Текст книги "Гибель советской империи глазами последнего председателя Госплана СССР"

Кооперативные страсти

Шёл разбудивший страну 1985 год. В стране кипели антиалкогольные страсти, а в министерских кабинетах и научном сообществе параллельно разрабатывались и прорабатывались проекты решений и программ, нацеленных на корректировку генерального курса партии и правительства. В частности, готовилось решение о широком развитии производственных и торговых кооперативов.

Щербаков В. И.: «По существу, это было самое первое реальное решение о раскрепощении людей, желающих работать. До этого “цеховиков” сажали пачками, а тут готовится постановление о развитии кооперации в СССР! Команду возглавлял “нарком” Юрий Баталин (так его называли сотрудники комитета), входили в неё будущий министр Российской Федерации, а тогда помощник министра Геннадий Меликьян, я и ещё два-три человека.

Сначала мы подготовили проект Постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР о развитии в стране “широкого предпринимательского и кооперативного движения”. Предпринимателями и кооператорами у нас становились все, кто хотел заняться трудом индивидуально или в кооперативе, мог зарабатывать для себя и взять на себя полную ответственность за социальное обустройство своей семьи. Предлагалось разрешить свободно не только производить товары и услуги, но и свободно продавать результаты своего труда на рынке.

С нашей точки зрения, получилось здорово, и воодушевленный Юрий Петрович Баталин ушёл с этим докладом на заседание Политбюро, а вернулся ни живой, ни мёртвый. По профессии он строитель газо– и нефтепроводов, 35 лет провёл на северах, сильный мужик, сын репрессированных родителей, беспризорник. Начинал с лопаты и тачки, вырос за 35 лет до первого замминистра, стал Героем Социалистического Труда. Многое повидал. Но такого, по его словам, с ним ещё не бывало. Короче, надо всё переделать.

Устроили мозговой штурм: что сможем провести через Политбюро? Придумали: чтобы предпринимательское движение широко развивалось, оно должно называться партийно-скучным термином, желательно однокоренным со словом “труд”, и декларировать его нужно для применения в очень узком социально приемлемом и не опасном с точки зрения возможного “рвачества” слое. Так появилась “индивидуальная трудовая деятельность”. Где её разрешить, чтобы партийные органы могли поддержать эту идею?

Обосновали сферу применения, так сказать, “от противного”: почему разносить письма и газеты на почте, стирать бельё, ремонтировать обувь и т. д. должны государственные служащие? Ведь полно старшеклассников, студентов, домохозяек, пенсионеров и безработных. Пусть всё это делают кооперативы и частники, называемые теперь предпринимателями. У нас полно женщин без работы, особенно в Средней Азии, инвалидов… Что опасного в том, что они дома платья и шапочки будут шить, носки и свитера вязать, пенсионеры на своих дачных участках вырастят урожай и сами его легально продадут? Почему общества инвалидов должны ограничивать своё материальное состояние только госсодержанием? Они уже доказали, что могут в дополнение к госдотациям зарабатывать. Так давайте разрешим им тоже работать свободно, как кооперативам. У некоторых людей есть автомобили, а в стране нет такси. В любой деревне есть печник, кузнец, плотник, электрик и т. д. Но все работают нелегально за самогон. Почему не разрешить людям легально работать, а не “калымить”? Почему студенты могут зарабатывать только в стройотрядах? Разрешим им нормально зарабатывать на любом производстве, пусть производят всё, что сумеют продать, и зарабатывают на учёбу. Всё это поднимет престиж труда, нравственность, люди перестанут “шабашить” и будут работать и на государство, удовлетворяя общественные потребности, и на себя, содержа свои семьи и решая личные вопросы.

Второй раз Баталину опять крепко “набили лицо”, но уже без обвинений в “непонимании смысла социализма и пособничестве частнособственническим интересам”. Поручили идею трудовой деятельности, “трудовую” идеологию развернуть и как следует отработать. Так в ноябре 1985 года появилось сначала решение Политбюро принять Постановление ЦК и Совмина “О развитии индивидуальной трудовой деятельности” (из которого как отдельные формы организации такой деятельности потом выросли предпринимательство и кооперативное движение), а затем, уже в ноябре 1986 года, это постановление под личным руководством Н. Рыжкова было переработано в закон об индивидуальной трудовой деятельности, с которого собственно и началось формирование законодательной базы для реального движения по перестройке. От решения ЦК КПСС до выхода Закона СССР потребовался год упорных сражений под личным руководством председателя Совета министров СССР.

