Текст книги "Новичок в Антарктиде"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Возвращение на Землю

Первую часть этой книги я закончил расставанием со станцией Восток. Мне не повезло. После десяти дней довольно мучительной акклиматизации на Востоке я пришёл в себя, но через две недели потерял бдительность: сорвался на заготовке снега и вновь стал испытывать острый недостаток кислорода. В таком состоянии я простился с восточниками, сел в самолёт и улетел в Мирный. И в конце полёта, когда ледяной купол Антарктиды начал резко понижаться к побережью, я испытал удивительное ощущение: в мой организм хлынул кислород. Я не вдыхал, а буквально пил воздух, пил, словно воду, «длинными, как лассо, глотками» (см. «Дети капитана Гранта» – так удовлетворял жажду патагонец Талькав). Я насыщался кислородом и заполнял им все свои поры, с каждым мгновением утверждаясь в мысли, что не вода и не хлеб, а именно воздух – главная потребность живого организма.

Это и было первое впечатление от Мирного – обилие кислорода. Дыши сколько влезет, опьяняйся на здоровье.

Второе впечатление – возвращение на землю. Станция Восток с её вечным холодом, кислородным голоданием и отсутствием органической жизни словно находится в другом мире; наверно, нигде на нашей с вами планете человек так мало не уверен в том, что он хозяин природы. Чем уж тут гордиться, когда вокруг миллионы квадратных километров самой суровой в мире пустыни!

А в Мирном можно увидеть землю: из-под снега выступают обнажённые скальные породы. В Мирном – два десятка домиков, целый посёлок. Повсюду расхаживают люди, иногда даже без каэшек, в одних куртках, потому что в полярное лето здесь бывает плюсовая температура. Летают поморники, бродят пингвины. В Мирном лают собаки! Сказочное удовольствие для человека услышать благородный собачий лай. Другой мир!

Через месяц наступит антарктическая осень, потом зима, начнутся морозы и едва ли не сильнейшие на континенте пурги. Скроется на полгода солнце, уйдёт на Родину последний корабль, разгонятся до пятидесяти метров в секунду ветры, и миряне от домика к домику будут передвигаться ползком либо на полусогнутых – не отпуская от себя закреплённые на столбах леера. Но это произойдёт потом, а пока Мирный в глазах отставного восточника – земля, цивилизация и, главное, пункт, с которого начинается возвращение домой.

Но расскажу о своей первой встрече в Мирном. Итак, втягивая в себя чудовищные порции воздуха, я вышел из самолёта на посадочную полосу. Навстречу шагал бородатый грузчик в одной ковбойке. Бородач сбросил с плеч ящик и пригласил меня в свои объятия. Растроганный, я принял приглашение, думая про себя, какой хороший у туземцев Мирного обычай – радушно встречать незнакомого гостя. Туземец потёрся о моё лицо бородой, которую я почтительно чмокнул, и прогремел над моим ухом: «Привет, Володя!» Это был Рустам Ташпулатов, микробиолог, кандидат наук и ныне один из лучших грузчиков Мирного. На широкие плечи Рустама Сидоров возложил ответственность за доставку грузов на Восток. С глубоким сочувствием выслушал я монолог, в котором бедный микробиолог излил свою душу.

– В то время как на Востоке все занимаются своей научной программой, – воздев руки к солнцу и взяв его таким образом в свидетели, взывал Рустам, – я каждый день таскаю мешки, ящики и доски… Федя, укрой картошку!.. Вместо того чтобы изучать микрофлору в уникальных условиях Востока, я уже целый месяц ругаюсь с лётчиками из-за каждого килограмма. Когда это кончится?.. Федя, в этом ящике яйца, а не гаечные ключи!.. Сердце кровью обливается. Кстати, я должен был уже взять у каждого восточника на анализ венозную кровь. Ведь в период акклиматизации это бесценный научный материал!.. Федя, макароны в последнюю очередь!

