Текст книги "Под Созвездием Большой Медведицы. Часть 1: Путь на дрейфующий лед"

Меня очень радовало, что в нашей группе есть много взрослых ребят и были даже женатые. К ним я относился с особым уважением. Одним из таких ребят был Гена Сухомлинов. Мы с ним познакомились еще при сдаче экзаменов, когда я ему несколько раз удачно подсказал. Он уже отслужил в армии и успел после этого два года поработать на каком-то заводе. Приехал в училище он из Харькова, где жил с матерью и младшей сестрой. Он был очень самостоятельным парнем и часто на многие вопросы имел свое мнение. Кроме того, вместе со мной поступил Борис Соколов, который учился со мной в одном классе. И еще, как мы уже потом выяснили, в группе гидрологов был Костя Иевлев, сын учителя по трудовому воспитанию в школе, в которой мы с Соколовым учились. В нашей группе аэрологов был сын одного из первых героев Советского Союза полярного летчика Ивана Ивановича Черевичного, тоже Иван Иванович.

Две недели пролетели быстро, и мы уже знали, кто с нами учиться больше не будет. Трое захотели уйти из училища сами. Они поняли, что не туда попали. Еще пятерых решило убрать начальство, увидев, что эти ребята попали случайно и долго не проучатся. Таким образом, когда мы вернулись в училище после уборки картофеля, нас в группе осталось 28 человек.

Учеба началась через два дня. В первый день нас подстригли и повели в баню, которая находилась на территории училища в маленьком одноэтажном доме, где одновременно могли мыться не более 20 человек. Для каждой вернувшейся из совхоза роты было определено свое время. Внутри роты также была расписана очередность по сменам.

Те из нас, кто помылся, могли идти в баталерку, где у каждого была своя ячейка, в которой уже находилась подобранная по нашим размерам морская форма. Также нам выдали новые, не боявшиеся погодных невзгод ботинки.

Перед спальным корпусом – баня

Передвижения по территории только строем

Учебно-производственный корпус

Двор учебно-производственного корпуса

Форма была парадная и рабочая. В рабочей форме мы должны были ходить в училище каждый день, а в парадной – только в увольнение, в наряды и в праздники. Рабочая форма выдавалась каждый год, а парадная один раз за все время обучения в училище. Кроме того, каждый из нас получил шесть пар носков, трусы и тельняшки. Шинель и бушлат нам обещали выдать попозже, когда наступят холода.

На следующий день нас вывели на улицу, построили по отделениям и стали учить ходить строем. Рота была разбита на две группы, каждую из которых возглавлял старшина. За ним шли командиры отделения во главе своей колонны. В колоннах ребята расставлялись по росту. На территории училища на переходах между спальным и учебным корпусами, а также при переходах в столовую мы должны были ходить строем в составе роты, группы или отделения. При переходах являлось необязательным, но желательным исполнение строевой песни. Запевалами у нас были Володя Захаров и Коля Нечепуренко. Каждая рота имела свои песни. У нас их было две: первая – «Вышла мадьярка на берег Дуная» и вторая – «Ты, моряк, красивый сам собою, тебе от роду 20 лет».

Полностью экипированные на первое время, мы, построившись в колонну по трое и неумело отбивая шаг, направились к одному из трех зданий Константиновского дворца, или, как его называли в училище, учебному корпусу. Кроме нашего геофизического, здесь размещалось радиотехническое отделение, а также находились кафедра военно-морской подготовки и богатая библиотека.

История Константиновского дворца началась еще в XVIII в. при Петре I. В конце XVIII в. Павел I еще недостроенное здание дворца подарил своему сыну, великому князю Константину под загородную резиденцию. Строительство дворца продолжалось и в следующем веке, когда его владельцем стал сын Николая I, великий князь, генерал-адмирал Константин. С тех пор в честь владельцев этот дворец и стали именовать Константиновским. К дворцу примыкал огромный парк с искусственными каналами, с перекинутыми через них мостами и могучими раскидистыми деревьями. С северной стороны парк упирался в Финский залив, с запада его границей была река Стрелка, а с востока – речка Кикенка. Парк тоже, как и дворец, назвали Константиновским.

История ЛАУ началась со Школы метеорологии и связи при Главном управлении Северного морского пути по инициативе начальника этого управления, знаменитого полярника И. Д. Папанина. В 1945 г. Школу реорганизовали в Арктическое училище. Первыми были открыты геофизическое и радиотехническое отделения, а чуть позже добавилось судомеханическое, а затем электромеханическое. До середины 1955 г. училище располагалось на Большой Охте, затем переехало в Стрельну.