По сути, это был шаг концептуальный, а где-то именно возврат к изначальной модели социализма, о чём много говорил и к чему призывал новый генсек. Несколько десятилетий ортодоксальная партийная идеология напрочь отметала создание каких-либо частных, совместных предприятий, Хрущёв вообще запретил промысловую кооперацию, разогнал артели и забрал в пользу государства все их активы. Десятилетиями социализм в СССР отождествлялся с аккумуляцией в руках государства всех природных богатств, производственных мощностей, орудий труда и его результатов, а также с государственным управлением всем и вся. Требовалась своего рода революция в головах, чтобы признать естественным многообразие форм собственности, понять и принять, что обобществление вовсе не обязательно должно превращаться в огосударствление».

В. И. Щербаков рассказывает, что слово «кооперация» в этих документах уже появилось, но требовалось непременно скрупулёзно соблюсти идеологическую «невинность» всех формулировок закона, не забыть упомянуть, что строится всё «на основе развития ленинских идей о кооперации», «равноправное взаимодействие государственного и колхозно-кооперативного секторов социалистической экономики», «кооперативная форма собственности способствует более полному использованию возможностей и преимуществ социализма», «кооператив… призван активно участвовать в… достижении высшей цели общественного производства при социализме – наиболее полного удовлетворения растущих материальных и духовных потребностей людей» и т. д.

Активные выступления в поддержку кооперативных форм собственности начались в 1986 году, в том числе и на XXVII съезде КПСС. Тогда же были созданы первые, достаточно примитивные кооперативы – небольшие пошивочные мастерские, мастерские по ремонту бытовой техники и др.

14 августа 1986 года на заседании Политбюро были рассмотрены и одобрены основные принципы развития кооперативных форм производства.

В 1987 году развитие кооперативов ускорилось: 5 февраля Совет министров СССР разрешил создание кооперативов общественного питания, бытового обслуживания населения и по производству товаров народного потребления. Утвердили примерные уставы деятельности таких кооперативов. 10 сентября приняли решения о создании кооперативов по выработке кондитерских и хлебобулочных изделий. 24 сентября – о создании торговых кооперативов, специализирующихся на реализации товаров, изготовленных кооперативами и гражданами, занимающимися индивидуальной трудовой деятельностью.

За этот год в СССР в производстве товаров народного потребления, в торговле, общественном питании и сфере услуг возникло около 15 тыс. кооперативов.

Щербаков В. И.: «Было много разговоров, обсуждений и даже несколько постановлений ЦК КПСС, “определявших курс на перестройку”, но не было ни одного закона или подзаконного акта, который разрешал бы хоть что-нибудь реально делать самим людям, позволявшего им проявлять инициативу, предприимчивость, работать на себя и не попадать за это в тюрьму.

Тогда существовало правило – если ты занимался, каким-то документом, то не важно, где ты уже трудился, тебя и в дальнейшем будут привлекать к доработке этого вопроса, закрепляя за этой темой. Так и мне пришлось коснуться готовящегося Закона “О кооперации”».

От заводчанина к чиновнику путь непростой

Одновременно с укреплением кадрового состава центрального аппарата Ю.П. Баталин начал усиленно практиковать командирование руководителей комитета, начальников отделов и ведущих специалистов непосредственно в трудовые коллективы страны. До того командировки, как правило, ограничивались уровнем функционально подчинённых Госкомтруду ведомств по труду союзных республик или, в лучшем случае, отделов по труду областей, краёв и автономных образований… Такая «обучающая система», хорошо зарекомендовала себя ещё во время его работы в Главтюменнефтегазстрое.

Уже после ухода из комитета Юрия Петровича в одну из таких поездок отправился и Владимир Иванович.

