Текст книги "Дом хрустальный на горе…"

Мурат и его команда

Ещё в раннем детстве, когда бабушка Мелеч начинала читать Коран, он внимательно вслушивался в ритмику малопонятных слов и просил её перевести их на адыгейский язык. В советское время государственные атеистические барьеры довольно прочно отделяли молодёжь от религии, но Мурат (безусловно, погружённый в существовавшую действительность) никогда не ставил под сомнение вещие мысли Корана и как-то однажды, вслушиваясь в мелодию его формулировок, осторожно тронув бабушку за рукав, тихо промолвил:

– Нана, как мудро и свято звучит эта книга! Как многому хорошему она может научить каждого…

Уже позже, в тяжкие периоды болезни, он чаще всего вспоминал школу. Тогда казалось, что жизнь не имела и не будет иметь тёмных или полутёмных тонов, тем более что с кипучестью своей натуры он уже с первых классов становился безусловным флагоносцем. Причём не формальным, не назначенным кем-то сверху, а тем самым вожаком, которого ребячья среда всегда определяет практически безошибочно. Да и педагоги сразу заметили, что в этом мальчике заложены не просто активные лидирующие качества, когда, скажем, очень хочется быть впереди ватаги, дабы направить её действия, прежде всего, на укрепление амбиций вожака (нередко не самого лучшего свойства), а задатки настоящего лидера, смелого, но разумного и всё понимающего.

Мурат с однокурсником Сергеем Кириченко. 1981 г.

С первых школьных дней Мурат занимает место ярко выраженного коллективиста. Это когда лидер – основной «заботник» обо всех. Его охотно и единогласно избирали старостой класса, председателем совета пионерской дружины, секретарём комитета комсомола школы.

Именно коллектив становился его стихией, средой выявления лучших человеческих качеств, а из них самое заметное – доброжелательность ко всем, кто его окружал. В ребячьей среде есть такое хорошее понятие – заводила. Он и был тем самым заводилой, заводным, от которого во все стороны шли «приводные ремни» добрых дел, будь то подготовка новогоднего вечера или сооружение птичьих кормушек, организация конкурса стенных газет или тимуровского движения. Ещё в ранние годы, перечитав лучшие книги почти всех детских писателей, Мурат более всего выделил Аркадия Гайдара с его «Школой» и «Тимуром и его командой», настольную книгу мальчишек и девчонок тридцатых годов, которые брали под опеку пожилых людей, ветеранов Гражданской войны, больных, одиноких, немощных. Как и в те далёкие предвоенные годы, псейтукская ребятня по звонкоголосой команде Мурата разбегалась по дворам и подворьям, колола дрова, помогала кормить домашний скот и птицу, таскала воду, наводила порядок в доме, приносила старикам лекарства и хлеб.

Особой заботой окружались ветераны Великой Отечественной войны, те, кто прошёл фронт, защищал страну от врага. Мурат очень гордился тем, что его дед (Юсуф Исмаилович Уджуху) был фронтовым офицером, всю войну провёл на передовой, имел боевые награды. Не случайно самые памятные встречи в школе были посвящены как раз ветеранам войны, которых с каждым последующим годом становилось всё меньше и меньше.

Мамаев курган

Маленький аул Псейтук не избежал большой войны, и когда по весне на юннатских делянках школьники перекапывали землю под будущие урожаи, то лопаты всегда натыкались на ржавое и зазубренное железо – осколки снарядов и мин. Через аул проходила линия немецкой обороны, заранее укреплённая, ощетинившаяся долговременными огневыми точками, вкопанными в берег танками и орудиями. Десятки советских солдат погибли здесь при прорыве фашистских укреплений. Армия пошла вперёд, а могилы павших долгое время были разбросаны по полям сражений. Впоследствии было принято решение о торжественном перезахоронении останков советских воинов, и это событие стало ещё одним доказательством национального единства, фактом единой скорби людей всей округи. На свежий земляной холм яркой грудой ложатся весенние цветы…

«Помню это так хорошо, словно всё произошло вчера, – говорит Луиза. – Я не могла сдержать слёз, вспомнив маму, погибшую от фашистской авиабомбы совсем юной. Представляете, в двадцать лет! Для Мурата она была бабушкой. Бабушкой, которую он никогда не видел, но всегда ощущал через рассказы о ней её присутствие. Его цветы легли на общую клумбу над свежей могилой. Он подошёл тогда ко мне, обнял, смахнул ладонью мои слёзы и сказал:

