались вдоль нее, затем опять метров восемьсот по шоссе, потом вновь съехали за дальнюю обочину и покатили по курсу, постепенно расходящемуся с шоссе, которое вскоре скрылось за холмом. Оттуда мы сделали крюк по широкой дуге, которая привела нас к точке напротив южного склона, где мы в последний раз видели наш грузовик. Столь запутанные маневры понадобились, чтобы преследователи, которые двинутся по отпечаткам наших колес, решили, будто мы отправились по шоссе в Мизду.

Замаскировав машины, я приказал Петри почистить пулеметы (лишь бы занять его делом), а сам вместе с Юнусом взобрался на ближайший невысокий холм. У подножия в каких-то пятидесяти метрах пролегало шоссе, теперь довольно пустынное. Далее тянулись холмы вади Земзем, на склоне которого в четырехстах метрах от нас застыл, опасно накренившись, наш грузовик. По виду он казался брошенным. Я надеялся, что мне удалось запутать противника. Теперь это мы зашли им во фланг, и если завяжется бой, то мы ударим с неожиданной стороны. Я долго вглядывался в бинокль, пока Юнус сзади теребил свою винтовку. Кучка немцев, выбравшись из вади, карабкалась по валунам к грузовику; несколько очередей из ручного оружия откуда-то сверху заставили их залечь, но скоро немцы вновь полезли наверх. Мы обогнули на джипах наш холм и ударили по неприятелю из четырех пулеметов, а затем вернулись в укрытие. Немцы, однако, не поняли, что в бой вступил новый противник. Они стреляли из-за валунов вверх по склону, ни разу не взглянув в нашу сторону, на свой правый фланг. Мы повторили свой фокус еще не раз, задержав продвижение немцев настолько, что они добрались до грузовика лишь без малого через два часа. К подножию холма они пригнали два броневика, чтобы обстреливать вершину.

В конце концов немцы закрепились у грузовика, подтянули два пулемета и начали из укрытия обстреливать позицию наверху склона. Спустя мгновение я увидел, как наши бойцы по одному выскакивают из какой-то пещерки, бегут вверх и исчезают из виду за краем оврага. Несмотря на плотный огонь, всем вроде бы удалось уйти невредимыми. Я насчитал человек двадцать из двадцати пяти, входивших в отряд. Мы время от времени обстреливали склон, чтобы помешать немцам пуститься в погоню, пока наши не уйдут достаточно далеко, чтобы не попасть в руки противника. Кажется невероятным, но немцы так и не поняли, что их обстреливают с другой стороны шоссе. После бегства наших парней они, должно быть, сообразили, что стреляют по ним не сверху. Зациклившись на мысли, что мы все находимся в вади и не пересекали шоссе, немцы повернули броневики и отправились прочесывать окрестности, даже не взглянув на запад. А нас там было сложно не заметить, поскольку мы почти забыли о предосторожности. В той части вади, где мы расположились, западнее дороги, его дно становилось плоским. Нас обступали лишь голые округлые дюны, не подходящие для укрытия. Ближе к шоссе исчезали даже они.

Солнце между тем клонилось к закату. Предположив, что немцы не останутся дотемна, мы сделали большой крюк и снова выехали на шоссе к северу от вади, торопливо вырыли ямы для всех мин, которые имелись у нас в наличии, забросали их гравием и прошлись сверху запасным колесом, скрывая следы работы. Потом мы переместились на четыреста метров вверх по дороге и затаились. Уже сгущались сумерки, когда появилась немецкая колонна: пять бронемашин, два грузовика и три британских «шевроле» на буксире – душераздирающее зрелище. Они медленно проползли перед нашими глазами. Лазарус взглянул на меня и севшим голосом просипел: «Я знаю». В этот миг передняя машина наехала на мину, лишилась колеса, и вся колонна остановилась. Мы тут же рванули к дороге, открыв огонь из всех четырех пулеметов, и сломя голову умчались, выписывая зигзаги по шоссе. Все закончилось за полминуты: замыкающая машина только начала стрелять, когда мы уже выбрались из зоны поражения.

Бой закончился, оставалось лишь прибраться. Луны хватало, чтобы осветить нам путь среди холмов. Мы проехали по вади, криками созывая своих на случай, если кто-то прятался или был ранен, но никто не откликнулся. Тогда мы добрались до грузовика на склоне, который немцы не сумели утащить, и подожгли его. Перед уходом мы подкрались к тому месту, где, пьяно накренившись, застыла пустая бронемашина. Засунули в нее зажигательную бомбу и убрались оттуда.

У нас действовало правило на случай, если отряд рассеивается: в течение двадцати четырех часов встречаемся в точке, расположенной в двадцати пяти километрах назад по ходу движения. Вскоре после полуночи мы двинулись на джипах обратно по своим следам, насколько это получалось в темноте. Первым ехал Лазарус, за ним я. Около трех часов ночи, преодолев двадцать километров, мы заметили справа среди скал слабый отсвет костра. Мы покричали, и к нам вышел как всегда приветливый сержант Уотерсон.

– Мы тут хорошо устроились, сэр. Подойдите, взгляните сами.

В пещере девятнадцать человек спали, удобно расположившись вокруг тлеющего костра на постелях из веток и листьев. Уотерсон рассказал, как вскоре после нашего с Лазарусом отъезда на разведку стрелок двадцатимиллиметрового орудия Breda, роясь в кузове в поисках книги, поднял глаза на какой-то шум – и увидел в шестидесяти метрах перед собой немецкий броневик. Передернув затвор, он поразил цель первой же очередью. Затем они попытались уехать, чтобы присоединиться к остальным, но грузовик завяз. Ситуация не казалась серьезной, и они отправились пешком к соседнему грузовику, не подозревая, что в свой больше не вернутся. Начался суматошный бой, положение стремительно ухудшалось, невидимый враг напирал отовсюду. В итоге все собрались у одного грузовика, на котором и поднялись вверх по склону, рассчитывая спрятать его в безопасном месте и вернуться за остальными. Но и эта машина застряла в камнях, их заметили немцы и накрыли плотным огнем. Оставшись лишь с пистолетами (у Уотерсона был томмиган), они перебежали к пещере у самой вершины холма. Штурман Хендерсон получил пулю в живот. В укрытии они просидели несколько часов, отстреливаясь от противника, пытавшегося забраться на холм. Однако, когда немцы подошли к грузовику, Уотерсон с родезийским сержантом решили снова отступить. Хендерсона, страдающего от сильной боли и неспособного передвигаться, пришлось оставить. Бинни, наш весельчак-кокни, обычно бойкий и остроумный, испугался и отказался бежать по открытому склону под пулями. Уотерсон как мог старался, но не смог его убедить и разрешил Бинни, оставшись с Хендерсоном, сдаться в плен. Уотерсон взял на себя труд обшарить карманы Бинни, чтобы при нем не обнаружилось никаких бумаг, свидетельствующих о существовании PPA, а затем самым последним побежал к гребню склона. Больше никого не ранило, но три родезийца отбились от отряда, когда он шел окольным путем через холмы обратно в вади к нашим следам.