Текст книги "Частная армия Попски"

Глава IX
Прятки

Шейх Али ибн Хамид верхом спустился в наш вади. Возле дерева, под которым сидел я, он осадил кобылу и спешился. Мы по-братски обнялись. Я не видел его с самого съезда шейхов в Каф-аль-Ксуре – с тех пор, казалось, прошла целая жизнь. Зная осторожность Али ибн Хамида, я совершенно не ожидал его здесь увидеть, особенно при свете дня. И особенно теперь, когда все надежды на скорое освобождение Киренаики угасли.

Он сразу перешел к делу:

– Племянник Абдул Кадира ибн Бридана, Абдул Азиз ибн Юнус, с которым ты с самого начала не стал работать (и я знаю, на то имелись причины), был смертельно оскорблен твоим недоверием. Некоторое время назад этот озлобленный дурак решил заделаться басас – соглядатаем. Он написал генералу Пьятти, потом несколько раз упорно пытался с ним встретиться, утверждая, что в Джебеле действуют британские офицеры с радиостанцией. Пьятти посмеялся над ним и грубо прогнал. Генерал прекрасно знал о положении дел на вверенной ему территории: все англичане отбыли в Египет, из которого их скоро тоже выдавят, – и он не собирался выслушивать вздорные истории каких-то там шейхов, мол, пускай своими делами занимаются. Так что домой Абдул Азиз вернулся, затаив в своем сердце еще большую злобу. Потом, десять дней назад, не знаю почему, Пьятти послал за Абдул Азизом и спросил, правда ли тот знает, где скрываются британские офицеры. «Да, – сказал Абдул Азиз. – В вади Рамла». Тогда генерал Пьятти вызвал меня, шейха Абдул Джалиля ибн Тайиба, моего родственника, и прочих шейхов обейдат, – продолжал Али ибн Хамид. – Он сообщил нам, что Абдул Азизу ибн Юнусу известно об английских офицерах в вади Рамла. Все мы поклялись, что во всем Джебеле не сыскать ни одного британского офицера. В прошлом, может быть, появлялись один или два, когда английские окопы располагались у Газалы, но с тех пор даже слухи о таком немыслимы. Пьятти сказал, что наше дело – знать, а не собирать слухи и он намерен решить вопрос раз и навсегда. Сюда отправится моторизованный патруль с заданием найти вас. Я, Абдул Джалиль и Абдул Азиз будем с ними, мы выдвигаемся из Мехлили завтра в полдень. Если вас найдут, нас с Абдул Джалилем повесят. Если нет, у Абдул Азиза могут начаться проблемы.

– Храни тебя Аллах, – сказал я. – Пусть у Абдул Азиза, а не у вас. Что нам теперь делать?

Мы выбрали новое убежище. Али ибн Хамид уехал, пообещав каждую ночь присылать гонца с новостями об итальянском патруле. Мы погрузили свою поклажу на верблюдов, замели следы и ушли, оставив двух арабов в дозоре на Зумлат-ан-Навамисе, приметном холме, у которого намечалась наша встреча с LRDG. Мы передали им просьбу задержать патруль, если тот появится, пока опасность не минует.

В течение следующих пяти дней мы играли в прятки с итальянским карательным отрядом. Каждый вечер, как мы и договаривались, прибывал гонец и предупреждал нас о маршруте на следующий день. Исходя из полученных сведений, мы меняли стоянку. Конечно, у нас была фора, но мы все равно рисковали: итальянцы передвигались на грузовиках, а мы толпой из пятидесяти с чем-то человек шли пешком, оставляя за собой заметный след. К тому же наши перемещения ограничивала необходимость за ночь добраться до одного из четырех действующих колодцев в округе, потому что запас воды больше чем на день мы с собой унести не могли. Итальянцы по своей наивности рассчитывали найти нас в одном из основных вади, где кусты и пещеры позволяли надежно спрятаться. Эти русла они и прочесывали, ну а мы выбрались на плоскогорье. Слегка волнистая поверхность земли, покрытая гравием, камнями и изредка колючками, не подходила для укрытий, наш лагерь был заметен издалека. Машины смогли бы проехать по плато, так что если бы итальянцы выбрались из вади, то вполне могли бы поймать нас. Но благодаря удачному сочетанию работы наших друзей, которые выступали проводниками патруля, и незадачливости самих итальянцев нам удалось избежать их пытливого внимания, хотя на третий день они подобрались так близко, что мы слышали рокот моторов где-то в глубине вади. На пятую ночь шейх Али ибн Хамид сообщил, что итальянцы объявили вади Рамла зоной, зачищенной от противника, и уехали на запад, так что он рекомендовал осесть именно там. Мы нашли глубокую кустистую лощину, в которой устроились в тени, наконец-то вытянув усталые ноги, а наши южноафриканские инженеры снова взялись за оживление батарей радиостанции.