Константиновский дворец – учебный корпус училища

Большой канал в Константиновском парке

Главная аллея Константиновского парка, которая начиналась от зданий училища (вверху) и заканчивалась у Финского залива (внизу)

После возвращения с уборки картофеля организационные дела продолжились. Поскольку геофизика – это комплекс наук о земле и процессах,

происходящих на ней, и одни науки занимаются изучением свободной атмосферы, другие – ее приземного слоя и гидросферы, нужны специалисты по каждому из этих направлений. Для подготовки таких специалистов нас, 60 первокурсников-геофизиков, разбили на две группы, по 30 человек в каждой: группу аэрологов, присвоив ей индекс А-103, и группу гидрометеорологов с индексом Г-104. Индексы с переходом на курс не менялись, за исключением первой цифры, означавшей курс, – 103, 203, 303 и т. д.

Геофизическое отделение готовило для полярных станций и научно-исследовательских судов специалистов, которые могли бы работать аэрологами, метеорологами, гидрологами, синоптиками и океанологами. Поскольку ЛАУ было учебным заведением с порядками, характерными для военных учебных заведений, две наши группы были объединены в роту. Командиром нашей девятой роты стал капитан третьего ранга Владимир Михайлович Петрусев, которого позже сменил капитан-лейтенант Павел Павлович Мичков. Оба офицера много лет отдали военно-морскому флоту, а теперь воспитывали курсантов. Все сложности нашего воспитания достались, конечно, первому наставнику – В. М. Петрусеву.

Старшиной девятой роты назначили нашего же однокашника Анатолия Алексеева, уже познавшего флотскую службу. Анатолий ненадолго задержался в училище, а старшиной стал Николай Столов, который оставался им до нашего выпуска. Алексеев после окончания первого курса и ухода из ЛАУ поступил в строительный институт (ЛИСИ) и впоследствии – не без моей помощи – побывал в Антарктиде в составе 25-й САЭ уже в качестве начальника строительного отряда. Николай Столов после окончания ЛАУ сразу пошел служить в ВМФ и окончил службу большим начальником в гидрографии.

Училищные порядки и требования нам помогали усвоить старшины групп, наши же курсанты, но постарше. В группе метеорологов старшиной группы стал Альберт Балабаев. Он уже отслужил в армии, имел некоторый жизненный опыт, отличался рассудительным, спокойным характером. Старшиной группы аэрологов назначили Владимира Захарова, а впоследствии Валерия Ипполитова, который был немного старше нас, учился хорошо, пользовался уважением среди сокурсников и оказался на своем месте.

По заведенному в училище распорядку в семь утра под долгий, оглушительный звонок мы вскакивали и полусонные брели на зарядку, на которую выстраивалось все училище. Зарядка проходила на аллеях парка в любую погоду. После упражнений и пробежки на свежем воздухе сон как рукой снимало. Мы спешно приводили себя в порядок, заправляли койки, прибирали в тумбочках. Дальше нас ожидала расписанная по объектам ежедневная приборка: кто мыл кафель на стенах, кто чистил раковины, кто наводил блеск в гальюнах, а кто-то драил паркетный пол.

Обед в столовой

9-я рота на переходе к учебному корпусу

Отведенный для приборки час пролетал быстро, и скоро, отрабатывая строевой шаг, рота шагала в столовую. В огромном зале рядами стояли большие столы, накрытые разноцветными клеенками. Процесс насыщения проходил быстро, поэтому иной раз дожевывать бутерброды приходилось под команду: «Рота, встать, выходи строиться!».

Из столовой путь лежал в учебный корпус – Константиновский дворец, где в его западном флигеле размещались учебные классы и лаборатории нашего геофизического отделения. Мы продолжали заниматься общеобразовательными предметами – математикой, физикой, химией, но гораздо интереснее для нас были специальные занятия – метеорология, гидрология, аэрология, радиотехника.

Учили нас опытные и знающие преподаватели. Преподаватель метеорологии Эдуард Александрович Струнников умел так просто и доходчиво рассказывать и объяснять, что все сложные явления и процессы в атмосфере становились для нас понятными и осязаемыми.

