Текст книги "Под Созвездием Большой Медведицы. Часть 1: Путь на дрейфующий лед"

Великая Отечественная война

Ночью постучали в дверь, и управдом предложил всем пройти в бомбоубежище. На лестнице были слышны торопливые шаги спускающихся жильцов дома, а с улицы ползли ноющие звуки сирены. В эту ночь ленинградцы впервые услышали разрывы снарядов зениток.

В два часа ночи воздушная тревога закончилась, а в четыре часа снова постучали в дверь. Расписавшись в получении повестки, Сафронов с женой стал собираться на призывной пункт. Маша сходила к соседке и оставила у нее сына. На сборном пункте было уже много народа; женщины с заплаканными глазами стояли на улице, провожая своих мужчин.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Александр увидел на дверях наспех написанные таблички и указатели. По ним быстро нашел стол, за которым делали отметку о явке, и место, где выдавали направления. Все впереди стоявшие должны были ехать в Севастополь, Одессу, другие города, и совершенно неожиданно Сафронову дали направление явиться в войсковую часть НКВД, расположенную в Ленинграде.

Через час была построена небольшая группа, и под руководством офицера все двинулись по улицам города. Рядом с их группой шла и Маша, которая проводила мужа до самой воинской части, расположенной рядом с площадью Труда.

В части шло формирование новых подразделений. Во дворе, где находился большой плац, слышались команды. Из ворот выходила колонна военных в синей милицейской форме. На втором этаже казармы выдали обмундирование. Старшина по фамилии Швец помог каждому подобрать новенькое снаряжение, пахнущее хорошо выделанной кожей. Через два дня Сафронов принял взвод, половина которого состояла из футболистов ленинградского «Динамо», только что вернувшихся с юга после очередного матча. Здесь был и высокий долговязый Архангельский, и плотный Викторов, и многие другие. Начались занятия боевой подготовкой, изучали материальную часть оружия, ездили стрелять на Охтинское стрельбище.

Воинская часть несла патрульную службу в городе, который стал мрачным и малолюдным. В пригороды по специальному графику и маршруту посылались машины. На взвод выделялось два грузовых автомобиля, на каждом по бочке бензина, – уезжали на два-три дня. В определенное время надо было быть в назначенном месте. По приказу Сталина развернулась борьба по охране тыла от шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов. Необходимо было оказывать помощь населению в задержании разведчиков, в случае высадки вражеского десанта – сообщить по рации в часть и локализовать десант огневыми средствами до прибытия подкрепления.

В сентябре во дворе части появились три зачехленные машины, тщательно охраняемые часовыми. Говорили, что на них установлены металлические мостики, по которым машина могла бы пройти через окопы и траншеи. Позже оказалось, что это были первые на Ленинградском фронте грозные «Катюши». Взводу, которым командовал Сафронов, было приказано обеспечить охрану секретного оружия при его перемещениях для выполнения боевых задач. Несколько раз они сопровождали «Катюши» за Кировский завод, и с развилки дорог артиллерийские установки вели огонь по немцам, рвущимся в город из района поселка Старо-Паново. После произведенного залпа орудия быстро покрывались брезентовыми чехлами и, сопровождаемые машинами охраны, разъезжались в разные стороны, оставляя на месте залпа тучу не осевшей пыли, над которой вскоре в небе начинал кружить самолет. Немецкому летчику, наверное, и в голову не приходило, что такую массу огня могли дать обычные грузовые машины, едущие по шоссе. Ему казалось, что это подземные артиллерийские установки невиданной мощи. Перезаряжали «Катюши» между двумя деревянными двухэтажными домами неподалеку от Кировского завода. Место перезарядки оцеплялось солдатами, пространство между домами с двух сторон завешивалось большими полотнищами брезента.

Перезарядка систем полевой реактивной артиллерии «Катюша»

Ноябрьский праздник 1941 г. отмечался очень скромно. В городе люди начали голодать, большие запасы продовольствия погибли при бомбежках. Однажды небо над городом заволокло большое облако дыма – это горели Бадаевские продовольственные склады.

