Текст книги "Частная армия Попски"

Морские офицеры дополнительно промерили глубину и сообщили, что все в порядке. Они отметили надежные ориентиры на берегу так, чтобы и дурак мог к нему безопасно подойти.

Эти первые успехи я воспринял как хороший знак. Конечно, я предвидел ряд возможных проблем и старался проработать варианты их решения, но в целом дела вроде бы складывались в нашу пользу. Если Боб Юнни удачно высадится 12‐го, будут все шансы, что нам через три дня удастся совершить то же самое. Флоту я доверял всецело и не сомневался, что они сделают всё как надо. Перед военно-морскими силами я испытывал такое благоговение, что не решился бы предложить что-то поменять, даже если бы у меня и возникли какие-либо идеи.

Я собрал отряд, и 14 июня мы выехали в Манфредонию, небольшой порт к югу от полуострова Гаргано. С наступлением темноты мы спустились в бухту и задним ходом загнали двенадцать наших джипов по носовой аппарели в десантный корабль. Там помещалось четыре ряда по три машины, именно поэтому я и решил взять двенадцать джипов. Затем мы вновь вывели машины, чтобы каждый водитель запомнил свою очередь и направление движения и во время высадки не возникла путаница. Для репетиции сержант Портер разметил на берегу габариты пляжа и выход на проселок, как он их запомнил. С капралом Оуэном они направляли джипы и выстраивали их в нужном порядке. Мы повторили все еще раз, погрузились, и десантный корабль отчалил.

Экипаж его величества танко-десантного бота 589 под командованием лейтенанта Королевского военно-морского резерва Г. Дейла составлял одиннадцать человек. Мой отряд насчитывал тридцать бойцов всех званий: патруль «Блиц» на двух джипах включал меня, капрала Кэмерона, сержантов Бьютимена и Митчелла, радиста Маккаллоха; капитан Риквуд, сержант Сандерс (новозеландец), сержант Портер и восемь рядовых составляли патруль «R» на четырех джипах; лейтенант Рив-Уокер (южноафриканец) и шестеро из патруля «S» еще на трех машинах; наконец, еще три находились в ведении сержанта Кертиса с капралом Ричесом и пятью людьми из патруля «B», этот отряд после высадки должен был возглавить Боб Юнни. Больше народу в двенадцать джипов не влезло бы, взять на борт больше машин наше судно было не в состоянии, а второе флот нам не выделял – так что приходилось довольствоваться маленьким отрядом.

Кроме того, на борт поднялся отряд из четырех офицеров и шестидесяти девяти нижних чинов 9‐го батальона коммандос. Они вызвались охранять плацдарм во время нашей высадки. Я не думал, что их помощь понадобится, но решил не отказываться и дать им возможность поучаствовать в операции, поскольку бедняги уже больше восьми месяцев сидели без дела. После нашей высадки им предстояло вновь погрузиться на борт и вернуться на базу.

Таким образом, всего на судне было сто четырнадцать человек.

Оно представляло собой прямоугольную плоскодонную посудину без всякого вооружения с машинным отделением, миниатюрным мостиком, штурманской рубкой, совмещенной с кают-компанией, матросским кубриком на корме и откидной аппарелью в носу. Сопровождали нас еще два судна. Моторный рыболовный баркас выглядел как деревянный парусник с короткими толстыми мачтами и грязно-серой рубкой, но развивал приличную скорость, располагал современным навигационным оборудованием, которое, как мне сказали, вычисляло координаты независимо от сноса и течения, а в рубке еще и была установлена зенитка Bofors. Также с нами шел моторный катер, по виду – один в один крохотный эсминец.

Мои люди, довольные и воодушевленные, всю ночь лежали на палубе между джипами и шепотом переговаривались, пока судно шло по спокойному морю. Последние два месяца они только и делали, что осваивали новые навыки, потом еще неделю упорно готовились к предстоящей неизвестной экспедиции, в глубине души опасаясь, что место на борту может достаться более удачливому товарищу. В тот вечер впервые за долгое время у них не было ни занятий, ни поводов для тревоги до самого утра, когда я сообщу им, куда мы идем и какова наша цель. А пока они пребывали в зазоре между той действительностью, которую оставили позади, и испытаниями, с которыми только предстояло столкнуться завтра. Несколько часов можно было спокойно помечтать о приключениях.

