Текст книги "Частная армия Попски"

Глава II
Буффало Билл

Мы отправились в Барку из Эль-Файюма, не имея понятия, известен ли наш замысел врагу: меня не на шутку встревожили каирская бестолочь и их длинные языки, но я надеялся, что наша операция, полностью подконтрольная LRDG, оставалась секретной. Моя строгая концепция военных действий не согласуется с планированием, основанным на фантазиях; считая себя профессиональным солдатом (непонятно, на каком основании, мне ведь даже пострелять толком не довелось), я презирал любительский наскок зеленых юнцов, которые вскоре жестоко поплатились за свой неосмотрительный энтузиазм. Я был рад отдалиться от всего этого и снова отправиться в путь, проведя в Египте чуть больше недели. У меня и мысли не возникло, что после пяти месяцев во вражеском тылу мне, наверное, стоило бы отдохнуть подольше.

Своеобразным отпуском для меня стала сама экспедиция, в которую мы отправились: все мои обязанности заключались в сборе данных на местности, когда мы прибудем под Барку; кроме того, нами командовал офицер, которого я любил и которым восхищался. Джейк Изонсмит, бывший виноторговец из Бристоля, в ту пору носил звание майора и командовал батальоном LRDG. Это был открытый и простой человек, его прямота придавала уверенности смущенным умам. Взвешенная речь Изонсмита, смягченная легкой улыбкой, отражала внутреннее спокойствие, душевное равновесие и зрелое понимание жизни и смерти; она примиряла меня с действительностью и с самим собой, как ничья больше. Если его когда-либо и одолевали сомнения, он их умело скрывал. С ним все чувствовали себя в безопасности. Невозмутимый, бесстрашный, он поднимал наши жизни над суетой, в чистый мир духовных ценностей, где обязанности солдата ясны и приятны. Под его началом все выкладывались по полной, не беспокоясь об успехе. Чтобы командовать, Джейку не приходилось специально возвышать себя, поскольку исполнять его приказы мы считали за честь: мы словно присоединялись к увлекательному приключению, будто он владел неким тайным знанием, которое делало любой земной успех эфемерным, но придавало особую ценность самому стремлению. Важно было только следовать за ним с той же страстью. Изонсмит не любил пустословия и никогда не опускался до сплетен; в свою жизнь никого не пускал, и мы не знали, каким мыслям он предается в свободное время. Я служил ему преданно, как никому и никогда больше.

Джейк Изонсмит, майор, LRDG

2 сентября 1942 года мы выдвинулись из Эль-Файюма тремя группами (новозеландцы, родезийцы и гвардейцы) на двадцати трех машинах и взяли курс на Великое песчаное море – маршрут небывалой сложности, который мы выбрали, потому что никому в здравом уме и в голову бы не пришло, что мы туда сунемся.

Пески начались в Айн-Далле, и следующие пятьсот километров мы осторожно плыли на своих джипах и грузовиках по величественным дюнам. Один за другим простирались бесконечные барханы, каждый по полторы сотни метров, а то и больше, от подножия до гребня. Изгибы их были крутыми и четкими, на мягких склонах лежали резкие тени. Песчаные долины, некоторые до пяти километров шириной, тянулись между грядами дюн в направлении примерно с юга на север, абсолютно безжизненные, если не считать кустов с ярко-зеленой, мясистой, набухшей от влаги листвой, которые мы встречали раз в два-три дня – свежие, сверкающие и одинокие. Пейзаж, созданный ветром, очертаниями напоминает красоту горных снегов: как на альпийских пиках, на гребнях дюн ветер закручивает пыль, но в горах посреди снежных полей постоянно торчат грубые зубья скал, а в пустыне ничто не нарушает чистоту песчаной глади. Верхушки дюн белые, но с желтыми вкраплениями – другая белизна, чем у снега; а цвет подножий и долов разнится от масляно-желтого до нежно-розового: волнистые или идеально гладкие, по утрам они ярко раскрашены, а на полуденном солнце блекнут, становятся невзрачно-серыми. С самых высоких точек взгляду открывается бескрайнее переплетение хребтов, бритвенно-острые гребни кряжей, полумесяцы холмов, почти отвесные склоны, прорисованные с безупречной точностью. В природе нет ничего элегантнее песчаной пустыни.