Кабинетом аэрологии заведовала выпускница физического факультета Ленинградского университета Волкович Эра Иосифовна. Хотя она никогда не работала аэрологом, она была фанатом своего предмета и могла завораживать аудиторию, читая свои лекции. На ее лекциях обычно никто не позволял себе вести разговоры. Ее предмет был у нас основным, и ему уделялось много учебного времени и практических занятий. С такой нагрузкой ей было очень тяжело справляться одной. Иногда у нее были лаборанты из числа ребят, с отличием окончивших училище, но они долго не задерживались, так как со своими способностями через некоторое время находили себе более оплачиваемые места для работы. При нас таким лаборантом был Гена Осокин, который ушел работать в Петродворцовый райком комсомола и через несколько лет возглавил его.

На территории училища, в 50 метрах от учебного здания, находились метеорологическая площадка и аэрологический павильон. Курсанты старших курсов ежедневно проводили там метеонаблюдения. Аэрологический павильон использовался периодически для контрольных и лабораторных работ, а также во время летних практик. Для выпуска и последующей обработки одного радиозонда требовались не только труд и знания курсанта, но и много расходных материалов, таких как сам прибор, батареи, оболочка, каустическая сода, алюминиевый порошок и т. д.

Эра Иосифовна на территории ЛАУ

Практика по аэрологии в ЛАУ

Метеорологические приборы мы изучали под руководством Лилии Викторовны Струнниковой, жены Эдуарда Александровича. Очень пригодились нам в работе привитые ею навыки неукоснительного соблюдения строгих правил производства наблюдений. Опытнейший гидролог Стефан Стефанович Чиковский, знающий, наверное, все о Мировом океане, не только преподавал теорию, но и учил курсантов пользоваться различными премудрыми приборами, без которых гидрологу не обойтись. Синоптической метеорологии мы обучались у первоклассного преподавателя Ванды Вадимовны Малышевской, которая помогла овладеть секретами работы с синоптическими картами и составления прогнозов погоды. Учебным процессом на геофизическом отделении руководил его начальник Логунов Александр Алексеевич. Наши педагоги были влюблены в свои предметы и старались привить эту любовь своим ученикам, а еще они были замечательными людьми, сыгравшими немалую роль в становлении наших характеров, жизненных принципов.

После пяти часов занятий и обеда у курсантов наступал час свободного времени, когда можно было заниматься личными делами. Вечером рота вновь шагала в учебный корпус, где до десяти часов мы занимались самоподготовкой, читали учебники, конспекты, разбирались с геофизическими приборами или же по специальному атласу зубрили на латыни, издавна используемой в метеорологии, виды и формы облачности. Правда, иногда, надеясь «на авось», читали что-нибудь более романтичное или же дремали, добирая отдых.

Бывало, по графику вместо самоподготовки нас направляли на хозяйственные работы. Для бесперебойной работы камбуза нам предстояло начистить на завтрашний день картошку. В полуподвальном хозяйственном помещении вдоль стен стояли ящики с картошкой и древняя картофелечистка. Успешно выполнив работы на камбузе, мы строились в колонну по трое и, оглашая строевой песней окрестности, двигались в спальный корпус.

Во время вечерней поверки старшина роты, как обычно, подводил итоги дня, самым бойким объявлял взыскания, имея в виду хозяйственную работу после отбоя, напоминал о предстоящих задачах и распускал строй. Через полчаса коридоры роты пустели, а дежурный в 23 часа отдавал последнюю в этот день команду: «Рота, отбой!».

Первые два месяца мы были на карантине и никуда не выходили за пределы училища. К 7 ноября мы получили, наконец, парадную форму: рубаху, или форменку, из синего сукна и черного сукна брюки, а также бушлат и шинель. Наша стипендия на первом курсе составляла всего пять рублей, и это, даже после недавней денежной реформы 1961 г., когда рубль стал заметно дороже, было все-таки мало. По пятницам наступало время увольнений. На выходные дни в училище оставались только вахтенная служба, да те, кто не успел за неделю исправить полученные «неуды».

Передышкой от учебы для курсантов были не только увольнения, но и танцевальные вечера отдыха, которые часто устраивались в училище. Эти вечера с обязательным концертом художественной самодеятельности обычно проходили «на ура», ведь в ЛАУ учились талантливые ребята. Были среди них и ребята с артистическими способностями. Вечера были общими для всего училища, а вот организовывали их поочередно разные отделения. Были и у нас свои таланты. Прекрасно пел Гена Минаев, занимался балетом и играл на баяне Володя Волдаев, хорошим чтецом был Витя Иванов, да и другие ребята не отставали от них.