Я разделял их настроение, но, прежде чем погрузиться в блаженное безделье, хотел закончить одну небольшую работу. Днем раньше два самолета-разведчика из военно-воздушных сил пустыни провели фоторазведку над дорогами, которыми мы могли двигаться от точки высадки к нашему первому привалу в лесах у Чинголи, и эти снимки я получил прямо перед отправлением. Для последней и, пожалуй, избыточной проверки я устроился в штурманской рубке и принялся сверять мои карты с аэрофотосъемкой: вдруг где-то есть неточности? Занимаясь сопоставлением, я заметил, что один из мостов, по которому мы собирались проехать, судя по фотографии, разрушен. Нота беспокойства вторглась в мою уверенность. И тут же я увидел еще один мост, уже очевидно взорванный. Никаких воронок от бомб не наблюдалось, это не была работа нашей авиации, которая обещала не трогать нашу область высадки, пока мы ее не покинем (не считая прибрежного шоссе). Я решил, что это партизаны – и этой ночью они, возможно, устроят что-нибудь еще. Уверенность лопнула, как мыльный пузырь. Если мы, выдвинувшись с побережья примерно в полночь, не достигнем гор до рассвета, немцы обнаружат нас прежде, чем мы успеем скрыться, и тогда все далеко идущие планы обречены на провал. Нам предстояло пересечь три реки – если мосты уничтожены, их придется форсировать. В июне это не такая уж и сложная задача, но она потребует слишком много времени. Нечего и думать, чтобы успеть это проделать с двенадцатью джипами, ночью, да еще и в спешке.

Тогда я проложил два маршрута через мосты, которые, судя по фотоснимкам, пока оставались целы. Получилось, что ехать придется в два раза дольше – почти сто километров по сложнейшей местности. Я отметил новые маршруты синим и желтым цветами на двенадцати комплектах карт, а затем порвал фотографии и выбросил клочки за борт.

Больше поделать было нечего, поэтому я выкинул планы из головы и пошел на мостик, чтобы потолковать с нашим молодым чернобородым капитаном. Моряки наделены невозмутимостью, недоступной обычным людям: в компании Дейла последние остатки беспокойства покинули меня, и я с легким сердцем забыл о своих заботах до момента высадки.

На рассвете мы двигались вдоль адриатического побережья на северо-северо-запад, вдали от берега, при ясном небе и полном штиле.

После завтрака каждому патрулю по очереди я огласил инструкции:

– Сегодня в 23:00 мы должны причалить к берегу на километр южнее устья реки Тенны. С 22:00 до 01:00 на месте нас будет ждать Боб Юнни. Если условия будут подходящими для высадки, он будет все время периодически подавать сигнал красным фонарем – букву R: точка, тире, точка. Если не увидим сигнала, то уйдем в море и повторим попытки в две последующих ночи. Точка высадки находится в ста километрах за линией фронта. По последней имеющейся информации, немецких подразделений здесь мало, хотя по прибрежному шоссе идет интенсивное движение, могут стоять посты на дорогах и охрана на мостах. Боб Юнни предоставит последние данные, поскольку ситуация за последние дни могла измениться. В окрестностях действуют дружественные нам партизаны, о которых мы со временем узнаем больше. Нас они должны знать под кодовым обозначением Banda di Pappa. Правда, не уверен, что им об этом рассказали. Я намерен создать базу в горах, которая будет снабжаться с воздуха. Оттуда мы будем действовать, пока позволят условия. При необходимости будем перемещаться на новые базы, все время оставаясь в тылу врага. Как только мы пристанем к берегу, опустится аппарель, и на плацдарм первыми высадятся коммандос. Джипы не трогаются до моего приказа. Наш конечный пункт на сегодня – Чинголи. Мы должны добраться туда до рассвета, двигаясь по маршруту, отмеченному на карте желтым.

