Текст книги "Комментарии к «Государю» Макиавелли"

Действительно, главное сочинение Макиавелли написано исключительно простым и вроде бы понятным языком; действительно в нем отсутствуют внешние словесные украшательства. Между тем, флорентийец был прекрасным писателем, снискавшим успех у аудитории не в последнюю очередь из-за взыскательного стиля. Тем не менее, он сознательно пошел по пути, который казался ему упрощением языка. Очередная загадка Макиавелли?

Впрочем, в отношении стиля далеко не все так просто, как могло бы показаться. Упрощение упрощением, однако Никколо был среди тех, кто самым активным образом принял участие в создании современного итальянского языка[97]97
  Язык Макиавелли изучается давно и с большим вниманием главным образом среди итальянских ученых. См., например, Chiapelli F. Gli scritti di Machiavelli segretario // Cultura у scuola. 1970. NN 33–34. P. 242–249; Chiapelli F. Ipotesi di ricerka sullo stile del Machiavelli // Cultura у scuola. 1970. NN 33–34. P. 250–254; Caretti L. Lo scrittore // Terzo programma. 1970. N 10. P. 49–57. Стилистика «Государя» затрагивается, в частности, в Wolin Sh. Machiavelli: Politics and the economy of violence // Politics and vision: Continuity and innovation in Western political thought. Boston: Little, Brown and Company, 1960. PP. 195-238


[Закрыть], хотя, когда речь идет о лексике Макиавелли, я полностью согласен с замечанием, что тут «мы находимся на флорентийской территории»[98]98
  Whitfield J.H. On Machiavelli’s use of ordini. P. 20


[Закрыть]. Иными словами, огромнейшее значение имеют тогдашние особенности данного диалекта. Встречающиеся в текстах автора «Государя» идиомы образовались из двух источников: канцелярской лексики флорентийской коммуны XIII века и следствия частичной реформы языка государственных актов Колюччио Салютатти* во второй половине XIV века. Макиавелли объединяет эти два подхода и создает на их основе нечто своеобразное. Безусловно, в конкретных случаях выбор Макиавелли тех или иных лексических и синтаксических конструкций происходил в рамках авторского лингвистического сознания и характеризовал его личность[99]99
  Chiapelli F. Nuovi studi sul linguaggio del Machiavelli. Florence: Le Monnier, 1969. P. vii


[Закрыть]. Следует подчеркнуть, что язык Макиавелли был одинаков и в его дипломатической корреспонденции, и в научных трудах.

Одновременно следует иметь в виду и то обстоятельство, что великий итальянец, как писалось уже давно и много раз, проявлял определенное пренебрежение к точности своей терминологии. В результате – бесконечные споры среди поколений исследователей по поводу того или иного понятия и огромная литература с анализом таких ключевых слов у Макиавелли как, например, stato, virtù, fortuna и др. Причем значительное число авторов не без успеха отстаивают правоту своих интерпретаций.

Этому возможны несколько объяснений. Первое и главное состоит в том, что Макиавелли был сыном своего времени. Судить его слог и разбирать терминологию можно только с учетом того факта, что требования нынешней науки в его эпоху еще не существовали. Отсюда и бросающаяся в глаза небрежность понятийного аппарата и вытекающие отсюда различного рода трактовки того или иного термина. По этому поводу есть немало скептических замечаний в исследованиях[100]100
  См. по этому поводу, например, Hexter J.H. Il Principe and lo stato P. 1 13-1 14


[Закрыть]. Один из исследователей позволил себе даже уничижительное замечание относительно «примечательной ограниченности его политического словаря»[101]101
  Anglo S. Machiavelli: A dissection. London: Victor Gollancz, 1969. P. 242


[Закрыть].

Второе объяснение заключается в цели, которую перед собой поставил флорентиец: написать что-то вроде учебника или даже скорее пособия для государей в отношении управления государствами. Все остальное казалось ему, якобы, побочным. Отсюда вполне естественное отношение к языку и понятийному аппарату.

Третье объяснение состоит в том, что работу желательно было написать быстро. Затем она почти не переделывалась или не переделывалась вообще. Это обстоятельство объясняет многое.

В-четвертых, следует иметь в виду дополнительно и то, что Никколо периодически был небрежен, что сказывалось и на его работе, и на взаимоотношениях с людьми.

В скобках попробуем представить, как хохотал бы Макиавелли (а он любил это делать), узнав о многочисленных трактовках используемой им терминологии.

Наконец, пятое возможное объяснение заключается в признаваемом немалым числом исследователей факте: сравнительно небольшое произведение Никколо написано в разных жанрах и разных стилях. Впрочем, здесь есть и другие мнения.

Я желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что человек низкого и ничтожного звания берется обсуждать и направлять действия государей.