Щербаков В. И.: «Перейдя из одной ипостаси в другую – из производственников в чиновники, – я испытывал постоянный дискомфорт от того, что не вижу, как на деле реализуются законы, постановления, распоряжения, в подготовке которых я принимал участие, и что из этого получается. На заводе я привык: сегодня сказал, сегодня же начали делать, я наблюдаю, как это делают, и через какое-то время прихожу, чтобы увидеть конечный результат. Здесь же подписываю бумагу и остаюсь в неведении, что с ней дальше станется, собирается ли кто-то написанное выполнять, когда и как.

Показательный эпизод. Высыхание Аральского моря среди прочих экологических проблем стало причиной засоления всей Каракалпакии. Море ушло от прибрежных населённых пунктов – и жить стало там невозможно. К тому же дефолиантами с хлопковых полей залили и погубили Амударью. Городок Нукус, столица автономии, стоявший в дельте этой реки недалеко от моря, оказался на краю пустыни Кызылкум. Люди сажают деревья, но на глубине 30–40 см начинается слой дефолиантов, которые уничтожают корневую систему деревьев. Земля вокруг жилищ отравлена, трубы в них съедены химией. Стоят 9-этажные дома, попадаются 12-этажки, но в них во всех отсутствуют вода и канализация – всё отключено, нередко они и вообще не подключалась изначально. Вместо сантехники в каждой квартире ведро, которое они потом выносят с 9-го этажа во двор, где сделана выгребная яма и стоит примитивный сколоченный из досок туалет. Вот такой уровень жизни был здесь на рубеже последнего десятилетия XX века, в стране победившего социализма, гордящейся своими социальными достижениями.

Работать тоже было негде, особенно жителям рыбацких посёлков на побережье, которое успело отступить на многие километры. Соответственно, встали и рыбоперерабатывающие заводы. А семьи там большие, по 7–8 детей, многие ютились в двух-трёхкомнатных землянках: в одной комнате все бабушки и дедушки, в другой сами родители с детьми, третья – общая, чтобы вся семья могла вместе сесть обедать-ужинать, тут же кухня и все продукты. Всё это кошмой-войлоком заложено, и спали люди на том же войлоке и одеялах. Просто оторопь брала на это смотреть.

Над всем этим “великолепием” на главной улице (естественно, проспекте Ленина) возвышался мраморный красавец дворец райкома партии и райисполкома, в котором, правда, туалет тоже был на улице, и партийный секретарь бегал туда со второго этажа, а председатель райисполкома с третьего. Но на всякий случай ещё и ведро у каждого в кабинете стояло. В этом смысле привилегий у партии не было, жили все одинаково.

Я оказался председателем правительственной комиссии, созданной для организации практической помощи жителям этого района. Но что прикажете делать с Аральским морем, как решить вставшие социальные проблемы?! Едем по городку вдоль железной дороги – всё сплошь засыпано битым стеклом. Спрашиваю, это что, откуда? Отвечают: тут пьют много, но не возить же сдавать пустые бутылки за тридевять земель, мы их бьём и здесь вдоль путей разбрасываем, чтобы они по степи не разлетались. Вот так едешь километров 30 и вдоль железнодорожного полотна битые водочные бутылки. В этих семьях работала, как правило, только жена – какой-нибудь уборщицей в райкоме или в райисполкоме, изредка в школе, потому что другой работы здесь не было. Муж мог в лучшем случае надеяться устроиться где-то сторожем. Остальные жили в своих землянках на пособия на многодетность или на малолетних детей – это были все их доходы.

Существовала в Нукусе ещё кормилица – обувная фабрика, планово и стабильно убыточная. Стал разбираться, что на ней не так, почему она планово-убыточна и обнаружил следующее: фабрика выпускала партию обуви, отгружала её на торговую базу, включала себе графу произведённой товарной продукции и получала за неё деньги. Только не из торговли, а из бюджета, поскольку убытки были уже заложены в план и их покрывает казна. В следующем месяце база возвращала всю партию как 100-процентный брак. На заводе обувь переоформляли и, якобы устранив брак, опять отправляли на базу. Колесо крутилось, деньги из бюджета исправно поступали, и все были довольны.

