Текст книги "Эволюция религиозных верований. Курс лекций (1927–1928)"

Должен сказать, что я сейчас был на семинаре, и там обсуждался вопрос такой: чем являются амулеты и талисманы – проявлением ли духа, или проявлением силы? Причем была построена теория (несомненно, она не господствующая, но очень связана с теорией анимизма) о том, что амулеты и талисманы являются проявлением живущего в них духа, который потом сглаживается, и та мистическая сила, которую они имеют, – это является произведением позднейшим.

Конечно, я такой теории разделять не могу, это противоречило бы тому, что я перед вами сейчас раскрыл. Я должен быть в этом деле сторонником другой теории, что амулеты, фетиши, талисманы и т. д., по крайней мере в начале развития, – это есть такие мемориальные формы, материальные фигуры, которые имеют силу сами по себе. Первобытный человек не способен еще разделять, есть ли в них или нет дух, – просто предмет материальный, имеющий силу. И только потом этот предмет получает олицетворение.

Вместо того чтобы говорить об амулетах и талисманах как о позднейших элементах, я бы сказал, что это есть древнейшая форма, консервативная часть религии, наиболее древняя часть религии, которая, быть может, предшествует даже олицетворению, потому что мы знаем из фактов, что амулет не имеет фигуры, а это есть первая попавшаяся вещь, которая имеет мистическое значение.

Когда я буду читать о материальной святыне, я приведу множество примеров в подтверждение этого. Следовательно, они предшествуют стадии олицетворения. И только потом амулеты приобретают антропоморфную форму и в дальнейшем чрезвычайно медленно развивают в себе подход анимистический, хотя все-таки амулеты до самого конца, даже до современности, не являются чисто анимистическим явлением, а являются явлением материальным, которое имеет в себе какую-то силу, без обсуждения ее свойств. Например, маскот (французский термин для амулета) для авиаторов. Они берут уродливую (или не уродливую) фигурку и засовывают себе под шасси, чтобы она защитила их от гибели. Или слоны, которых мы покупаем в количестве 7–9 или 11, в них никакого анимистического элемента не содержится, это материальные предметы странной формы, которые оказывают покровительство. И поэтому нельзя считать, что это есть анимизм, который из них выветрился. Можно было бы сказать только вот в таком виде, как я уже рисовал, что первоначальные религиозные подходы, они чрезвычайно упорны и воскресают опять и опять. Вот в такой форме можно было бы признать, что маскот (амулет авиатора) это есть проявление того же самого подхода, который существовал, скажем, у первобытного охотника, который подбирал на дороге камень и говорил: «Ага, ты мне попался, ну, так ты будешь моим богом, моим покровителем».

Я приводил вам пример с табу, что табу имеет чрезвычайно первобытный характер, человек не задается вопросом о том, кто, как и почему запретил, – просто нельзя, а потом табу возникает с социальными уклонениями. Тем не менее наш подход к табу является таким же непосредственным, как и подход первобытного охотника. С этим подходом по отношению к амулетам я мог бы согласиться, что в амулетах есть не то что стирание старого и проявление нового, а есть пробуждение древней силы, когда человек из каждого предмета, который поразил его зрение своим внешним видом, делает себе покровителя, без рассуждения о том, что это такой дух, бог или еще что-нибудь другое, а просто эрго. Я думаю, что это вам понятно.

Значит, я выхожу из этой плоскости и говорю, что выделяю в магии активный элемент, которым действует человек одинаково, как на самые силы природы, на их самые грубые формы, так и на их олицетворенные формы, и точно так же на их анимистические формы. И конечно, так как анимизм занимает все поле зрения первобытного человека (а наиболее древнюю стадию надо искать чрезвычайно давно, в почти не существующих теперь формах), поэтому магия имеет дело с духами и душами.