Дальше я перешел к техническим деталям высадки и особенностям передвижения:

– Вам всем нужно запомнить желтый маршрут так, чтобы следовать по нему, не сверяясь с картой, как на тренировках. Путь предстоит дальний, больше ста километров, сорок четыре перекрестка. Дорога проходит через четыре деревни, я набросал их схемы по аэрофотосъемке.

Еще я рассказал о мостах, из-за которых нам придется ехать в объезд:

– Если за то время, что прошло с момента съемки, взорвали и мост через Тенну, двинемся по синему маршруту, который вам тоже нужно запомнить. Размеченные карты вернете сегодня вечером, я их уничтожу.

Точку рандеву я назначил в лесу к северо-востоку от Чинголи и надеялся, что трудностей не возникнет, поскольку, как бы ловко мы ни спрятались от немцев, любой крестьянин будет знать, куда мы скрылись.

– Главное, что нужно держать в уме: к пяти утра мы должны быть далеко от последней крупной дороги южнее Чинголи, иначе все наши планы псу под хвост. Двигаться будем быстро. Все, кто свернет не туда, на следующее утро будут считаться ВВЧ. – (ВВЧ означало «возвращен в часть», то есть уволен из PPA – наше единственное наказание.) Если встретим сопротивление, будем пробиваться, и всех немцев, которые нам встретятся, придется убить. Это значит, что мы не берем пленных и добиваем раненых. Спасибо за внимание. Удачи нам всем. – Это был максимум эмоций, который я рискнул вложить в свою речь, что-то большее для моей аудитории выглядело бы нелепостью.

Маршрут для запоминания был сложным, но на тренировках мы заучивали и более заковыристые.

Затем я обсудил контроль периметра плацдарма с капитаном Лонгом из 9‐го батальона коммандос. С чертежом Портера в руках мы разметили посты часовых. Я попросил разрешения обратиться к его людям: обрисовал им общую картину, пояснил, чего мы от них ждем, и в более цветистой манере, чем принято в PPA, поблагодарил коммандос за помощь. Я оставался с ними, пока Лонг и его офицеры инструктировали своих подчиненных.

Остаток дня я провел в блаженном бездействии, хотя дважды возвращался в реальность, чтобы повторить наш маршрут. Мне предстояло вести весь отряд и не хотелось бы опозориться, хотя на самом деле я всецело полагался на Джока Кэмерона.

Перед закатом капитан взял курс на запад, и из моря поднялись итальянские горы. При выходе из порта капитаны трех наших судов решили, что, невзирая на постановление адмиралтейства не приближаться к берегу днем, им нужно увидеть землю до наступления темноты. Я с удовлетворением отметил, что на флоте, как и у нас, не особенно-то переживают по поводу неподчинения приказам.

В сумерках мы легли в дрейф. Рыболовный баркас остался с нами, а моторный катер, взревев двигателями, рванул к берегу. Через час по левому борту показалась темная клякса: катер проверил ориентиры на берегу и вернулся. Баркас покинул нас, и за три часа до высадки мы снова двинулись на минимальной скорости, без единого всплеска. В 22:00 показался берег. В 22:30 я принялся высматривать в бинокль красный фонарь Боба Юнни и заметил таинственные огни, мерцавшие по всему пляжу. Я не понимал, что именно наблюдаю: автомобильные фары так не движутся! Может быть, это сотни людей с зажженными фонариками, партизаны, которые радостно собрались нас встречать? Будь прокляты они и Боб Юнни тоже, если позволил им прийти! В 22:45 я приказал всем джипам завести моторы. В 22:50 капитан, стоявший рядом со мной, заметил: «Смотрите, прямо по курсу». В бинокль я разглядел красный огонь, который оставался неподвижным и тусклым в облаке порхающих зеленоватых искр. Он медленно подавал сигналы: точка-тире-точка, пауза, точка-тире-точка, пауза, точка-тире-точка, пауза. В безмолвном мире не было ничего, кроме этих таинственных искр и красного фонаря-помощника. На палубе внизу Оуэн буркнул: «Боб все-таки живой».