Наш маршрут под прямым углом одну за другой перерезал гряды барханов: машины преодолевали их с великим трудом. А плоская поверхность таила опасность: когда машина плыла по ровной, как стол, долине, я вдруг чувствовал, что колеса вязнут, а безликая песчаная лента вдруг тормозит и останавливается. Оглядевшись, я видел, что другие машины справа и слева тоже увязли и только маленький джип майора, обогнавший нас, все еще ползет впереди. Джейк ориентировался в пустыне лучше многих из нас, он умел различать опасные участки песка там, где мы не замечали ничего. На ровной поверхности каждый экипаж освобождал свой грузовик самостоятельно. Под колеса подкладывали двухметровые стальные мостки, водитель осторожно управлял машиной, остальные толкали, и так, метр за метром, грузовик выбирался на твердую землю. А вот подъем на склоны и преодоление гребней требовали бесконечно больших усилий, и случалось, что всем трем группам вместе приходилось толкать одну машину через сложный участок. Мостки выкладывали в ряд, словно рельсы: впереди выжидали бойцы, готовые подложить новые мостки, если колеса начнут пробуксовывать. Искусство такого подсовывания требовало особой сноровки: те немногие, кто овладел им, ценились очень высоко.

Тяжело груженный джип с канистрами с топливом и водой по дороге на Барку. Джейк Изонсмит делает записи в тени машины

Многое зависело от выбора маршрута. К каждой новой гряде первым отправлялся на своем джипе Изонсмит и пытался преодолеть ее, прокладывая надежный путь до вершины. Твердые склоны обычно круты, а сыпучие и вязкие – пологи. Приходилось искать золотую середину. Кроме того, склоны, по которым мог подняться заполненный грузовик, часто практически отвесно обрывались за гребнем. Мы придумали гнать грузовик вверх по склону, а на вершине намеренно увязать в песке. Затем группа, заранее поднявшаяся на гребень, осторожно, буквально на руках ставила машину на спуск. Если увязнуть слишком рано, грузовик потом не удастся дотолкать наверх, а если слишком поздно, он пролетит по воздуху десять – пятнадцать метров. Это была долгая и выматывающая работа, но мы не падали духом, поскольку знали о трудностях и не рассчитывали на быстрое продвижение. Никто не расстраивался, если за день мы преодолевали всего двенадцать километров. Наоборот, мы радовались, потому что сумели ловко перетащить все машины через такую труднопроходимую гряду.

Я пересекал пустыню всего второй раз. Подозреваю, что мои спутники делали скидку на мою неопытность и, возможно, на возраст. В этой экспедиции меня прозвали Старым майором (в противоположность Молодому майору, Джейку Изонсмиту). Думаю, на меня взваливали куда меньше, чем полагалось, обязанностей по части рытья, перетаскивания и подсовывания железных мостков. К вечеру я не успевал полностью вымотаться и у меня оставалось достаточно сил, чтобы наслаждаться чистым великолепием этой земли.

Командир гвардейского патруля обаянию Изонсмита не поддавался. Однажды утром мы стояли у подножия высокой дюны. Новозеландцы во главе с Ником Уайлдером выдвинулись вперед, прокладывая трассу, а гвардеец с досадой бросил:

– К чему тратить столько времени? Джейк думает, что только он знает пески? Я сам найду дорогу!

Он рванул вперед на джипе, а его группа покатила следом. Возмездие наступило пугающе быстро: через полчаса над барханами в трех-четырех километрах от нас взлетели ракеты – сигнал бедствия. Гвардейский офицер помчался по неразведанному подъему и на максимальной скорости вылетел на острый, как бритва, гребень. Его джип кубарем полетел вниз по противоположному склону, придавив и самого водителя, и стрелка. Офицеру зажало голову, а стрелок сломал позвоночник и остался парализованным ниже пояса. Он умер через много месяцев в госпитале. Офицер же поправился без особого ущерба для здоровья, только лицо стало длиннее и у́же, чем прежде. Джейк, не проронив ни слова, дождался, пока сопровождавший нас военврач осмотрит пострадавших и оценит их состояние. Затем он отправил радиограмму, что двоих раненых нужно эвакуировать самолетом от Большого тура.