Федя Львов, механик-водитель и ветеран Востока, – главный помощник Рустама, Федя – кандидат в члены созданного в период Двенадцатой экспедиции Клуба «100», в который принимались полярники весом от центнера и более. При своей огромной массе Федя, однако, достаточно подвижен, ловок и, что очень важно для грузчика, умеет находить общий язык с лётчиками.

Поругавшись с Федей, Рустам возвратился ко мне. Я заверил его, что на Востоке сейчас строительная лихорадка и он, Рустам, занимался бы там не столько микрофлорой, сколько плотницкими работами. Строят домики, дизельную, новую кают-компанию, и главное требование, которое Сидоров предъявляет научным работникам, – поточнее забивать гвозди. И забить их нужно до наступления мартовских морозов. К тому времени Рустам как раз успеет выполнить свою миссию грузчика и прилетит на Восток, где ребята только и ждут, как бы отдать на анализ венозную кровь и все прочее, необходимое для успешного развития микробиологической науки.

Успокоенный Рустам побежал загружать самолёт, а я вместе с лётчиками сел в вездеход и отправился в Мирный. Несколько минут езды – и меня вместе с вещами выгрузили у входа в какое-то подземелье. Я спустился по лестнице вниз и столкнулся лицом к лицу с выходящим из своего кабинета Владиславом Иосифовичем Гербовичем. Он испытующе посмотрел на захмелевшего от кислорода гостя и, видимо, понял, что общаться тот может только с подушкой. Поэтому, не обращая внимания на мои довольно-таки неуверенные протесты, начальник ввёл меня в крохотную комнатушку и велел отдыхать. Бормоча про себя: «Зачем отдыхать, вот ещё – отдыхать, что я, в санаторий приехал?» – я кое-как сорвал с ног унты, сбросил каэшку, рухнул на постель и проспал двадцать часов подряд.

Остров пингвинов

О Мирном много писали. Читатель, знакомый с превосходными книгами Трешникова, Смуула и Пескова, знает, что расположился Мирный на берегу моря Дейвиса между двумя сопками, Комсомольской и Радио. С Мирного началось освоение Антарктиды советскими полярниками. В феврале 1956 года на этот, тогда ещё пустынный, берег пришли люди и, к превеликому удивлению нескольких тысяч пингвинов, развили бурную деятельность. Со времени первых зимовок Мирный неузнаваем. В наше время, когда города и посёлки растут вверх, он ушёл вниз – жилые дома, образующие улицу Ленина, давно занесены многометровым слоем снега. Так что ныне обсерватория Мирный – посёлок подземный, вернее, подснежный, наверху торчат лишь макушки тамбуров размером с небольшой курятник, что сдают в окрестностях Москвы дачникам в разгар сезона. Правда, несколько домов не засыпаны и гордо возвышаются на поверхности – необъяснимая аэродинамическая загадка.

С разных сторон Мирный окаймляют зоны ледниковых трещин. Прогуливаться в этих зонах – занятие бесперспективное, ибо глубина трещин, как говорят в Антарктиде, – «до конца географии». Через посёлок проходит Южный полярный круг, о чём свидетельствует столб, врытый в снег специально для фото– и кинолюбителей. По количеству израсходованной на него плёнки этот столб занимает второе место в мире (после Эйфелевой башни).

Берег обрывается отвесным ледяным барьером, прикрытым снежной шапкой. Здесь рекомендуется вести себя сдержанно и по возможности не зевать, ибо падение с барьера на припайный лёд – а такие случаи, увы, бывали – сулит до чрезвычайности мало хорошего. Лишь в одном месте, на мысе Мабус, барьер пониже, и на припай спускаются отсюда.

На Комсомольской сопке стоит огромная цистерна, верх которой образует смотровую площадку. Лучшего обзора для любознательного зеваки и придумать невозможно. Впереди, насколько хватает глаз, льды и впаянные в них айсберги: столообразные и пирамидальные, карликовые и гигантские, строго геометрических очертаний и бесформенные. На них можно смотреть долгими часами (если больше нечего делать). Ощущаешь гордость (вот куда забрался!) и радость (слава богу, не навсегда, а на сезон).