Итальянский патруль отправился восвояси. Абдул Азиз ибн Юнус хотел увязаться за ним, но генерал Пьятти приказал ему вернуться к своим шатрам, а Али ибн Хамид проследил, чтобы приказ был исполнен. Через месяц Абдул Азиза нашли с перерезанным горлом. Подходящая смерть для басас.

На третье утро нашей передышки, пока сержант докладывал мне, что радиостанцию наконец можно попробовать включить, с вершины одного из холмов прибежал дозорный араб и сообщил, что слышал шум моторов в юго-восточном направлении. Потом появился еще один с сообщением, что неизвестные грузовики заруливают в вади, примерно в трех километрах от нас. Приказав всем укрыться, я пошел к Чепмэну, который устроился возле удивительно пышного и высокого куста. Когда я пришел, он брился. Выслушав новости и взглянув на непривычный томмиган в моих руках, он невозмутимо спросил:

– Мы что-нибудь можем сделать?

– Нет, – ответил я, с горечью подумав о полусотне безоружных людей на нашем попечении.

– Вот-вот. Так что я добреюсь, – сказал Чепмэн и улыбнулся сквозь мыльную пену.

Отложив оружие, я уселся у входа в жилище Чепмэна. Все наши люди спрятались и затаили дыхание, но вокруг валялось достаточно мусора, чтобы его заметил даже самый невнимательный итальянец. Теперь и мне было слышно, как грузовики скрежещут по влажному песку на пониженной передаче. Затем сквозь ветки я увидел, как первый из них показался из-за поворота, неожиданно близко. Я поднялся и пошел навстречу, чтобы остановить его. Если нам суждено сдаться, сделаем это степенно и с достоинством, без стрельбы и выкуривания людей из их убежищ. Грузовик подъехал ближе, и я узнал его: полуторатонный «шевроле», в нем пять ухмыляющихся бородачей – LRDG. Они затормозили, Хантер спрыгнул мне навстречу, и я пожал его руку, делая вид, что знал, кто к нам едет. Чепмэн как раз вышел из своего шалаша, закончив бриться.

Хантер и семь его грузовиков приехали на два дня раньше срока. Обеспокоенный нашим радиомолчанием, он подумал, что мы попали в беду, и поспешил к Зумлат-ан-Навамису, где встретил двух наших арабских дозорных, которые проводили его к лагерю.

Он привез хорошие новости: противника остановили и измотали у Эль-Аламейна. Паника в наших рядах закончилась после назначения нового командующего 8-й армией, и теперь войска рвались в атаку. Разрабатывалось множество планов, но точно он знал только то, что планируется задействовать LDRG, да еще что кто-то сказал: «Если Попски все еще жив и на свободе, то для него есть работа».

Воодушевленный такой перспективой, я решил не убеждать Хантера возвращаться в Египет без меня и с легким сердцем оставил трон Джебеля. Думаю, мои подданные-сенусси не сильно горевали из-за моего отъезда – наоборот, радовались, что можно будет на время перестать ежедневно печься о нашей безопасности. Я заверил их, что вернусь до зимы, а их страна обязательно будет освобождена; как ни странно, они мне поверили; что еще более странно, все вышло именно так, как я сказал.

Однако прежде чем уйти, я хотел подчистить концы и оставить все в надлежащем порядке. Мы созвали всех наших кредиторов, которые успевали приехать, и назначили представителей для всех остальных, чтобы с помощью привезенных Хантером денег рассчитаться со всеми долгами. Птичку, мою белую кобылу, я отправил Али ибн Хамиду, моему дражайшему другу среди сенусси, чья тайная и могущественная поддержка обеспечила все мои успехи.