– Это цветы, мамочка, незабываемой Самет, твоей маме, всем матерям, отцам, детям, погибшим на той проклятой войне…

В какое-то время нам с отцом стало казаться, что Муратик станет военным, – Луиза чуть задумалась, – как его дед, мой отец… Ему многое нравилось в армейской жизни. Прежде всего – товарищество, порядок. Он с огромным удовольствием смотрел фильмы об армии, особенно киноэпопею „Освобождение“, а на уроках военного дела за секунды разбирал автомат, дальше всех швырял учебную гранату, быстрее всех бежал кроссы.

Но особым потрясением для него стала поездка всем классом в Волгоград, состоявшаяся во время весенних каникул. Тогда практиковалась широкая экскурсионная программа для школьников, которая знакомила подрастающее поколение с крупными городами и памятными достопримечательностями нашей страны. И вот десятый, выпускной класс в полном составе едет в легендарный город, где в середине войны решалась судьба государства.

Десятиклассник Мурат. 1979 г.

Муратик вернулся буквально потрясённый не только впечатлениями от рассказов о Сталинградском сражении, но и от величественных памятников, и самого главного, венчающего вершину Мамаева кургана, – „Родина-мать“.

– Знаешь, мама! – рассказывал он по приезду. – Когда поднимаешься по гранитным ступенькам к пантеону с Вечным огнём, то кажется, сердце выскочит из груди от ощущения скорби и гордости… Только там начинаешь ощущать, какую гигантскую цену заплатил наш народ за свою свободу и независимость…

– Он ведь позже, когда уже работал в краевом правительстве, – продолжает Луиза, – всегда оставался под впечатлением от той волгоградской поездки и очень много сделал, чтобы привести в порядок памятники воинам на Кубани, где в течение полутора лет шла испепеляющая война…

Уже после кончины Мурата мы с Леной и внуками решили поехать в Волгоград – Лена настояла. Когда поднимались к памятникам, так остро вспомнили о дорогом для нас Муратике. Лена рассказывала, что когда они познакомились, он нередко делился с ней своими впечатлениями, подробно рассказывал о посещении Мамаева кургана, восхищался величественными монументами, венчающими мемориальный комплекс.

– Я ведь по профессии – строитель, – говорил он, – и представляю, какая это невероятная сложность – соорудить такую скульптуру как „Родина-мать“, какие уникальные инженерские решения надо принять и исполнить, чтобы навечно взметнулся над необозримыми волжскими просторами исполинский меч в руках каменной женщины, замершей в стремительном порыве…

И вот мы идём тем же путём, по которому когда-то шёл наш сын, муж и отец, и с трудом сдерживаем бурю самых сложных чувств. Поднимаемся по гранитной тропе, вдоль которой под скромными плитами лежат те, чьи имена золотом высечены в нашей многострадальной истории: командующие Сталинградскими армиями маршал В.И. Чуйков и генерал М.С. Шумилов, другие герои, павшие на этих склонах.

И к той вселенской скорби, которая посещала любого человека, ступившего на эту землю, добавляется и наше личное горе. Я долго держалась, подавляя в себе глухие рыдания, пока не увидела скульптуру скорбящей матери с умирающим на руках сыном, и тогда не выдержала. Как-то всё сразу сошлось в одном, мы плакали, обнявшись с невесткой… Да, я потеряла сына через много лет после той войны, но я ни на секунду не сомневаюсь, что, случись подобное сегодня, Мурат, не задумываясь, встал бы в ратный строй, ибо дороже Родины, России, для него ничего не было.

– Так надо, мама! – сказал бы негромко и пошёл туда, где, как считал, он сейчас нужнее… Он вообще был человеком долга…»

Кончик иглы

Вспоминая о Мурате, Луиза всегда говорит о нём, как о живом человеке, потому как представить их дом в ауле без Мурата просто невозможно или очень трудно… Он родился в год Тигра. Несмотря на этот более чем грозный символ гороскопа, в тот год рождались люди чувствительные, добродетельные, пользующиеся всеобщим уважением, но одновременно мужественные. К тому же мужчины, родившиеся под созвездием Рака (а Мурат был именно Раком), были очень миролюбивы. Это было его созвездие.

