Текст книги "Как карта ляжет. От полюса холода до горячих точек"

Конечно, я сразу согласился. Еще никогда в истории советской внешней разведки никто из ее руководителей не выступал в печати, да что там, даже их имена знал только узкий круг посвященных.

– Тогда мы пришлем за вами машину, – подытожил Шебаршин. Я помчался к главному редактору: уж не розыгрыш ли все это? Он подтвердил: да, решением политбюро и с согласия генсека Горбачева впервые за всю историю секретной службы ведомство рассекретило имя своего руководителя. И первое интервью он даст нам.

Леонид Шебаршин был не только начальником разведки, но и большим интеллектуалом.

Леонид Владимирович принял меня в своем кабинете в Ясеневе, в комнате, мало похожей на казенный офис – с большими окнами, выходящими на лес и луга, и колонной посередине. На книжной полке стояли произведения классиков. Время было обеденное.

– Не хотите разделить со мной трапезу? – предложил генерал. – У нас сегодня пельмени.

– Но разве пельмени без водки бывают? – не очень удачно пошутил я. Интервью размером в целую газетную полосу появилось в «Правде» под названием «Без плаща и кинжала». Эффект был поразительный: все западные информагентства обильно цитировали Шебаршина и удивлялись, мол, вот как далеко зашла перестройка.

Когда я приехал в Ясенево в следующий раз – для того, чтобы завизировать у генерала текст, он принял меня еще любезнее. К тому времени мы уже о многом поговорили, обменялись книжными пристрастиями, я рассказал о своем афганском опыте. Шебаршин умел слушать. Теперь он повел меня по комплексу своих владений, расположенных сразу за МКАД, показал служебные помещения, бассейн, столовую, познакомил с комнатой истории разведки. Вот где я испытал тогда настоящий шок. На стендах были фотографии всяких довольно известных людей: академик, писатель, журналист… Оказывается, все они в разные годы работали на разведку.

Шебаршин искренне забавлялся, видя мое изумление.

Еще спустя месяц или два я опять побывал в Ясеневе, когда там рассекретили несколько агентурных дел и приняли решение обнародовать их в прессе. Мне выделили комнатушку и свалили на стол старые папки с тесемками, которые содержали настоящий клад – историю авантюрной жизни агента-нелегала Дмитрия Быстролетова, орудовавшего в Европе в 30-е годы под разными прикрытиями. Я написал тогда в газету три «подвала», и это тоже был настоящий прорыв и для СМИ, и для перестройки.

А последний рабочий контакт у нас с Шебаршиным случился в дни августовского путча 1991 года. Его тогда, сразу после ареста Крючкова, назначили председателем КГБ, но пробыл Леонид Владимирович в этой должности рекордно короткий срок – всего сутки. Возможно, к счастью для себя. И вот где-то в этом промежутке он позвонил. Был, как всегда, деликатен:

– Владимир Николаевич, вы знаете, что такое «Вымпел»?

Конечно, я знал. Так называлось секретное подразделение ПГУ, сформированное исключительно из офицеров и предназначенное для диверсионных операций за кордоном в ходе возможной войны. Знал я про него, поскольку многие из вымпеловцев прошли Афганистан, а там трудно было не пересечься.

– Да, – ответил, – знаю.

– А вы не могли бы взять интервью у командира «Вымпела» полковника Бескова?

– Тема?

– Вы понимаете, сейчас, когда путч подавлен, нашлись охотники измазать наших ребят грязью, – с горечью объяснил генерал. – Стали говорить, что будто бы «Вымпел» собирался штурмовать Белый дом. А это не так.

– Если это действительно не так, тогда я готов.

– Слово офицера. Я высылаю машину.

Так я оказался – опять-таки первым из всех журналистов – на сверхсекретной базе «Вымпела» в Балашихе. Там меня встретил Борис Петрович Бесков, встревоженный, огорченный, удрученный. И поведал, что и как делали его бойцы в те три дня, когда решалась судьба России. Поминутно разложил ситуацию.

Я уж не знаю, мое ли интервью помогло или что-то другое, но в последовавших затем разборках спецназ ПГУ в числе сторонников путча не фигурировал.

