Текст книги "Польское Наследство"

Глава девятая. Новая власть

Они позавтракали, понежились в постели, откладывая момент, когда необходимо будет все-таки что-то решать и, возможно, скрывать что-то друг от друга.

– А если я стану королем, – сказал наконец Казимир, – мне нужно будет давать отчет Неустрашимым, советоваться с ними?

– Нет. Это они будут давать отчет.

– Кому?

– Мне, – объяснила Мария.

– А я что буду делать?

– А ты будешь меня любить.

– А воевать кто будет?

– А воевать будет твое войско.

– А я?

– А ты не будешь воевать.

– Почему?

– Потому что ребенку нужен отец.

– А если … если я откажусь от … слушай, давай просто куда-нибудь уедем. В Венецию, например.

– Там меня знают.

– В Бургундию.

– Меня и там знают.

– Ну, куда-нибудь, где тебя не знают.

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что у меня есть перед Содружеством обязательства.

– У меня тоже есть обязательства! Ничем они не хуже твоих.

– Это так.

– Ну вот, видишь.

– А только – если ты нарушишь свои обязательства, я сумею тебя защитить, – сказала она. – А если я нарушу свои, меня никто не защитит, и тебя тоже.

– Как все сложно! – возмутился Казимир. – Угораздило же тебя … меня … Ну почему!

– Бедный мой мальчик, – сказала Мария. – Действительно, все это не просто. Не грусти.

Она считает, что мною можно помыкать, подумал он.

– Но … – сказал он.

– Тише, – вдруг сказала Мария тревожным шепотом.

– А?

– Тише!

Побывав во многих переделках, Мария хорошо чувствовала опасность. В доме находились посторонние.

Любые посторонние в доме, кроме, может быть, любовника Маринки – опасны.

Где Эржбета?

Казимир тоже почувствовал движение в доме. Быстро оглядев спальню, он рывком выскочил из постели и, ступая по-кошачьи, переместился к своей одежде на сундуке. Первая мысль была – рубаха. Все мужчины в момент опасности думают прежде всего о прикрытии гениталий – защите главного. Но в этот момент в дверь ударили извне, засов отскочил, и в комнату один за другим стали входить крупные, боевого вида мужчины, поэтому Казимир схватил кинжал, лежащий рядом с ворохом одежды – и кинулся к ложу. Защищать Марию.

– Не подходите, – предупредил он.

Суровые мужи не улыбнулись и ничего не ответили, а лишь разошлись по спальне полукругом. Последним вошел Рагнар.

– Как видите, друзья мои, я говорил вам правду, – сказал он. – Приручение, о котором нам поведала Мария, идет вовсю. Вот только кто кого приручает не очень понятно.

– Ты, Рагнар, проходимец, каких свет не видел! – крикнула Мария.

– Возможно. Друзья мои, что это мы действительно – вторглись к молодоженам? У них медовый месяц, не так ли! Конрад Второй подарил вассалам польский трон, Бенедикт Девятый оплатил издержки. Остается выяснить, как именно угодил чете брат невесты Ярослав. Уж не тридцатью ли тысячами войска? Это обязательно нужно выяснить. Первейшее дело.

– Это ложь! – сказала Мария. – Он вас обманывает!

– Княжна, слова твои звучат неубедительно, – заметил ей Бьярке. – Рядом с этим парнем, в постели, нагишом … сама понимаешь…

Казимир посмотрел на Бьярке внимательно и с ненавистью. Что-то в лице этого человека показалось ему знакомым.

– Рагнар вам головы морочит, чтобы захватить всю власть! – закричала Мария. – Как вы смеете! Я в Содружестве двадцать лет!

– Слишком долго, – заметил Рагнар. – Княжна, ты подумай, уж если я привел сюда всех наших друзей, значит, я нашел и предъявил доказательства, не так ли.

– Какие доказательства!

– Человека, который служил нашим врагам, а теперь во всем признался, я представил Содружеству. Он из свиты вот этого парня, – Рагнар кивнул в сторону Казимира.

Лех, подумал Казимир. Не знаю, что он им сказал, но это Лех.

– Сейчас мы приведем его … тут много комнат, хороший дом, княжна … приведем … Зовут его Ежи. Он повторит все, что сказал давеча, сидя напротив Казимира. Казимир, советую тебе самому положить нож на пол и надеть рубаху.

– Нет, – сказал Казимир.