Кроме айсбергов, составной частью пейзажа являются и несколько островков. Об одном из них сейчас и пойдёт речь.

Утром тридцатого января, очнувшись от своего богатырского сна, я установил, что сделал это исключительно своевременно. Проваляйся я в постели ещё час-другой – и потом мог бы всю жизнь рвать на себе волосы. Но я встал, пошёл умываться, и меня окликнул начальник экспедиции.

– Припай трещит, – сообщил он, снаряжая кинокамеру. – Сегодня, пожалуй, последняя возможность увидеть пингвинов в их резиденции. Завтра припай вскроется и выход на лёд будет запрещён. Если хотите, можете пойти с нами.

Горячо поблагодарив Владислава Иосифовича за приглашение, я помчался в кают-компанию завтракать. За столом сидели Григорий Мелентьевич Силин, заместитель Гербовича, и начальник отряда геофизиков Рюрик Максимович Галкин. Они чинно ели манную кашу.

– Идёте к пингвинам? – удивился Силин. – Ну, ну… Я бы на вашем месте трижды подумал.

– Сегодня ничего не стоит провалиться, – уточнил Галкин. – Сверху снежок, а под ним вода.

– Знал я одного, – припомнил Силин. – Тоже хотел посмотреть на пингвинов…

– Да-а… – вздохнул Галкин. – Ну до свидания… Может, ещё и увидимся…

– Неужели так опасно? – с искательной улыбкой спросил я.

– Ну как вам сказать… – задумчиво произнёс Силин. – В случае удачи… Вы ведь не один пойдёте? Вытащат как-нибудь.

Манная каша застряла у меня во рту. Галкин прыснул, а Силин осуждающе на него посмотрел…

С барьера мы спустились по лестнице. Припай дышал: лёд поднимался и опускался, всхрапывая и тяжело втягивая в себя воздух. Паутинками разбегались трещинки, к которым я ещё на дрейфующей станции привык относиться с большим уважением. По такому льду мне ещё гулять не приходилось, и, честно говоря, я был слегка озадачен. Скажи Гербович: «Пожалуй, нужно возвращаться», – и вряд ли он нашёл бы подчинённого, который с большим энтузиазмом выполнил бы это указание. Но Владислав Иосифович невозмутимо шествовал впереди, а мы гуськом шли за ним, не обгоняя: не столько потому, что обгонять начальника экспедиции неприлично, сколько потому, что весил он значительно больше каждого из нас, и было ясно, что там, где пройдёт начальник, пройдут и остальные.

На льду валялись тюлени. Разодетые в пух и в прах в модные нерповые шкуры, они дремали на солнышке – занятие, доставлявшее им явное удовольствие. При нашем появлении они сонно поднимали головы, тупо соображая, как отнестись к новым знакомым, а сообразив, плюхались в ближайшую полынью и высовывали оттуда обиженные морды, бормоча про себя: «Грелись спокойно, никому не мешали – и на тебе, навязались на наши головы». Лишь один изысканно одетый франт оказался философом – так хорошо было ему валяться на тёплой льдине. Он сонно поглядывал на нас восточными чёрными глазами и со снисходительным презрением позировал – понимал, бродяга, что ему всё равно ни одной карточки не пришлют.

Когда мы оказались на ближних подступах к острову Фулмара, пингвины выслали навстречу парламентёров. Десятка полтора чопорных джентльменов, облачённых в черно-белые фраки, приблизились к нам, внимательно осмотрели и, не поздоровавшись, повернули обратно. Видимо, таков у них обычай, и не будем судить их строго: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Биолог Виктор Каменев, наш гид, изучающий пингвинов уже вторую экспедицию, сообщил в утешение, что даже с ним, казалось бы, своим человеком, пингвины далеко не всегда раскланиваются. Так, буркнут себе под нос что-то вроде: «Ходят тут всякие…» – и показывают спину.