Что дальше? Судьба Шебаршина сложилась трагически. Борис Ельцин, назначивший его главой КГБ, ровно через сутки под давлением своего «демократического» окружения снова отправил генерала «в лес», как на сленге называли штаб-квартиру ПГУ в Ясеневе. Вскоре пришедший командовать Лубянкой Вадим Бакатин решил показать, кто в лавке хозяин: он без всякого предварительного разговора с начальником разведки прислал ему в замы своего человека, что противоречило и тогдашним правилам, и здравому смыслу. Шебаршин в знак протеста подал в отставку.

Я подозреваю, в глубине души он надеялся таким образом привлечь внимание президента к тому, что спецслужбой руководит дилетант, что так дела не ведут. Увы … Ушел и ушел. Плевать. Время было такое: государством пришли рулить наперсточники, а он был Профессионал с большой буквы. Такие тогда стали не нужны.

Так в пятьдесят шесть лет генерал-лейтенант Леонид Шебаршин сделался пенсионером. Я хорошо помню тот период его жизни, потому что мы часто встречались – и у него дома, и у друзей. Врагу не пожелаешь того, что пережил генерал. Он еще пытался как-то карабкаться: создал и возглавил Фонд экономической безопасности, написал несколько очень хороших книг, играл в теннис. Но по большому счету все уже было позади. Удар следовал за ударом. После тяжелой болезни ушла из жизни его жена.

Написанные им книги не были мемуарами, а были скорее исповедями. Попыткой разобраться в том, как прожита жизнь и что же со всеми с нами случилось. Иногда очень горькими были эти исповеди. И всегда очень умными.

При встречах я в шутку говорил генералу:

– Не своим делом занимались. Вам бы писателем стать.

– Да будет вам, – отвечал он с самоиронией, как и положено умному человеку, читавшему Толстого, Чехова, Шукшина и Бродского.

Когда я заходил в книжный магазин, то всегда набирал его телефонный номер:

– Что посоветуете?

– У вас ручка есть? Записывайте.

Благодаря этим советам моя библиотека стабильно пополнялась интеллектуальными шедеврами.

В его офисе – сначала он размещался под трибуной стадиона «Динамо», а в последние годы в переулке на Чистых прудах – всегда можно было застать разных людей, и не только ветеранов разведки. Общением с ним дорожили журналисты, политологи, священнослужители.

Все стремительно посыпалось на исходе зимы 2012 года. Сначала пришлось оставить любимый теннис: так скрутили его болезни. 24 марта, поздравляя генерала с очередным днем рождения, я не услышал в ответ обычных шуток, Леонид Владимирович был явно чем-то расстроен. Наш общий друг впоследствии пояснил: плохо себя чувствует. Несколько дней назад у него случился инсульт. Генерал стал терять зрение.

Ничего нет. Ни службы. Ни жены. Ни любимых книг. Ни будущего. Ничего. Темнота. Оставшись дома один, он достал из тумбочки наградной пистолет.

Говорят, самоубийство – не выход, говорят, это удел слабых.

Не знаю… Не мне его судить.

* * *

А память уводит все дальше, из потока времени всплывают другие эпизоды.

Был у меня в Кабуле один приятель, тогда майор, по имени Володя Редкобородый. Звание имел небольшое, зато лицом считался очень значительным. Потому что командовал группой офицеров, входивших в личную охрану главы государства Бабрака Кармаля. Дворец афганского руководителя снаружи охраняли местные коммандос, внутри за безопасность территории отвечали наши десантники, а во дворце все полномочия были у офицеров КГБ.

И вот этот Володя однажды меня здорово выручил.

…Иногда на встречах студенты журфаков спрашивают: «А могут ли журналисты на войне носить оружие?» Этот вопрос каждый раз ставит меня в неловкое положение. Конечно, не могут. И не носят. Нельзя. Нехорошо это. Но были и исключения. Во время Второй мировой войны носили – и наши, и западные (насчет немецких – не знаю). Во время нашего присутствия в Афганистане не просто носили, а буквально со стволами не расставались.

«Макаров» я наловчился носить за брючным ремнем сзади, он там был как влитой. Если летом в жару выходил из дома без пиджака, то надевал рубашку навыпуск, и никто мою пукалку не видел.

С оружием случались всякие неожиданности, ведь прав был классик: если на сцене есть ружье, то оно обязательно выстрелит. Но бывали забавные случаи и без пальбы. Вот об одном из таких я сейчас расскажу.