Здесь Макиавелли в своем очередном самоуничижении с точки зрения нашей современности прямо противоречит духу собственных заявлений о значимости своих трудов по исследованию основ власти и управления обществом, а также данного произведения (в котором он видит «средство в кратчайшее время постигнуть то, что сам я узнавал ценой многих опасностей и тревог»), однако в принципе это совпадает с нашими представлениями об особенностях той эпохи. Такое поведение в известных случаях была нормой, и это надо просто принять как естественную черту того времени.

И все же бросается в глаза гордыня автора (в действительности ему присущая, по свидетельствам его друзей), который не только обсуждает действия государей, но и берется направлять власть имущих в том, что касалось их действий в отношении государств. Эта гордыня особенно заметна на фоне искусственного принижения собственного образа («человек низкого и ничтожного звания»). Необходимый эмоциональный баланс воздействия на аудиторию, будь то один человек или множество, был, таким образом, достигнут. Один из приемов флорентийца. С другими нам предстоит познакомиться позднее.

Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться на гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу.

Внешне наблюдение это не совсем удачно с точки зрения истины. Едва ли сам Макиавелли отказывал себе в возможности постигнуть «сущность народа». Больше того, в своих книгах он нередко пытался, причем с успехом, выполнить эту задачу. Другое дело, что данная фраза, видимо, была продиктована желанием осторожно объяснить, почему «человек низкого и ничтожного звания» рискнул взяться поучать государей.

Можно, конечно, предположить и большее. Сам Макиавелли принадлежал к народу, Лоренцо II (до него – Джулиано) – к государям. Соответственно, данный пассаж можно интерпретировать при желании и как честолюбивое намерение стать вровень с тем, кому адресовано это посвящение. Втайне, конечно. В том числе втайне от Лоренцо II. Правда, мне временами все-таки кажется, что это слишком сложное объяснение слишком сложного замысла.

Наконец, есть предположение, что речь идет о сатирическом пассаже. Основанием этой точки зрения является, в частности, далеко не лестные высказывания о человеческих слабостях народа и государей, которые рассыпаны по этой книге.

Как бы то ни было, с точки зрения Макиавелли существует некая техника правления, правители и подданные могут иметь разную точку зрения на происходящее, и все зависит от перспективы, с которой наблюдаешь за событиями[102]102
  Berlin I. Op. cit. P. 40–41


[Закрыть].

Пусть же Ваша светлость примет сей скромный дар с тем же чувством, какое движет мною; если вы соизволите внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите, сколь безгранично я желаю Вашей светлости достичь того величия, которое сулят вам судьба и ваши достоинства.

В данном случае книга предстает прежде всего как своеобразное пособие для государей[103]103
  Высказывалось очень спорное мнение, что «Государь» – это попросту собрание практических советов для Джулиано (Clough C.H. Yet again Machiavelli’s Prince // Annali istituto universitario orientali, Napoli. Sezione romanza. 1963. T. 5. P. 201–226). Хотя частичный резон в этом предположении все-таки есть.


[Закрыть]. Причем пожелание Макиавелли государю «достичь того величия, которое сулят ваша судьба и ваши достоинства» не пассивно, оно выглядит здесь деятельным: он, в конце концов, указывает на путь к выработке возможной стратегии государя. Сунь-цзы в свое время был более категоричен: «Если полководец станет применять мои расчеты, усвоив их, он непременно одержит победу; я остаюсь у него. Если полководец станет применять мои расчеты, не усвоив их, он непременно потерпит поражение; я ухожу от него. Если он усвоит их с учетом выгоды, они составят мощь, которая поможет и за пределами их»[104]104
  Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве // Конрад Н.И. Избранные труды. Синология. М.: Главная редакция научной литературы издательства «Наука», 1977. С. 26–27


[Закрыть].

И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость, взор ваш когда-либо обратится на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы.

Прямое обращение Макиавелли за помощью к правящей флорентийской элите. Необходимо еще раз отметить, что в то время такое поведение зазорным не считалось. Больше того, иметь влиятельного покровителя, пусть даже и с помощью раболепия, выглядело вполне нормально и даже вызывало зависть.

Глава 1
Скольких видов бывают государства и как они приобретаются[105]105
  Хотя текст «Государя» написан на итальянском, заглавия глав в рукописных копиях были на латыни. Их перевод на итальянский в первом печатном издании Макиавелли, скорее всего, не принадлежал. Впрочем, полностью исключить эту версию нельзя.


[Закрыть]

Самая короткая глава книги. И одна из самых насыщенных. Фактически в ней речь идет о дальнейшей структуре данного труда. Макиавелли делает это в соответствии с принципами древнеримской риторики. Отдельно обратим внимание на стиль: доведенная до предела краткость. Тезисы не обсуждаются и не доказываются, как это будет делаться в других главах. Никколо в начале книги ограничивается одной констатацией. Не случайно есть точка зрения, что Макиавелли открыл возможность разграничения между стилями аналитического политического исследования, с одной стороны, и всего остального, с другой. В обоих случаях разнились терминология и концепции[106]106
  Wolin Sh.S. Politics and vision. Р. 184


[Закрыть].