Наш десантный бот набрал ход, дернулся, шаркнул по дну, рванул вперед. Мы преодолели песчаный бар и снова оказались на воде; затем последовал новый толчок – отмель, не отмеченная на карте, – и вновь проскочили. В 23:30 загрохотала якорная цепь, нос уперся в пляж, судно, вздрогнув, остановилось, опустилась аппарель. Внизу на песке передо мной в туче светлячков стоял Боб Юнни.

Пока коммандос без единого звука стали спускаться на берег, Боб поднялся на десантный бот и мы шепотом побеседовали, облокотившись о борт. За последние два дня ситуация на суше обострилась. Немецкая армия отступала, по всем дорогам полз ее транспорт, а деревни кишели солдатами. Спустившись на пляж, я поговорил с Джино, который днем на велосипеде проехал полпути до Чинголи. Он видел длинные заторы на дорогах и пулеметные посты на мостах, но никаких приготовлений к подрыву не заметил.

Мне предстояло принять решение, и, слушая Боба Юнни, я прокручивал в уме разные варианты. Идея раствориться среди немецкой армии показалась мне привлекательной, но не хотелось бы, чтобы мои люди погибли из-за глупого порыва.

Возможно, завтра основные части пройдут, и мы сможем проскользнуть, пока не подтянулся арьергард, – но шанс был довольно призрачным, если вообще был. Я прошел шестьсот метров от пляжа к шоссе и увидел, как по нему еле-еле ползет длинная колонна: разномастные грузовики, бронемашины и орудия. Возвращался я все еще в сомнениях: стоит махнуть рукой Портеру, ожидавшему у аппарели, – и джипы съедут на берег. Если не сделать этого, есть риск проворонить возможность. Соблазн был огромный, но здравый смысл возобладал. Шансов прорваться в горы до рассвета практически не было, а если утро застанет нас на равнине, придется бросить джипы и уходить пешком, прикинувшись толпой беженцев. Я подошел к Портеру:

– Высадка отменяется. Передай всем.

Я поспешил на борт, чтобы предупредить лейтенанта Дейла. Боб со своими людьми тоже поднялся на баржу; вернулись и коммандос. Подняли аппарель, завели двигатели, и корабль дал малый назад.

Однако судно не двинулось с мели. Экипаж выбирал с кормы якорный трос, запускал двигатели поочередно и вместе: мы сдвинулись на два метра и снова застряли. Корму медленно заносило влево. Дейл безуспешно попытался исправить это, запустив оба двигателя на полную мощность. В 00:45 он доложил, что сел на мель, якорь не держит, а прибой вместе с северным ветром постепенно выталкивает судно бортом на берег. Извинившись (ненавижу лезть не в свое дело, но все же Дейл был слишком молод), я посоветовал завести подальше другой якорь, если он есть, с правого борта.

– Я думал об этом, – ответил Дейл. – У меня есть якорь, но нет лодки, чтобы его отвезти.

Отправившись на нос, я вновь опустил аппарель. Теперь она встала параллельно берегу в пяти метрах от кромки воды и, пока коснулась мягкого дна, погрузилась на полтора метра. Пара мостков, которые мы взяли с собой, уже не помогли бы вывести джипы на берег. Можно было бы сбросить один из них, максимум два, в море, чтобы снизить вес судна, но, оказавшись на дне, они не дадут десантному кораблю двигаться вперед, а стартовать задним ходом мы не сможем из-за песчаной отмели.

В 01:00 Дейл подал сигнал фонарем катеру, который стоял где-то в море, невидимый в темноте, с просьбой подойти и взять нас на буксир. Ответа не последовало. Рыболовецкий баркас покинул нас двумя часами ранее и взял курс на побережье Далмации.