В Кабул тогда приехал секретарь ЦК комсомола Виктор Мишин. И по этому поводу афганский вождь Кармаль пригласил его, а также работавших там комсомольских советников, а заодно и меня, собкора «Комсомолки», к себе во дворец. Я немного опоздал, примчался, когда вся группа уже прошла. Естественно, на входе в резиденцию комсомольцев обшмонали, кто был при оружии свои стволы сдал на хранение.

И вот я залетаю, майор Редкобородый шипит: «Давай, пресса, шевелись» – и лично провожает меня в те покои, где сейчас появится вождь. Мы рассаживаемся за большим дубовым столом, причем мое место оказывается прямо в двух метрах от кресла, куда сядет товарищ Кармаль. И тут я холодею от страха, ощутив спиной металл своего «макарова». Господи, вот влип! Через минуту войдет глава государства, а его гость сидит с заряженным и готовым к бою оружием. Е-мое! Да свои же и пристрелят, только шевельнусь.

Я оборачиваюсь, сзади поляну зорко осматривает Редкобородый.

– Владимир Степаныч, – подчеркнуто уважительно зову его. – Подойди, дело есть.

Он недоволен, он же при исполнении, но подходит:

– Что случилось?

В двух словах объясняю ему суть дела. Ни один мускул не дрогнул на лице хранителя тела. Да и куда было ему деваться, сам же прошляпил потенциального диверсанта.

– Сиди тихо и не делай лишних движений, – только и сказал мне майор. А сам вернулся на свое место и пошептал что-то своим опричникам, расположившимся по углам. А в покои уже величественно входил глава Афганистана.

Дальше все прошло как по маслу. Секретарь ЦК Виктор Мишин заверил афганского лидера в том, что советская молодежь, верная заветам Ленина и интернациональному долгу, не оставит в беде афганскую молодежь. Бабрак Кармаль в свою очередь долго говорил про всепобеждающее учение марксизма-ленинизма применительно к своей стране. Я сидел тихо и не шевелился, затылком чувствуя пристальное внимание специалистов 9-го управления КГБ. Все-таки это не комфортно, когда такие специалисты держат тебя на мушке. Но все обошлось.

Несколько слов про судьбу героев этой истории. Бабрак Кармаль через пять лет был свергнут с трона тем же КГБ и затем несколько лет провел под домашним арестом на даче в Серебряном Бору. Он умер в 1996-м в Москве. Володя Редкобородый в 1991 году после провала путча ненадолго сам стал начальником 9-го управления КГБ и даже однажды по дружбе устроил мне поездку в эскорте Горбачева – от его дачи в Раздорах до Кремля. Правда, очень скоро Ельцин и Коржаков его схарчили, и Редкобородый, так и не получив генерала, ушел на пенсию. Комсомольский секретарь Виктор Мишин открыл в себе предпринимательские таланты и стал банкиром.

* * *

Что же касается Ясенева, или «леса», то последний раз я был там уже после отставки Шебаршина, в самом конце 1991 года. Причем, как и прежде, инициатива исходила не от меня.

Мы тогда вернулись из долгого похода в Афганистан – я и два моих британских спутника. Ходили выручать пленных. Это была, как я сейчас понимаю, невероятная авантюра с минимальными шансами остаться в живых. Но в итоге все обошлось: мы добрались до базы главного командира афганских партизан Ахмад Шаха Масуда, договорись об освобождении пленных, словом, можно было считать миссию выполненной. Об этом я целую книжку написал – «Рыжий», самую для меня дорогую.

Кабул тогда еще был под Наджибуллой, но моджахеды подпирали его со всех сторон. Никто не мог точно сказать, сколько продержится наш ставленник и союзник.

Когда я вернулся в Москву, мне позвонили из Ясенева:

– С вами хотел бы побеседовать заместитель начальника разведки генерал Гургенов.

Ладно, прислали за мной машину, привезли в «лес», сели мы в кабинете Вячеслава Ивановича, стали пить чай и разговаривать. Гургенов жадно расспрашивал о том, что я видел, интересовался расстановкой сил в вооруженной оппозиции, личностью Ахмад Шаха. В конце разговора он спросил, каков мой прогноз на развитие ситуации?

– Через полгода моджахеды займут Кабул, а Масуд станет министром обороны в их коалиционном правительстве, – ответил я, понимая, что такой ответ не понравится генералу.