В переводе Юсима заглавие данной главы звучит как «Какого рода бывает режим личной власти и какими способами она приобретается», что, на мой взгляд, более точно соответствует смыслу, который Макиавелли вкладывает в свой термин.

Обратим внимание, что заглавие главы в принципе соответствует первоначальному названию книги. Автор собирается писать труд о государствах и законах их существования. Немного позднее станет ясно, что все это экстраполируется на нужды государей. А затем последние безраздельно выйдут на первое место.

Итак, о чем в первую очередь эта работа: о государях, о государствах или же это советы государям? Мы сталкиваемся здесь с ситуацией, когда читатель фактически волен давать собственный ответ на этот вопрос, причем практически каждый ответ будет содержать значительную часть истины. Но почему?

Моя гипотеза (основанная, впрочем, не только на особенностях авторской психологии вообще и макиавеллиевской в частности, но и на текстуальном анализе «Государя») сводится к тому, что лично для флорентийца вся эта проблема не имела принципиального значения. Уже говорилось о том, что времена научной точности понятий в политологии при Макиавелли еще не наступили (да и о самой политологии в ту пору никто не слышал), так что авторы могли чувствовать себя свободными там, где сегодня властвуют жесткие рамки и негласные табу. Когда флорентийцу хотелось, он писал о государствах, когда считал нужным – о государях или давал им советы, если полагал правильным – обращался к правителям и читателям с пламенным призывом к освобождению Родины. Может быть, именно так и создаются великие произведения?

Отдельно следует выделить строгое научное начало этой едва ли не самой известной в мире политологической работы. Традиционно некоторые исследователи сравнивают его с эмоциональной, внешне совершенно ненаучной концовкой. Они же выделяли совершенно антитрадиционалистский характер подачи материала в данной книге Макиавелли. Совершенно очевидно и стилевое разнообразие «Государя», переходящее в противоречие.

Мое мнение сводится к тому, что сам Макиавелли уделял единству своего стиля гораздо меньше внимания, чем исследователи его творчества. Может даже показаться, что он просто писал так, как ему нравилось, и это суждение не будет откровенной ошибкой. Другое дело, что он в своей книге инструментален до предела, что, на наш взгляд, было упущено некоторыми предыдущими комментаторами. Иными словами, все в книге подчинено – пусть и нередко на подсознательном уровне – решению нескольких основных задач. В результате мы наблюдаем в этой книге сознательное или бессознательное смешение стилей для более глубокого воздействия на читателя, для того, чтобы с большей уверенностью побудить его совершить то самое действие, которого хочет от него автор.

Мне хочется особо оговорить, что в таких случаях, как анализ «Государя», интерес и интеллектуальное удовольствие доставляют не только ответы на те или иные поставленные проблемы. Не меньший интерес и не меньшее удовольствие, как мне хочется верить, приносят и формулировки вопросов и загадок, связанных с таким произведением, как работа Макиавелли.

Все государства, все державы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и суть либо республики, либо государства, управляемые единовластно.

При переводе и понимании этого предложения возникло множество противоречий. Поэтому сразу же сошлемся на различные подходы к нему. В переводе Курочкина на русский звучит следующее: «Все гражданские общества в государственном смысле представляются или монархиями или республиками». У Роговина: «Все государства, все формы господства, которые имели и имеют власть над людьми, были и есть или республики, или княжества». В переводе Фельдштейна: «Все государства, все власти, которые господствовали и господствуют над людьми, были и суть или республики, или княжества». В переводе Марка Юсима это предложение выглядит следующим образом: «Все государства, все правительства, когда-либо главенствовавшие над людьми, подразделяются на республики и принципаты». В версии самого автора: «Tutti gli stati, tutti e’ domonii che hanno avuto у hanno imperio sopra gli uomini, sono stati e sono o republiche o principati».

В рассматриваемом предложении речь идет о типах государственного устройства. Здесь Макиавелли не пошел по пути Аристотеля и Платона (об интеллектуальных переплетениях между Платоном, Аристотелем и Макиавелли написано немало[107]107
  См., например, Vitale E. Platone, Aristotele, Machiavelli. Torino: Giappichelli, 1989. Впрочем, есть точка зрения, что взгляды Макиавелли находились в остром контрасте с работами Платона и Аристотеля. См. Rauch L. Machiavelli: The state as a work of art // The political animal: Studies in political philosophy from Machiavelli to Marx. Amherst: University of Massachusetts press, 1981. P. 1–15


[Закрыть]). Каждый из этих двух древних философов создал куда более разветвленную систему государственного устройства, нежели флорентийец. Платон, например, в диалоге «Политик» упоминает монархию, тиранию, аристократию и два вида демократии (есть точка зрения, согласно которой Макиавелли находится все же ближе к Платону, чем к Аристотелю[108]108
  Strauss L. Thoughts on Machiavelli. Glencoe, Illinois: The Free press, 1958. P. 285; Werner E. Machiavel et Platon // Revue de métaphysique et de morale. 1973. Vol. 78. P. 295–311