Большой тур, пирамиду в два метра высотой, перед войной насыпал Клейтон на западном краю Великого песчаного моря посреди голой пустыни. Пирамида служила постоянным ориентиром при операциях LRDG, а в нашем случае – еще и местом, где нас ждали бензин, вода и провиант, доставленные из Куфры. Оттуда же за четыреста километров прилетел самолет, чтобы забрать раненых. С первого раза пилот не нашел Большой тур, но на следующий день добрался до нас, и мы двинулись дальше. У нас в запасе оставались считанные часы, чтобы достичь Барки к 13 сентября.

12‐го, больше нигде не задерживаясь, мы двигались на запад вдоль южного подножия Джебель-Ахдара, чуть южнее Маравы, и вдруг наткнулись на свежий след танковых гусениц. Я заверил Изонсмита, что месяц назад, последний раз, когда здесь проходили мои люди, никаких вражеских танков тут точно не было. При обычном положении дел противнику не имело смысла перебрасывать танки в такую глухомань, почти в девятистах километрах от передовой. Я сказал: «Бармен в Cosmopolitan держал ухо востро».

Джейк промолчал, лишь загадочно усмехнувшись. Я подумал, что мы зря потратили силы на этот изнурительный рейд через Песчаное море. У немцев нашлись информаторы.

Наутро, 13 сентября, в вади, поросшем редким леском, в десятке километрах от Бении и в двадцати пяти на юго-восток от Барки, Джейк дал сигнал остановиться. Днем раньше нас покинул родезийский патруль, чтобы присоединиться к отряду Стирлинга западнее нас. Они собирались ударить по аэродрому Бенины. Оставшиеся пятнадцать машин мы рассредоточили по вади и замаскировали.

Согласно изначальному плану, мы рассчитывали прибыть на два дня раньше: два ливийских араба, которых я взял с собой, должны были отправиться в Барку и, встретившись там с соплеменниками, собрать сведения о противнике и принести их в наш лагерь, из которого в ночь на 13‐е мы собирались начать атаку. Из-за происшествия в Песчаном море мы оказались на месте слишком поздно, чтобы воплотить задуманное. Но присутствие танков тем более требовало собрать информацию о том, что же творится в Барке. Джейк решил отвезти моих арабов так близко к городу, насколько это было возможно при свете дня, а высадив их, вернуться в лагерь. Я дал арабам задание побыстрее собрать всю возможную информацию и в пять вечера того же дня явиться ко мне в Сиди-Селим, гробницу шейха, расположенную километрах в десяти от Барки. Я выдал им денег – пожалуй, больше, чем нужно. Небольшой запас времени, которым они располагали, вряд ли позволял вызнать что-то полезное, но другого выхода у нас не было.

Я остался в лагере и выслал разведчиков с заданием останавливать любых арабов, обнаруженных поблизости, и доставлять их ко мне. Цели мои были двояки: добыть информацию и одновременно не допустить, чтобы новость о нашем присутствии дошла до итальянцев. К обеду у меня собралось с десяток арабов, которые достойно приняли свое временное заключение. Один из них накануне побывал в Барке и подтвердил прибытие нескольких танков; а еще он слышал, будто в большом воинском лагере в Эль-Абьяре, расположенном в пятидесяти километрах к западу, сосредоточилось двадцать тысяч солдат.

Все утро оба наших отряда лениво чистили оружие и приводили в порядок снаряжение, а затем устроились спать в тени грузовиков. В три часа Изонсмит собрал всех под деревом и поставил задачи.

У противника, в основном представленного итальянскими частями, здесь был небольшой аэродром на окраине города, в двадцати пяти километрах от нас. Там стояли самолеты. А штаб располагался на главной улице города, в отеле. Гарнизон, каким бы он ни был, размещался в казармах за городом на дороге в Эль-Абьяр. Возможно, в распоряжении врага было несколько легких танков. А также легкие зенитные установки.