И он действительно огорчился.

– Ничего такого не будет, – жестко сказал Гургенов. – Наши аналитики дают совершенно другой прогноз.

А в Первом главном управлении тогда действительно была большая и серьезная аналитическая служба.

Меня это задело.

– Давайте поспорим на бутылку хорошего армянского коньяка.

Ударили по рукам.

В апреле следующего года, то есть спустя четыре месяца, «духи» овладели Кабулом, а в мае Масуд был назначен министром обороны. Я не стал звонить Гургенову – зачем сыпать соль на раны? Кстати, проспоренный коньяк он мне так и не поставил. Замотал это дело.

* * *

Интересную версию по поводу своих проблем я услышал от одного ветерана, когда случайно пересекся с ним в Москве.

– Это спецоперация наших российских чекистов, которые захотели тем самым отвести от удара своих реальных сотрудников, работающих в Чехии, – твердо заявил он. – Вы с Курановым стали разменной картой. Обычное дело в играх спецслужб.

По его словам, здесь, в русской колонии, наверняка есть человек или даже несколько человек, так называемых двойных агентов. Такой двойник мог быть и в моем окружении. Он (она?) на связи с нашими «ближними» и в то же время постукивает чехам. Этот двойник, получив инструкции от наших, идет к чехам и говорит: «Что-то мне не нравится этот пан Снегирев. Что-то есть в нем подозрительное». Дальше начинается разработка. Смотрят мои связи, телефонные звонки, электронную почту и т. д. А там всегда можно за что-то зацепиться. Как говорил известный герой романа «Вся королевская рать», «на каждого что-то есть». Ага, переписывается с генералом Аушевым. Ага, написал книгу про разведчика Соломатина. Ага, был знаком с Шебаршиным. Награжден боевым орденом, был на всяких войнах…

Двойник получает указание хорошенько выпить с объектом разработки и выпытать у него нечто более серьезное. Выпиваем. Говорим. Например, я мог по пьяной лавочке признать, что лично знал многих руководящих лиц из «леса». Что есть чистая правда – знал, однако никогда этого не скрывал, поскольку они – герои моих статей и интервью. Плюс к этому двойник, как это свойственно почти всем агентам, стараясь набить себе цену, привирает в своем донесении: этот пан Снегирев имеет очень высокое звание, не меньше генерала.

Вот и все. Что и требовалось доказать.

Все довольны. Местная контрразведка выявляет важного шпиона и записывает себе в актив много очков. На Лубянке (или в Ясеневе) тоже потирают руки: некоторое время реальные сотрудники могут спать спокойно.

В противостоянии спецслужб такие комбинации – рутина, обычное дело. Рядовой человек любой национальности для них – ничто, «расходный материал». Особенно когда речь идет о «государственных интересах» – подлинных или мнимых. И насчет чехов в этом смысле не надо заблуждаться, их «ловцы шпионов» ничуть не лучше и не честнее других. Еще одна беда состоит в том, что эти ребята никогда не признают своих ошибок и не приносят своих извинений тем, кого незаслуженно обидели.

* * *

Еще одно воспоминание, связанное с Лубянкой. В самом начале 90-х годов, когда вся прежняя жизнь пошла прахом, будущее не просматривалось, денег и идеалов не стало, мне предложили халтуру. Нашелся издатель из числа новых русских, который сказал:

– Есть такой шпион Олег Туманов, бывший сотрудник радио «Свобода», а на самом деле агент КГБ. Напиши с ним книгу, я ее пристрою на Западе, хорошо заработаете.

Туманов жил в казенной квартире на втором этаже привилегированного кирпичного дома за театром кукол Сергея Образцова. И квартира была казенная, и мебель в ней была казенная, и посуда, и даже, кажется, жена, которую ему подвели кураторы с Лубянки после того, как Олег в 1986-м бежал из Мюнхена.

Бывший агент Олег Туманов так и застрял между двумя мирами.

Он между тем раньше был не просто сотрудником «Свободы», а руководителем русской службы этой радиостанции, которая в те времена считалась филиалом ЦРУ, то есть входил в число боссов шпионского гнезда.