Остров Фулмара, это нагромождение отшлифованных ледниками скал и валунов, был сплошь усеян пингвинами Адели. Вам не доводилось бывать на восточном базаре, где тысяча продавцов разрывает на части сотню покупателей, выстреливая при этом миллион слов в минуту? Представьте себе ещё, что в различных углах базара в этот момент ловят дюжину воришек. Так вот, по сравнению с островом Фулмара на том базаре стоит больничная тишина. На своём веку я немало прожил в коммунальных квартирах, всякого насмотрелся, но таких склочников, как адельки, ещё не видел. Просто диву даёшься! Выйдя из дому на прогулку в небольшой компании, пингвин подтянут и неразговорчив, он ведёт себя со сдержанным достоинством, ни на йоту не отступая от правил хорошего тона. И тот же самый пингвин, которого и по плечу не решишься похлопать, опасаясь презрительного «Не забывайтесь, милейший!», сразу же превращается в развязного скандалиста, стоит ему вернуться домой. И таких «фруктов» на острове многие тысячи!

А дети? Яблоко от яблони недалеко падает: одетые в коричневый пух сорванцы, дурно воспитанные уличный мальчишки переворачивают остров вверх дном. Они толкаются, дерутся, орут благим матом, натравливают друг на друга родителей и непрерывно наскакивают на них, требуя пищи. Дай им ещё рогатки – и порядочному человеку пройти по острову было бы невозможно.

Вечно голодное, ненасытное подрастающее поколение то и дело гоняет родителей за хлебом насущным. Взрослые пингвины спускаются на припай, ныряют в воду и охотятся за рыбой, ни на мгновенье при этом не забывая, что и сами они – лакомое блюдо для морских леопардов и касаток. Как только поблизости появляется враг, пингвины включают сигнализацию и выскакивают из воды, словно подброшенные катапультой. А съеденная рыба превращается в их организмах в калорийную диетическую пищу, которую они отрыгивают в пасти детёнышам.

По отношению к нам пингвины соблюдали более или менее доброжелательный нейтралитет, не допуская, однако, излишней фамильярности. Стоило подойти к самому, казалось бы, положительному пингвину и погладить его по головке, как он щетинился и с негодованием отходил в сторону. А один праздношатающийся и наверняка подвыпивший субъект вообще допустил хулиганскую выходку: без всякого повода бросился на начальника экспедиции и пытался пробить клювом его сапог. Но силы оказались неравными, и забияка бежал, преследуемый ироническими выкриками своих сородичей.

От большой неприятности избавил меня Виктор Каменев. Когда я хотел взять на руки и приласкать одного очаровательного малыша, Виктор посоветовал этого не делать. Он припомнил, как один неопытный полярник тоже решил посюсюкать над пингвинчиком и прижал его к своему сердцу, а потом неделю отмывался и жил изолированно от коллектива – даже самые близкие друзья были не в силах более двух-трех минут наслаждаться его обществом…

Антарктида – заповедник, всякая охота здесь запрещается. Зная об этом, пингвины чувствовали бы себя в полной безопасности (на суше, но крайней мере), если бы не поморники. Эти огромные, размером со среднего орла, птицы с отвратительным клёкотом летают над островом, высматривая, где что у пингвинов плохо лежит. К счастью, поморники – орлы с сердцем курицы, на взрослых аделек они нападать боятся, но расшалившийся детёныш, выбежавший на улицу без присмотра, рискует так и не дожить до седых волос. Поэтому служба оповещения у пингвинов работает круглосуточно. Это только непосвящённым кажется, что адельки каркают без всякого смысла, на самом деле они непрерывно вещают: «Дети, поморник не дремлет! Слушайтесь папу и маму, – и мерзавец останется без обеда!»