У нас – два патруля LRDG. В сотне километров к юго-западу, на окраине Бенгази, – британская рейдовая группа. А основные наши силы – под Эль-Аламейном, почти в девятистах километрах на восток.

План майора заключался в том, чтобы ближайшей ночью уничтожить самолеты на аэродроме и одновременно для отвлечения внимания ударить по штабу и казармам. В мою задачу входило в четыре часа дня отправиться на джипе в Сиди-Селим, дождаться возвращения моих арабов, разобрать принесенные ими сведения и быть готовым доложить обстановку по прибытии основных сил.

После ужина в шесть с четвертью, с закатом, два патруля под командованием Изонсмита выдвинутся в Сиди-Селим и прибудут туда к семи. Радиогрузовик патруля «Т» останется там, чтобы поддерживать связь со штурмовой группой Стирлинга в окрестностях Бенгази. Тут же будет находиться наш военврач Дик Лоусон, чтобы, в случае необходимости оказать помощь раненым.

В девять вся группа выдвинется из Сиди-Селима в Барку. На окраине надо будет разойдись: патруль новозеландцев двинет на аэродром, гвардейский – к казармам, а Попски с одним из грузовиков гвардейцев блокирует дорогу из города.

Для отставших была указана точка рандеву.

Когда Джейк закончил, я, используя карты, аэрофотоснимки и даже почтовую открытку, рассказал о городе и его зданиях, которые хорошо знал, в надежде, что это поможет парням быстрее сориентироваться в темноте. В Барке две улицы, построенные итальянцами, формируют Т-образный перекресток, и там, где они сходятся, располагаются площадь и железнодорожная станция. А вокруг этих двух улиц ветвится лабиринт переулков из арабских лачуг, каменных и глинобитных. Мы входим с левого конца горизонтальной черты Т. Штаб итальянцев располагается в середине вертикальной черты, а летное поле – у ее основания. Правая часть горизонтальной черты вела к казармам.

В четыре часа, когда солнце еще стояло высоко, мы с водителем сели в джип и покинули лагерь. Через четыреста метров мы выбрались из вади на бенийскую трассу, а затем свернули направо. Дорога через лес петляла по холмам. На очередном повороте водитель заорал: «Задайте им жару, майор!» Застигнутый врасплох (вот таким солдатом я был тогда), я вцепился в свой спаренный пулемет Vickers, наблюдая за летевшим навстречу мотоциклом с двумя итальянскими офицерами. Но не успел я нажать спуск, как они уже проскочили мимо нас. Мне оставалось только махнуть им рукой, весело крикнув: «Ciao!» Их мотоцикл заложил крутой вираж, когда они обернулись, чтобы ответить нежданному товарищу. В следующий миг они скрылись за поворотом. Вышло неплохо, но я подумал, что впредь нужно держать себя в руках и быстрее жать на гашетку: прошли те дни, когда надо было шпионить и таиться по канавам. За моей спиной были два патруля LRDG, а значит, я мог открыть огонь хоть по немецкой танковой дивизии, если бы она попалась мне на пути. Я бросил взгляд на моего водителя, он хранил невозмутимость.

Дальше по дороге, в Сиди-Рави, я увидел справа какой-то навес, похожий на пропускной пункт; он либо не охранялся, либо караул спал внутри. Поодаль виднелось несколько длинных низких бараков, мы притормозили, и я разглядел триполитанских солдат, ведущих на водопой лошадей, – все было сонно и мирно. Поддав газу, по узкому скалистому ущелью мы выбрались к Сиди-Селиму, белому мавзолею на обочине дороги, припарковали и замаскировали джип и стали дожидаться наших арабов. Я трижды прокричал по-совиному – вспомнилась Бума, – потом еще раз и еще, но их все не было. Как следует спрятавшись, мы ждали.