Вечера отдыха в училище пользовались большой популярностью в Стрельне, но попасть на них можно было только по пригласительным билетам. Приглашения рассылались не только в медицинские и кулинарные училища, но и в другие ленинградские учреждения, причем некоторые из приглашенных, как признанные таланты, принимали участие и в концертах.

Торжественное собрание в Голубом зале

В училище был свой духовой оркестр, состоящий из курсантов. Под оркестр проходили строевые смотры, он же выезжал в Петродворец, где ЛАУ участвовало в праздничных парадах. Среди музыкантов оркестра были и наш Слава Резников и Володя Захаров. Еще до училища Резников играл на трубе, поэтому быстро нашел себя в составе училищного духового оркестра. Вскоре, разобравшись с особо популярным тогда саксофоном, он стал успешно музицировать и в курсантском эстрадном оркестре, который с большим шиком играл и на танцевальных вечерах. Володя Захаров до поступления в ЛАУ окончил музыкальное военное училище.

Музыкальная группа училища

На танцевальном вечере в училище

Когда Голубой зал Константиновского дворца, где проходил концерт, уже не вмещал всех желающих, музыканты звонкими аккордами начинали зазывать зрителей в соседний Мраморный зал на танцы. Оркестр, в котором были и пианист, и гитаристы, и саксофонист, и, конечно, ударник, расположившись на небольшой овальной сцене в глубине зала, играл самые популярные и любимые молодыми людьми мелодии. У оркестра появились и свои солисты из приглашенных девушек.

Помимо общеобразовательных и специальных дисциплин у нас были занятия по военно-морской подготовке. Весь учебный год мы знакомились со стрелковым, минно-торпедным и артиллерийским оружием, иногда выезжали на полигон, где учились стрелять из карабина и пистолета.

Когда лед на Финском заливе растаял, а солнце припекало уже по-летнему, нас направили на отработку практических навыков по управлению корабельными шлюпками. Шлюпочная база училища находилась в устье искусственного русла речки Стрелка, нешироким каналом выходившей в залив, и была оборудована еще в период формирования Арктического училища. Здесь нам и предстояло выходить в Финский залив, чтобы осваивать шестивесельные морские ялы, а заодно и проверить себя на качку и «морскую болезнь».

Преподаватель шлюпочной науки рассказал нам о возможностях малого гребного судна, усадил на шлюпочные сиденья – банки и дал команду «Весла на воду!» Несмотря на команду рулевого, весла ушли в воду не сразу и не вместе, а как и когда придется. Ветер гнал по заливу небольшую, но крутую волну, и весла гребцов, борясь с набегающими валами, то уходили на глубину, то чиркали по поверхности, окатывая водой мореходов, а шлюпка шла не прямым, а зигзагообразным маршрутом. Одновременно вынуть из воды весла по команде «Суши весла!» тоже поначалу не получалось. Но скоро ребята приспособились, и по команде «Навались!» шлюпка, поднимая буруны, ходко бежала вперед. Так что эти первые два часа учебного времени не прошли даром и под конец, заработав не только моментально появившиеся на руках мозоли, но и маленький опыт, мы уже точнее выполняли команды и к причалу смогли подойти лихо, да и наша морская форма, знаете ли, обязывала.

Построение перед посадкой в шлюпку. Слева направо: Резников, Федоренко, Давыдов, Сертуков, Евдокушлн и Незаметдинов

В шлюпке. 1-й ряд: Резников, Федоренко; 2-й ряд: Давыдов, Сертуков; 3-й ряд: Евдо^шин и Незаметдинов

За время учебы мы, конечно, не раз выходили на шлюпках в залив, отрабатывая четкость в выполнении команд, выносливость, слаженность и не раз принимали участие в соревнованиях по гребле. Пришлось нам помериться силами в составе шестерки и в соревнованиях между морскими училищами города. Морская подготовка, которая занимала немалое место в нашей учебе, наверняка помогла некоторым ребятам определиться с выбором профессии и посвятить себя флоту. Так, на научно-исследовательских судах до последнего времени ходил спокойный и доброжелательный Юра Крылов. Вдумчивый, немногословный Валера Новиков тоже ушел на флот, окончил Высшее морское училище имени адмирала Макарова и много лет отдал морю. На военном флоте служил серьезный, обстоятельный Валера Петров, который, получив еще и военно-морское образование, долгие годы служил на Тихом океане и Балтике, дослужившись до капитана второго ранга. В таком же звании закончили службу на военном флоте Николай Столов, Виктор Николаев, Вячеслав Резников и Владимир Соколов.