– Делай так, как он говорит, – велела Мария. – И говори им все, как есть. Может, они поверят. Рагнар, я тебе этого никогда не прощу!

– Нет, – повторил Казимир.

Рагнар кивнул Бьярке. Тот шагнул вперед – Казимир выставил перед собой нож, защищая голой спиной Марию. Бьярке протянул руку, но Казимир, отступив, вывернулся, отскочил вбок, и тут его ударили кулаком в затылок. Он упал, выронил нож, и нож тут же забрали, а самого его подняли на ноги и, прихватив его одежду, вышли с ним – в кладовую, оставив Рагнара наедине с Марией.

– Послушай меня, – сказал Рагнар, присаживаясь на край ложа – Мария отодвинулась вглубь, сверкая глазами. – Ты не так уж виновата, как тебе кажется.

Она презрительно фыркнула.

– Подлец.

– Дело не в этом сопляке, и не в том, с кем ты спишь, и даже не в том, что ты нарушаешь основное положение Содружества, ставя личные интересы выше интересов Неустрашимых, хотя одного этого было бы достаточно … Начинается новая эпоха. Твои представления о власти и целях – из предыдущей эпохи, и нам они больше не подходят. В том виде, в каком они существовали двадцать лет назад, Неустрашимые просто не смогли бы сегодня выжить. Изменился мир, и новое поколение требует новых идей, и сила – за теми, кто первый эти идеи даст. Ты посвятила делу Неустрашимых большую часть жизни – ты последняя из предыдущего поколения предводителей Содружества – ты должна понять. И если ты поймешь все, и поймешь правильно, обещаю тебе, что остальную свою жизнь проведешь ты, если не в приятствии полном, то, во всяком случае, в комфорте.

Бедный Казимир, думала Мария. Бедный мой мальчик. Я во всем виновата. Как унизительно. Мне бы сейчас кинжал. Где же Эржбета? Где?

– У каждого руководителя Неустрашимых есть средства, – сказал Рагнар, чуть понижая голос, – и круг влияния. Где хранятся средства, ты объяснишь мне на словах. А своим знакомым, через которых ты осуществляешь свое влияние, ты напишешь письма, в которых уведомишь их, что отныне они должны подчиняться мне. В благодарность за это я сделаю так, что тебя не будут ни пытать, ни насиловать прилюдно, ни морить голодом или бессонницей. Ты просто примешь постриг и удалишься в монастырь.

– В монастырь? – Мария искренне удивилась. – Постриг?

– Видишь, как отстала ты от событий, Мария. Сколько тебе? Сорок? Сорок два? Еще сто лет назад это был весьма почтенный возраст, но времена меняются, и сегодня это еще не глубокая старость. И тем не менее – ты просто не готова понять … многое. Да, у Неустрашимых есть теперь подвластные им монастыри. И начинание это – даже не мое, а моего предшественника.

– Эймунда?

– Да. Я всего лишь довел дело до конца. Монастыри гораздо удобнее узилищ, острогов, подземелий. Остроги нужно содержать, кормить охрану и заключенных, а монастыри содержат сами себя. Остроги проверяются правителями территорий, а в монастыри правителям ходу нет. В острогах узники быстро умирают, а в монастырях они живут долго – на тот случай, если они нам понадобятся еще раз. И наконец – в остроги сажают насильно, а в монастырь человек отправляется, в понимании народном, по доброй воле.

– За монастырями последуют церкви, как я понимаю? – спросила Мария, презрительно кривя губы.

– Конечно. Библейские притчи гораздо удобнее, как средство управления людьми, чем вера предков. Сегодня это не очень видно, люди не понимают, и мы используем их непонимание – в Полонии, например. Но придет день, когда люди усвоят, что не каждый ручей управляется отдельным божеством, и не каждый лес имеет своего небесного повелителя. И тогда они спросят – для чего живем мы? И тут нам на помощь придет Библия. И мы ответим людям – если вы будете нам беспрекословно подчиняться, хорошо служить – то после смерти вы войдете в Царство Небесное. Ибо мы – правящие вами – наместники единого Бога на земле.

– Ты глуп, Рагнар. Ты сказал «вера предков».

– И что же?

– Это же влияние Церкви.

– В каком смысле?

– До Церкви никакой веры предков не было. Верили кто во что горазд, и никому в голову не приходило, что за веру можно отдать жизнь. Веру сделала священной именно Церковь. Ты смешиваешь понятия, и сам этого не видишь.