В 01:15, завязшие у вражеского берега без связи с сопровождением, мы решили оставить корабли и сойти на берег. Мои люди точно могли о себе позаботиться, и в моряках я тоже не сомневался, но оставались еще семьдесят три коммандос; безусловно, грозные бойцы, но в шестидесятикилометровом переходе по открытой местности, заполненной вражескими войсками, они станут беспомощной толпой. К таким прогулкам их не готовили. Шансы на выживание были неутешительны, но не оставалось ничего иного, кроме как попытаться. Я расположился в тесной кают-компании с Риквудом и Лонгом (вымотанный Боб заснул на рундуке) и, вооружившись списками личного состава, разделил сто шестнадцать человек, которым предстояло сойти на берег, на двенадцать групп. В каждую включил по три бойца из PPA, причем одного из них – в качестве командира. Я возглавил группу коммандос, а Риквуду поручил моряков. Согласно моему плану, мы должны спуститься на берег поочередно, затем идти вглубь материка тремя разными маршрутами, день переждать в укрытии, а ночью вновь пробираться дальше, пока не достигнем гор, где будем дожидаться прихода 8-й армии.

Сержанту Кертису я приказал заминировать каждый джип и двигатели корабля, а сам проинструктировал назначенных мной командиров групп по картам. Тем временем Лонг отправился делить своих коммандос на группы. С собой брали только оружие и боеприпасы, никакой провизии, кроме сухого пайка.

В 01:35 находившийся на мостике Дейл сообщил, что получен сигнал с катера: они шли к нам, но наскочили на песчаную отмель в полукилометре от берега. Значит, в группы придется включить еще семь человек – экипаж катера.

В 02:00 с катера сообщили, что все-таки сумели сняться с мели, находятся от нее со стороны открытого моря и до рассвета смогут принять столько людей, сколько мы сможем к ним переправить. Я решил использовать возможность уйти морем и попросил лейтенанта Дейла организовать эвакуацию, так как это все же дело флотских. Порядок эвакуации определили такой: коммандос, затем PPA, за исключением группы прикрытия (Кэмерон, Кертис и я), потом экипаж бота.

Я разбудил Боба Юнни и спросил, не согласится ли он остаться на берегу с небольшим отрядом и радиостанцией, чтобы с территории противника снабжать 8-ю армию разведданными и сведениями о целях для бомбардировщиков, пока будет возможность или пока мы не выйдем к ним по суше. Он ответил: «Как скажешь, Попски». Боб всегда сдержанно реагировал на завидные поручения, которые я для него отбирал. Он отправился собирать группу, намереваясь взять с собой только двоих, но после обсуждения выяснилось, что весь его патруль рвется пойти со своим командиром. В итоге Боб взял четверых: радиста Слоуна, Оуэна, О’Нила и Джино. Захватив рацию, батареи, оружие и боезапас, они спрыгнули через борт, вышли на берег и растворились в темноте. Их сопровождал партизан Квинто. В сложившейся ситуации это был максимум пользы, который мы могли извлечь из пребывания во вражеском тылу.

Капитан катера подгреб к нам на надувной шлюпке, чтобы обсудить порядок действий. Осадка не позволяла катеру преодолеть песчаный бар, поэтому нашим людям предстояло как-то пересечь пятьсот метров воды, разделяющие два судна. Для переправы в нашем распоряжении были одна резиновая шестиместная лодка и два трехместных плотика. Если учесть, что один моряк должен был привести спасательную флотилию обратно, за один рейс можно было эвакуировать одиннадцать бойцов. Первая партия из одиннадцати коммандос построилась на палубе с оружием и боекомплектом, в полной выкладке. Я приказал спасать только людей, поэтому им пришлось сначала разоружиться и лишь затем грузиться на наши хлипкие лодчонки. Потом несколько коммандос все-таки ухитрились проскользнуть на борт со снаряжением, что привело к катастрофическим последствиям для перегруженных плотов, но это был единственный случай неповиновения.