Вообще следует заметить, что в той довольно зазеркальной реальности, которую в данном случае представляла собой советская экономика, в существовании такого феномена, как планово-убыточное предприятие, не было ничего сверхъестественного. Законодательство совершенно спокойно допускало, что у каких-то производств, причём не в период выхода, скажем, на проектную мощность или в силу форс-мажорных обстоятельств, а в обычном режиме, затраты заведомо превышали доход от реализации продукции, потому что государство устанавливало специальные “социально низкие” цены, частично компенсируя таким путём низкий уровень доходов семей. Аналогичная ситуация была в пищевой и лёгкой промышленности. Позже, разрабатывая Закон “О государственном предприятии (объединении)”, мы, понимая возможные ситуации, предусматривали выделение таким планово-убыточным предприятиям дотаций на каждый год пятилетки при условии разработки коллективом программы ликвидации убыточности. Если самоокупаемость не обеспечивалась бы длительное время, по идее, должен был ставиться вопрос о прекращении деятельности таких предприятий. Но они и дальше продолжали перемалывать ресурсы и платить незаработанную зарплату. Решения предыдущего партийного вождя, что “зарплата должна быть заработанной”, а “экономика должна быть экономной”, в Каракалпакии в тот период не находили реализации.

Спрашиваю местное начальство, а обувь-то куда всё же девается. Мне отвечают, что 10–15 % люди всё-таки покупают со скидкой 80–90 %, в том числе и сами обувщики. А то, что продать даже на таких условиях невозможно, выкупает государство, возвращает на устранение брака, колесо прокручивается, и за всё платит государство. Я им говорю, вы с ума посходили, как можно включить в товар бракованную продукцию? Есть же правила бухгалтерского учёта, есть инструкции в конце концов. Ты, главный бухгалтер, не понимаешь разве, что вместе с генеральным директором можешь сесть в тюрьму и надолго? Я уже не говорю, что возврат брака вы по новой отправляете в продажу. Вы хоть инструкцию читали? К вам кто-нибудь за это время приезжал с проверкой? Они парируют: “Нас сто раз местный Минфин проверял, никаких нарушений не нашёл, это ты приехал и какие-то проблемы создаёшь!”

Зову министра финансов, спрашиваю: “Ты-то что делаешь? Тратишь государственные деньги без тени сомнения? Тебе где-нибудь объясняли, как надо продукцию включать в товар, кто-нибудь тебя учил этому? Ты всё же министр финансов, пусть маленькой автономной республики, но министр как-никак!”

И тут он мне выдаёт историческую фразу: “Вообще-то лет пять назад какой-то разговор на эту тему был. Кто-то из Москвы приезжал, что-то нам тут рассказывал. Но мы ведь работаем и всё нормально”.

Вот тут у меня глаза и открылись. Лечу обратно, размышляю: в чём моя функция, моя роль? Я только составляю или подписываю бумажки, относительно которых этот или другой такой же “министр”, директор или бухгалтер скажет потом, что “вообще-то какой-то разговор был”. А дальше хочешь – выполняй, что на бумажке написано, не хочешь – не выполняй. Такая система меня не устраивала, она лишала мою жизнь всякого смысла и стимула».

Риск – дело благородное, а хорошо подготовленный экспромт – ещё и полезное

Заработная плата советских людей, как и цены, тогда планировалась сверху. Они были привязаны к количественным показателям: произведённым штукам, кубометрам, килограммам, освоенным гектарам. То есть во главу угла были поставлены объёмы выполненной работы, а не её эффективность или качество некого произведённого материального блага.

Щербаков В. И.: «С точки зрения механического и ручного труда такой подход был ещё как-то оправдан. Но с увеличением наукоёмкости производств и роли интеллектуальных вложений людей в конечный продукт всё более актуальным и сложным становился вопрос оценки умственного труда, его доли в конечном продукте. Пресловутая уравниловка демотивировала наиболее способных, одарённых специалистов, гасила любую инициативу.

В этой экономике Зазеркалья человек, чистящий на улице ботинки, значился госслужащим и получал 3 рубля, а врач-офтальмолог Фёдоров, возвращавший людям зрение, 60 копеек за операцию. У любого абсурда всё же должен быть предел. Ещё не зная, какие изменения нужны и как это сделать, необходимость перемен ощущали все.