И в медицинской магии, которая лечит, защищает человека от болезней, от злых влияний, есть два метода, два подхода: один, который связан с душой, и другой подход, связанный с духом. Первобытный человек на стадии анимизма все болезни и несчастья приписывает двум причинам: или что человек потерял свою душу, а душа у человека очень сложная (я в прошлый раз рассказывал, что человек имеет 4–5 и более душ), так, значит, что-нибудь из этого он потерял, или злые духи украли. Это один подход. Другой подход, как раз противоположный, больной не потерял, а, наоборот, приобрел, что болезни и несчастья зависят от злого духа, который вселился в больного и является лишним агентом, который ему мешает. Между прочим, магический подход к обоим этим действиям практически одинаковый: то есть если человек потерял душу (одну, две или три), то волшебник должен ее где-нибудь найти, вызволить ее оттуда и потом принести больному, я это подчеркиваю (вы видите, как крепка материальная форма даже в развитом анимизме), она является либо камешком, либо хвоинкой, либо червяком и т. д. И, когда шаман, волшебник, производит магические действия, он как-то массирует, гладит руками своего пациента, и в такой момент вкладывает в него потерянную душу, этот самый кусочек. Разумеется, он его не вкладывает, а делает трюк (об этом трюке мы будем говорить потом в шаманстве более подробно).

Или наоборот, если злой дух вселится, есть что-то лишнее, то же самое: волшебник ходит, производит различные пасы, и этот же самый элемент – камешек, хвоинку или жучка извлекает из больного. Ясно, что оба раза все это спрятано у него в рукаве. Но я подчеркиваю сейчас не колдовскую силу шаманства, а говорю о магии – очевидно, представление о духе и душе совпадает: в одном случае это надо извлечь, в другом – всадить.

Это, по-моему, чрезвычайно ярко показывает, что теория о духах-убийцах и теория о душе – это теории равно великие, не проистекающие одна от другой, а стоящие чрезвычайно рельефно на одной и той же плоскости. Они чередуются между собой в шаманских действиях и имеют ту же самую материальную форму, даже ту же самую величину, где душа меньше, а злой дух больше, как я рисовал вам раньше.

Дело в том, что борьба с природой это есть содержание культуры, но в отличие от той естественной борьбы с природой, которую человек ведет воздействием логическим, научным, – колдовством и магией он ведет борьбу с окружающими силами и духами совершенно иного порядка и качества: вместо орудий и технических навыков в первобытном промысле колдун воздействует на духов магическими средствами. Человек в воззрениях своих на духов и предметы, в олицетворении исходит из чего? Он исходит из специального подхода по уподоблению, по части вместо целого. То же самое и магия подходит ко всем своим действиям – по уподоблению и по части вместо целого с той только разницей, что те воззрения на духов и на внешний мир, которые я раньше рисовал, как воззрения, в магии являются действием. Магия разыгрывает активно и актерски, театрально (кстати, подчеркиваю, что слово активно и актерски – одно и то же), разыгрывает их драматически и вплетает из в действие.

Таким образом, это есть символические действия, связанные с заменой большого и сложного явления и действия жизни – маленьким упрощенным символом, то есть либо часть вместо целого, либо внешнее уподобление первого попавшегося сходства, которое влияет на воображение человека.

Приведу ряд примеров: чтобы вызвать дождь, негритянский колдун льет воду. Взаимоотношение, конечно, материальное, и как таковое мы и должны его рассматривать. Чтобы навести болезнь на человека ‹…› и болезнь уходит.

Я приведу сейчас два показательных примера – один пример из Льва Яковлевича, из его гиляков[49]49
  Штернберг Л. Я. Сахалинские гиляки // Этнографическое обозрение. 1893. № 2. С. 1–46 (примеч. сост.).


[Закрыть], другой пример в высшей степени показательный – из поэзии, из Пушкина, из песни про Янакоролевича[50]50
  У А. С. Пушкина – Яныш королевич (примеч. сост.).


[Закрыть].

«Я сам однажды стал объектом [легенды] всемогущества шамана. [В с. Ный-во, что на устье Тыми, я позволил себе однажды предложить медицинскую помощь пациентке знаменитого шамана. Узнав про мое вмешательство, шаман не только запретил принимать мои лекарства, но решил строго наказать меня за мою дерзость. Немедленно после моего отъезда он в полной одежде вошел в воды залива и стал заклинать бога воды обрушиться на меня всевозможными карами. Через день пришлось мне заночевать в покинутом орокском шалаше, на низком берегу залива На-биль. Ночью поднялся сильный ветер, сопровождаемый страшнейшим ливнем; вода выступила из берегов и стала затапливать низкую окрестность. Мы проснулись на рассвете, буквально плавая на наших подстилках. Пришлось строить помост и ежиться на нем в течение многих часов до спада воды. Для гиляков всего побережья было вне всякого сомнения, что я понес наказание, ниспосланное шаманом, который, впрочем, мог оказаться еще строже, но на сей раз пощадил русского [“тяньги”] хозяина»[51]51
  Цитата из статьи: Штернберг Л. Я. Религия гиляков // Этнографическое обозрение. 1904. № 2. С. 53. (примеч. сост.).