Воинская часть жила напряженной боевой жизнью, среди солдат была большая тяга пойти на фронт, хотелось не ждать, когда тебя накроет обвалившейся стеной, а непосредственно встретиться с врагом, чтобы рассчитаться за все сполна. Офицеры и солдаты посматривали через железную ограду на улицу, видели исхудавшие бледные лица прохожих, по ним старались определить, как живут горожане. Находиться в части, слушать гулкие разрывы снарядов и бомб в городе, видеть страдания людей казалось бесчестным. Приходилось проводить специальную разъяснительную работу о том, что не всем же быть на фронте, надо выполнять особую задачу, поставленную перед частью. Говорилось, что впереди будет еще много возможностей проявить себя.

Иногда к ограде подходила Маша, через дежурного вызывала мужа, спрашивала, долго ли еще придется терпеть такое горе, беспокоилась о дочке. Маша очень похудела, особенно после окопных работ. Сашу радовали ее приходы, но он волновался, что Маша подвергает себя опасности попасть под артобстрел или бомбежку, приезжая к части. От этого нельзя было укрыться и дома, но туда снаряды долетали реже. Раза два удалось провести жену в офицерскую столовую и разделить с ней свой обед, но это была мизерная помощь.

Шли бои на всем протяжении фронта и особенно кровопролитные на западном направлении. Боясь затяжной войны, Гитлер бросил огромные силы, чтобы до наступления зимних холодов овладеть Москвой и Ленинградом. Ленинград немцы штурмом не взяли, но они не оставили мысли о захвате, стараясь задушить население голодом, подвергая город ожесточенным бомбардировкам. Опасность была велика, но она еще больше сплачивала людей. На улицах города выросли баррикады из больших серых камней, цемента и металлических балок. Витрины опустевших магазинов и окна первых этажей были заложены досками и мешками с песком. Вагоновожатые вели трамваи под артобстрелом.

Настоящую войну Сафронову пришлось узнать лишь тогда, когда, форсировав шипящую и бурлящую от разрывов мин и снарядов Неву, он со своим взводом прошел мимо двух штабелей сложенных на берегу трупов и попал на Невский пятачок.

Рождение Невского пятачка пришлось на ноябрь 1941 г. Военный совет фронта издал приказ: в нем перечислялись населенные пункты, вплоть до самых маленьких деревень, которые не должны были попасть в руки врага ни при каких обстоятельствах. Под Колпино бойцы давали клятву: «Если оставлю свой окоп, свою позицию, то пусть мой товарищ расстреляет меня на месте…». Первыми поставили подписи командиры и комиссары.

В ноябре 1941 г. на Невском пятачке яростные атаки на противника вели три ударных коммунистических полка. Их подвиг стал легендарным, но существовали эти полки очень недолго. Личный состав для них отбирался из добровольцев различных воинских частей, главным образом коммунистов и комсомольцев.

Переправа просматривалась и простреливалась с трех направлений и никогда не имела достаточного огневого прикрытия. Она проходила под сильным обстрелом противника весь полукилометровый путь до другого берега от погрузки в лодки и паромы до высадки бойцов. Потери переправочных средств достигали 60 процентов.

Однако и ступив на берег, боец не получал передышки: надо было немедленно попасть на передовые позиции. И, так же как и по Неве, – по открытому месту, под перекрестным огнем, под неусыпным взглядом врага. Ползком или кубарем добирался боец до первой траншеи. А там его уже ждали, чтобы с прибывшим пополнением продолжить стойко удерживать плацдарм либо пойти в очередную атаку, начать новую попытку прорваться к Большой земле, к хлебу. Не раз и не два атакующие роты в кровавой схватке отвоевывали первую траншею противника. Но идти дальше не хватало людей, недоставало огневой поддержки. На «пятачок» падало в день до двух тысяч снарядов и мин, а батарейцам приходилось выпрашивать у штаба каждый дополнительный снаряд сверх жесткой нормы. И не всегда удавалось доставить на передний край пищу.

9 ноября в 10 часов утра на «пятачок» переправился первый ударный коммунистический полк подполковника Васильева. Через несколько часов они пошли в бой, и от 1500 солдат в этот день в живых остались только около 500 человек.