Отражением общественных настроений стала популярная в народе присказка: “Они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем”. Общественные фонды потребления – бесплатное жильё, медицина, образование, льготные путёвки в санатории и пионерские лагеря, мизерные расценки на услуги коммунальщиков, общественный транспорт и т. д. – стали чем-то обыденным, само собой разумеющимся. О том, что все эти блага формируются, в первую очередь, из недополученной работающими заработной платы, само массовое население благополучно не знало или не воспринимало. Все желали получать зарплату “как на Западе” и одновременно сохранить все фонды общественного потребления. Невозможность решить эту проблему в рамках действовавшей модели экономики мало кем понималась. Но то, что централизованно формируемые общественные фонды потребления появлялись не из воздуха, а за счёт изъятия государством прибавочного труда, понимали почти все, а то, что доступность к ним была избирательна и зачастую качество этих фондов посредственным, гасило трудовой энтузиазм масс. Получалось, что чем лучше человек работает, тем сильнее ощущает бессмысленность своих усилий, ведь качество жизни от этого не менялось. Сформировалось убеждение: “Нужен блат или высокое общественное положение чтобы получить доступ к потреблению из общественных фондов”. Получалось, что платят все, а потребляют только отдельные личности.

Государство тем временем к 1980-м годам самостоятельно перераспределяло уже более половины произведённого национального дохода. И не зарплата, и даже не позиция в советской табели о рангах в конечном счёте стали главным мерилом жизненного успеха, а связи, возможность “достать”, “заказать”, “договориться” и т. д.

Ещё одно крылатое выражение времен застоя: “В Советском Союзе есть всё, только на всех не хватает”. Оперирующая искусственными показателями, сверхцентрализованная и монополистичная командно-административная система создала параллельную реальность – полуофициальный мир распределения, в котором у людей появились специфические функции и цели, а у должностей – иной критерий привлекательности – неформальные возможности. Командировка в Москву сулила бонус в виде покупки сырокопчёной колбасы или других разносолов “к праздникам”. Запись к “тому самому” стоматологу гарантировала выход на завотделом какого-нибудь универмага, где можно было “достать”, условно говоря, импортный костюм, или на директора аптеки, где иногда “выбрасывали” дефицитные лекарства».

Работать с Ю.П. Баталиным Владимиру Ивановичу пришлось недолго. В декабре 1985 года Юрия Петровича назначили заместителем председателя Совета министров СССР. Вместо него руководить комитетом стал И. И. Гладкий. В 30 лет он, работая на Северодонецком химическом комбинате стал Героем Социалистического Труда и после этого начал делать профсоюзную карьеру, будучи избранным в 1970 году секретарём Украинского республиканского совета профсоюзов. В Госкомтруд Иван Иванович пришёл, поработав уже секретарём ВЦСПС.

Щербаков В. И.: «Гладкий – хороший мужик, но абсолютно не приспособленный для работы на занимаемом им месте. Став рано Героем Социалистического Труда, он был направлен на профсоюзную работу, после чего его стали продвигать наверх. Работая у нас, на все совещания и при походах к руководству он надевал Звезду Героя, чтобы на него не очень наезжали».

В 1986 году в Госкомитете началась работа над реформой заработной платы.

Щербаков В. И.: «Я сделал свою часть для машиностроения, радикально отличающуюся от той, что подготовил профильный отдел. В рамках возможностей общезаводского фонда оплаты труда я старался создать систему роста зарплаты в соответствии с ростом трудового вклада и профессионального мастерства как коллектива, так и индивидуального работника. По внутренним аппаратным правилам требовалось, чтобы каждый твой шаг согласовывался с функциональным отделом. Долго их убеждал, что главным звеном реформы оплаты является не увеличение размера тарифных ставок, а изменение механизма формирования зарплаты, создание гибких условий для зарабатывания денег по мере роста трудовых показателей. Именно в этих целях нужно вообще отказаться от твёрдых ставок и перейти к установлению вилки окладов. По мере роста зарабатываемого коллективом фонда оплаты труда появится и возможность системного роста основной части зарплаты. Убедить коллег не удалось. Тогда, чувствуя свою правоту, я решил разработать собственный документ, а разрабатывать проект на сформулированных коллегами критериях отказался. Они (статус которых в комитетской иерархии был выше) попробовали на меня наехать.