Генерал внешней разведки Калугин, ныне живущий в США и заочно осужденный российским судом, утверждал, что это он когда-то давным-давно завербовал Туманова. Не знаю. Может, и он. Однако сам Олег в разговорах со мной придерживался другой версии, романтической. Дескать, его еще чуть ли не со школьной скамьи готовили для закордонной работы. После школы призвали служить на флот. И вот однажды темной ночью, когда их эсминец стоял неподалеку от побережья Ливии в Средиземном море, Олег спрыгнул в море и вплавь добрался до африканского берега, где и сдался вначале британским военным, которые впоследствии переправили его в Германию. Так, тихой сапой, беглый моряк вполз в шпионское гнездо, где и сделал в итоге головокружительную карьеру.

Именно благодаря ему все, что происходило на «Свободе», тут же становилось известно Лубянке. Я уж не знаю, какую пользу извлекала из этого Москва, но что было, то было.

Олег Туманов просуществовал таким образом в Мюнхене (радиостанция тогда размещалась там) больше двадцати лет, обзавелся семьей, но на заре перестройки к американцам сбежал кадровый сотрудник советской разведки, который знал о Туманове, и поэтому Олегу пришлось срочно делать ноги. Он тайно вернулся в Москву, бросив жену и дочку, и вот теперь изнывал от безделья в этом блатном доме рядом с Садовым кольцом.

Правда, вначале на родине агента встретили со всеми возможными почестями. Дали хорошую пенсию. Познакомили с женщиной по имени Лена, которая должна была скрасить его одиночество. Отправили в длинную поездку по стране – с лекциями о происках ЦРУ. Организовали большую пресс-конференцию, во время которой он зачитал текст официального заявления, обличающего происки западных спецслужб. Все было хорошо. Одно было плохо – он вернулся в страну, которая на его глазах распадалась. И очень скоро до героя (каким он себя считал) никому не стало дела. Перестройка, новое мышление, дружба с Западом и все прочее.

Олег запил. Я приходил к полудню – обычно к этому времени он уже выпивал бутылку водки. Сидел за журнальным столиком и опрокидывал рюмку за рюмкой. Без всякой закуски.

Растрепанная буйная борода. Хорошие западные шмотки. А в глазах – тоска.

Мне кажется, он с ужасом ощущал себя человеком, которого окружало, опутывало, убивало тотальное предательство. Сначала он сам предал свою страну, спрыгнув ночью с борта крейсера, стоявшего у берегов Ливии. Затем он предал своих коллег по радиостанции, согласившись сотрудничать с КГБ. Он предал жену и дочь, бросив их в Мюнхене. Теперь предавали его самого, потому что перестройка зашла очень далеко, и «Свобода» уже официально работала в Москве и даже была в большом почете у ельцинских ребят. Все шло прахом.

И что еще ему оставалось?

Он застрял между двумя мирами.

Я приходил. Выливал в раковину остатки водки, кричал на него, заставлял работать. Иногда кричал довольно грубо. Олег бурчал в свою бороду, не обижался особо, начинал рассказывать. Я записывал.

Так с трудом, с муками родилась наша книга. Она потом вышла в Германии и США. В России не вышла – время тогда началось такое, что никому не было дела до шпиона Туманова.

Вскоре его не стало. Сгорел. Или, правильнее сказать, сжег себя.

* * *

Но эта шпионская сага будет неполной, если не рассказать о том, как и меня однажды пытались запрячь в агенты. Причем было это в самый разгар перестройки, когда я занимал номенклатурную должность главного редактора еженедельника «Собеседник», а по существовавшим тогда правилам номенклатуру вербовать не разрешалось.

Мне позвонил Володя Б., сотрудник 5-го идеологического управления КГБ, с которым я познакомился, когда работал корреспондентом «Комсомолки» в Афганистане. Этот Володя тоже был командирован от своей конторы в Кабул и курировал там афганскую молодежную организацию, местный комсомол. На каких-то днях рождения там и пересекались – два или три раза. С тех пор прошло шесть лет, и вот он позвонил. Сказал, что по-прежнему присматривает в «пятерке» за молодежными организациями, что часто вспоминает Афганистан, что хотел бы со мной встретиться. Прозвучало это вполне безобидно, типа: ну, давай, как в старые добрые времена, сойдемся, выпьем, вспомним былое.

А почему бы и нет?

– Тогд а приходи сегодня вечером в гостиницу «Москва», – обрадованно сказал Володя Б., назвал номер комнаты и повесил трубку.