В шесть вечера на закате над нами со стороны Барки и прямо вдоль дороги низко пролетел самолет. Я опасался, что он заметит наши патрули, но те еще ждали полной темноты, которая наступала минут через сорок после заката, где-то без четверти семь. В половине седьмого вдали прозвучали несколько выстрелов. Затем воцарилась тишина. Мы перерезали телефонную линию, растянутую по столбам вдоль дороги на Барку, чтобы там не получили сигнал тревоги, а затем, выждав еще двадцать минут, в темноте двинулись по той же дороге к своим. Перед последним в ущелье поворотом, за которым находился пост в Сиди-Рави, поднялся переполох: из-за холма замелькали трассеры, донесся треск нескольких пулеметов. Мы свернули с дороги и, насколько получилось, забрались по склону, чтобы избежать недоразумений при появлении наших. Заметив их, я сразу подал сигнал фонариком, и Джейк мне ответил. Все было хорошо, мы вместе двинулись к Сиди-Селиму. На посту, который я застал безлюдным, Джейка остановил триполитанский солдат по имени Хамид, которого тут же обезоружили и связали. Выскочившего итальянского офицера застрелили, а затем Джейк выгнал всех из бараков и разбил их телефоны. От Хамида я узнал, что в лагере была и радиостанция, которую Джейку найти не удалось. В Сиди-Рави два грузовика столкнулись, и их пришлось бросить. У нас осталось тринадцать машин.

Я предложил Изонсмиту изменить план, чтобы не оставлять итальяно-триполитанский лагерь на пути отступления. Я знал дорогу из Барки, которая начиналась от поворота на Эль-Абьяр и вела в Бению, в обход триполитанцев. Джек обдумал мое предложение, но решил ничего не менять.

– План ночной операции должен быть самым простым. В Барке что-то может пойти не так. Отводить людей проще по маршруту, который им уже известен.

Теперь я понимаю, что он был прав, беспокоясь не столько о самой операции, сколько об отходе. После ночного рейда легко потерять управление людьми; попробуй собери их всех, если они не знают, как добраться до точки рандеву!

У Сиди-Селима мы в полной темноте дожидались десяти часов. Все это время я периодически ухал, как свихнувшаяся сова, но никакого ответа крик Бумы не получил – арабы-разведчики так и не объявились, и я не знаю, что с ними случилось.

В десять мы двинулись. Первым на полуторатонном «шевроле» шел Изонсмит, за ним я, затем оставшиеся машины гвардейского патруля, а потом новозеландцы на четырех грузовиках и одном джипе – их радиогрузовик с врачом остался у мавзолея. Мы ехали по дороге из Джердес-аль-Абида, которая после длинного подъема примыкала к шоссе Дерна – Барка в десяти километрах от нашей цели. В темноте Джейк съехал с колеи, и мы немного заплутали. Он включил фары, в их свете я увидел, как его грузовик проламывает деревянные ворота в чей-то сад, мелькнул двухэтажный бетонный дом, в окнах перепуганные безмолвные лица людей, простых итальянцев, и снова все поглотила тьма, мы пронеслись по огородным грядкам, будто бегущее в панике стадо, резко свернули вслед за Джейком налево и вернулись на дорогу.

На шоссе мы включили фары, рассчитывая прикинуться колонной противника, но в непривычно ярком свете чувствовали себя скорее туристами. По серпантину мы спустились на ровную дорогу, проходившую по невысокой насыпи. В свете фар по обеим сторонам шоссе показались два легких танка с итальянскими опознавательными знаками. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Джейк Изонсмит дал очередь из двух пулеметов. Я видел, как трассеры отскакивают от башен. Приблизившись, мы тоже открыли огонь. Я ждал, что сейчас меня разнесет на части, потому что стволы орудий, казалось, направлены прямо на нас, но мы промчались мимо, а они так и не выстрелили. За спиной раздался треск – это следовавшие за нами грузовики тоже открыли огонь по танкам. А потом все стихло. В ночной прохладе мы докатили до Барки.