Память, что выхватывает из ушедшего отдельные фрагменты, как раз и подчёркивает, что Мурат в любом возрасте был удивительно многообразной личностью, в которой природная, «надиктованная» откуда-то сверху любознательность была профилирующим качеством, даже когда дело было совсем не мужского свойства. Особенно для кавказца, всегда предпочитавшего блеск родового кинжала острому кончику бытовой швейной иглы. Родным всегда было очень забавно смотреть, как, склонив взлохмаченную голову, он сосредоточенно крутил ручку швейной машинки, помогая бабушке Мелеч в её рукоделии.

Нана (по-адыгейски – «бабушка») была искусной мастерицей, и в её руках всё, как говорится, горело. Мурат внимательно наблюдал за тем, как из куска неподатливой ткани возникало вдруг изделие – мужская рубашка, например. Особенно он хотел узнать, каким образом нана выверенными тонкими движениями раскраивает ткань, не сделав ни единого лишнего движения, ни одной ошибки. Все куски и кусочки материи находят своё место и превращаются в модное платье или добротное пальто.

Второкурсник Мурат. 1980 г.

– А это как раз тот случай, когда нужно семь раз отмерить, а один отрезать! – говорила бабушка, не без удивления обнаружив у родного внука неподдельный интерес к самому процессу шитья. – Запомни, Муратик! – говорила она ему. – Всё, что ты научишься делать руками, у тебя никто и никогда не отнимет. Это будет твоим на всю жизнь… Умеешь ли ты шить, выделывать кожи, подковывать коня, выращивать скот, строить дома, лить металл, плести корзины для урожая – всё это будет твоим достоинством, по которому тебя люди станут оценивать. Почитай Тембота Керашева, как хорошо он пишет о наших с тобой предках, которые умели делать всё… А ведь тогда таких машинок не было, – бабушка клала одну руку на голову внука, а второй поправляла иглу. – А вот строчка должна быть натянута, как струна! – говорила Мелеч. – Тонкая и ровная. А она у тебя, гляди, рыщет, как заблудившаяся овца… Привыкай делать всё на отлично… Я в какой-то книге прочитала, – продолжала бабушка, – что знаменитый конструктор самолётов Туполев сказал однажды, что если ты что-то делаешь быстро, но плохо, все сразу забудут, что ты работаешь быстро, но долго будут помнить, что ты делаешь это плохо. Но если ты старался, и хоть трудился долго, но выполнил работу с блеском, все забудут, что это было долго, но запомнят, что делаешь ты всё очень хорошо… И тогда тебе цены не будет!

Мурат с раннего детства отличался тем, что быстро и глубоко впитывал полезные советы, в том числе и бабушкины. Когда в школе проходили какие-то, как тогда говорили, «трудовые десанты» (а он всегда был в центре событий), послезимние ли субботники или встреча весны, а чаще – уборка классов, он всегда заранее продумывал каждую деталь, старался не упустить ни единой мелочи.

Мурат в 10 классе. 1979 г.

Если это было развешивание скворечников, то все заранее знали, на каких деревьях эти скворечники надо повесить – подальше от домашних дымных труб, поближе к вскопанным огородам, на такой высоте, чтобы кошки не залезли, и чтобы от птенцов до кормовой базы скворцам было недалеко летать. Если это была уборка классов, то заранее было припасено всё: вёдра, тряпки, швабры.

В ту пору в его школьном библиотечном формуляре можно было увидеть имена замечательных писателей, знавших и воспевавших природу, – Виталия Бианки, Константина Паустовского, Михаила Пришвина. Особенно Мурата увлекал Пришвин с его удивительной книгой «Кладовая солнца». Может быть, поэтому Мурат всегда трепетно относился ко всему, что касалось природы, особенно родного края. Это и запахи клейких тополиных листочков, набирающих силу после зимней спячки, и пулемётная дробь дятла в старой роще, будоражащая слух, и волнующий сердце журавлиный клин в бездонном осеннем небе, и воробьиные схватки возле старой конюшни… Всё это вызывало ощущение созвучия с мыслями и чувствами поэтов и мудрецов, оставившими глубокий след в его душе. В том числе и по этой причине Мурат часто, особенно во время болезни, приезжал в Псейтук, бродил дальними полями, вслушивался в тишину просыпающихся полей, наслаждался по утрам петушиными криками, извещавшими о том, что вот и пришёл он, новый день с очередными заботами, с новыми ощущениями, новыми радостями и – увы! – новыми горестями.