[Закрыть].

Это очень типично и любопытно. Я не буду рассматривать глубже, но подчеркну чрезвычайно свирепый волевой характер действий шамана. Самый метод действий шамана есть метод воздействия по уподоблению, как и раньше, с дождем. Шаман, несмотря на свое всемогущество, не мог навлечь на Штернберга потопа, он мог это сделать одним путем: он должен был для этого войти в воду, сам лично подвергнуться этим страданиям и неприятностям на воде, и этим маленьким действием мог вызвать большое.

Другой пример привожу, как указал, из Пушкина, он несколько более тонкий, но в высшей степени рельефный:

 
Он на жабу проливает воду,
Нарекает жабу Иваном
(Грех велик христианское имя
Нарещи такой поганой твари!).
Они жабу всю потом искололи,
И ее – ее ж кровью напоили;
Напоивши, заставили жабу
Облизать поспелую сливу.
И Стамати мальчику молвил:
“Отнеси ты Елене эту сливу
От моей племянницы в подарок”.
Принес мальчик Елене сливу,
А Елена тотчас ее съела.
Только съела поганую сливу,
Показалось бедной молодице,
Что змия у ней в животе шевелится.
Испугалась молодая Елена;
Она кликнула сестру свою меньшую.
Та ее молоком напоила,
Но змия в животе все шевелилась.
Стала пухнуть прекрасная Елена,
Стали баить: Елена брюхата[52]52
  С незначительными отступлениями от текста А. С. Пушкина В. Г. Богораз цитирует его стихотворение «Феодор и Елена» из цикла «Песни западных славян» (примеч. сост.).


[Закрыть].
 

Мы, видим здесь опять разыгрывание рождения ребенка, наваждение. Чтобы привить кому-нибудь рождение ребенка, надо было взять жабу и разыграть на ней весь обряд крещения, как будто бы она ребенок. Потом эта жаба должна облизать какой-то материальный предмет (опять то же самое, как и раньше, маленький предмет), этот предмет надо было ввести в тело женщины, и там, в теле женщины, он развился в ребенка. Мы имеем бесконечное количество легенд о таких чудесных, внеполовых и внебрачных сверхъестественных зачатиях (их мне вам потом придется подробно развивать); положение этих зачатий вы знаете в теории современных религий вплоть до самых высших, вплоть до безбрачного зачатия Иисуса. Вы видите тут метод уподобления, части вместо целого и такого материального агента, который производит эти уподобления.

Я несколько раз упоминал про шаманство и, надо сказать, что на первой стадии развития, очевидно чрезвычайно древней (я не сказал бы предшествующей анимизму, если бы не рассматривал в другой плоскости), на этой стадии магия не имеет шаманских форм, она имеет распространение обильное и массовое: все взрослые люди – мужчины, женщины – и дети причастны к магическим действиям. Магические действия являются для человека такими же естественными, легко совершимыми актами, как еда или охота.

Оттого у самых первобытных племен не только магия имеет характер массовый, но даже и первая форма шаманства (которая вытекает из магии и является ее дальнейшим развитием) тоже имеет характер массовый, во всяком случае, характер семейный. В каждой семье есть свой шаман, каждый глава семьи является шаманом по положению. На некоторых праздниках все члены семьи поголовно и все обитатели не только имеют право, но обязаны совершать шаманские действия, бить в бубен, вызывать духов и так далее. Пережитки такого массового шаманства весьма распространены. Например, у чукчей поражает обилие плохих шаманов, как определяют сами чукчи. Рядом с настоящими шаманами-избранниками, до 50 % мужчин и до 30 % женщин претендуют на шаманскую силу. Если мы здесь имеем такое массовое распространение шаманства, то на наиболее древней стадии, на стадии магического подхода, знахарства, колдовства, имеем совершенно поголовный подход. И я могу привести такой пример: на Севере, в полярных поселках поражает обилие «знающих» людей (под знанием подразумевается шаманское знание) и даже в Европейской части СССР на северо-востоке заметно такое обилие людей с колдовскими притязаниями. В каждой деревне по три-четыре ведьмы, в селах побольше, можно сказать целый ведьмовской шабаш. В какой-нибудь маленькой деревне учителя, фельдшера духом не слыхали, и даже священника нет, но всегда есть знахарь, который умеет «пользовать», и бабка, умеющая наговаривать.