[Закрыть]). Впрочем, считается, что эта фраза флорентийца все же вызвана прямым влиянием Стагирита. Как отмечали некоторые комментаторы «Государя», первая глава у Макиавелли носит ярко выраженный антиаристотелевский характер[109]109
  Gilbert A. Op. cit. P. 19


[Закрыть]. Я с этим не вполне согласен (Макиавелли вообще крайне редко полемизировал со своими предшественниками и, во всяком случае, никогда не делал этого прямо[110]110
  Довольно характерна реакция Макиавелли на критическое замечание Веттори в личной переписке по поводу «Политики»: не знаю, что об этом сказал Аристотель, однако я определенно могу сказать, что может существовать, что существует и что существовало.


[Закрыть]), однако эта точка зрения, безусловно, имеет право на существование. Поэтому обратим внимание, что Аристотель насчитывал в общей сложности целых шесть государственных устройств, как «правильных», так и «неправильных»[111]111
  Аристотель. Политика // Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. С. 457


[Закрыть].

Важно здесь то, что эти великие древнегреческие философы предпочитали более детальную классификацию типов государства, а Макиавелли ограничился самой простой. Проблема, конечно, не в том, что флорентиец из-за недостатка классического образования не знал древнегреческого[112]112
  Напомню – не в оправдание Макиавелли, а просто к слову, что и Петрарка не знал древнегреческого, несмотря на то, что собрал ценную библиотеку античных рукописей.


[Закрыть], пусть даже его отец и торговал, помимо прочего, античной литературой[113]113
  Абрамсон М.Л. Человек итальянского Возрождения. Частная жизнь и культура. М.: РГГУ, 2005. С. 92


[Закрыть]. Ему прекрасно была известна классификация государственного устройства Аристотеля, что он и доказал в одной из своих работ[114]114
  Он их старательно перечислил в своих «Рассуждениях». С. 15.


[Закрыть]. Другое дело, что он сделал это с ярко выраженной неохотой и без упоминания имен.

Как бы то ни было, данное разделение типов государств в данной главе идет, возможно, либо из древнеримской истории, либо из современного Макиавелли положения в Италии, когда венецианская республика противостояла остальным авторитарным государствам[115]115
  Gilbert A. Op. cit. P. 19


[Закрыть].

Кроме того, автор «Государя» помнил, разумеется, и республиканское прошлое Флоренции.

В этом отрывке флорентиец в первый раз в своей работе упомянул термин stati, от stato, государство. И тут мы сразу сталкиваемся с существенной трудностью в понимании Макиавелли. Дело в том, что авторская рукопись «Государя» до нас не дошла. Известно несколько рукописных копий, а затем начались первые печатные издания. В публикации 1550 г. (Testina) и позднейших репринтах этого издания в предложении есть только две запятые – после слов «государства» и «людьми». Значение запятых не следует, разумеется, переоценивать, однако легко предположить, что stati в данном случае равнозначны dominii или даже вообще определяются как таковые. А вот dominii осуществляют imperio. Таким образом, stati в данном случае это dominii, осуществляющие imperio[116]116
  В этой связи можно упомянуть, что dominium означало феодальное владение, а imperium – суверенитет или независимость. – Dowdall H.C. The word “State”// Law Quarterly Review. 1923, Vol. XXIX, January. P. 111


[Закрыть]. В результате получается, что три последних перевода на русский из процитированных выше более адекватны, чем два первых.

Вообще значение термина stato или государство у Макиавелли исследовалось многократно. Среди ранних российских авторов наиболее удачная трактовка, на мой взгляд, принадлежит Алексею Дживелегову[117]117
  О жизни и деятельности этого, к сожалению, во многом забытого сейчас, автора см., например, Девятова Ю. Триумф и трагедия отечественного либерализма. Жизненный путь и эволюция общественно-политических взглядов А.К. Дживелегова (1875–1952) // Армянский вестник, 1998, № 3-4


[Закрыть], шедшему все-таки, как мне кажется, из слишком уж широкого понимания данного термина.[118]118
  Соответствующий комментарий Дживелегова см.: Дживелегов А.К. Никколо Макиавелли// Макиавелли. Соч. Том 1. М.; Л., Academia, 1935. С. 333–335


[Закрыть] Учтем, однако, что современная политическая наука с тех пор ушла значительно вперед[119]119
  Среди многочисленных работ относительно stato выделю, в частности, Mansfield H.C. On the impersonality of the modern State: a comment on Machiavelli’s use of stato. // The American political science review. 1983, Vol. 77. P. 849–857; Caristia C. Op. cit. P. 109–135; Rubinstein N. Notes on the word Stato in Florence before Machiavelli // Rowe J.G., Stockdale W.H. eds. Florilegium historiale: Essays presented to Wallace R. Ferguson. Toronto: University of Toronto press, 1971. P. 313–326; Levi A. W. “De interpretatione: Cognition and context in the history of ideas” // Critical inquiry. 1976, Vol. 3. P. 153–178; Hexter J.H. Op. cit. P. 113–138.