Когда мы остановились на окраине города, там мерцали только редкие огни и слышались какие-то сонные звуки полуночной жизни. Ник Уайлдер со своими новозеландцами двинулся к аэродрому в объезд города, сержант Деннис повел гвардейцев через главную площадь к дороге на Эль-Абьяр, Джейк с водителем укатили по своим делам, а я остался на дороге с одним полуторатонным грузовиком и пятью гвардейцами. Они где-то раздобыли бутылку рома и уже основательно набрались; к моей досаде, когда я попытался остановить пьянку, они и ухом не повели. Отогнав грузовик с дороги, они продолжали пьянствовать и громко перешептывались. Свою примитивную речь они через каждые три-четыре слова подкрепляли бранью. Выходило что-то вроде: «Если эти, б…, танки пойдут по этой е… дороге, пристрелите меня на …, если мы сможем их остановить нашими е… пулеметами».

Я стоял на дороге, ожидая, что танки вот-вот нас настигнут. Вдали лязгали гусеницы, но они так и не появились. С другой стороны дороги из высокого строения доносился какой-то низкий гул. Я подошел туда и, заглянув через дверь, увидел хорошо освещенную мастерскую. Там несколько итальянцев в рабочих комбинезонах стояли за токарными станками; лица у них были бледными, разговоры велись шепотом, а руки двигались медленно, будто люди с трудом превозмогали наваливавшуюся сонливость. Я вернулся к дороге и уселся на камне, словно старик, который наслаждается вечерней прохладой на пороге своего дома.

С дальнего конца города донеслись звуки выстрелов, а небо осветилось заревом. Началось. Полетели трассеры, над аэродромом взметнулось пламя. Самолеты вспыхивали один за другим. Столбы красного дыма поднимались вдали, отмечая медленное продвижение Ника Уайлдера по взлетной полосе. Более отдаленная перестрелка донеслась слева, куда уехал сержант Деннис, а где-то рядом на главной улице раздались глухие разрывы ручных гранат. В мастерской погас свет, гвардейцы продолжали шепотом обмениваться ругательствами. Я воодушевленно подсчитывал новые вспышки на аэродроме, полагая, что Нику Уайлдеру будет интересно узнать, сколько самолетов сгорело по его милости.

Со стороны главной площади вырулила машина, посигналила фонарем и подъехала к нам. Это был Джейк, закончивший свои дела в городе: он неплохо развлекся и теперь довольно посмеивался, сбросив бремя командования. Джейк сомневался, что правильно нашел здание штаба, и попросил меня вернуться туда с ним. Мы проехали по все еще пустой главной улице и остановились у хорошо знакомого мне «отеля»: штабные кабинеты располагались на первом этаже, а выше жили офицеры. Мы хотели переполошить их, чтобы они думали о спасении собственной шкуры, забыв об обороне аэродрома, но в мальчишеском азарте от этой авантюры в духе Дикого Запада мы упустили из виду собственно военные цели. На наш громкий стук никто не отозвался. Тогда, высадив двери, мы бросились рыскать по комнатам, пока не нашли одинокого телефониста. Он вышел из комнаты, сел в углу, а мы забросили в аппаратную две ручные гранаты. Связист дал деру вместе с нами. На крыльце он отдал нам честь и зашагал по улице прочь; только отойдя метров на двадцать, вдруг бросился бежать. Потом мы принялись бросать гранаты в окна второго этажа и получили сдержанную реакцию в виде приглушенных криков и какой-то возни в темноте. «Я думал, хоть граната в постели их расшевелит». Но ни суматоха на аэродроме, ни наши собственные усилия никакого эффекта не возымели. Джейк отвел меня на небольшую площадь за отелем, где ранее обнаружил и повредил несколько грузовиков. Теперь мы их подожгли. Когда пламя хорошенько разгорелось, мы тихо доехали до конца длинной главной улицы, а затем, стараясь производить побольше шума, по ней же вернулись. Мы палили из пулеметов по домам, расстреливали из пистолетов двери и бросали на дорогу позади ручные гранаты. Когда мы во второй заход приближались к главной площади, над нами просвистел небольшой снаряд – первый ответ на провокацию. Остановив джип в темном переулке, мы увидели, как по дороге от Эль-Абьяра ползет танк и поворачивает на главную улицу. Наконец-то мы добились желаемого и, слегка сожалея о том, что вечеринка окончена, вернулись к грузовику, где ждали гвардейцы.