– Возможно, это так и есть, Мария. Это ничего не меняет. Эймунд поставил себя главой над девятью предводителями Содружества. Я свел влияние предводителей на нет. У Содружества может быть только один вождь. А будет он римской веры, греческой, или будет поклоняться Одину – не имеет значения. Старые Семьи владеют миром, и будут владеть им в дальнейшем – это главное, Мария. Поэтому ты скажешь мне…

– Нет.

– Скажешь.

Ужаснее всего – средства, которыми она располагала, были небольшие, а люди, ей подчиненные, были малочисленны и не слишком молоды. Рагнар ей не поверит – он переоценивает ее влияние, ее власть – а раз не поверит, значит ее будут истязать. И Казимира тоже.

– Что ты собрался делать с Казимиром?

– Еще не знаю. Польские церкви почти все сожжены. Построим храм, наставим идолов, и если Казимир им поклонится, я, так и быть, сделаю его своим наместником в Гнезно. Это один из вариантов.

– Тебе не позволят.

– Кто?

– Конрад Второй.

– У меня достаточно средств, чтобы купить его нейтралитет. Конрад не любит воевать.

– Папа Римский.

– Бенедикт больше не занимается политикой.

– Откуда ты знаешь?

– Ты что же, думаешь, он в Париж приехал – уговаривать Казимира? Много чести! Нет. Он просто бежал из Рима. Не бежал бы – его бы там убили. Он очень досадил римским норманнам, и они восстановили против него население. Не без моей помощи, конечно же.

Мария отвела глаза.

– Ну так есть мой брат Ярослав, – сказала она.

Рагнар улыбнулся и ничего не сказал.

– У тебя голова не опухнет от стольких забот? – спросила она.

– Даю тебе два часа на размышления, – сказал Рагнар. – Секреты – мне, деньги – мне, людей – мне. Или с тобой будет тоже самое, что с твоей спутницей, только во много раз хуже.

Рагнар встал, подошел к двери, отпер ее, сделал кому-то знак. Один из его людей ввел в спальню Эржбету – со связанными за спиной руками, с разбитым лицом, с растрепанными, с коркой запекшейся крови, волосами, клонящуюся вбок от боли в ребрах. Мария всякое видела в жизни, но тут невольный вскрик вырвался у нее из горла. Двадцать лет состояла – с двумя перерывами – Эржбета при ней, двадцать лет была она символом безопасности и безнаказанности киевской княжны.

Символ толкнули в спину, и он, символ, упал на пол и перекатился вбок со стоном. Рагнар подошел к символу и перевернул его на спину.

Эржбета и Рагнар встретились взглядами. На мгновение Эржбета забыла о боли и о том, что грядет за этой болью, о том, что будет с ней и с Марией. Рагнар быстро распрямился.

– Постой, – сказала Эржбета, едва шевеля окровавленными губами. – Постой.

Голос ее дрожал – похоже было, что от ужаса, но ужас этот никак не связан был с тем, что происходит. Она видела Рагнара раньше множество раз, но душевный сдвиг, случающийся в момент узнавания, произошел только сейчас. И сам Рагнар что-то такое в ней, Эржбете разглядел – только сейчас.

Вошли еще двое и сели – один на ховлебенк возле двери, другой на сундук.

– Два часа на размышление, – повторил Рагнар, бледный и твердый, и вышел.

Мария, не стесняясь троих мужчин, еще недавно – вчера – ее подчиненных, встала голая с ложа, подошла к сундуку, и знаком велела стерегущему слезть. Он не был одним из руководителей – просто охрана. Глядя на ее грудь, он нехотя подвинулся. Мария потянула на себя рубаху, разложенную на сундуке, и в конце концов рванула ее на себя – и выдрала из под арселя угрюмого варанга. И надела. Варанг ухмыльнулся, думая таким образом унизить вчерашнюю повелительницу, но Мария не удостоила его взглядом. Подойдя к лежащей на полу Эржбете, она присела возле нее на корточки.

– Вставай, пойдем в умывальную, тебе нужно … помыть лицо…

Эржбета поднялась с помощью Марии на ноги.

– Э, куда это вы? – спросил варанг с сундука.

– В умывальную.

– Нельзя.

– Тебе Рагнар велел – не пускать в умывальную?

Варанг задумался. Варанг на ховлебенке сказал, —

– Вроде бы нет. Но тогда мы с вами. Куда вы, туда и мы.

Впятером они вошли в умывальную.

– Развяжите ей руки, – сказала Мария.