[Закрыть]. Сколько-нибудь подробный обзор этой литературы оказался бы здесь занимающим слишком много места и потому неэффективным с точки зрения целостности данной работы. Поэтому приведу лишь мнение Евгения Темнова: новый термин введен для обозначения «новой политической реальности», т. е. «больших, независимых централизованных, национальных государств»[120]120
  Темнов Е.И. Макиавелли – политический писатель // Макиавелли. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. М., Мысль, 1997. С. 13


[Закрыть]. Есть утверждение, что stato у Макиавелли в «Государе» на 75 процентов представляет собой современное понимание этого термина, включая политическое, национальное и территориальное наполнение[121]121
  Chiapelli F. Studi sul linguaggio di Machiavelli. Р. 68


[Закрыть]. Впрочем, здесь есть и другие точки зрения[122]122
  Hexter J.H. Il Principe and lo stato. P. 135–137


[Закрыть]. Например, что stato у Макиавелли можно понять только в контексте существования тогдашних итальянских государств, которые были и большие, и маленькие, и полностью независимые, и независимые только отчасти. Риккардо Фубини вообще утверждал, что stato в документах пятнадцатого века очень часто было синонимом термина политика, politica[123]123
  Fubinu R. Note Machiavelliane e paramachiavelliane a propoposito della relazione di N. Rubinstein // Studies on Machiavelli. Ed. By Myron P. Gilmor. Florence: Sansoni, 1972. P.390


[Закрыть].

Уже на примере отношения исследователей к первому разбираемому понятию легко заметить, что проблема терминологии в сочинениях Макиавелли по-прежнему актуальна. Делавшиеся попытки решить этот вопрос[124]124
  Например, De Vries H. Essai sur la terminologie constitutionnelle ches Machiavelli (Il principe). Amsterdam: Uitdeverij excelsior, 1957


[Закрыть] можно назвать только началом, за которым не следовало надлежащего продолжения. Это немудрено, учитывая особенности отношения автора к терминологическому аппарату. Надо предупредить, что пока речь идет только об одном понятии. Через некоторое время ситуация многочисленных диспутов в отношении других основных понятий, использованных в данной книге, повторится еще несколько раз.

Как бы то ни было, в общей сложности в «Государе» термин stato употребляется 114 раз. Для книги, которая содержит около 15 тысяч слов, к тому же наполненной различного рода историческими примерами, это является довольно высокой интенсивностью использования[125]125
  Hexter J.H. Op. cit. P.117


[Закрыть] (В другом случае тот же исследователь насчитывает 115 употреблений stato в «Государе[126]126
  Hexter J.H. The loom of language and the fabric of imperative: The case of Il Principe and Utopia // American historical review, 1964, Vol. 69. Р. 952–953


[Закрыть]).

Если ориентироваться на то, что Макиавелли писал в этой книге, то выяснится, что у него есть разные подходы к термину государство. Попробуем их рассмотреть[127]127
  Hexter J.H. Il Principe and lo stato. P. 127


[Закрыть] хотя бы отчасти, а потом будем обращаться к ним по мере комментирования текста.

Первый пример. Фердинанд Арагонский* «в начале своего царствования … вторгся в Гранаду и тем самым заложил основание своего правления» (пер. М. Юсима, гл. XXI). На деле он «заложил основание» dello stato suo, т. е. своего государства. Как бы то ни было, перевод Юсима вполне в русской переводческой традиции. Хотя, возможно, Макиавелли, если учитывать контекст его высказываний, имел в виду, что Фердинанд заложил основы своего нового государства.

Второй пример. В Турции или Египте властителем и преемником султана становится человек, «получающий власть от уполномоченных на это лиц. И поскольку обычай этот древний, речь не может идти о новой власти, ибо здесь не встречаются присущие ей трудности, ведь если государь и новый, то государственные порядки старые (gli ordini di quello stato – В.Р.), и они так же пригодны для него, как и для наследного государя» (пер. М. Юсима, гл. XIX).

Третий случай. «Римляне… поступали так, как надлежит поступать всем разумным государям: они помышляли не только о нынешних, но и о будущих заботах и искали пути, как с ними справиться. Ведь предвидя их заранее, легко найти выход, а когда беда приблизилась, болезнь становится неизлечимой, и лекарство уже не ко времени. Получается так, как врачи говорят о чахотке, что вначале ее легко вылечить, но трудно распознать, а по прошествии времени, если с самого начала она была запущена, болезнь становится очевидной, но трудноизлечимой. То же и в государственных делах… (nelle cose di stato)» (пер. М. Юсима, гл. III).

Четвертое. «Затем, новоиспеченные государства, как и все другие скороспелые порождения природы, не располагают корнями и разветвлениями, которые спасли бы их от первой непогоды» (пер. М. Юсима, гл. VII).