– Буффало Билл, – сказал я.

Джейк кивнул и еле слышно рассмеялся.

Всего через полчаса после того, как Ник Уайлдер отправился на аэродром, я насчитал в той стороне двадцать восемь взрывов, и там, судя по всему, развернулось настоящее сражение. Итальянцы лупили из установленных на крыше ангара пулеметов, периодически ухали их минометы. Без десяти час я насчитал уже тридцать два взрыва и заметил, что интенсивность огня снижается.

Добравшись до аэродрома, Уайлдер отворил оставленные без охраны стальные ворота, и вся колонна въехала внутрь. По воле случая им сразу же попался бензовоз, который моментально вспыхнул и очень кстати осветил место действия. Колонна ехала от одного самолета к другому, и каждый грузовик, проезжая мимо, выпускал по паре очередей. В замыкающей машине везли зажигательные бомбы. Если самолет не загорался от выстрелов, то в кабину пилота вручную закладывали бомбу, после чего грузовик догонял остальных. Аэродром был большой, а самолеты стояли на значительном расстоянии друг от друга, так что Ник постепенно объезжал территорию, поначалу не встречая вообще никакого сопротивления. Мы застали итальянцев врасплох. Разведка предупредила их о нашем рейде, но гарнизон не воспринял угрозу всерьез. На всякий случай у дороги поставили два танка, те самые, которые мы обстреляли при въезде в город, а больше никаких мер защиты предпринято не было. Как я узнал позже, они получали от своего командования слишком много тревожных сообщений из вышестоящего штаба и просто устали беспокоиться.

Ник провел на аэродроме около часа и разделался со всеми самолетами, какие только смог найти, после чего решил вернуться в точку рандеву, которое было назначено на час ночи у гвардейского грузовика. К этому моменту он уже был под плотным огнем крупнокалиберных пулеметов на крыше ангара, которые поддерживала пара минометов. Однако пока что ни люди, ни грузовики не пострадали. Выехав за ворота, Ник умудрился перепутать направление (думаю, свернул налево, а не направо), но быстро понял, что движется не в объезд города тем путем, которым приехал, а ведет свои грузовики по узкой главной улице Барки. В свете фар показались три легких танка, перекрывших дорогу, – их вызвали для защиты штаба после наших с Джейком мальчишеских забав. Два замыкающих танка так спешно рванули вперед, что нелепо столкнулись и заглохли; третий, ослепленный фарами, принялся стрелять наугад. Грузовикам не хватало места, чтобы развернуться под огнем, а оружия, способного уничтожить танк, у них не было, так что новозеландцы не могли ни отступить, ни отбиваться. Надавив на педаль газа, Ник Уайлдер с разгона направил передний грузовик прямо на танк. Полуторатонная машина подскочила и рухнула на танк сверху, превратившись вместе с ним в груду искореженного металла; солдаты из грузовика благополучно выпрыгнули и забрались в следующие машины, Ник занял место стрелка в джипе и возглавил колонну. Путь был свободен до самой станции, откуда доносились выстрелы. Колонна двинулась по улице, стреляя на ходу. На кольце перед станцией трассеры, которыми вел огонь Ник, ослепили водителя. Джип врезался в бордюр и перевернулся. Водитель вылетел из машины, а Ник потерял сознание прямо под ней, придавленный и облитый бензином. Экипаж шедшего следом грузовика поставил джип на колеса, а несчастного Уайлдера – не то бесчувственного, не то мертвого – уложили в кузов. Уже через минуту я увидел их – джип и два полуторатонных грузовика. Одна машина разбилась, протаранив танк, а еще одна, последняя в колонне, где ехали Кроу и еще четверо, отстала и больше не появлялась.