Коммандос изнывали от своего положения, поскольку в ожидании эвакуации не находили себе места. Мои люди были слишком заняты работой, чтобы переживать, а кое-кто из них втайне надеялся, что его не успеют перевезти на катер и придется присоединиться на берегу к отряду Боба Юнни. Экипаж корабля трудился молча, бодро и абсолютно невозмутимо.

Когда мы только ступили на берег той ночью, мы остерегались врага на шоссе в нескольких сотнях метров, а потому говорили шепотом, даже ступать старались бесшумно. Но позже Дейл пытался снять судно с мели и моторы ревели так, что мы оставили предосторожности, а при отплытии первой партии над темной водой и вовсе неслись какие-то крики. В этот момент над нами пронесся британский самолет и сбросил в восьмистах метрах в глубине пляжа фотоосветительные бомбы, сорвав с нас покров темноты. Оказавшись на всеобщем обозрении, мы замерли на своих местах – в наступившей тишине гул машин и голоса немцев на шоссе, казалось, приближались к нам. Без лишних слов бойцы разобрали оружие и заняли позиции на левом борту – использовать пулеметы джипов не было возможности. Однако ничего не произошло (позже я узнал от Боба Юнни, что, увидев бомбы, немцы, побросали машины и залегли у дороги). Мы ждали целую вечность, пока до нас не донеслись вой, грохот и гул от снарядов, которые сбрасывали на шоссе и железнодорожные мосты через Тенну в километре от нас. Наконец осветительные бомбы достигли земли, и на берег снова опустилась тьма.

Коммандос неуверенно держались на воде, многие из них даже не умели плавать. Наконец лодка и два плотика с первой партией растворились в ночи, и мы стали ждать их возвращения. Раздав своим людям и экипажу десантного корабля две коробки сигар, которые я прихватил с собой (подарок из Египта), я отправился в кают-компанию, где Дейл уничтожал карты и документы. Я чувствовал себя так же прекрасно, как у Карет-Али, когда мы выпутывались из постигшей нас катастрофы, и ни о чем не жалел.

Простой расчет показал, что, если перевозить по одиннадцать человек за рейс, мы вряд ли успеем эвакуировать всех до утра. По совету Сандерса я отправил людей вынуть и накачать камеры из наших двадцати четырех запасных колес, чтобы использовать их как спасательные круги.

Лодка не возвращалась целый час: коммандос, попытавшись организованно выгрузиться со всем снаряжением, сгрудились у борта и перевернулись, так что экипажу катера пришлось долго вылавливать их из моря и вычерпывать воду из шлюпки. Было уже три часа ночи. До рассвета оставалось два часа, потом немцам с дороги станет отлично нас видно, а нам еще нужно было перевезти сто человек. Десять коммандос влезли в надутые камеры, мы связали их веревкой и спустили на воду. Поскольку никто из них не мог грести, мы посадили по матросу на каждый плотик, и очередная партия тронулась. Лодка и два плотика тянули на буксире коммандос, плывущих на камерах. Теперь за каждый заход мы перевозили девятнадцать коммандос.

С первыми лучами солнца резиновая флотилия пришла за последней партией коммандос; я без сожаления смотрел, как они отплывают. На боте оставались девять членов экипажа и двадцать семь бойцов PPA – им придется добираться вплавь. Риквуд разделся догола, взобрался на борт и с воплем «Йо-хо!» ласточкой прыгнул в воду. Остальные последовали за ним с гиканьем и смехом, их головы, покачивающиеся на волнах, исчезали из виду в направлении небольшого фонаря, который выставили на катере. Сандерс пристегнул ремнем на голое тело пистолет и осторожно плыл на спине по спокойной воде, покуривая сигару. На борту бота осталась только наша группа прикрытия. Мы с Кертисом обошли все заложенные заряды, облили бензином джипы и порванные документы на штурманском столе.

Мы собрались на мостике в ожидании лодки.

– Черт с ним, с ботом, – сказал лейтенант Дейл. – Расходный материал. То ли дело ваши классные джипы…

Мы действительно вложили в них немало труда и любви, и я ощутил легкую боль.