В ночь с 12 на 13 ноября на плацдарм переправился третий ударный коммунистический полк под командованием генерал-майора Пантелеймона Александровича Зайцева, в котором числился и взвод Сафронова.

Левый крутой берег, где они высаживались и где пополнение встречали командир полка и офицеры штаба, непрерывно обстреливался снарядами противника. Они ложились густо, и наверняка каждый разрыв находил жертву. К утру на плацдарм смогли переправиться только один батальон и чуть больше роты второго. С рассветом переправа прекратилась, так как река была у противника как на ладони, а с наступлением темноты возобновилась. Утром следующего дня полк пошел в атаку. От передовой траншеи до противника было метров 50–70. Но какие это были метры! Воронка на воронке, на почерневшем снегу в самых неестественных позах закоченевшие трупы погибших в предыдущих атаках. И когда рота ринулась вперед, ее встретил шквальный огонь противника. Но никакие потери не могли остановить атакующих, так велик был их наступательный порыв, так неукротимо было стремление добиться победы! Тут и там завязывались рукопашные схватки, и в дело шли штыки и гранаты. Но как геройски ни бились наши бойцы, закрепиться в противотанковом рву и вражеской траншее не удалось. В тот день подразделения полка еще дважды поднимались в атаку. 15 ноября силами трех коммунистических полков и пяти дивизий, при поддержке танков и артиллерии, была предпринята попытка атаковать неприятеля с целью прорвать блокаду и соединиться с частями 54-й армии, которая пробивалась им навстречу с Большой земли.

Картина «На Дубровке», написанная А. Сафроновым в 1983 г.

После этого наступления наши силы так поредели, что все вместе они навряд ли могли по количеству штыков составить одну дивизию. 16 ноября было очередное наступление с «пятачка» в направлении Синявинских высот, но оно тоже успеха не имело. Наши войска вновь понесли большие потери. Возглавляя атаку, погиб командир первого ударного коммунистического полка Васильев. Генерал-майор Зайцев также водил бойцов в атаку, и чудом остался невредим. Через два дня все оставшиеся в живых бойцы были переданы в состав 168-й стрелковой дивизии, командиром которой был назначен генерал-майор Зайцев.

Здесь смерть была частой соседкой, но какая-то сила отодвигала ее от Сафронова. Под осколками мин спереди и сзади падали люди. Блиндаж, в котором Сафронов пережидал минометный налет, разнесло вместе с людьми сразу же после того, как он покинул его. Перед Сафроновым упал впереди бегущий сержант Заболотный, и, расстегнув его шинель и гимнастерку, тот увидел окровавленные внутренности живота, колышущиеся при вздохе раненого. Александр вытащил индивидуальный пакет из противогаза, но им было не закрыть рану. Тогда в ход пошли два полотенца, и было обнаружено входное отверстие осколка со стороны спины. Перевязав сержанта, Сафронов вынужден был оставить с ним минометчика, миномет которого при переправе пошел ко дну, и приказал ему при первой возможности переправить раненого на тот берег.

Справка о ранении

Командный пункт, так же, как и все вокруг, обстреливался минометным огнем. Мины рвались повсюду, иногда идя волнами в глубину «пятачка» и потом возвращаясь обратно. Гулко отдавались разрывы, в небе долгое время висели осветительные ракеты. На земле и в небе все было в непрерывном движении, шипении, клокотании. Вместе с политруком Сафронов расставлял посты в окопах возле большого блиндажа. В кармане Сафронова все больше и больше набиралось черных пластмассовых жетонов с адресами родственников погибших. В его памяти остались яма со старшим лейтенантом Сапрыкиным, последняя атака, траншея, в которой нельзя было укрыться, потому что она доверху была завалена трупами. Затем ранение, переправа, госпиталь. Первые ночи он не спал, его мучили кошмары, медсестры держали, когда буянил, боялись, как бы не повредил свои раны. После долгого трехмесячного лечения Сафронов был выписан из госпиталя и направлен адъютантом в охрану Смольного.