Старого ученого шейха из дурса, протеже Чепмэна, я назначил главным бухгалтером и кассиром. Мы проработали с ним вместе тридцать шесть часов, сначала разбираясь со счетами, а потом составляя инструкции и поручения. Я оставил немного провизии и назначил новое место встречи на случай, если из лагерей у Дерны сбежит кто-то еще.

Солдаты 9-й австралийской дивизии у трофейной итальянской 47-мм противотанковой пушки. Бои при Эль-Аламейне

Следующим вечером все мы залезли на грузовики Хантера и поехали в сторону Сивы. По пути, однако, мы получили приказ держать курс на Куфру, поскольку Сива эвакуировалась. Поэтому нам пришлось заехать в Хатиет-аль-Атла, скопление колючек и кустов к северо-западу от Джагбуба, где располагался секретный склад LRDG. Заправившись и захватив продуктов, мы отправились через песчаное море в шестисоткилометровый переезд до Куфры.

Плохо помню это путешествие: я провел за линией фронта больше пяти месяцев, и мой разум охватила «лихорадка Джебеля». В голове крутились только проблемы и обязанности последних месяцев, ничто в мире больше меня не волновало. В Куфре мне пришлось задержаться на один день, прежде чем на самолете преодолеть еще больше тысячи километров до Каира. Вечером я приземлился в Алмазе и на такси сразу поехал с докладом в штаб Ближневосточного командования. Оставив свое снаряжение прямо на пороге, я вскоре с досадой понял, что к восьми часам вечера все разошлись по домам и меня уже никто не ждет, а вежливый и заботливый дежурный офицер не счел мое дело настолько срочным, чтобы звонить своему бригадиру в Тарф-клуб. Вместо этого он посоветовал мне отправиться домой, принять ванну, выпить, хорошенько отдохнуть и возвращаться с утра. Я сдался, хоть и чувствовал себя неловко: вдруг из-за моей слабости под угрозой окажется исход всей войны?

Часть третья
Джейк Изонсмит

Глава I
Дрейк и Морган

На следующий день я получил урок смирения. Причудливое помещение штаба, в котором решалась моя судьба, полностью обновили со дня моего последнего визита полугодовой давности. Более того, за это время штаб успел переместиться в Палестину, а потом обратно в Каир, по дороге теряя документы. В итоге, когда я явился в штаб, никто там меня не знал, никто обо мне не слышал и никому не было до меня ни малейшего дела. Казалось, само мое существование всех изрядно бесило. В итоге меня попросили зайти через пару дней, когда они изучат груду сваленных в подвале папок. В назначенный день самодовольный майор с ехидным удовлетворением сообщил, что теперь вопрос прояснился: мое подразделение ливийских коммандос расформировано несколько месяцев назад, следовательно, майор никакой ответственности за мою дальнейшую судьбу не несет. А кто несет, он не знал. Тут я обрушил на него все оскорбления, какие только вспомнил: упомянул маменькиных сынков, трусливо прячущихся в тиши каирских кабинетов, усомнился в его происхождении, честности, трезвости и рассудке, пригрозил ему военным советом, Черчиллем, самим королем и наконец, спустившись на землю, – непосредственным начальством. Тем временем в кабинет, привлеченный шумом, как раз заглянул его начальник, симпатичный полковник с равнодушным лицом и утонченными манерами. Его, похоже, позабавили мои проклятья и замешательство неприятного майора. Мы вышли прогуляться в садик за зданием штаба.

– Оставьте вы Микки в покое, – сказал полковник. – От него вы ничего не добьетесь. Да и от меня. Администраторы из нас не лучшие. А давно ли вы видели своего короля?

– Простите?

– Знаете, я с ним учился в школе. Хороший парень, и не подумаешь, что бельгиец. Не самый сообразительный – весь ум достался его брату Шарлю, – зато хороший наездник. Арчи думает, я на него немного похож внешне. Мне так не кажется, а вы что думаете?

– Нисколько, – заверил я его и тут же попробовал вернуться к теме разговора, спросив: – К какому подразделению Ближневосточного командования вы относитесь?

– Боюсь, сейчас это не вполне ясно. Тут в последнее время происходит кое-какая реорганизация. А когда он бывает в Англии, обязательно заезжает к моей матери, хоть на денек. Что ж, приятно было познакомиться. Желаю успехов!