Пятое. «… Эти немногие не решатся выступить против мнения большинства, на стороне которого защищающее его величие государства (пер. М. Юсима, гл. XVIII).

Шестое. «Основанием же всех государств, как новых, так и древних и смешанных, служат хорошие законы и хорошие войска» (пер. М. Юсима, гл. XII).

Отметим также, что когда Макиавелли использовал термин государство применительно к правительственному аппарату, он обычно старательно подчеркивал, что последний должен целиком оставаться в руках государя. Иными словами, lo stato в этом случае остается эквивалентным lo suo stato (его государство), собственного государства правителя[128]128
  Skinner Q. The State // Ball T., Farr J., Hanson R. (eds). Political innovation and conceptual change. Cambridge: Cambridge university press, 1989. P. 103


[Закрыть].

В целом же можно предположить, что копья по поводу данного термина ломаются по большей части напрасно. Теория государства Макиавелли в данной книге попросту не интересовала. Ему всего лишь хотелось давать советы государям.

Макиавелли проявляет себя в данном случае как современный по нашим меркам политический консультант. В сегодняшней России это значит: как можно меньше теории, как можно больше практики (хотя мне приходилось встречать и таких продвинутых консультантов, которые оправдывали свою практику чужой теорией. Естественно, что такой подход оплачивался несколько выше). Эта позиция оправдана со стороны интересов заказчика и вполне естественно, что нанимаемый эксперт должен быть готов к этому с самого начала. Похоже, что автор «Государя» имел в виду именно этот случай. Впрочем, мы не можем на этом основании уклониться от анализа терминологии.

Последние могут быть либо унаследованными – если род государя правил долгое время, либо новыми.

Макиавелли здесь продолжает действовать в рамках нарочито строгой формы изложения. Все вроде бы поддается делению и анализу, все может быть подсчитано. Комментаторы здесь иногда[129]129
  Gilbert A.H. Op. cit. Р. 19


[Закрыть] отмечают, что упоминание новых монархий являлось у Макиавелли относительно неожиданным для его времени, хотя и, возможно, было частично заимствованным у Тацита.[130]130
  О проблеме в целом см. Toffanin G. Machiavelli e il Tacitismo. Naples: Guida Editori, 1972; Aerts E. Niccolò Machiavelli // Spiegel Historiael. 1979. Vol. XIV. S.72-79


[Закрыть] Правда, с моей точки зрения, флорентийцу не нужно было рыться в работах древнего римлянина, дабы вспомнить о том, что происходило на его глазах или было совсем недавней историей. Об этом свидетельствует уже следующая его фраза, в которой упомянуты Франческо Сфорца* и захват Испанией Неаполя.

Что касается понятия государь (il principe), то оно употребляется Макиавелли в отношении всех независимых глав государств. Уже в самом начале книги видно, что для автора они делятся на две группы: наследных и новых правителей. В случае с последними флорентийец чаще всего обращался к деятельности сына папы Александра VI Чезаре Борджиа и Франческо Сфорца.

Новым может быть либо государство в целом – таков Милан для Франческо Сфорца; либо его часть, присоединенная к унаследованному государству вследствие завоевания – таково неаполитанское королевство для короля Испании.

Принципиальное замечание для последующего понимания идей «Государя». Новым государством может быть и то, которое присоединило к себе другую завоеванную страну. В XXI главе, например, пойдет речь о Фердинанде Арагонском, который захватил мусульманскую Гранаду и стал, тем самым, новым государем в классификации флорентийского мыслителя.

Отмечу также, что Милан и Сфорца являются для Макиавелли одними из любимейших примеров для иллюстрации своих тезисов. Это объясняется несколькими причинами: действительной значимостью Милана для политической жизни Италии и в целом, огромной ролью, которую он сыграл в Итальянских войнах того времени[131]131
  Об Итальянских войнах см., например, Taylor, F. L. The Art of War in Italy, 1494–1529. Westport, Conn.: Greenwood Press, 1973


[Закрыть], традиционными тесными связями, которые были между Сфорца и правившими во Флоренции Медичи.

Родоначальником династии Сфорца был Муцио Аттендоло (1369–1424), выходец из среды зажиточных крестьян. Свое прозвище Сфорца получил за физическую силу, хотя есть и другие объяснения[132]132
  Sforzare – принудить силой


[Закрыть]. Его сын, Франческо Сфорца (1401–1466), кондотьер на службе многих итальянских правителей, в 1450 г. захватил Милан и провозгласил себя при поддержке горожан его герцогом. Он стал первым из своей династии миланских герцогов (1450–1535).