«Смертный пенал» и вкладыш Александра Сафронова

С 15 марта 1941 г. были введены в обращение медальоны в виде текстолитового или эбонитового шести/восьмигранного или круглого цилиндрического пенала, внутрь которого вкладывался листок бумаги с данными бойца. Длина стандартного пенала с завинченной крышкой составляла 50 мм, ширина – 14 мм, внутренний диаметр – 8 мм. Пенал мог иметь ушко на крышке для шнура. Использовались либо специальный бланк, либо обычная рукописная записка. Внутрь коробочки вкладывался стандартный бланк, а при его отсутствии любой клочок бумаги с данными владельца. На бланке вкладыша имелись следующие графы: фамилия, имя, отчество, год рождения, воинское звание, место рождения, республика, край, область, город, район, сельский совет, деревня, адрес семьи; фамилия, имя и отчество родственника, каким райвоенкоматом призван, группа крови. Указывать наименование воинской части в медальоне запрещалось. Бланк заполнялся в двух экземплярах. В случае гибели военнослужащего один экземпляр отправлялся в канцелярию части, второй оставался с телом погибшего.

В военное время изготавливались и другие формы капсул. В блокадном Ленинграде они выпускались из пористой пластмассы. Применялись и металлические капсулы круглой формы. Как показала практика, используемые в РККА медальоны оказались весьма непрактичными: водопроницаемыми, нежаростойкими. Рукописные записки не всегда были разборчивы. К тому же многие военнослужащие вообще не вкладывали записку в «смертный медальон», считая это плохой приметой. Официально, на основе нормативных документов, «смертные медальоны» выдавались лишь с середины 1941 г. до конца 1942 г. В остальной период войны «смертные жетоны» носились военнослужащими по собственной инициативе. В результате, неопознанные безвозвратные потери военнослужащих в период войны составили более 40 процентов.

Пробить брешь в блокаде Ленинграда тогда не удалось, но бои на Неве осенью 1941 г. имели большое значение для обороны города. Здесь были скованы четыре вражеские пехотные дивизии и одна воздушно-десантная, уничтожено большое количество авиации, танков и артиллерии. Гитлеровское командование не могло направить их на штурм города или перебросить на другие участки фронта. Долгожданная крупная победа пришла в январе 1943 г., когда удалось осуществить одновременное наступление двух фронтов и прорвать блокаду. 18 января на восточной окраине Рабочего поселка № 1 встретились части 123-й стрелковой бригады Ленинградского фронта и части 372-й дивизии Волховского фронта.

Всю блокаду Сафроновы посылали запросы и искали возможность узнать хоть какую-то информацию о дочери, и наконец в середине 1943 г. они получили по полевой почте письмо от Севостьянова Евгения Леонидовича. В письме сообщалось, что Рита в отличие от Сониной дочки жива, но пережила много горя. В письме был и обратный адрес: Калининская область, Локтинский район, Самолукский сельсовет, деревня Голенищево.

Во втором письме, пришедшем в начале 1944 г, Севостьянов писал:

«Здравствуйте! Вы хотите узнать о судьбе своей дочери Сафроновой Маргариты Александровны. Так она находится в Ленинградской области, Пожаревитского района, Заборевского сельсовета, деревня Усадищи. Она живет там с Голенищенскими вместе у Коротковой Любы. Она жива и здорова, но много пережила трудностей. Рыжак Мария Леонидовна попала в руки немецким варварам, и ее расстреляли в Самолуково. Больше я о них ничего не знаю. До свидания!!!»

30 мая 1941 г. Рите исполнилось 9 лет, она закончила первый класс 163-й школы и вместе со своей двоюродной сестрой Марией была отправлена на все лето в Калининскую область в деревню Казино. Марии к тому времени исполнилось 13 лет. Присматривать за детьми поехала соседка по Сониной квартире Люба, у которой были еще две свои дочки Нина и Наташа. Ее муж Гриша должен был приехать к ним в отпуск, который начинался через месяц. На вокзал девочек пришли провожать их родители и принесли им столько продуктов, что встал вопрос, как довезти эту провизию от поезда до деревни. Решили дать телеграмму Любиному брату, чтобы он их встретил на станции Бологое, где останавливался поезд.