Ощущая себя сиротой, никому не известным и не нужным, я попрощался с этим фанатом бельгийской династии и отправился блуждать по штабу Ближневосточного командования в поисках покровителя. В конце концов меня занесло в какой-то недавно созданный отдел, который, как я понял, занимался операциями во вражеском тылу. Его возглавлял совсем юный полковник Шэн Хэккетт, бойкий и остроумный кавалерист невысокого роста. Он слышал обо мне и встретил меня по-дружески. Мои расстроенные чувства помешали мне достойно ответить на его подшучивания. Вместо этого я принялся изливать обиду:

– Пять месяцев операций… Возвращаюсь и узнаю, что мою часть расформировали, у меня никакого назначения и уже четыре месяца как не платят жалованье.

– Ой, Попски! – Шэн Хэккетт забил своими короткими ножками, откинулся на спинку кресла и расхохотался. – Вы исчезли в пустыне по своим частным причинам. Завели свою частную армию и ради собственного удобства ушли на частную войну, не получая никаких приказов, а теперь вам вздумалось вернуться и вы рассчитываете, что правительство Его Величества оплатит ваши развлечения?

Моя угрюмая самоуверенность тут же растворилась, последний угар «лихорадки Джебеля» выветрился, и ко мне вернулась способность к разумному поведению.

С Шэном Хэккеттом мы оказались родственными душами. К любой задаче он подходил изобретательно и никого не воспринимал слишком серьезно: я со своей тяжеловесной дотошностью всегда стремился к чему-то подобному (тщетно). Шэн предложил мне принять участие в одном из планировавшихся рейдов. А по возвращении мне нужно будет, рассуждал Шэн, создать собственный отряд, чтобы действовать согласно той тактике, которую я описал в рапорте, когда-то отправленном из Джебеля. Меня удивило, что он его, судя по всему, прочел.

Итак, я увидел бедлам операционного планирования во всей красе. В конце августа 1942 года ожидалось наступление Роммеля на позиции 8-й армии под Эль-Аламейном; операции, в которых меня задействовали, проводились, чтобы нарушить коммуникации врага на линии Бенгази – Тобрук и помешать снабжению во время битвы. То, насколько беспечно в Каире подходили к делу, казалось мне просто неприличным: на десять процентов планирования приходилось девяносто процентов принятия желаемого за действительное. К военным вопросам я относился очень щепетильно и считал себя экспертом; кроме того, был страстным поклонником LRDG и даже помыслить не мог, чтобы какое-то иное подразделение имело право действовать в пустыне – нашей пустыне.

Кабинеты штаба Ближневосточного командования, занятые 4‐м оперативным отделом разведки, переполнял мальчишеский задор: зеленые юнцы придумывали безумные схемы по уничтожению Роммеля и Африканского корпуса вермахта. Располагая несколькими сотнями человек, вряд ли вооруженных чем-то посерьезнее трубочек для стрельбы горохом, эти стратеги намеревались захватить всю Киренаику от Бенгази до Тобрука и лишить вражеские войска под Эль-Аламейном тылового обеспечения – видимо, предполагалось, что все немцы на фронте тут же помрут от испуга. Джон Хейзелден, мой ровесник, который, казалось бы, должен был что-то понимать, проявил себя мальчишкой похлеще прочих. Он планировал, что в Тобрук въедут восемьдесят солдат (преимущественно коммандос) под видом британских пленных, с томмиганами, спрятанными под шинелями. Немецкие евреи в форме солдат вермахта повезут их на трех грузовиках, изображая конвой. Так они без труда минуют дорожные посты, не вызвав никаких подозрений, в сумерках проникнут в порт и захватят береговые артиллерийские батареи. На рассвете британский флот высадит с двух эсминцев и нескольких торпедных катеров десант, который возьмет под контроль и удержит весь порт, освободив четыре тысячи наших пленных. А что произойдет дальше, оставалось неясно.

Хейзелден хотел, чтобы я присоединился к его предприятию: мы обсудили план, и я понял, что провизией и боеприпасами он рассчитывает разжиться уже в Тобруке.

– Не глупи, – сказал он. – Ничего не сорвется. В Тобруке всего полно.