Подходил к концу первый курс, и, как показала дальнейшая учеба, он оказался самым трудным в училище. Кое-кто из курсантов даже забрал документы, ведь к училищным порядкам привыкнуть было непросто, да и поддерживались они далеко не уговорами. Место ушедших занимали ребята из «кандидатов», т. е. тех, кто при поступлении не набрал проходной балл. У некоторых «кандидатский стаж» затянулся – последний из них, Сазанский, пришел к нам через четыре месяца после начала учебы.

В конце первого курса в 1962 г. к нам в группу аэрологии Эра Иосифовна пригласила из ААНИИ двух полярников-аэрологов, чтобы они подробно рассказали нам о нашей будущей профессии и о зимовках. Один из них – выпускник ЛАУ 1953 г. Цигельницкий Игорь Ильич, второй – выпускник ЛАУ 1954 г. Никонов Василий Иванович. Они вместе зимовали на дрейфующей станции «Северный полюс-6». Еще раньше Игорь Цигельницкий зимовал аэрологом в 1954–1955 гг. на дрейфующей станции «Северный полюс-3», которую возглавлял Герой социалистического труда Трёшников Алексей Федорович. За работу на этой станции в числе еще нескольких участников экспедиции по возвращении в Ленинград Цигельницкий был награжден орденом Ленина. Ему тогда исполнилось только 24 года. Каждый из приглашенных полярников рассказал о своих зимовках, и я впервые увидел служебные конверты этих экспедиций, которые они нам показали.

Полярники рассказали нам о структуре ААНИИ, об экспедициях, которые ежегодно проводятся в Арктике, Антарктиде, а также на научно-исследовательских судах и самолетах. С нашей стороны было задано очень много вопросов, на которые они отвечали в течение нескольких часов.

Мне очень понравились рассказы этих тридцатилетних парней, и я в полной мере ощутил, что такая жизнь мне очень нравится, и моей мечтой стало быть похожим на этих ребят. Мне было очень жаль, что первые экспедиции из-за своего возраста я пропустил. Впоследствии мне посчастливилось работать с Цигельницким и Никоновым в отделе научно-методического руководства экспедициями ААНИИ и вместе ходить в рейсы на НИС.

После той встречи у меня резко изменилось отношение к учебе, и уже на втором курсе я стал постепенно вливаться в число хороших учеников, а затем и отличников. Мне теперь было понятно, для чего надо учиться.

Ушел от нас на втором году учебы и Иван Черевичный, сын знаменитого полярного летчика. Толковый, изобретательный парень, Иван был мастак на всякие выдумки, но в рамках жесткой дисциплины нашему однокашнику было, мягко говоря, непросто. Неоднократно приезжая в училище к сыну, его отец проводил с нами беседы и рассказывал о зимовке в качестве командира авиационного отряда Первой комплексной антарктической экспедиции, возглавляемой М. М. Сомовым. Мне довелось бывать в их квартире на Суворовском бульваре, видеть всю его семью, когда, возвращаясь с Украины, я останавливался в Москве и заходил в гости к его сыну Ивану.

Работали в Антарктиде и на Крайнем Севере и были профессиональными полярниками отцы аэрологов Пети Федоренко и Володи Арбузова, и ребята, не понаслышке знакомые с этим нелегким трудом, решили продолжить их дело. Так и получилось. Они успешно окончили училище и много лет отдали Арктике.

Летом 1962 г. моя тетя Елизавета Антоновна Кук, жившая на Украине в городе Сумы, заболела, и лечение проходила в ленинградской онкологической больнице. Все что могли врачи сделали, она должна была возвращаться домой, и ей требовался сопровождающий. Мои каникулы совпали по времени с ее отъездом, и родители решили, что моя кандидатура сопровождающего самая подходящая.

В Москве нам надо было делать пересадку, и пришлось провести на Киевском вокзале около девяти часов в ожидании поезда в город Сумы. Напротив нас на скамейке, ожидая отправления поезда в город Нальчик, сидела женщина с дочкой примерно моего возраста. Впервые попасть в Москву и провести все время на вокзале мне казалось кощунством, и я уговорил тетю отпустить меня погулять по Москве. Когда уходил, то девочка, сидящая напротив нас, которую звали Надя, с согласия своей матери попросила взять ее в попутчики.