В назначенный час я пришел в гостиницу. Без труда нашел нужный номер, постучал. Он открыл тотчас же, словно ждал меня на пороге.

– Старик, как я рад.

Это был двухкомнатный люкс, причем, войдя, я не обнаружил в гостиной никаких следов возможного гостеприимства, на столе не было ни выпивки, ни закуски. Ну ладно, думаю, может, это у них тут «кукушка», то есть место для тайных встреч, а дальше мы в ресторан пойдем.

Однако Володя Б. предложил мне сесть и завел очень странный разговор. Начал он с того, что время сейчас сложное, перестроечное, все в стране пришло в движение, вот и в молодежной среде непросто, раньше был один комсомол, а теперь появились неформальные организации, всякие рок-клубы, и чем они там занимаются – этого никто толком не знает.

Я слушал.

– И вот, старик, – проникновенно продолжал Володя Б., – начальство от нас требует информации, а мы, как слепые котята, ничего не понимаем и не знаем.

Я молчал, соображая, куда же дальше он вырулит.

– А ты, старик, работаешь в самой гуще. Твой еженедельник у них нарасхват. Ты небось руку на пульсе держишь. Любера всякие, рокеры, металлисты… – Он поморщился брезгливо. – Мы должны знать, чем они дышат.

– Ближе к делу, – подбодрил я его. – А то время уже семь вечера, а мы еще ни в одном глазу.

– Есть такое мнение, – перешел он на доверительный тон, – что ты мог бы информировать нас по этой проблематике.

Вот оно что! Я с трудом сдержался от того, чтобы не послать его на три буквы. Но избрал другой путь. Ведь если это «кукушка», то она наверняка оборудована микрофонами, каждый наш чих пишется сейчас на пленку.

– Слушай, кончай ты мне голову морочить! – воскликнул я с видом полного идиота. – Какие любера и рокеры? Ты меня, что ли, разыгрываешь? Мы для чего собрались? Чтобы, как в старые добрые времена, выпить и покуролесить, так? Помнишь Кабул? – Тут я перешел к импровизации. – Помнишь, как там зажигали с девочками из ансамбля Моисеева?

У Володи Б. вытянулось лицо. Никогда в Кабуле мы с девочками с ним не тусовались. Но я решил его добить:

– А помнишь, как водку меняли на камушки? Как я тебя пьяного в дым домой вез? Как ты мне всю машину облевал?

Он, бедный, сидел открыв рот. Потом вдруг вскочил, засуетился, развел руками, подал мой плащ.

– В другой раз, в другой раз, мне пора, мне пора, – заикаясь, проговорил он и буквально выставил меня за дверь.

Когда спустя много лет, уже при капитализме, мы случайно встретились где-то в районе Крылатского, я напомнил ему про отель «Москва». Володя сказал, что он давно не служит, пытается раскрутить собственный охранный бизнес, что всякое было и «кто старое вспомянет, тому глаз вон».

* * *

Пресс-конференцию, о которой я писал выше, вел чешский журналист Ондржей Соукуп из газеты «Господарски новины». Он давно специализируется по России и СНГ, сносно говорит по-русски, у него русская жена. Он сразу изъявил желание помогать нам, двум российским журналистам, попавшим «под раздачу». Оповестил своих коллег о брифинге, договорился с местной ассоциацией журналистов о предоставлении помещения, затем еще много раз сводил меня с корреспондентами разных чешских изданий, которые интересовались этой темой.

За пивом мы сообща обсуждали разные версии случившегося.

Кстати, про пиво. Ондржей в Чехии едва ли не самый большой знаток всего, что связано с этим национальным напитком, поэтому ходить с ним «на пиво» очень познавательно и приятно.

Однажды он высказал такую мысль: решение не продлевать вам аккредитацию никак не связано с вашей профессиональной деятельностью, на самом деле таким образом чешские спецслужбы посылали сигнал настоящему, реальному агенту российской разведки. Чтобы он умерил свою активность, иначе его вышлют из страны. Подумав, я согласился: почему бы и нет? В шпионских играх обычные граждане часто используются как разменная монета.

– Но проверить это невозможно, – продолжил Ондржей Соукуп. – Искать логику, если ты имеешь дело со спецслужбами, дело безнадежное.