Меня курировал совершенно роскошный специалист, зампред Борис Николаевич Гаврилов. Когда-то он приезжал на АвтоВАЗ и КамАЗ, мы ещё там с ним встречались и вели долгие разговоры. Его я уважал как человека, но как командира в порученном мне деле не воспринимал. Он сам признавал, что его профессиональный опыт по сравнению с моим был несерьёзным. Впрочем, неповиновение, когда я уверен в своей правоте, у меня в характере. Я признаю право профессиональное, а административное право начальника только в определённых пределах.

Функциональные отделы курировал первый зампред Госкомтруда Леонид Алексеевич Костин (отец главы ВТБ Андрея Леонидовича Костина).

Леонид Алексеевич редко бывал на месте – он был доктором наук, профессором, автором многочисленных монографий и учебников, бывший работник ЦК КПСС, пользовался авторитетом в международных кругах, был представителем Правительства СССР, в Административном совете и Азиатском консультативном комитете Международной организации труда, поэтому занимался вопросами этой организации, подбором и работой наших специалистов в ней, возглавлял ежегодные делегации на Международных конференциях труда. Масса совещаний в ЦК КПСС, правительстве, выполнение представительских функций, научная работа… Ему было не до нас.

Итак, очередной раз Костина не оказалось на месте, и по этой причине коллеги жаловаться на меня пошли к Гаврилову. Отношения у нас с Борисом Николаевичем были замечательные, он пригласил меня к себе побеседовать, выслушал аргументацию, но даже не пытался переубедить.

Вскоре предложения о реформе заработной платы стали обсуждать в различных комиссиях. На одном из совещаний, которое вёл Гейдар Алиевич Алиев, Госкомтруд представил свои наработки. Они члену Политбюро ЦК КПСС не понравились, он спросил: “А что здесь нового? С этим дерьмом вы собираетесь идти в Совмин?” Тогда Гаврилов ответил, что у нас есть и более радикальные разработки, хотя их мы ещё нигде не согласовывали. Алиев предложил огласить и их. Подняли меня.

Будучи первым заместителем председателя Совета министров СССР Алиев курировал машиностроение, лёгкую промышленность и транспорт, и я несколько раз до этого встречался с ним на совещаниях. КамАЗ должен был поставлять много техники в период уборки урожая, обслуживать её, поставлять автомобили военным, в том числе в горячие точки, поэтому мне приходилось докладывать на совещаниях, фактически отчитываться перед Алиевым. Таким образом, я уже примелькался и был знаком большому начальнику.

“Ну что у тебя там, Володя? – приободрил меня Гейдар Алиевич. – Рассказывай!”

И тут я, получив трибуну, заявил, что, по моему мнению, всю реформу зарплаты нужно сделать иначе! Необходимо расширить самостоятельность предприятий, повысить их ответственность за зарабатывание фонда оплаты труда и расширить права в его расходовании, позволить им в пределах этого фонда самим формировать зарплату своих работников, размер начисляемой зарплаты должен ограничиваться не размером тарифного оклада, а размером заработанного заводом фонда оплаты труда. И задача государства не в том, чтобы контролировать, кто сколько получает, а следить, чтобы объём фонда оплаты труда, который выплачивается за созданную продукцию, не превышал наших возможностей по обеспечению товарно-денежного оборота. И чем больше будет советский человек зарабатывать, тем лучше! Почему государство должно сверху устанавливать, столько должен получать инженер в цеху, а столько технолог, работающий в кабинете. Разработать технологию нового изделия вряд ли легче. Почему оклад врача-проктолога должен быть на 5 рублей меньше, чем у окулиста? Зачем государству вообще различия в тарифах инженеров, конструкторов, экономистов, врачей различных профессий? В каждой из них свои сложности. Давайте будем аттестовать каждого работника на квалификационную категорию. Критерии, которым должен соответствовать специалист каждой категории, установим на уровне государственных требований, что обеспечит единые требования по всей стране. Аттестацию должны проводить не госорганы, а их коллеги. Они точно знают, “кто есть кто”, и если на отдел или отделение выделят средства на повышение зарплаты, то вероятность объективного подхода к конкретным людям высока.