По Москве мы гуляли около семи часов. За это время побывали на Красной площади, на ВДНХ, в Политехническом музее и еще в нескольких местах. Эта встреча с девушкой и путешествие по Москве запомнились мне надолго. Надя писала мне письма каждую неделю в течение пяти лет. После того, как женился, я по настоятельной просьбе жены был вынужден эту переписку прекратить.

Приезд в Сумы совпал с возвращением после армии моего двоюродного брата Юры. Он вернулся не один, а с женой Валей, которую его родственники еще не видели. Мы все время проводили вместе, ходили на рыбалку, на охоту и к его многочисленным друзьям. На моей форменке было пришито три курсовки, что выявляло во мне третьекурсника. Кроме того, моя комплекция позволяла считать, что в морское училище я поступал не после седьмого, а после десятого класса. Таким образом, разница в нашем возрасте не бросалась в глаза.

Вспоминается охота в лесу, куда мы ходили с Юрой и его женой. Ружье у нас было одно, и когда настала моя очередь стрелять, мы стали искать добычу. Глухаря, сидящего высоко на дереве, первым заметил Юра и стал мне его показывать, но я так его и не увидел. Потом они уже вместе с Валей стали мне говорить, на какой ветке сидит птица. Мне стало неудобно, что я такой бестолковый, и я выстрелил наугад. Каково же было мое удивление, когда с дерева упал глухарь. Это была первая и последняя охота в моей жизни, и она запомнилась надолго.

В поездке впервые почувствовал себя взрослым парнем. Уезжая, я не мог предполагать, что через четыре месяца умрет бабушка Анастасия Митрофановна, а еще через год тетя Лиза. Отец ездил к ним на похороны и подробно описал это в своих дневниках.

В начале второго учебного года в училище нам стали доверять дежурства в Стрельнинском танцевальном павильоне под названием «Бочка», который находился на территории Орловского парка в помещении бывшей конюшни. Танцы в «Бочке» проходили в субботу и воскресенье, и довольно часто там происходили драки между группами ребят из-за девчонок. Наше училище отвечало за порядок на этих танцах, и каждый раз по графику одна из рот выделяла 10 курсантов туда на дежурство. Несмотря на то что мы там дежурили, мы также могли танцевать, и у нас там были девочки, с которыми мы танцевали особенно часто.

Кроме того, два-три раза в месяц танцевальные вечера проходили в Голубом зале Константиновского дворца. На вечерах играл оркестр нашего училища и, в отличие от «Бочки», здесь не было выпивших и никогда не случалось драк. На вечер в училище могли пропустить только по пригласительным билетам девушек. Ребят хватало своих из числа курсантов. Девчонки ездили на эти вечера со всего города, и если им удавалось познакомиться с хорошим парнем, то они становились постоянными участницами таких вечеров. Еще с середины первого курса мне стало интересно ходить на вечера в училище, и у меня тоже появились девушки, с которыми я танцевал. Я плохо умел танцевать, и поначалу был настолько застенчив, что сам не приглашал, а в основном ждал дамского танца. Меня приглашала какая-нибудь девушка и потом не отходила, ведя со мной разговор о чем-то. Таким образом, я каждый раз оказывался именно с той девчонкой, которая первой приглашала меня на танец.

Однажды курсантов нашей роты пригласили на вечер, посвященный празднику Октябрьской революции в медицинский техникум, в котором учились только девчонки. Как и мы, они поступали в техникум после семи классов, и многие были нашими одногодками. После совместного концерта художественной самодеятельности начались танцы. В отличие от вечеров, которые проходили в нашем училище, где за запах спиртного могли отчислить из училища, здесь была полная свобода. Мы не могли ею не воспользоваться и перед танцами выпили для храбрости. Я настолько осмелел, что уже не боялся приглашать сам. На этом вечере я танцевал только с одной девушкой, которая мне понравилась. Расстались мы рано, так как это был будний день и в 22 часа заканчивалось наше увольнение, поэтому мы спешно уехали.

Второй раз я увидел эту девушку, когда дежурил в «Бочке». Я был очень удивлен и обрадован этой встрече. Оказалось, что она живет в Стрельне и учится в 9-м классе 424-й школы. На вечер в медицинский техникум она ходила вместе со своей подругой и соседкой Тоней Грибушкиной, которая там училась на 2-м курсе. После танцев я проводил девушку, которую звали Валентина, и на сей раз договорился о следующей встрече. После этого я стал считать, что у меня появилась своя девушка, и наши встречи на танцах стали постоянными, а затем и не только на танцах.