– Нельзя.

– Не будь дураком. Стыдно.

Варанг оглядел Эржбету – худую, с неестественно для женщины развитыми бицепсами, в одной рубахе с оторванными рукавами. Действительно – лука с нею нет, ножа тоже – поэтому бояться, как давеча, нечего. Вынув нож, он разрезал веревки, стягивающие запястья Эржбеты.

Сперва Мария умыла Эржбете лицо, а затем чувствительность в руках Эржбеты восстановилась, и она стала мыться самостоятельно, холодной водой. Все молчали.

Затем вернулись в спальню. Мария на всякий случай оделась полностью и предложила компаньонке весь свой гардероб, из которого Эржбете, выше на голову и худее Марии, мало что подходило.

– Меня застали врасплох, – сказала Эржбета по-гречески.

– Да, я поняла, – откликнулась Мария. – Ты стареешь.

– Эй, вы! – сказал варанг с ховлебенка. – По-шведски или по-славянски нельзя ли? А то мало ли, что вы там болтаете.

– Девичьими секретами делимся, – сказала Мария.

– В закрытом помещении трудно стрелять, – сообщила Эржбета. – А кинжал схватить я не успела. Может и старею. Ребра болят…

– Не злись, Эржбета.

– Служанку и повара они зарезали, – бесстрастно сказала Эржбета.

– Ты боишься за…

– Нет. Не такая она дура, дочка моя. Хорла она у меня, а хорлы наблюдательны бывают. Когда нужно. Один вид этого мезона, с фасада, ей все объяснит. Вот только бы любовник ее не заявился раньше времени. Он-то как раз … да … не в отца он пошел, явно.

– Я надеюсь, что с ней все хорошо, – сказала Мария, изображая участие.

– Да, надейся, – одобрила Эржбета, садясь на ложе рядом с Марией. – Тем более, что кроме как на мою хорлу тебе и надеяться-то больше не на кого. И спасать тебя больше некому.

– Твоя хорла меня тем более не спасет.

– Она может кое-кого уведомить.

– Кого?

Эржбета не ответила. Она была занята растиранием запястий и шеи. Больно, но необходимо.

– Кого? – повторила Мария.

– То-то и оно, – сказала Эржбета, чуть шепелявя разбитыми губами. – Оно самое. Есть только один человек на всем белом свете, который за тебя, старая ведьма, в огонь и в воду пойдет, и гору сдвинет, и долину расщепит. Подумать только, что за все это время ласкового слова он от тебя не слышал. Ни одного.

– Ты о чем? Это брат мой, что ли?

– Брат? … Возможно, вы действительно состоите в далеком родстве по полоцкой линии, но нет, не брат.

– Эржбета, если тебе что-то известно, говори. Времени мало.

– Ты торопишься, понимаю. У тебя встреча назначена важная?

– Эржбета!

– Но ты все-таки попытайся вспомнить имя своего ангела-хранителя. Впрочем, Неустрашимые не верят в ангелов.

– Что ты плетешь!

– А помнишь Тайный Собор в Мюнстере? Снимала ты домик возле самой церкви.

Мария помнила.

– Меня с тобою не было, – продолжала Эржбета, – но ты решила, что опасности нет, и подкупала писцов, и передавала копии другим на хранение, и зарвалась. И церковники, хоть и заняты были дебатами, все-таки обратили внимание, и послали стражу тебя схватить. Ты вышла невредимая, и до сих пор думаешь, а уж двенадцать лет миновало, что ты тогда сама страже зубы заговорила – ловкая какая, изворотливая. И тебя нисколько не удивило, что предводительницу Неустрашимых пришли арестовывать двое, а не дюжина. Их на самом деле было, конечно же, больше, но кто-то остановил остальных! Кто-то тебе устроил гладкую переправу при Стиклестаде – ты думала, это тебе союзники, против Олова объединившиеся, помогли. Да, как же. И кто-то, когда Эймунд готов был тебя убрать, ездил ради тебя в Консталь – уж я-то знаю, поскольку сама с ним ездила, и даже думала, что конец тебе пришел, поскольку успеть было невозможно. Вообще. Но ангел-хранитель успел. Уж не знаю, как ему это удалось! А когда ты строила козни в Полонии и подбивала рольников на мятежи, донос на тебя Ярославу перехватили в двадцати аржах от Киева – а ведь ангел-хранитель твой был тогда женат, занят семейными заботами, и все же оказался на нужном хувудваге, и время подгадал. А ты даже не помнишь его имени!