Я закончу анализ тем, что в Полтавской губернии на Полтавщине каждая женщина – ведьма. Это есть остаток массовой магии, колдовства, которые существовали много веков тому назад.

Между прочим, подчеркиваю, что магия является знанием – это знахарь или ведун («вéдение» – тот же самый корень). И рядом с этим магия является лечением. Если возьмете Америку, английский язык, то там просто колдовство называется медисин (medicine), колдун – медисинмен (medicine man); колдовство имеет материальный характер, медисинбенд – это есть лечебный магический узел, который состоит из разных амулетов, имеет материальный характер и производит магические действия.

Тем не менее я подчеркиваю, что магия есть ведовство, знахарство и медицина (я подчеркиваю здесь не научный момент, который есть в магии, а напротив, это есть знание, по существу, сверхъестественное).

Надо сказать, что даже в современной медицине есть магический и шаманский подход. Медицина до сих пор, будучи, с одной стороны, наукой (я говорю в данном случае о медицине как практическом искусстве), основана на внушении пациенту уверенности в его выздоровлении. Доктор является светским духовником, и его подход к пациенту связан с подходом совершенно церковным. Недаром говорят, что к больному перед смертью нужно звать доктора души и доктора тела. И когда придется говорить об аптеке, о создании лекарств, о развитии лекарств от древности до новой аптеки, здесь, конечно, тоже придется выделить не только элемент знания в магии, в колдовстве и шаманстве, но и элемент магический. В современных лекарствах самая аптека, метод приготовления лекарств и прописание лекарств, торжественность, которой все это обставлено, – это есть элемент древний и, я бы сказал, религиозный.

В дальнейшем развитии магические действия переходят от толпы к отдельным субъектам, более способным и пригодным для этой цели. Для магических действий вообще подходят люди, легко возбудимые. Это относится в особенности к женщинам, но также и к мужчинам. Так возникает жреческий класс и жречество.

К магическим действиям в шаманстве присоединяется особая шаманская деятельность: 1) подготовка шаманства и самый объект шаманства. Все это есть специальный шаманский обряд, магический обряд более древний. Деятельность эта вытекает из такого обряда как заключительного акта после действия для достижения той же самой древней магической цели.

Между прочим, волевой момент, который есть в магии, связан в начале с человеком, но потом он объективируется и связывается также с самим предметом. Здесь я могу вставить такое замечание: если исходить от амулетов и от талисманов в их позднейшем воздействии и анализировать, что такое амулет современный и что такое амулет более древний, то, я бы сказал, что современная форма амулета от древней формы амулета отличается более резким определенно выраженным волевым моментом: амулет является внешним предметом, который может производить на природу и на людей волевые действия своей собственной злой или доброй воли.

Как пример я приведу такой рассказ: в Индии обезьянья лапа является одним из агентов амулетного воздействия, причем не только доброго, но и злого. Если, скажем, человеку, который обречен воздействию, подсунуть эту обезьянью лапу, то она будет действовать на него своей обезьяньей силой, причем может являться ему в форме этой обезьяны. Но форма этой обезьяны не является духом, а будет являться ему в своей материальной сущности, ибо самая лапа есть сила, которая, вплетаясь независимо от колдуна в его жизнь, может производить различные неприятные действия.

Таким образом, амулет становится независимым актом злого или доброго творчества, он становится тем, что мы называем порчей.

Порча есть материализованный, большей частью искусственно созданный комплекс материальных частей с целью навредить обреченному. Это может быть человек, может быть ряд живых существ, может быть животное и может быть кусочек предмета (как эта обезьянья лапа).

Приведу пару примеров.