Деревня, куда приехали на каникулы Рита и ее подруги, находилась по обе стороны от железной дороги. Справа от дороги были небольшое озеро и лес, где, как говорили местные, росло очень много грибов, а слева шли колхозные поля, на которых выращивали лен и лук. Картофель в этих местах рос плохо, и его можно было видеть только на грядках приусадебных участков.

О том, что началась война, Рита узнала от тети Любы, которая ходила к дому правления колхоза и слушала, как по радио выступал с речью Молотов. Через пять дней над деревней стали пролетать немецкие самолеты, а недели через две появились и немецкие солдаты. Они заняли несколько домов, потеснив жителей деревни, а в остальном жизнь стала протекать так же, как и раньше. Взрослые работали на полях и в своих огородах, а детишки купались в озере и в хорошую погоду загорали на солнышке и играли в лапту.

В октябре и ноябре 1941 г. в лесах стали формироваться партизанские отряды, которые время от времени подрывали немецкие поезда, шедшие по железной дороге. К Новому году в деревню прибыла команда немцев, носивших черную форму, и на рукавах у них были повязки с изображением свастики. Эти немцы вели себя очень развязно и, когда выпивали, издевались над жителями и в основном над молодыми женщинами.

Каким-то образом в деревню приехал, пробравшись через фронт, муж тети Любы дядя Гриша, который по состоянию здоровья оказался не пригодным к воинской службе. Он быстро нашел себе работу в колхозе, где мужские руки были нужны. Несмотря на это, Рита с Марией чувствовали себя обузой в чужой семье. От дяди Гриши девочки узнали, что родители их везде ищут и очень беспокоятся за них. Женщина из соседнего дома посоветовала сестрам связаться с партизанами, чтобы те помогли им переправиться в Ленинград к родственникам.

В один из морозных зимних дней тетя Люба помогла девочкам собрать их немногочисленные пожитки, и те отправились искать партизанский отряд, надеясь, что там им помогут. Пройдя немного по лесу, девочки услышали стрельбу и решили дальше не идти, а переждать некоторое время в избушке лесника, которая была расположена на их пути.

Дверь в избушку им открыла жена лесника, которой на вид было не больше сорока лет. Она усадили их за стол, стала поить чаем и чем-то расположила к себе. Девочки разоткровенничались и рассказали ей, куда и зачем шли, и еще много лишнего. Жена лесника предложила им отложить поиски партизан на более позднее время, когда в лесу не будет стрельбы, а чтобы опять не носить свои вещи, разрешила оставить их у нее и обратно идти налегке.

Вечером, когда тетя Люба приготовила ужин и позвала всех к столу, в дом вошли два немца. Они приказали Марии и Рите одеваться, собираясь отвести их в комендатуру. Тетя Люба все поняла и бросилась перед немцами на колени, уговаривая не трогать еще глупеньких девчонок. Ей как-то удалось отмолить Риту, но Марию все же забрали.

Через пять дней в деревне узнали, что Марию зверски пытали, а затем расстреляли, причем особое рвение при этом проявил русский полицай Борис Кенусар. Он очень не хотел оставлять свидетелей.

Письмо о местонахождении Маргариты Сафроновой

Семья Сафроновых после возвращения Маргариты, 1944 г.

Когда в середине 1944 г. Рита оказалась наконец в Ленинграде, ей стоило большого труда вспомнить, где она жила до войны, и найти свой дом. Родителей дома не оказалось, и соседка по квартире проводила Риту в школу, в которой работала ее мама, и отвела в кабинет директора. Там они решили сначала подготовить Машу, а затем уже показать ей Риту. Несмотря на подготовку, встреча для Марии оказалась настолько неожиданной, что она долго не могла поверить, что это ее дочь. Только проверив знакомые родинки на теле девочки, она с плачем стала обнимать и целовать ее.

Радости семье Сафроновых по поводу возвращения Риты не было предела. В течение месяца к ним приходили родственники и знакомые и поздравляли с долгожданным воссоединением. Рита много рассказывала о своих бедствиях, и было решено никому не говорить, что она во время блокады была на оккупированной немцами территории, так как это надо было указывать во всех анкетах в специальной графе. Через две недели после возвращения Маргариты родители пошли с ней в фотоателье и там сфотографировались.