– Я помню его имя, – мрачно сказала Мария.

– Ну и то радость.

– Не время сейчас об этом говорить.

– Почему же?

– Он сейчас слишком далеко.

– Он в Париже.

– В Париже?!

– Понимаю, ты занята была все это время. С польским наследником. На молодое мясо потянуло касатку. Ты даже не знаешь, кто к тебе в дом ходит.

– Он был здесь?

– Нет, не он. Сын его.

– Когда?

– Каждый день приходил.

– Позволь … Нестор?

– Догадлива ты.

***

В помещении слева от кладовой, без окон, происходило неприятное.

Казимир со связанными за спиной руками сидел на ховлебенке в углу. На полу перед ним, посередине комнаты, лежали на спинах – Лех, Ежи, и Дариуш, связанные, во ртах у них помещались кляпы. Небольшого роста тщедушный темноволосый человек ходил между ними, выбирая, помахивая коротким копьем. Присмотревшись к Дариушу, он решил, что лицо у этого парня непримиримое, говорящее о внутренней силе, и с ним будет больше всего возни. Поэтому он остановился именно возле него.

– Я задам тебе несколько вопросов, – сказал он, – а ты на них ответишь. Существует, наверное, некое тайное общество, в Полонии или в Саксонии, решившее посадить Казимира … вот этого малого … на престол, дабы через него управлять страной. Первый вопрос – где находится тот, который послал вас всех сюда, к Казимиру, и как его зовут.

Наклонившись, он вынул кляп изо рта Дариуша. Дариуш провел языком по зубам, почмокал, еще поводил языком, чтобы в рот набралась слюна и не было так сухо, и сказал, —

– Вынули из болота кикимору, вытащили у ней из дупы хвост, шерсть на голове пригладили, теперь она ходит, вопросы задает какие-то.

– Понятно. А куда вы его, Казимира, везти собирались?

– Не унимается кикимора, – посетовал Дариуш. – Все пытается сказать что-то, а не получается у нее. Все на зверином языке говорит, а как его поймешь, язык этот.

Коротко размахнувшись, тщедушный человек всадил копье Дариушу в грудь. Дариуш дернулся несколько раз, издал приглушенный стон, и затих.

Тщедушный человек перешел к Леху.

– Теперь ты, – сказал он, вынимая у Леха изо рта кляп.

Лех безумными глазами смотрел на него.

– Ты слышал вопрос. Отвечай, – настаивал тщедушный человек.

Рядом с Лехом завозился и задергался Ежи. Тщедушный посмотрел на него и вытащил кляп у него изо рта.

– Если ты хоть что-нибудь скажешь, – сказал Ежи, обращаясь, очевидно, к Леху, – я тебя на том свете найду. Я у Создателя попрошу, чтоб он тебя в плоть снова загнал, и меня тоже, и буду тебя мучить всю вечность, ты это учти.

Тщедушный презрительно усмехнулся, встал над Ежи, и поднял копье.

– Я сейчас все скажу сам, – пообещал ему Ежи.

Тщедушный улыбнулся, но копье не опустил.

– Говори.

– Te Deum laudámus, – сказал Ежи. Te Dóminum confitémur. Te ætérnum Patrem, omnis terra venerátur. Tibi omnes ángeli…44
  Хвала тебе, о Боже. Мы признаем Тебя нашим Господом. Вся земля поклоняется Тебе, отец наш вечный. К Тебе взывают ангелы…


[Закрыть]

– … tibi cæli et univérsæ potestátes, – подхватил вдруг дрожащий Лех. – Tibi chérubim et seraphim incessábili voce proclámant…55
  …и небеса, и все силы в них; провозглашают Херувим и Серафим непрестанно…


[Закрыть]

– Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dóminus Deus Sábaoth66
  …святится, святится, святится всемогущий Бог Саваоф.


[Закрыть], – поддержал его Ежи.

– Pleni sunt cæli et terra maiestátis glóriæ tuæ77
  Земля и небо полны Твоими величием и славой.


[Закрыть], – продолжил Лех.

Тщедушный резким движением пригвоздил Ежи копьем к полу. Ежи задергался, заметался, застонал. Ухватив древко обеими руками, тщедушный выдрал копье из пола и из Ежи.

– Te gloriуsus apostolòrum chorus, te prophetárum laudábilis númerus88
  И славный хор апостолов, и пророки во множестве…


[Закрыть], – прошептал еле слышно Ежи.