Можно взять такой случай, который я проследил сам на расстоянии двух поколений – кровомщение – одна семья мстила другой. Там был охотник. Она посылает ему испорченного оленя. Для этого они взяли от убитого оленя кусок кости, кусок шкуры, глаз и мозг. Соединив все эти вещи, превратили их магическим действием в настоящего живого дикого оленя. Олень этот пошел и стал смущать охотника. Охотник за этим оленем и погнался. Олень уходит – охотник за ним, олень уходит – охотник за ним. Охотник выстрелил. И этот самый волшебный олень сделал так, что охотник попал в него и ранил, но не по-настоящему. Потекла кровь (видите, как все материально) – олень стал ложиться. Тогда охотник, придя в азарт, стал бежать. Олень вывел его на озеро. Олень бежал, а охотник по этому озеру гнался за ним. Потом охотник исчез. Когда потом стали разыскивать пропавшего охотника, его нашли на льду. Он поскользнулся на бегу и свернул себе шею об лед. Следы оленя были, но сам он пропал. Было признано, что олень, хотя и материализованный, исполнив свое дело, исчез.

Другой пример, чрезвычайно распространенный на Севере, – рассказ, который является фольклорным и магическим, об околдовании женщины. Если нужно сделать вред женщине, делают так: берут живую собаку и магическим путем превращают ее в человека. Затем навоз от собаки превращают в ребенка, а кусок шкуры, на которой спит собака, превращают в сани. Таким образом, является красавец – молодой человек с ребенком на руках, сидящий на санях. Едут. Подъезжают к стойбищу, где есть женщина, на которую нужно воздействовать. Он заезжает, по правилу гостеприимства заходит в полог и начинает действовать на ее жалость: он овдовел, у него ребенок – он влияет на самые лучшие женские чувства. Она берет ребенка и начинает его нянчить. Раз они свободны – он сватается. И так как у чукоч нравы вольные – они сходятся. В тот момент, когда они сходятся, шаман или колдун начинает звать собаку. Разрушается эта материальная форма: ребенок обращается в навоз, сани – в шкуру, а красавец-молодец превращается в собаку. Особым физиологическим действием собака начинает волочить эту женщину, убегая к своему хозяину, и так тащит по всем кочкам и полям. Она вся измызгана кровью, избита, но не может избавиться от собаки и в конце концов погибает мучительной смертью. Остается только кусок таза и вообще то, что таким образом держится. Это очень яркое развитие представления порчи. Порча – это нечто материальное и приобретшее свой новый материальный образ, но как раз не духовный, а материальный, и это есть не астральное, не невидимое тело, а видимое, которое проливает кровь, может производить действия, а потом опять распадаться на свои материальные части.

Такие порчи встречаются на Севере у лопарей. Там порча такая, что колдун не может бросить порчу по воздуху, как копье, он бросает ее в виде какого-то объекта – куска свинца или железа. Эта порча поражает человека, как стрела, и ее материальную форму можно подобрать.

Другая форма порчи опять женская: то мужчину женщине подсовывают, а здесь женщину подсовывают мужчине. Для этого берут кусок шкуры и палку. Палку заворачивают в шкуру, из травы приделывают волосы и набивают снегом. Выходит женщина. Когда происходит брачный обмен женщины на женщину, берут у одной семьи настоящую женщину, а эту женщину дают в уплату. Когда дело доходит до брака, ложится эта снегурочка на постель, и они совершают брачные действия – на утро шкура обращается в шкуру, косы в траву. То же самое действие. Причем порча отличается от амулета, талисмана и вообще всякого простого магического подхода тем, что это есть явление сложное, это есть комплекс, хотя и материальный.

Приведу пример порчи у народа кайи в Новой Гвинее. В этом случае берут кусок бамбука, накладывают туда гнилых предметов: части мертвого тела, гнилое мясо и потом в этот бамбук сажают украденную от человека душу. Эта душа под влиянием воздействия этих гнилых объектов впадает в оцепенение. И эту душу шаман может тащить на далекое расстояние. Причем прячет это на своем собственном теле (например, под мышкой). Надо этот бамбук затыкать или крышкой, или просто колдовским заклинанием. В таком виде можно человеческую душу перевозить как будто в непортящемся вагоне на далекое расстояние. Точно так же можно вместо украденной души запрятать болезнь, злое воздействие духа, запрятать самого духа и запрятать порчу. Когда мы хотим воздействовать на человека, мы сажаем на его дороге эту бамбуковую трубочку и раскрываем: вынимаем затычку, если она была ею замкнута, или если замкнута магическим воздействием, то берем обратно это заклинание. Таким образом, сила эта освобождается, входит в человека и приносит ему вред. Это тоже форма порчи, но с несколько иным вариантом.