Словом, этот человек вел себя не просто достойно, а заслуживал самых добрых слов от нашего государства. Но вот что было дальше. Летом Ондржей явился в российское консульство с просьбой о получении визы для поездки в Ивановскую область, где проводили каникулы его жена и сын. А ему – от ворот поворот. Как и в нашем случае, отказ ничем не объяснили, но всем было ясно, что таким образом Россия отомстила Чехии. На ваше безумие мы ответим нашим безумием.

Конечно, Соукуп расстроился не меньше меня. Теперь уже он оказался в роли человека, на защиту которого встали российские журналисты. Хотя некоторые из наших коллег не смогли скрыть злорадства: око за око, зуб за зуб. А один московский корреспондент, его давний знакомый, написал ему: «Ты должен понимать, что идет самая настоящая война и ты в ней тоже участвуешь. Ну да, ты не врешь в открытую, но все равно объективно ты сражаешься на стороне противника».

В своем публичном ответе, который Соукуп разместил на популярном российском интернет-портале, он написал:

«Надо признаться, я огорчился, услышав такие слова от человека, с которым мы знакомы лет пятнадцать. Я привык делить людей не по национальностям, а по их делам и характерам…

К сожалению, моя личная история вполне вписалась в общую картину. Дмитрий Киселев и его соратники по информационному фронту потрудились на славу. Если судить по большинству русскоязычных СМИ и еще больше по реакции в соцсетях, то Россия окружена врагами, которые утром просыпаются с мыслью нагадить русским, овладеть их природными ресурсами. Особо умиляет сосредоточение на роли США. Во всем мире бывший спикер Госдепартамента Джейн Псаки известна узким специалистам-американистам, зато в России ей была посвящена даже целая серия анекдотов. По количеству упоминаний в российских СМИ она могла смело конкурировать даже с самим Бараком Обамой…

Наследие нынешней конфронтации России с Западом так быстро не пройдет и может портить наши отношения еще многие десятилетия, кто бы ни был обитателем Кремля.

Мы можем не соглашаться с политикой России, США, Украины или Евросоюза. Но если мы, журналисты, дадим себя втянуть в «информационную войну», это будет наше поражение. И победят в этой войне те, кто сегодня радуется, что кому-то не дали визу».

И разве это не так?

* * *

Но все-таки насколько тесно журналисты сотрудничают со спецслужбами? Я бы и сам хотел узнать ответ на этот вопрос. Подозреваю, что есть и в моем окружении коллеги, которые по тем или иным причинам ступили на тайную тропу. Один по пьяной лавочке признался: был завербован еще на студенческой скамье, обещал «постукивать» на иностранцев, с которыми общался. Однако, как он меня уверял, долго эта история не продлилась, скоро его оставили в покое. Другого мы подозревали, потому что уж больно удачно развивалась его карьера, было такое ощущение, что чья-то невидимая, но сильная рука все время пересаживала его из одного теплого кресла в другое. Чем он платил – об этом могу только догадываться.

Все может быть. Корреспонденты и редакторы – люди хорошо информированные, со связями, влиянием, вхожие в самые разные сферы. Для секретных служб – самое то.

В книге немецкого автора Удо Ульфкотте «Продажные журналисты», а эта книга стала бестселлером во многих странах, есть целый раздел, где повествуется о связях представителей германских СМИ со спецслужбами. Сам автор признается в сотрудничестве с БНД и называет множество своих коллег, которые так или иначе кормились с руки разведки. По его словам, особенную активность в этом деле проявляет ЦРУ. Если сотрудник газеты или телекомпании хочет сделать карьеру, то без поддержки «рыцарей плаща и кинжала» это не получится, утверждает У д о.

Он пишет, что американская разведка по всему миру занимается вербовкой журналистов и руководителей СМИ. Сами журналисты в США как-то провели расследование и выяснили: примерно четыреста их коллег работают на ЦРУ.

«Журналиста можно поиметь дешевле, чем хорошую шлюху, всего за пару сотен долларов в месяц», – цитирует он слова одного из сотрудников Лэнгли. По его наблюдениям, почти все зарубежные корреспонденты американских или британских газет были связаны с соответствующими национальными секретными службами.

Может быть, чешские контрразведчики тоже внимательно прочли эту книгу. И решили: ну раз так, то и Снегирев наверняка прибыл к нам с секретным заданием.

Все мы – заложники дураков и негодяев.