Когда в седьмом классе заболел и внезапно скончался его одноклассник Юра Хушт, Мурат пережил, пожалуй, первое в жизни серьёзное потрясение. Юра воспитывался в семье дяди, поскольку родители его развелись и жили отдельно. Мурат, которого судьба одарила замечательной и крепкой семьёй, долго не мог понять, почему его друг не может вот так, как он, прийти домой с ощущением неизбывной сердечности. Родственники к Юре относились хорошо, но кто может ребёнку заменить родителей?

Этот вопрос сын иногда задавал Луизе, особенно когда они вместе возвращались из школы и говорили обо всём, в том числе и об этом. Луиза, как могла, осторожно и деликатно пыталась объяснить сыну о неких превратностях судьбы, когда не всё получается так гармонично, как хотелось бы. Мурат, привыкший к практически идеальной семейной гармонии и считавший, что так должно быть всегда и везде, примолкал, но душа его (в отличие от сознания) так и не смирилась с теми житейскими коллизиями, которые подчас разрушают семейные союзы. Когда умер Юра, он долго не мог смириться с той несправедливостью, которая оборвала и без того, как он считал, не очень счастливую жизнь.

Но прошло немного времени, и следующий удар снова обрушился на класс – умер от онкологического заболевания Казбек Натхо, красивый, очень добрый юноша. Горе неизбывное для всех! Мурат уже тогда много сделал, чтобы память об ушедших ребятах никогда не угасала в сердцах одноклассников. Их могилы были всегда ухожены, в семье Натхо ребята были частыми гостями, всегда с подарками, любовью и вниманием.

И где тогда найти ту грань, что разделяла школу и семью? Сам Мурат никогда её и не искал, считал, что грани такой и быть не может, поскольку это один организм, единый источник, откуда человек должен черпать лучшее. Но слияние этих двух жизненно важных элементов, как подчёркивал впоследствии Мурат, возможно только в случае семейной гармонии во всех поколениях, как, в сущности, и было в судьбе и традициях большой семьи Ахеджаков и Уджуху.

Труба зовёт

Адыгейская семья – это почти всегда сильное древо с многочисленными ответвлениями, но единым стволом и крепкой корневой системой. Исторические пространства этого народа воистину бескрайни, но чтобы понять, что это за этнос, достаточно прикоснуться к старинным сказаниям, где содержится великое многообразие песен о труде, созидании, рукодельном мастерстве. Я как-то заглянул в сборник фольклорных песен адыгов и ахнул – на все случаи трудового процесса у них есть своя песенная баллада. Тут песни и пахарей, и косарей, и погонщиков волов при молотьбе, и чесальщиц шерсти, песни при прополке и очистке кукурузы, аробные, мельничные, кузнечные, пастушьи. А ещё молитвенные, вызывающие дождь, ограждающие от снежных лавин, наводнений, лесных пожаров…

Дед Мурата Юсуф Исмаилович Уджуху и прабабушка Гошехурай Соофижевна Уджуху на отдыхе. Горячий Ключ, 1950 г.

Сразу видно, что это за люди, у которых вопреки распространённому мнению об избыточной воинственности (когда, казалось, кроме привязанности к оружию, ничего другого и нет) есть и иное – более важное. А как это разглядеть, если даже великий Михаил Лермонтов воскликнул однажды победительно, глядя на кинжал, взятый с убитого черкеса, а теперь «золотой игрушкой» блестевший на стене, «бесславный и безвредный»:

 
Никто привычною, заботливой рукой
Его не чистит, не ласкает,
И надписи его, молясь перед зарёй,
Никто с усердьем не читает…
 

Да простит меня Господь за возражения классикам, но больше (во всяком случае, не меньше) у горцев почитались не кинжал и сабля, а плуг, мотыга, жернова, каменные крупорушки, лесорубные топоры и каменотёсные инструменты. Почитаешь романы Машбаша – и ещё раз убедишься, что тягловые волы у адыгов ценились не ниже, чем ездовые скакуны, а боевая сабля шла наравне с кузнечным горном.

Я думаю, даже сегодня ни единую адыгейскую семью, особенно сельскую, невозможно выдернуть из исторического контекста, а уж тем более такую, как Ахеджаки и Уджуху, имеющие длинную родовую летопись. Им, как двум горным ручьям, суждено было слиться в единый поток благодаря брачному союзу Казбека Ахеджака и Луизы Уджуху, родившейся тоже в ауле, и тоже небольшом, – ауле Габукай Теучежского района.