Третья разновидность живности на острове – серебристые буревестники, небольшие, размером с наших голубей, птицы. Одни из них высиживают яйца, другие согревают своим телом крохотных нежно-белых птенцов, на которых с вожделением поглядывают поморники. К нам буревестники отнеслись с симпатией: позволяли себя фотографировать, а Каменеву – даже окольцовывать свои лапки. Буревестники охраняют птенцов по очереди, сменяя друг друга: один сторожит, а другой уходит на добычу, Мы провели на острове несколько часов, не в силах расстаться с пингвиньим царством. Каких только картин здесь не увидишь! Вот два десятка аделек неожиданно выстроились в колонну по одному и двинулись вниз, на припай. Подойдя к разводью, они посовещались и послали на разведку в океан добровольца – нет ли поблизости касатки. Прошло несколько секунд, и доброволец, вертикально выпрыгнув из воды, шлёпнулся на льдину. Его окружили пингвины.

– Еле успел унести ноги! – возбуждённо прокаркал он.

– Касатка? – расстроились приятели. – Ты не ошибся?

– Поди проверь, – усмехнулся доброволец. – Уж кого-кого, а касатку, которая моего деда скушала, я за версту чую.

И охотники уныло поплелись домой.

На драку пингвины бегут смотреть толпами. Пока две адельки наскакивают друг на друга, зеваки деловито переговариваются и оценивают шансы. Насмешки, обидные реплики, очаг склоки перемещается, на шум прилетают поморники – и мелкие личные дрязги уходят на задний план: объединёнными усилиями пингвины обращают своих врагов в бегство. Если отдельно взятый пингвин – дружеский шарж на человека, то колония пингвинов – остроумная пародия на коммунальную квартиру, этакую гигантскую «Воронью слободку».

Есть среди пингвинов и отдельные выдающиеся личности, которыми гордится все племя. Об одном из них, знаменитом ныне «землепроходце», рассказал Виктор Каменев, когда, напрыгавшись по скалам в поисках ракурсов и не сломав себе шеи, мы уселись на тёплый валун и решили передохнуть. Вдали утопали в голубом свете фантастические айсберги, терпеливо ждущие своего Рокуэлла Кента, внизу адельки осыпали последними словами поморников, повсюду на припае мирно загорали тюлени.

Антарктическая одиссея, или Необыкновенное путешествие пингвина Жоры

Это произошло в январе 1966 года, в Одиннадцатую антарктическую экспедицию. Прогуливаясь по острову Фулмара, Каменев обнаружил среди группы праздношатающихся аделек окольцованного пингвина. Заинтересовавшись, биолог взял у него интервью. Пингвин оказался важной птицей. Косясь на своё кольцо и пыжась от гордости, он буркнул, что временем, к сожалению, не располагает, но кое-какие сведения из его биографии хранятся в досье у американского биолога Ричарда Пенни.

– Вы с ним знакомы? – почтительно спросил Каменев.

– Да, довольно коротко, – кивнул пингвин, – я подкинул ему материальчик для диссертации.

– Не подскажете адрес?

– Пожалуйста. Ледник Росса, станция Мак-Мердо. У вас все?

– Извините, ваше вмя?

– Пенни назвал меня Джорджем. По-вашему, кажется, Жора?

– Если позволите, когда можно вас навестить?

– Я принимаю по средам после полдника. Честь имею!

Жора церемонно поклонился, дал подзатыльник некстати подвернувшемуся карапузу и торжественно прошествовал на припай, провожаемый уважительным перекаркиваньем собратьев.

Придя домой, Каменев радировал своему коллеге, что встретил пингвина с кольцом номер 509-71127, причём владелец кольца утверждал, что лично с ним, Ричардом Пенни, коротко знаком. Так ли это?

Оказалось, что Жора рассказал чистую правду. Пенни сообщил, что в конце 1964 года во время одного из своих визитов в Мирный американцы вывезли на Мак-Мердо штук сорок пингвинов, окольцевали их и выпустили на свежий воздух. К пингвиньим ластам были прикреплены небольшие баллончики с краской, которые отмечали путь. Цель эксперимента – выяснить, действительно ли пингвины обладают уникальными навигационными способностями. За продвижениями птиц некоторое время следили при помощи теодолита и убедились, что направление они выбрали правильно: курс был взят на Мирный. В заключение Пенни выражал живейшую радость по поводу того, что Джордж успешно завершил путешествие, и просил низко кланяться.