Построение перед увольнением в город и увольнительный билет

Начиная с Нового 1963 г. свои увольнения стал делить на две части. В субботу приезжал к родителям, а во второй половине воскресенья уезжал в Стрельну и проводил время с Валентиной. Вспоминается случай, когда мы с ней сидели на автобусной остановке недалеко от ее дома. К нам подбежала собака и стала ластиться к Вале. Затем появился Валин отец, позвал ее и стал отчитывать за то, что она отпросилась к подруге, а сама встречается с моряком. Валя объяснила, что я курсант, а не моряк, но для отца особенно большого значения это не имело. Отец увел ее, и мы впервые не смогли договориться о следующей встрече. Она состоялась через неделю. Вале дома попало от отца, но мать стала ее защищать. Валя объявила, что мальчик, с которым она встречается, ей нравится и он хороший. Родители ответили: «Если он тебе нравится, ты должна не прятаться с ним по остановкам и позорить родителей, а пригласить его домой и познакомить с нами». На следующие выходные я был приглашен к ним домой.

У калитки меня встретила уже знакомая собака, на ее лай вышла Валя и повела в дом. Валина мать мне показалась очень доброжелательной женщиной, спрашивала, где живут и кем работают мои родители, как я учусь и кем буду работать после окончания училища. После получения ответов на эти и еще многие другие вопросы нас усадили за стол и начали угощать.

Дом, где жила Валя с родителями

Мне было неудобно отказываться от угощений, потому что отказы не принимались. На столе была отварная картошка в доверху наполненной глубокой тарелке с большим куском масла. В такой же глубокой тарелке на столе стояла квашеная капуста с яблоками, клюквой и морковкой, посыпанная сверху сахарным песком. Еще одна глубокая тарелка была с горкой наполнена котлетами. Екатерина Алексеевна, так звали Валину мать, просила не стесняться и говорила, что я попал в капустно-молочный и мясной дом. Вскоре это мне стало понятно, так как Валины родители держали в своем хозяйстве всякую живность. Они сами готовили квашеную капусту и хранили ее в подвале в огромной бочке. Крышка бочки была придавлена тяжелыми камнями.

После обильного приема пищи мы с Валей пошли к ней в комнату. Комнатка была небольшой, но чистенькой, и в ней было все необходимое для молоденькой девчонки. Сразу около входа стояло трюмо с пуфиком и за ним полированный трехстворчатый шкаф, у окна – письменный стол, за которым Валя готовила уроки, в углу этажерка с книгами и книжные полки. У второго окна находились кресло и кровать, в изголовье которой одна на другой лежали подушки, накрытые прозрачной накидкой с вышивкой.

Валины родители

Нам с Валей по шестнадцать лет

В большой комнате посередине стоял стол и вдоль стены – диван и сервант. В углу, напротив входа, на тумбочке расположился телевизор «Авангард». Из большой комнаты был выход на веранду, которая, кроме того, имела и самостоятельный выход на улицу. Родители Вали жили в самой маленькой комнатке напротив кухни. Они там только спали, и поэтому кроме кровати, шкафа и комода в ней ничего не было. После знакомства с родителями мы с Валей стали встречаться у нее дома гораздо чаще.

Второй курс я окончил с хорошими отметками по всем предметам и должен был пройти месячную практику по метеорологии. Нас с Женей Ивановым послали на метеостанцию, которая находилась в Лисьем Носу.

Мои родители снимали дачу в поселке Разлив. Разлив находился в двух остановках на электричке от Лисьего Носа, но я предпочел жить в комнате, которую нам выделил начальник метеостанции. Для него практиканты – не помощь, а только нагрузка. Поэтому он помог устроить нас грузчиками в магазине поселка, где мы могли зарабатывать деньги. По вечерам мы участвовали в вахтах, снятии показаний с метеорологических приборов и их обработке. В этом продовольственном магазине работали только взрослые женщины, и отношение к нам с их стороны было похоже на материнское. Во время обеда каждая из своего отдела несла нам какой-то вкуснятины, а в яичницу для нас шел весь бой. Яичница готовилась из 20 яиц, и если боя для этого не хватало, то разбивали целые яйца.