С этим местом связана практически вся жизнь рода Уджуху – и горести, и радости, и становление большой семьи. Здесь родились отец и мать Луизы, здесь так счастливо зарождался их сердечный союз, и здесь так трагически всё закончилось.

Юсуф, несмотря на то, что окончил педучилище и учительский институт в Краснодаре, недолго был учителем – ушёл всё-таки из школы. Время было тревожное, Германия лязгала оружием, горела земля Испании. Молодая советская республика, которой со всех сторон угрожали европейские мастодонты, формируя Красную армию, делала ставку на новые поколения, на молодёжь, охваченную патриотическим энтузиазмом. Во всех источниках информации звучали тогда призывы: «Комсомол – на самолёт!», «Красный флот ждёт молодых романтиков!», «Комсомол – Красной армии!».

Первокурсница Луиза Ахеджак. 1959 г.

Дедушка Мурата Юсуф Уджуху. г. Горький, 1958 г.

Боевая Труба позвала и Юсуфа. В год рождения дочери он поступает в Бобруйское пехотное училище и буквально за несколько дней до начала войны, 10 июня 1941 года, получает звание лейтенанта и диплом с отличием. Через несколько дней он уже командир взвода 1136-го стрелкового полка 155-й дивизии, которая дислоцируется на Западной границе. Время было тревожное, и даже домой не успел заехать молодой лейтенант. А в ночь летнего противостояния полк разбудили первые выстрелы. Это они, юные лейтенанты сорок первого, сердцем своим закрыли ещё спящую страну…

Из трёх братьев Уджуху – Рашида, Адылгирея и Юсуфа – раньше всех в армию ушёл самый младший – Юсуф. Он стал одним из первых советских офицеров-адыгов, и его личная судьба на долгие годы переплелась с ратной судьбой отечества, которому он был верен до последнего своего часа, отдав армии почти тридцать лет жизни. С первых минут войны как кадровый военный сразу вступил в бой. Испытал всё – отступление, окружение, отчаянные рукопашные схватки при прорыве вражеских цепей, гибель боевых друзей, горькие вести из дома. Все фронтовые испытания – всё, кроме плена. А вот старший брат – Рашид – в плену побывал, прошёл все круги лагерного ада. Когда вернулся домой, трудился в местном колхозе, но прожил недолго.

Но самая трагическая судьба выпала на долю среднего – Адылгирея. Он увлекался поэзией, как журналист принимал активное участие в организации первых поэтических вечеров в Майкопе, слыл творческой, одарённой личностью. Адылгирей ушёл на фронт добровольно. Ему казалось, что он не может быть в стороне, когда народ воюет, когда братья уже в боевом строю, когда трагически гибнут безвинные души – юная невестка, прежде всего…

Когда погибла Самет, трёхлетняя Луиза, в сущности, осталась сиротой, поскольку отец, воевавший на Западном фронте, в любой момент мог сгореть в пламени страшных боёв – армия ещё отступала. Крохотной девчушке трудно было понять, что мамы уже нет, но рассказы о ней стали заполнять её маленький мир, в который с испепеляющей жестокостью ворвалась война, вот так сразу отняв и мать, и лишив на долгие годы отца.

Юсуф Уджуху был трижды ранен, однажды – очень тяжело, но всякий раз после госпиталя возвращался на фронт. Последнее его сражение, упорное и жестокое, состоялось под Кёнигсбергом, под крепостными стенами старой прусской столицы, которую немцы защищали с упорством маньяков.

У него было несколько боевых орденов и особо почётная для адыга медаль – «За оборону Москвы». Военная судьба бросала его в разные места, все одинаково опасные, но эта судьба, словно услышав материнские молитвы, в конце концов, пощадила его.

В Габукай с фронта редко приходили письма, свёрнутые нехитрым солдатским способом – треугольником, но если приходили, то откуда – никто не ведал. Номер полевой почты – и всё! И только после 9 мая стало ясно, какие дороги пришлось пройти Юсуфу, прежде чем он добрался до родного дома.

Луиза рано узнала, что её отец – военный, и всегда с гордостью рассматривала фронтовую фотографию, на которой папа – в форме офицера. А вот от мамы остался только неясный снимок, с которого застенчиво улыбалась ослепительно красивая девушка…