Таким образом, было установлено, что Джордж не мелкий лгунишка с непомерным самомнением, а воистину великий путешественник: за одиннадцать-двенадцать месяцев, делая в среднем по тринадцать километров в день, он преодолел четыре тысячи пятьсот километров труднейшей дороги! Как он ухитрился добраться до Мирного, не имея при себе ни компаса, ни рюкзака с продуктами? На попутных машинах? Но Пенни клялся, что у Джорджа не было с собой ни цента. Загадка, да и только! Короче говоря, в ближайшую среду после полдника Каменев нйнес Жоре официальный визит и пытался выведать у него тайну обратной дороги. Не тут-то было!

– Наверное, вы ориентировались по Солнцу? – забрасывал удочку Каменев.

Но Жора становился глух, как тетерев.

– Да, завтра четверг, – отвечал он.

– Может быть, вы владеете аппаратурой для ориентировки по магнитному полю Земли? – умоляюще допытывался Каменев.

– Хорошая сегодня погода, – невозмутимо констатировал Жора.

– Вы, извините, эгоист! – сердился Каменев. – Неужели вы не понимаете, что разгадка ваших навигационных способностей имеет колоссальное прикладное значение? Пингвин без высшего образования решает сложнейшие астрономические задачи! Как он это делает? Рассказывайте, включаю магнитофон.

– Какие галоши? – переспрашивал Жора.

Так и не раскололся, бродяга!

Но всё-таки кое-что из Жоры удалось вытянуть.

– Ричард Пенни надел мне на ласт кольцо, признав тем самым, что я не простой пингвин. Честно скажу, многие, которые неокольцованные, мне завидовали, а от поклонниц не было отбоя. Скажи я хоть слово, мигни одним глазом – и любая красотка там, на леднике Росса, отдала бы мне ласт и сердце. Но душа моя оставалась на Фулмаре, и я, преодолев искушение, пошёл домой…

– …ориентируясь но… – вкрадчиво подсказал Каменев.

– …быть может, по Солнцу, – ухмыльнулся Жора, – или по магнитному полю, или по чему-то третьему. Как вы уже знаете от Пенни, который присобачил ко мне баллончик с краской, шёл я вдоль кромки припая. Так что рыбой был обеспечен. А наш брат пингвин, хорошенько подзаправившись, может хоть месяц обходиться без пищи. В этом наше большое преимущество перед вами, с вашим непременным трехразовым питанием мы бы имели слишком много шансов удовлетворить ненасытный аппетит касатки. Поэтому я держал ухо востро, во время рыбалки не отплывал и на два шага от кромки льда. Не могу забыть, – Жора удовлетворённо хмыкнул, – одну касатку. Только я окунулся, как она уже была тут как тут: облизнулась, закрыла от предвкушаемого наслаждения глаза, разинула пасть, а я прыг – и на льдине. Две недели таскалась за мной, негодяйка! Осунулась, похудела, но следила за каждым моим шагом – очень уж ей не терпелось отведать, каков я на вкус. Две недели у меня во рту маковой росинки не было, но я выдержал!

И Жора гордо посмотрел на почтительно притихшего Каменева.

– Метели были неистовые, – продолжал Жора. – Плохо пингвину в пургу одному. Когда нас много, мы сбиваемся в толпу и своим теплом спасаем друг друга. А я вынужден был прятаться на айсбергах, заползал в торосы. Страшно даже подумать, что было бы, если бы меня засыпало снегом: попробуй выберись без посторонней помощи!.. И всё-таки дошёл. Как увидел родные острова, даже слеза прошибла. И вот я дома, в родной семье. Меня уважают, со мной советуются, я удовлетворён. Ваше время истекло. Если хотите, можете меня сфотографировать, но без магниевой вспышки. У меня и так, знаете ли, близорукость.