– Тe mártyrum candidátus laudat exércitus99
  И мученики святые в белых одеждах…


[Закрыть], – тихо сказал Лех.

Тщедушный пнул его ногой в ребра, и еще раз.

– Te per orbem terrárum sancta confitétur Ecclésia, Patrem imménsæ maiestátis; venerándum tuum verum et únicum Fílium; Sanctum quoque Paráclitum Spíritum. Tu rex glóriæ, Christe.1010
  И Святая Церковь по всему миру признают Тебя, Отец бесконечного величия, и Сына Твоего святого, единородного, и Духа Святого, утешителя. Славься вечно, Христос… (Ежи и Лех читают на память «Te Deum» по-латыни).


[Закрыть]

Тщедушный начал наносить удары подряд – в ребра, в бедра, в живот. Лех закусил нижнюю губу и замычал носом. Тщедушный ударил его в голову – и перестарался. Лех потерял сознание.

Казимир почувствовал, что сейчас он сам потеряет сознание, хотя его никто пока что не бил и не колол копьем. И ни одного вопроса ему еще не задали.

В этот момент в дверь постучали. Тщедушный оглянулся, пожал плечами, и подошел к двери.

– Это Бьярке. Открой.

Тщедушный отодвинул засов.

– Мне нужно поговорить, – Бьярке оглядел помещение и кивнул по направлению к Казимиру. И снова оборотясь к тщедушному, добавил, – Выйди на четверть часа. Ну и зверь ты, скажу я тебе … Есть способы проще и добрее.

Тщедушный скептически улыбнулся.

– Выйди, выйди.

Тщедушный пожал плечами и вышел. Бьярке закрыл и запер дверь. Посмотрев некоторое время на лежащих, он подошел к Казимиру и сел рядом на шез. Казимир смотрел прямо перед собой.

– Звери, а не люди, – сказал Бьярке. – Не понимаю я такого подхода. И не знаю, зачем Рагнару такие соратники. Ну да ладно. Ты цел, невредим, и это хорошо. Есть немного времени. Это тоже хорошо.

Он понизил голос почти до шепота, наклоняясь к уху Казимира.

– Послушай, Казимир, я мог бы устроить тебе побег. Но решать нужно быстро. Я отвезу тебя к твоей матери. Что скажешь?

Казимир, и без того бледный, побледнел еще больше. Явная ложь мучителей в такой ситуации – дополнительное унижение.

– Пошел в хвиту, – сказал он.

– Я не пытаюсь тебя обмануть, Казимир. Хочешь верь, хочешь не верь, но у меня есть причины … Мне хотелось бы тебя спасти. Очень серьезные причины. Твоя мать обрадовалась бы твоему спасению. Видишь – эти трое уже умерли. Их и допрашивали-то только для виду, просто чтобы показать тебе, что будет с тобой. Настоящий допрос начнется не сейчас, но скоро – придет Рагнар, и тогда я не смогу тебе помочь.

Господь, прости меня, грешного, подумал Казимир. И дай мне силы, Господь.

– Бьярке, или как там тебя, – сказал он. – Ты, кажется, упомянул мою мать?

– Да.

– Не делай этого больше. Ты недостоин ее упоминать. И ты глуп.

– Не упрямься, Казимир. Из тебя скоро будут железными крючьями вынимать имена людей, верных тебе и твоей матери. И ты их назовешь, все до одного. И скажешь, где эти люди находятся. Понимаешь? И их убьют. Ты слушаешь?

Казимир молчал.

– Мы выйдем из этого дома, я скажу, что веду тебя прямо к Рагнар, и что дело важное и тайное. Пройдем несколько стратов, и я развяжу тебе руки. В стойлах стоят кони, уже под седлами. И мы поскачем в Саксонию.

– А что будет с Марией? – спросил на всякий случай Казимир.

– Не знаю. Марие я помочь не могу, – ответил Бьярке.

И Казимир начал верить. Если бы его обманывали – Бьярке бы обязательно сказал, – и Марию захватим. Значит, Бьярке действительно хочет устроить побег. Но в таком случае побег действительно невозможен. Марию оставлять нельзя. Зачем Казимиру жизнь – без Марии?

– Нет, – сказал Казимир.

– Твоя мать согласилась бы.

– Оставь мою мать в покое. Даже если то, что ты мне предлагаешь – действительно правда, мой тебе ответ – нет. Или найди способ вытащить Марию тоже.