Не понятно также почему для повышения зарплаты хорошему работнику его нужно непременно сделать начальником. В результате часто из хорошего технолога делаем неумелого руководителя, к тому же увеличиваем звенность управления. Ведь, чтобы повысить зарплату нужному сотруднику, под него следовало создать группу, потом из нескольких групп сделать бюро, из нескольких маленьких отдельчиков – управления, потом департаменты и т. д. А зачем они нам были нужны, никто объяснить не мог.

Но решение одной проблемы порождает новые. Назвав своего “продвинутого” сотрудника начальником, его автоматически переводят в административно-управленческий персонал (АУП), расходы на который совершенно правильно жёстко контролируются, в отличие от затрат на производственный персонал, отдельно устанавливается даже лимит на командировки АУП. То есть технолога можно послать в командировку, но начальника технологического бюро уже нет.

Под ограничения попадала учёба, переобучение этих специалистов, даже с совещаниями у нас возникали проблемы. В бюджетном плане специальная статья жёстко контролировала такие траты. Доходило до абсурда! Если пачку бумаги давали технологу, то относилось это к одной статье расходов, а если его начальнику – к другой. Представителю АУП должны карандаши давать по установленным лимитам. Отменить лимитирование затрат на управление пока невозможно, но давайте хотя бы не принуждать хозяйствующих субъектов к увеличению численности этой категории в связи с необходимостью увеличить зарплату.

О сокращении звенности, реформировании управления тогда уже заговорили так, что моя речь на том совещании была в русле происходящих перемен.

Я предлагал специалистов ИТР распределить по категориям: I, II, III, ведущий, старший, главный и т. д. В каждой из них установить вилку размера заработной платы. Критерии мы разработаем, а дальше все в своих коллективах пусть проводят аттестацию. Мы будем настаивать только на одном: перед переходом в следующую категорию сотрудник должен пройти переобучение и аттестацию в своём коллективе.

Таким образом, человеку обеспечивался профессиональный рост и мы увеличивали его отдачу.

Гейдар Алиевич после окончания моего монолога спросил: “А что кто-то против этого возражает?” – “Ну да, – вынужден был ответить я. – В первую очередь, Минфин!” – “Ну что? Понятно! – заключил Алиев. – Работайте!”

Через некоторое время меня вызвал Гаврилов и сказал, что начальник отдела зарплат уходит на пенсию: “Как ты отнесёшься, если тебе сделают предложение занять его место?” – “Ну, если сделают, то я рассмотрю его”, – ответил я».

Вскоре, в феврале 1986 года, вышло решение Секретариата ЦК КПСС за подписью Е.К. Лигачёва о новом назначении Владимира Ивановича. Отдел заработной платы, который он возглавил, был уже побольше – человек 15. Почти одновременно, в марте, Щербаков становится членом коллегии Госкомитета. Впрочем, на размере его собственной зарплаты это не сказалось, все начальники отделов получали одинаково.

А вот задуманную реформу тогда реализовать удалось. 17 сентября 1986 года вышло Постановление Совета министров СССР и ЦК КПСС № 115 «О совершенствовании организации заработной платы и введении новых тарифных ставок и должностных окладов работников производственных отраслей народного хозяйства».

В постановлении заявлялось о «расширении самостоятельности объединений, предприятий и организаций в расходовании фонда заработной платы и в стимулировании выполнения работ с меньшей численностью персонала».

Констатировалось, что «заработанные коллективами средства должны оставаться в их распоряжении и использоваться на материальное поощрение работников в соответствии с трудовым вкладом каждого в общие результаты работы».

Совершенствование организации заработной платы должно было осуществляться «на основе перестройки тарифной системы, повышения качества нормирования труда, внедрения прогрессивных форм оплаты труда и премирования, усиления связи доплат и надбавок с конкретными достижениями в труде».

Для инженеров вводились квалификационные категории (инженер, инженеры I и II категорий, ведущий инженер) и соответствующие категории для других специалистов. Увеличился диапазон между минимальными и максимальными размерами окладов по каждой должности и квалификационной категории.

Руководителям объединений, предприятий и организаций разрешалось «устанавливать должностные оклады руководителям подразделений, специалистам и служащим без соблюдения средних окладов по штатному расписанию и без учёта соотношений их численности в пределах фонда заработной платы, определяемого по стабильным нормативам раздельно для конструкторов, технологов, научных работников и для других специалистов и служащих».