– Не переживайте, – ответил я. – Война – это всегда траты. Добудем новые.

На самом деле до конца войны мы успели оснастить еще немало джипов, но такой степени совершенства так и не достигли.

Ночной мрак рассеялся. Над морем повисла белая дымка и скрыла наш катер, но на берегу за деревьями стали различимы медленно ползущие машины. Показалась шлюпка. Кертис установил таймеры на взрывателях, и мы спустились на наше маленькое суденышко, захватив одежду, сброшенную остальными. Я расположился на носовой банке и взялся за весла. Передо мной сел матрос, Кертис и Кэмерон тоже расположились по бортам. Кормой мы прижались к корпусу бота, принимая на борт лейтенанта Дейла. Взяв вахтенный журнал под мышку, он отдал честь своему судну, а затем развернулся и сел; мы отплыли.

Мы долго гребли в молочной белизне. Чей-то голос нетерпеливо звал нас; внезапно мы выскочили из тумана – прямо над нами возвышался катер. Как только нас подняли на борт, он тут же двинулся в море. Капитан спешил: он услышал шум приближающегося поезда и не хотел его упустить. Пройдя полкилометра вдоль берега, он остановил катер. Показался поезд, и капитан открыл огонь из зенитки Bofors. Трассеры устремились в сторону суши. Через секунду над дорогой взметнулось облако пара, и поезд остановился. Боб Юнни, сидевший под стогом в двухстах метрах от железной дороги, щедро посылал нам проклятия.

Осев на корму и с высунувшимся из воды носом катер под рев обоих двигателей двинулся в обратный путь. Качало нашу посудину адски. Ста восемнадцати пассажирам на борту судна, рассчитанного на семерых (и то при весьма умеренном комфорте), было, скажем так, тесновато. Однако экипаж катера исхитрился даже напоить нас горячим кофе с виски, из-за чего все на некоторое время расхрабрились. Но потом пришлось сражаться с морской болезнью. Я держался, пока не увидел, как через борт перегнулся лейтенант Дейл. Тогда, уже не боясь опозориться, я протиснулся сквозь толпу и славно проблевался.

В четыре часа дня мы прибыли в Манфредонию. Единственным пострадавшим среди нас был один из коммандос, который упал в воду с перевернувшейся шлюпки и чувствовал себя немного утопленником. Однако на базе флота нас приняли как жертв настоящего кораблекрушения. Сойдя на берег, я по радио передал инструкции Жану Канери: он не терял времени, и ранним утром мы уже выехали в Сан-Грегорио на наших собственных трехтонниках, которые он прислал за нами. На нашей базе все суетились и хлопотали, снаряжая десять оставшихся джипов. Весь день мы провели за работой, ночью и на следующий день трудясь не менее упорно. В 03:15 19 июня, спустя семьдесят часов после эвакуации с севшего на мель судна, мы снова отправились в путь, практически в том же составе, на десяти джипах. Двигаясь на север, мы рассчитывали воспользоваться беспорядочным отступлением немцев и пересечь в горах линию фронта. Никто из нас даже не думал о провалившейся высадке, все ехали в отличном настроении.

16‐го в десять утра Юнни вышел на связь. Со своей позиции в долине Тенны Боб каждые несколько часов передавал цели для бомбардировщиков. Он отлично взаимодействовал с авиацией: сообщая координаты новой цели, заодно рассказывал о результатах бомбежки предыдущей. Его сообщения принимал наш радист в Сан-Грегорио и пересылал их в штаб 8-й армии, откуда офицер связи лейтенант Костелло звонил в штаб военно-воздушных сил пустыни, которые тут же поднимали свои самолеты.

Я радировал Юнни, что мы едем и подберем его. По моим расчетам, его шансы остаться живым к этому моменту составляли два к одному.

На рассвете мы остановились на перевале и снова увидели Адриатическое море. У старухи-крестьянки купили корзину яиц, семьдесят две штуки, и вдевятером экипажи трех головных джипов расправились с ними на месте. Лично я высосал двенадцать штук.