Таким образом, магию мы должны рассматривать как древнейшую форму активного воздействия религии, форму, предшествовавшую шаманству и, по-видимому, не имевшую особенного обряда и не имевшую особенного жреца. Хотя сейчас колдун и знахарь являются тоже специальным лицом, но вы увидите это из дальнейшего, что элементы магии распространены в огромном количестве, они рассеяны среди первобытных народов, и решительно каждый первобытный человек в той или иной форме может и должен являться магиком. Об этом я буду говорить, когда перейду к вопросу о заклинаниях, о словесной форме магии.

Поставим такой вопрос: что именно достигается при помощи магии в главнейшем ее разделе – в борьбе со стихией: ветром, дождем, огнем, градом.

Я приведу такой пример. И в Африке, и в Европе, вплоть до славянских народов, например гуцулов в Карпатских горах, где мне самому пришлось это наблюдать, часть магии, воздействующая на стихию, имеет чрезвычайно яркий характер.

Там есть так называемые мольфари – чернокнижники, которые связывают ветер. Причем подход к ним такой, что в данном месте они являются богами. Здесь, я подчеркиваю, волевой момент: он не только агент духа, но сам является духом. Причем его колдовство такое: он должен выйти наружу, когда гремит гром, и силой воли заклинать его. Он должен делать страшное волевое напряжение, которое совершенно истощает его силы. Когда, в конце концов, при помощи заклинания и своего волевого напора (здесь я бы сказал волевого внушения, если бы можно было внушать что-нибудь стихии), он отводит в сторону ветер или град, он падает изнеможенный. Я сам видел этих двух мольфари, сильных людей с твердой волей. Это одно.

Дальше борьба с охотничьей неудачей и зверями. Эту борьбу мы встречаем в массовой форме. Надо сказать, что все первобытные народы, все охотники акт охоты совсем не рассматривают как состязание в ловкости или в технике с животным. Вы убиваете зверя не ружьем, не пулей, не ловушкой, а убиваете прежде всего магическим на него воздействием. Тут дуэль между человеком и зверем не только техническая, но дуэль магическая, колдовская, и с этой точки зрения, если вы на зверя не произвели достаточного магического действия – оружие ваше перестанет попадать, зверь будет увертываться, раны, которые вы будете наносить, не будут смертельны. Зверь уйдет от вас, и даже если он сдохнет, то вы его не найдете. Наоборот, если вы воздействуете на зверя магически, то зверь будет, во-первых, подвертываться под рану, вы всегда попадете в него (потому что не от вашей ловкости зависит, а от стрелы и пули, которые тоже являются магическим действием и тоже есть порча против зверя), и раны, которые вы будете наносить, будут смертельны, зверь будет добромысленен к магии и смерти и, как умрет, вы сейчас же его подберете.

Таким образом, это правило на известной первобытной стадии охоты не имеет исключения, и каждое воздействие охоты есть воздействие магическое.

Причем у меня есть рисунок о том, как чукчи или эскимосы охотятся на тюленей. Мне охотник говорил: «Ты что, думаешь, мы убиваем оленя? Вовсе нет. Убивают их женщины, они сидят дома у очага, колдуют, посылают заклинания, делают магические действия и привлекают к очагу, – который является центром нашей жизни, – зверя. А мы убиваем его. Даром, что они дома сидят, не умеют бросать наше копье, но то копье, которое они бросают, еще более действительно». У меня как раз есть рисунок, который чукотский охотник нарисовал в объяснение этого подхода, – как охотники охотятся и как женщины колдуют.

И мало того, в каждом индивидуальном моменте охоты есть такой момент: чукча, например, ставит капкан на лисицу и говорит, что капкан магически притягивает лисицу. Я, говорит, никогда не хожу зря высматривать капкан, я знаю, когда в капкан попала лисица. В эту ночь мне должна присниться рыжая женщина, которая на меня нападает и с которой мы ведем войну. Если я не смогу ее победить, значит тогда лисица не попала, и нечего ходить смотреть, если же я побеждаю и мы имеем с ней любовь, то, значит, я должен пойти, и там есть лисица. Это элемент знахарства, а не шаманства, потому что он совсем не шаман. Но здесь, я подчеркиваю, элемент половой, который потом в рассмотрении шаманства будет играть очень большую роль.