Сказал – и прикусил язык. А вдруг это тоже – подвох? Вдруг Бьярке только что, легко и без пыток, выведал у него, что Мария ему действительно дорога – и теперь при нем, Казимире, будут пытать Марию, которая носит его ребенка, Марию, за которую он готов отдать жизнь?

– Нужно подумать, – сказал Бьярке, поняв, что Казимира с Марией связывает больше, чем просто беззаботные любовные отношения и честь. Еще два месяца назад он бы этому не поверил.

– Бьярке!

В дверь стучали.

– Что еще? – крикнул Бьярке.

– Тебе ищут! Ты здесь нужен!

– Я занят!

– Очень нужен!

– Сейчас посмотрю, что там, – сказал Бьярке, поднимаясь на ноги.

***

В «Ла Латьер Жуайез» компания продолжала веселиться. Пили, бренчали на лютне, распевали баркароллы – но сколько ни терлась возле них Маринка, сколько ни улыбалась, стреляя зелеными глазами – ей упорно отказывали во внимании. А примкнуть к разбитной компании ей очень хотелось. Помыкавшись, она в конце концов она решила обидеться и уйти.

На страте бабье лето было в полном разгаре, полуденное солнце начало даже слегка припекать розовую с веснушками маринкину кожу. Внезапно она поняла, почему ее не приняли – суеверная римская публика не любит рыжих женщин! Стало еще обиднее.

Нестор, насмешливый и ленивый, порядком ей надоел за это время. Мать скоро уедет – в зябкий, промозглый осенний Киев – бррр. Маринка боится солнца, но любит, когда тепло. Маринка любит тень южных деревьев в жаркий полдень. И еще Маринка любит, когда ее развлекают – любовью и россказнями. Нестор, дубина, рассказывает ей о древних сражениях, а ведь должен был бы понять, что не сражения интересны Маринке, а кто с кем спал, и почему. Такие истории Нестору тоже известны, но почему-то он их рассказывать стесняется. И еще Нестор грубоват в постели, совсем нет в нем чувственности. Маринка любит чувственность. Также, Нестору следует чаще мыться.

На Рю Ша Бланк Маринка вдруг остановилась, почувствовав неладное. Страт пуст, но он и не бывает многолюдным. Мезон – тот же, что вчера и позавчера, те же окна, тот же фасад. Но – другое настроение нынче у мезона. Мезон выглядит, как глуповатый человек, пытающийся заманить ближнего в ловушку – мол, иди сюда, ничего страшного. И только отчаянно глупый ближний поверит и пойдет, и попадется.

В палисаднике размышляют о естестве и сущности привязанные к деревьям четыре лошади под седлами. Это марьюшкины друзья прибыли, ничего страшного, продолжал уговаривать Маринку глупый мезон. А чего это они здесь делают, ее друзья, в таком количестве, спросила Маринка. А приехали погостить, с фальшивым добродушием отвечал ей мезон. А где мать, спросила Маринка. Ну, где ж ей быть, в «келье» своей, конечно же. Нет, мать не в келье. В келье, в келье, уверял мезон фальшиво. Ты зайди, и сама увидишь. А что если я посмотрю в окно, подумала Маринка. А ты посмотри, поддакнул ей мезон. Зайди в палисадник, калиткой скрипни погромче, подойди к окну, да посмотри, еще и ладонью прикройся, а вон и ставня как раз открыта. Нет, решила Маринка, в палисадник я пока что заходить не стану. А если я залезу вон на то дерево на страте – будет лучше видно, а то мне забор мешает. Посмотрю, что там и как. Ну зачем тебе лезть на дерево, уговаривал ее мезон. Порвешь себе рубаху и поневу только. Не лезь ты на дерево. Еще увидит кто! Женщинам по деревьям лазить не положено, чай не кошки они. И вообще – заходи смело внутрь. Здесь рыжим раздолье. Особенно женщинам.

Маринка подошла к дереву и посмотрела по сторонам. Никого. Подпрыгнув, она ухватила обеими руками нижнюю ветку липы, задрала правую ногу, уперлась в ствол, и попыталась подтянуться. Не вышло. Тогда она задрала и вторую ногу. Повернув голову чуть назад, она сообразила, что все видит, что нужно – солнце как раз светило под нужным углом, а глаза Маринки находились чуть выше забора.