В авантюру Хейзелдена я решил не ввязываться и сообщил ему, что предпочту отправиться в Дерну, окрестности которой знаю гораздо лучше. В итоге рейд на Дерну, который готовила LRDG, отменили, но я добился перевода в рейд на Барку, тоже с моими друзьями. Чуть позже я о нем расскажу. Кроме того, на ту же ночь 13 сентября 1942 года намечалось еще несколько атак: LRDG – на аэродром Бенины, Сил обороны Судана – на Джалу, Стирлинга с парашютистами SAS – на Бенгази. Последний план был особенно амбициозен. Предполагалось взять Бенгази силами двухсот человек, затем освободить из застенков шестнадцать тысяч заключенных, вооружить их трофейным оружием и удерживать город вместе с портом неделю, пока с Мальты не подоспеют корабли с десантом. Я возражал, что в застенках Бенгази военнопленных нет, – я точно знал, что все лагеря находятся гораздо южнее. Хорошо, тогда приведем их с юга!

За исключением рейда на Барку, все эти планы провалились. Отряд Хейзелдена въехал в Тобрук и был практически полностью уничтожен, уцелели только двое, а флот потерял два эсминца и несколько катеров. Стирлинг не сумел войти в Бенгази и отступил с потерями. До Бенины и вовсе не удалось добраться. А ведь трудно даже оценить, каким мог быть успех, если бы удалось добиться внезапности – единственного условия, на котором все строилось. Ночь 13 сентября 1942 года вполне могла обернуться кошмаром для врага, если бы неизвестные соединения неожиданно атаковали его коммуникации в пяти разных точках, разбросанных на участке протяженностью в четыреста километров. Немецкие и итальянские штабы завалило бы противоречивыми донесениями: отряд парашютистов на взлетной полосе аэродрома в Бенине, бронетанковая дивизия в Барке… Наступила бы сущая неразбериха. Однако, к несчастью, наших блестящих молодых офицеров слишком переполняли эмоции, чтобы держать язык за зубами. По вечерам, покинув штабные кабинеты, они собирались в каирских барах и клубах, чтобы еще раз обсудить свои ребяческие планы. К ним присоединялись друзья с советами, позаимствованными из детских книжек, которыми они всерьез зачитывались еще несколько лет назад. Мечтая превзойти Дрейка и сэра Уолтера Рэли, Моргана и буканьеров, они неустанно сыпали новыми идеями. Между тем вокруг взбудораженных юнцов собирались восхищенные левантинцы, и бармены напрягали слух, пока вроде бы равнодушно смешивали коктейли. А ночью прекрасные темноволосые сирийские девушки на смятых простынях внимательно прислушивались к словам своих белокурых любовников: военные планы мешались с простодушными возгласами неискушенной страсти. И ранним утром телефоны в Гезире и Каср-аль-Дубаре жужжали пронзительными левантийскими голосами, диктовавшими донесения на французском, итальянском и греческом с вкраплениями английских военных терминов и названий воинских подразделений. Каирцам нравилось впечатлять приятелей знанием военных планов, поэтому они спешили разгласить любые сведения, которые только им удавалось раздобыть. Среди них, неотличимый от прочих, присутствовал какой-нибудь итальянский агент, типичный левантинец за партией в бридж. Он хорошо устроился на совершенно непыльной работе. Никаких тебе игр с переодеванием, никакой охоты за секретными документами, никаких контактов с ненадежными сообщниками, ни риска, ни трат, ни трудов: просто сиди дома и отвечай на телефонные звонки. Множество увлеченных добровольных помощников, невольных и непрошеных, снабжали его добротным материалом для ежедневных отчетов, которые потом в виде шифровок отправлялись в эфир с тайного радиопередатчика на вилле в районе Пирамидс-роуд.

Как легко молва и постельные откровения становятся достоянием военной разведки, я убедился спустя год – в полночь 9 сентября 1943 года, через несколько часов после прибытия в Италию. Я зашел к командующему итальянской дивизией во Франкавилле, что на полпути между Таранто и Бриндизи. Пока генерал выбирался из постели, я болтал за бутылкой виски с одним из штабных капитанов, смышленым парнем, который когда-то занимал «разведывательную» должность в генеральном штабе в Киренаике. Он по памяти перечислил состав всех наших частей в пяти рейдах 13 сентября и сообщил, что все данные были у него собраны и разложены еще за десять дней до операции. Не получил он сведений лишь о маршрутах и времени выступления: за это отвечала LRDG, а там умели держать язык за зубами.