Ник Уайлдер, обсохнув от бензина, довольно быстро оклемался и, пока мы дожидались возвращения отряда сержанта Денниса, рассказал мне о своих приключениях в привычной отрывистой манере. Новозеландцы постепенно приходили в себя. Один раненый боец внезапно потерял сознание и сполз на землю. Мы столпились над ним, и кто-то промолвил:

– Бедняга Джимми умер.

– Черта лысого, я просто отдыхаю, – возразил мертвец, после чего с неожиданной бодростью вскочил на ноги. Мы все рассмеялись с радостью и облегчением.

Через минуту появился и Деннис. У него не хватало одного грузовика. Экипаж свернул не туда и утром принял бой, о котором я узнал только через пять лет от очевидца-итальянца. Его рассказ я приведу в конце следующей главы.

Деннис устроил в казармах настоящий переполох. Его бойцы кружили вокруг бараков, швыряли гранаты и стреляли по окнам. Они блестяще справились с задачей отвлечь итальянцев от атаки на аэродром.

Мы сделали свою работу и отправились к мавзолею Сиди-Селим, где нас ждали грузовик с радиостанцией и доктор Лоусон. Я опасался, что два танка все еще караулят нас в темноте, а потому вел машину очень осторожно, пока наконец мы не выехали на вершину холма, так и не встретив противника. Затем мы свернули с шоссе на дорогу к гробнице, и Джейк Изонсмит поспешил к передатчику, чтобы связаться с отрядом SAS Дэвида Стирлинга в Бенгази. Однако радисты безуспешно стучали ключами, и мы заподозрили, что наши соседи попали в беду – так оно в действительности и оказалось.

В три часа ночи к Сиди-Селиму, где мы ждали хвост нашего отряда, приехал сержант Деннис с известием, что последняя машина гвардейцев вылетела с дороги и перевернулась. «Они напились, – подумал я, – и заслужили то, что с ними случилось». Я бы списал их со счетов, но Джейк Изонсмит, не выражая недовольства их поведением, отправился со мной к месту аварии.

Точно так же, как и я, он знал, что если мы оставим разгильдяев на произвол судьбы и немедленно прикажем отряду выступать, то за оставшиеся два часа темноты успеем достаточно углубиться в пустыню и, когда вражеские самолеты (их вызовут из Бенгази на разгромленный аэродром в Барку) поднимутся в воздух, им нелегко будет разыскать наши уцелевшие машины за грядами дюн посреди песчаного бездорожья. Часовая задержка могла превратить успешное отступление в катастрофу. Но Изонсмит сознательно шел на риск: наверное, среди нас всех только он не согласился бы бросить слабаков, которые попали в беду по собственной вине, ради спасения своих лучших людей. Джейк выполнил все задачи, которые ставил перед собой в этой операции, но этого ему было мало: он бы счел свою миссию проваленной, если бы не пришел на помощь самым неопытным и беспомощным участникам рейда. Его правила были немного не от мира сего, но я с некоторым смирением признавал абсолютную непререкаемость моральных принципов этого человека.

Когда мы подъехали, гвардейцы угрюмо сидели возле перевернутого грузовика среди рассыпанного по земле хлама. Мы зацепили трос за днище и потянули его своей машиной. Грузовик качнулся и встал колесами на дорогу. Быстро закинув снаряжение в кузов, мы покатили к Сиди-Селиму, откуда вместе с основным отрядом отправились в обратный путь. Первые лучи солнца пробивались сквозь ночной мрак, когда наша колонна въезжала в скалистое ущелье перед итальянским постом, который Джейк обстрелял накануне вечером. Когда мы приблизились к скалам, я увидел по обе стороны дороги вспышки и услышал треск пулеметов. Несколько трассеров, летевших, как мне показалось, прямо в меня, заставили пригнуться на сиденье (я ехал в грузовике слева от водителя), но гораздо больше невидимых пуль жужжали вокруг, ничуть меня не пугая. Я размышлял о том, какой психологический эффект производят трассеры, когда мою левую руку будто ударом кулака отбросило от борта, на который я опирался. Через долю секунды я почувствовал такой же удар в левое колено, а водитель громко охнул. Я взглянул на него. Он казался невозмутимым.