Мать сидит на ложе в спальне Марии. Сама Мария стоит перед мужланистым варангом и кричит на него. Варанг вдруг с размаху бьет Марию по лицу. Другой варанг захлопывает ставню.

Ну ты и сволочь, сказала Маринка мезону, и спрыгнула вниз.

Теперь нужно спокойно подумать, только не здесь. И Маринка, похолодев, зашагала по страту – прочь от мезона.

Легко сказать – идти и думать. Нет, чтобы думать, нужно стоять на месте. А еще лучше лежать. И совсем хорошо – лежать и не думать, а красивый юноша пусть ласкает и развлекает, а не так, чтобы поджилки тряслись.

Пройдя несколько стратов, Маринка остановилась под каштаном неподалеку от грязной, мутной Сейнен.

Мать никогда не заходит в спальню Марии. Незачем, да и по этикету не положено. Тем более странно, что в спальне Марии находятся какие-то варанги, бьющие княжну по лицу. Друзей Мария приняла бы в гостиной, и по лицу бы ее там не били. Значит, в спальню к ней они вошли против ее желания. Поскольку желание и воля у таких людей, как Мария – одно и то же, значит они вошли против ее воли. А если что-то происходит против воли Марии, значит Мария – не та Мария, что была вчера. Это – Мария, которая потеряла власть.

Самое разумное – сделать вид, что меня это все не касается, нанять повозку, и уехать. Можно в Болонью – там, помнится, было хорошо и тепло. Можно в Венецию – там, говорят, тоже хорошо, хоть и холодно зимой. Венеция стоит на каналах, а каналы соединены с морем … хмм … как же оно называется? Влагалитика? Математика? Не помню, но, в общем, противное море, неласковое. Болото, а не море.

Она заметила, что стоит перед домом Нестора. Вот только этого не хватало! Она – тридцатилетняя, независимая, дочь авантюристки и сама авантюристка, опытная, умная – пришла просить помощи у какого-то наивного мальчишки! Чем он может ей помочь? Да ничем. Будет говорить всякие глупости. А кто ей вообще может помочь, и какая именно помощь ей нужна?

Спасать себя? Ну, это просто … впрочем, нет, все деньги – в «келье» у матери. Спасать мать? Просто поделиться с кем-то – вот, мол, какая незадача?

Маринка задумалась.

А! Нестор-то – будет ее искать, пойдет в мезон, а в мезоне эти варанги, его схватят. Вот зачем она здесь. Нужно Нестора предупредить. Вот, это правильно и благородно.

Маринка кивнула самой себе, тряхнула рыжей гривой и, пройдя палисадник, стукнула несколько раз веснушчатым кулаком в дверь.

Открыл ей худощавый мужчина с длинными светлыми волосами, среднего возраста, в купеческой одежде. Сперва она его не узнала, а потом вспомнила – это отец Нестора. Со свердом в руке почему-то, и со свирепым выражением лица.

Отец Нестора убрал свирепость и внимательно на нее посмотрел, после чего посторонился, пропуская ее внутрь, и даже делая пригласительный жест свободной рукой. Закрыв за ней дверь, он снова на нее посмотрел. Маринка оглядела помещение – Нестор, привставший от письменного стола, и двое каких-то гвардейцев, сидящие на сундуке рядышком, смотрящие на нее удивленно. У одного из гвардейцев, который потолще, лицо в крови.

– Что случилось? – спросил Хелье, поняв, что Нестор еще некоторое время будет собираться с мыслями. – На тебе лица нет, Маринка.

– Разве? – спросила она.

– Кто тебя напугал?

– Напугал? … Да, пожалуй. Пожалуй, меня напугали.

– Расскажи.

Она хотела было по привычке поломаться, но сообразила, что, возможно, это будет не ко времени.

– А кто эти люди?…

– Это не важно, – заверил ее Хелье. – Не обращай на них внимания. Им все равно не жить.

Маринка с ужасом на него посмотрела.

– Говори по-гречески, они греческого не знают.

– Я шла домой…

И она рассказала. Хелье несколько раз по ходу рассказа переспрашивал, просил разъяснить непонятное слово или фразу. Выслушав Маринку до конца он повертел головой, покусал губу.

– В общем, понятно, – сказал вдруг Нестор.

– Что тебе понятно? – спросил Хелье мрачно.

– Ежели предводительница Неустрашимых спит с польским наследником…

Хелье уставился на него. Маринка не поняла, кто такой «польский наследник».

– Откуда тебе известно, кто она такая? – спросил Хелье.