– Такова подлинная история пингвина Жоры, великого путешественника, – закончил Каменев свой рассказ. – К великому сожалению, вернувшись в этом году в Антарктиду, я его не нашёл. Исходил все острова, наводил справки – Жоры и след простыл. То ли он возжаждал новой славы и отправился на поиски приключений, то ли его подстерегла та самая касатка… А я хотел сообщить Жоре, что у него появился серьёзный соперник. Недавно в одном популярном журнале, который любит сообщать занимательные факты, появилась прелюбопытная заметка: полярники окольцевали на Северном полюсе пингвина Адели, выпустили его, и этот пингвин пришёл в Мирный. Когда я запросил редакцию, откуда они получили столь удивительную информацию, мне честно ответили: «Из зарубежного журнала со ссылкой на французские источники». Видимо, этот пингвин долетел на самолёте до Диксона, там сел на ледокол, добрался до Ленинграда и затем на «Оби» дошёл до Мирного – другого объяснения я не нашёл…

Мы ещё долго сидели на валуне, греясь на солнышке и беседуя на пингвиньи темы. Я обратил внимание Каменева на растрёпанного пингвина, который скандалил с двумя соплеменниками, и поинтересовался, по каким причинам эти приятели могут ссориться.

– Чаще всего любовь, – пояснил мой собеседник. – В прошлый сезон я окольцевал нескольких аделек и начал за ними следить. И что же? Через год оказалось, что один из них сменил подругу, взяв себе жену моложе и привлекательнее. Но через некоторое время законная супруга вспомнила про свои права и закатила разлучнице такой скандал, что та вынуждена была бежать, теряя на ходу предметы туалета. Не исключено, что драма, которую вы сейчас наблюдаете, – типичная семейная сцена, стороны треугольника выясняют отношения. А вообще адельки с их склочным характером набрасываются на каждого, кто подходит к их гнезду на расстояние вытянутой руки, клюют, бьют ластами пришельца и прогоняют его. Кто знает, с какими намерениями пришёл этот субъект? Может быть, рассказать свежий анекдот, а может, камешек из гнезда стащить.

У пингвинов, – продолжал Каменев, – на мой взгляд, вообще нет иерархии. Старые и более опытные адельки, правда, занимают лучшие места для гнездования, но и у них без драк не обходится. Бывает, что все соседи вовлекаются в общую свалку, и тогда начинается такой гвалт, что хоть уши затыкай. Когда самка сидит на яйце, самец уходит на припай за добычей. Возвращаясь, он иногда ошибается и подходит к чужой жене, но та обычно хранит супружескую верность и клюёт волокиту. А в это время законная повелительница, обеспокоенная происходящей сценой, криками напоминает о себе, и изобличённый изменник покорно идёт к своему гнезду, чтобы поменяться с супругой местами…

В обществе пингвинов Каменев проводит большую часть своего времени. Каждый день он ходит к островкам по припаю, а когда припай вскроется, будет добираться на лодке. Полярным летом у Мирного живут только пингвины Адели, а в марте заявятся красавцы императоры. Бойкие, юркие и любящие поскандалить адельки ростом максимум полметра – лилипуты по сравнению с величавыми и уверенными в своих силах императорами, рост которых достигает метра, а вес сорока-пятидесяти килограммов. Каменев проводит серию экспериментов, пытаясь разгадать тайну навигационных способностей пингвинов. Он убеждён, что пингвины – врождённые астрономы и ориентируются по Солнцу, но хочет доказать, что и магнитное поле Земли играет в этих таинственных способностях не последнюю роль. Пингвины – птицы, мозг у них крохотный, но где-то в этом мозгу есть клетки, деятельности которых может позавидовать изощрённый мозг человека…

Подходило обеденное время, и Гербович дал сигнал к возвращению. Кое-где трещины на льду расширились, припай «дышал» все более глубоко, и обратная дорога изрядно пощекотала мою нервную систему. Но выбрались на барьер мы благополучно, а к ночи припай взломало.

Так закончился мой первый и единственный визит на остров пингвинов.