Значит, я подчеркиваю, что в охоте и в действиях промысла, магия имеет поголовный характер – нет человека, который не умел бы и не должен был бы производить магические заклинания; без этого он будет плохой промышленник в какой бы то ни было области своего воздействия на природу.

Третий элемент магии – это есть защита от болезней, от злых духов, у волшебника, шамана – защита магическая. Как я уже говорил, они должны либо извлекать дух и выкидывать его, либо вселять украденную душу или дух.

Причем является вопрос о том, какие есть разделения магии. Существует черная и белая магия. Должен сказать, что вопрос о черной и белой магии связан с вопросом о черном и белом шаманстве, о воздействии религии злом и добром.

Вопрос о добром духе и переходе религии от злых элементов к добрым я буду рассматривать потом подробно. Сейчас же я рассматриваю его не в области верований, а в области практического подхода. Это я должен подчеркнуть, что разделение как магии, так и шаманства на доброе и злое, есть разделение схоластическое. Всякая магия, по существу, и добрая, и злая: для тех людей, которым она помогает, она добрая, для тех, с которыми она воюет, она злая. Скажем иначе, есть магия добромысленная и зломысленная. Когда чукча говорит: это колдун добрый, это колдун злой, это значит, что злой колдун действует главным образом во вред, а добрый действует главным образом в пользу. Но это, во-первых, подход совершенно теоретический, это опять то, что я называю теорией теологической, теорией шаманства. На деле, конечно, ни один шаман не скажет, что он злой, но нет шамана, который бы не знал злых заклинаний. Из сделанного анализа совершенно ясно, что один и тот же шаман для врагов будет иметь злые действия, а для друзей – добрые действия.

Порча это есть воздействие злое. Самое слово порча на разных языках различно повторяется, оно имеет, по существу, характер злой, а не добрый. Таким образом, если вы говорите с шаманом, и он говорит, что людям не вредит, то надо проследить за его действиями, и вы увидите, что каждого шамана и каждого колдуна (особенно в начале) вы можете нанять, чтобы кого-нибудь околдовать, кого-нибудь присушить, чтоб отнять молоко, хлеб и так далее. И в то же время можете его воздействием заставить себе приобрести.

Если с этой точки зрения вы возьмете магию и магических представителей в нашем современном быту, когда с них вся богословская теория слезла (ибо богословская теория принадлежит церкви, а церковь против магии и знахарства), то мы увидим, что церковь и магия стоят как две силы – церковь взяла всю монополию доброго воздействия, а всю монополию злого воздействия передала магикам, колдунам. И поэтому в нашем представлении вопрос о том, бывают ли добрые ведьмы, можно поставить только чрезвычайно ограничительно: в нашем представлении колдуны и ведьмы по существу злые и оттого, как вы знаете, доброй славой не пользуются. В виде исключения, говорят, что бывают добрые знахари, но даже и они имеют силу на злое. Это показывает, что с самого начала эти элементы были всегда между собой связаны, и одна и та же сила могла иметь или доброе, или злое воздействие.

Мне осталось еще сказать об элементе знания, связанном с магией.

Элемент знания, несомненно, связан с магией. Это по преимуществу элемент медицинский. В магии для борьбы с различными духами, для борьбы со стихией никаких медицинских свойств у колдунов нет. Разве можно сказать, что Моисей знал электричество и громоотвод? Но это в общем распространением в науке не пользуется. Только в области медицинской можно говорить о тех действительно медицинских знаниях, которые могут иметь колдуны. И здесь к этому знанию мы имеем подход двоякий – мы имеем прежде всего лечение различных физических болезней опять действиями физическими, ингредиентами, прежде всего растительное лечение – лечение травами, животными и минеральными веществами. Это лечение травами в высшей степени распространено во всякой магии – в первобытной, в более сложной, и в том числе в магии славянской.

У меня есть травник, который был прислан пять лет тому назад одним из моих деревенских приятелей, который содержит очень точный список трав из травника, полученного им по наследству от колдуна (кажется, половины XVIII века). Несмотря на то что это мой приятель, он не прислал собственного травника, а прислал копию, правда, весьма точную.

Таким образом, мы перешли от анимистических воздействий к воздействиям физическим, которые имеют и медицинский характер.

Некоторые из этих трав, и огромное большинство, имеют магическое действие, а другие имеют более или менее воздействие медицинское.