С нашей точки зрения, довольно любопытно здесь, что выходцы из крестьянской среды смогли основать династию, которая в условиях постоянных войн и неурядиц просуществовала, пусть и с перерывами, более столетия и дала жизнь ряду феодальных фамилий. И не только интересно, но и чрезвычайно важно с точки зрения социальной мобильности, которая была относительно высокой. Удачливый авантюрист мог в Италии действительно сделать стремительную карьеру на политическом поприще. А вот средневековая Россия, напротив, в целом была обделена примерами такого рода. Правда, при Иване IV в Думе в конце концов бояр отчасти заменили неродовитые любимцы царя, однако при Федоре Ивановиче численность боярской курии почти сразу же удвоилась, а курия думных дворян оказалась фактически разогнанной.[133]133
  Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М.: Наука, 1978. С. 21–22


[Закрыть]

В XVII веке ситуация несколько изменилась, если вспомнить приток в столицу провинциального дворянства (хотя бы талантливейший Афанасий Ордин-Нащекин при Алексее Тишайшем), подъем Лопухиных и Нарышкиных. Впрочем, все это касалось только дворянства, разве что вспомнить фантастический взлет Строгановых. При Петре I путь наверх для талантливых и удачливых был гораздо проще, однако затем положение изменилось в худшую сторону. Сделать карьеру в церкви было намного легче (здесь нельзя не привести в пример родившегося в крестьянской семье патриарха Никона).

Новые государства разделяются на те, где подданные привыкли повиноваться государям, и те, где они искони жили свободно; государства приобретаются либо своим, либо чужим оружием; либо милостью судьбы, либо доблестью.

В переводе Марка Юсима данный отрывок выглядит следующим образом: «Эти новообретенные территории (questi dominii) либо уже приучены подчиняться единоличному правителю, либо до этого пользовались свободой; присоединяют же их либо силой собственного оружия, либо с чужой помощью, либо волею судьбы, либо благодаря своей доблести».

Фактически здесь мы имеем, в соответствии с рецептами античных риторов, что-то вроде предварительного и схематического плана ближайших последующих частей «Государя». Достоверно известно, между тем, что труд Цицерона «Об ораторе» в семье Макиавелли имелся[134]134
  Об этом свидетельствует книга записей Бернардо Макиавелли, отца Никколо. – Machiavelli B. Libro di ricordi. Ed. Cesare Olschiki. Florence: Le Monnier, 1954. P. 123. Анализ содержания дневника см. Atkinson C. Debts, dowries, donkeys. The diary of Niccolò Machiavelli’s father, Messer Bernardo, in Quattocento Florence. FrankfurtM: Dialoghi/ Dialogues, 2002


[Закрыть]. В этом отношении уже было замечено, что структура «Государя» и особенности изложения материала соответствуют правилам римской риторики[135]135
  Viroli M. Machiavelli. P. 77. Соглашаясь в принципе с Вироли и его предшественниками, следует все же отметить, что Макиавелли не пошел до конца в следовании формальным законам римской риторики, указав схематически только темы ближайших глав своей книги. Ровно так же он не был до конца последователен и в применении приемов римской риторики в изложении своих доказательств.


[Закрыть]. Судя по «Государю», Макиавелли был хорошо знаком с De officiis Цицерона и использовал тезисы этого труда прямо или иронично. Эта ирония недоступна современным читателям, однако была очевидна современникам флорентийца[136]136
  Colish M.L. Cicero De officiis and Machiavelli’s Prince // Sixteenth century journal. 1978. vol. 9. P. 81–93


[Закрыть].

Здесь также необходимо обратить внимание на два термина, которые в дальнейшем будут занимать важное место в изложении событий и максимах Макиавелли: fortuna (милость судьбы) и virtù (доблесть). В обоих случаях речь пойдет о факторах, которые, на взгляд автора «Государя», в огромной степени влияют на деятельность и жизнь правителей. Перевод первого термина на русский язык как милость судьбы, конечно, относительно адекватен, хотя, возможно, традиционное фортуна ничуть не хуже, а то и лучше[137]137
  О специфике термина фортуна у Макиавелли есть несколько интересных работ, в том числе Renucci P. Les Mèandres de la nècessitè et de la fortune // Machiavelli attuale/Machiavel actuel. Ravenna: Longo, 1982. P. 89–98


[Закрыть]. Верно, на мой взгляд, замечание, что фортуна в «Государе» предоставляет правителю возможность для осуществления своего virtù[138]138
  См., например, Ciffari V. The function of fortune in Dante, Boccaccio and Machiavelli // Italica, 1947, Vol. 24. P. 4


[Закрыть]. Во всяком случае, уже с самого начала следует подчеркнуть, что речь идет о принципиальных для Макиавелли терминах, которые будут встречаться далее в большинстве глав книги. Очень интересно, кстати говоря, сопоставление между фортуной у Макиавелли и у Монтеня[139]139
  Tetel M. Montaigne and Machiavelli: Ethics, politics, and humanism // Rivesta di letterature moderne e comparate // 1976. T. 29. P. 165–181


[Закрыть].