Под Кьети мы оказались на нейтральной полосе, которую немцы спешно оставили, и, когда мы укладывались на ночлег в лесу на сто километров дальше, они все еще были от нас в двух днях пути.

Утром на окраине городка Абруцци, в горах, мы встретили странных существ на ревущих трициклах. В черных сияющих атласных штанах и куртках, розовых пилотках и оранжевых шейных платках, обвешанные ручными гранатами и кинжалами, они суматошно носились туда-сюда, во весь голос отдавали приказы и истерически серьезно не делали ничего. Так я впервые увидел, как выглядят «партизаны после победы». По узкой объездной дороге, которую сотни их более здравых товарищей, носивших обычную крестьянскую одежду, пробили по склону горы вместо взорванного немцами виадука, они проводили нас к ратуше, где я встретил их предводителя. Его имя сообщили мне друзья из команды «A» – этот человек помог многим сотням бежавших военнопленных вернуться в наши ряды. Маленький круглый мужчина с серьезным лицом назначил себя мэром и в момент моего прихода увлеченно подписывал бумаги. Отложив перо, он встал и обнял меня; было видно, что он три дня не спал, но ум его работал четко. Он сказал, что немцы где-то за Сарнано, в восьмидесяти километрах впереди, и сообщил имя своего друга-партизана, который сможет нам помочь. Мы выезжали из города сквозь плотную толпу, люди изо всех сил уговаривали нас остаться и присоединиться к их празднику.

В следующем городке нам снова встретились мужчины в щегольских одеждах. Пока мы стояли, окруженные толпой, какой-то парень запрыгнул на капот моего джипа, обхватил мою голову ладонями, поцеловал в губы и воскликнул по-английски:

– Приятель, как же я рад вас видеть!

– А кто вы, мать вашу, такой?

– Личный номер 3528957, младший капрал Уилсон У. Л., королевская артиллерия, взят в плен под Газалой.

– Чертовски рад вас видеть, Уилсон, – сказал я, вытирая рот, – но что вы тут устроили? Потрудитесь слезть с моего джипа, и пускай ваши друзья дадут нам проехать.

В толпе оказалось немало бежавших британских пленных, и продвигались мы очень медленно.

В четыре часа дня в Сарнано толпа ликовала еще сильнее, чем где-либо, поскольку немцы ушли оттуда только вчера. Наш друг-партизан находился не в городе, а в деревушке в тринадцати километрах по второстепенной дороге. Мы отправились туда и наконец разыскали его: человека с мрачным лицом и жестким взглядом, который не особо мне понравился, но показался более толковым, чем его разряженные товарищи. Он отправил людей в Толентино, город в двадцати трех километрах впереди, на реке Кьенти, чтобы проверить слухи о его эвакуации. Они уехали на телеге и предполагали вернуться часам к десяти вечера. Согласимся ли мы, всем отрядом, пообедать с партизанами в деревенском трактире, пока дожидаемся возвращения разведчиков?

Мы единодушно приняли приглашение. Я с раннего утра сидел за рулем, не останавливаясь на еду (был дорог каждый час), а встречи с ликующими толпами в каждом городе изрядно выматывали. Так что такое приглашение было в радость. На вечернем сеансе связи поступили новости от Боба Юнни. Он находился в десятке километров от побережья и не больше чем в тридцати – к востоку от нас, если по прямой, и у него все было в порядке. Территория по-прежнему кишела немцами, но их постоянно донимала наша авиация, которая, получая данные от Боба, наносила противнику ощутимый урон. Он рассказал, что немецкий арьергард находится в пятидесяти пяти километрах южнее, чем он (выходило, что если мы с Бобом на одном уровне, значит, немцы в глубине полуострова отступают быстрее, чем на побережье). По информации Боба, враг собирался закрепиться вдоль Кьенти – эту реку я планировал форсировать ночью. Получалось, если сведения Боба верны, шансов на это у нас не было.