Различные трактовки термина фортуна в «Государе» лучше всего, наверное, рассматривать в каждом отдельном случае. Впрочем, основываясь на частоте употребления этого понятия, можно прийти к выводу, что фортуна у Макиавелли означает главным образом неопределенность и зависимость состояния дел индивидуума от внешних факторов[140]140
  Flanagan Th. The concept of fortuna in Machiavelli // The political calculus: Essays on Machiavelli’s philosophy. Toronto: University of Toronto press, 1972. P. 111


[Закрыть].

Анализ термина virtù у Макиавелли породил целую литературу.[141]141
  См., например, из относительно последних работ Fleisher, M. The ways of Machiavelli and the ways of politics // History of political thought. – Exeter, 1995 Vol. 16, iss. 3. – P. 330–355; Foisneau, L. Hobbes et la theorie machiavelienne de la virtù // Archives de philosophie. 1997. – T. 60, cah. 3. – P. 371–391; Mansfield H.C. Machiavelli’s virtue. Chicago: The university of Chicago press, 1998; Nederman, C.J. Machiavelli and moral character: principality, republic and the psychology of “virtù” // History of political thought. – Exeter, 2000. – Vol. 21, iss. 3. – P. 349–364; Kahn V. Virtù and the example of Agathocles in Machiavelli’s Prince // Representation. 1986. Vol. 13. P. 63–83


[Закрыть] Один из авторов утверждал, что автор «Государя» «сконцентрировал все свои реальные и высшие ценности в том, что он называл virtù»[142]142
  Meinecke F. Machiavellism: The doctrine of Raison d’État and its place in modern history. London: Routlage and Kegan Paul, 1957. P. 31


[Закрыть]. На русский язык это понятие при переводе работ флорентийца обычно трактуется как доблесть или добродетель. Однако есть точка зрения, согласно которой это понятие невозможно точно перевести на современный английский язык[143]143
  Скиннер К. Макиавелли. Очень краткое введение. М.: Астрель, 2009. С. 5


[Закрыть]. Полагаю, что это замечание относится и к русскому, поскольку термин практически непереводим из-за его полисемантичности. Поэтому в дальнейшем в комментариях будет использоваться только итальянский термин без перевода.

Тем не менее, исследователи уже обращали внимание, что, несмотря на многозначность употребления термина virtù у Макиавелли, есть определенное единство в использовании этого термина. Все носители virtù у флорентийца (а их в «Государе и «Рассуждениях» насчитывается ровным счетом 53) – люди действия, полководцы, триумфаторы в политике[144]144
  Wood N. Machiavelli’s concept of virtù reconsidered // Political studies. 1967. Vol. 15. P. 159–172


[Закрыть]. Вообще политическое и военное virtù имели наибольшее значение в работах Макиавелли[145]145
  Price R. The senses of virtù in Machiavelli // European studies review. 1973. Vol. 3. P. 340


[Закрыть]. У этой точки зрения, правда, есть противники, утверждающие, что концепция virtù является не военной, но прежде всего политической и гражданской[146]146
  Hannaford I. Machiavelli’s concept of virtù in The Prince and the Discourse reconsidered // Political studies. 1972. Vol. 20. P. 187


[Закрыть]. Кстати говоря, итальянские гуманисты по-своему интерпретировали «Никомахову этику» Аристотеля, видя в ней мотивацию для военной деятельности. Существует мнение, что именно эта интерпретация подтолкнула Макиавелли к тому, чтобы признать положение, когда необходимость является основой для законного военного virtù[147]147
  Baron H. La rinascita dell’etica statale romana nell‘ Umanesimo fiorentino del ‘400 // Civiltà moderna. 1935. Vol. 7. P. 37


[Закрыть].

В литературе отмечается, что в целом термин virtù трактовался нередко автором как осознанное и активное влияние на судьбу, в результате чего данное понятие превращается в производную от человеческой деятельности форму поведения, тесно связанную с временем и фортуной[148]148
  Pocock J. Custom and grace, form and matter: An approach to Machiavelli’s concept of innovation// Fleisher M, ed. Machiavelli and the nature of political thought. New York: Atheneum, 1972. P. 161


[Закрыть]. Есть несколько контекстов данного понятия во времена Макиавелли. Одно из них, в частности, использовалось в медицине и означало силу, которая дает жизненность живому существу и от которой зависит жизнь и мощь всего организма. В том же значении оно, по крайней мере один раз, было использовано во флорентийской политике во время военной угрозы со стороны Чезаре Борджиа, только под «организмом» имелось в виду государство[149]149
  Gilbert F. On Machiavelli’s idea of virtù// Renaissance news. 1951. Vol. 4, Winter. P. 53–54


[Закрыть].

Virtù у Макиавелли требует способности к гибким суждениям. Отсюда неудивительно, что автор не оставил четкого определения данного понятия. Это объясняется не отсутствием аналитического мастерства, но искушенной риторической стратегией, целью которой является дестабилизировать концепцию политического virtù, поскольку только дестабилизированный virtù может быть эффективным в дестабилизированном мире политической реальности[150]150
  Kahn V. Op. cit. P. 67


[Закрыть]