Текст книги "Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта"

Глава восемнадцатая

Время течёт неумолимо. Вот и осень вступила в свои права. Начали желтеть листья. Вообще, странно осознавать, что там, в России, сейчас вовсю благоухает весна, а здесь наоборот начинается осенний листопад. Настроение угнетающее. Предощущение безысходности. Полный крах в судьбе. Не видно просвета в мрачной череде проносящихся дней. Каждый последующий день облегчения не приносит. И ночи тоже… В одну из таких ночей и было написано мною это:

 
Листвой запорошила землю осень,
поникла в поле мёртвая трава
и стал закат неимоверно грозен,
а ночь мрачней, чем чёрная вдова.
Об эту пору небо откровенней
терзает душу мерзостью судьбы,
и жизнь становится ещё гораздо бренней,
и туч проносятся громоздкие гробы.
Предощущение фатального исхода
больные чувства безысходностью гнетёт:
прошедших дней побитая колода
уж скоро проигрыш судьбе моей зачтёт.
Корявый клён, как жуткий призрак ночи,
когтистым пальцем мне грозит в окно.
А осень что-то скверное пророчит,
которое принять мне суждено.
 

Состояние духа такое, хоть впору удавиться. Но человек не для того появляется на свет, чтобы накладывать на себя руки. Надежда всегда питает разум, благотворно воздействуя на угнетённого обстоятельствами субъекта. К тому же, наш многострадальный народ, многие годы несущий на себе тяжкое бремя чуждого режима, так закалился духом, что не так-то просто сломать таких.

И я держался… из последних сил…

***

Только что закончилась церковная служба и прихожане стали расходиться.

– О-о-о, Владислав! Давненько тебя не видел. Где ты пропадал? – Саша Горелов пересекал церковный двор, направляясь ко мне.

– Привет, Саша. Как твои дела?

– Дела как в курятнике: клюнул ближнего, обгадил нижнего. Поехали со мной, по дороге всё расскажу.

– Это как-то неожиданно… – растерялся я.

– Давай, давай! Нелли ждёт. Она давно хочет с тобой познакомиться и поручила мне, чтобы я сегодня тебя привёз к нам в гости. Сама она не смогла приехать в церковь.

Гореловы жили в Сан Бернардо – это один из отдалённых районов Сантьяго, там обитал преимущественно индейский побласьон. Бандитизм здесь процветал и превосходил все мыслимые границы. В такие районы даже карабинеры старались не соваться без крайней необходимости и особенно ночью. А когда им по роду службы приходилось заехать сюда, то в машину обязательно отовсюду летели яйца, помидоры, бутылки, сковородки, цветочные горшки, камни и другие подвернувшиеся под руку предметы. Нередко стражам порядка приходилось драпать и с пулевыми пробоинами в корпусе патрульного автомобиля. Этот район вовсе не был предназначен для белых. Как только Гореловых занесло сюда?

– У нас не было выбора, – стал объяснять Саша. – Мы с Нелли столько поскитались в своё время по съёмным квартирам. Ведь она никогда не скрывала, что является коммунисткой, а это в Чили совсем не приветствуется. У нас растут двое пацанов и им нужен свой угол. Когда Нелли нашла работу в Министерстве дорог, её начальником стал дон Серхио, сам вышедший из бедного сословия. Он стал покровительствовать подчинённой. И как только мою жену поставили во главе отдела, ей предоставили дом в этом районе. Сейчас мы его выкупаем: каждый месяц выплачиваем небольшой процент от зарплаты. Как кредит. Потом мы сможем его продать и купить себе другой в хорошем районе.

Домик был небольшой, но компактный: четыре уютные комнатки. Имелись необходимые удобства: кухня, ванная, туалет. Двор был окружён глухим неприступным металлическим забором, больше напоминающим крепостную стену. По верхнему краю забора

протянулась колючая проволока. А в отдалённом углу двора зорко бдил, прикованный цепью к столбу, грозный ротвейлер.

Хозяйка дома суетилась на кухне. Нелли была худощавой подвижной блондинкой со светло-серыми глазами. Внешний облик её мало вязался с индейским типом.

– О! Какой дорогой гость к нам сегодня пожаловал, – протянула ко мне навстречу руки Нелли Салас. – Наконец я познакомлюсь с вами поближе.

Хозяева быстро соорудили стол, появилась бутылка прекрасного чилийского карменера. И потекла приятная беседа. Нелли с тёплыми чувствами вспоминала о России, о ставшем ей родным Ленинграде.

– Я и сейчас по ночам иногда вижу российские сны. Мне снятся мои русские друзья и наше общение, и годы учёбы в университете. У меня сердце разрывается надвое, и иногда спрашиваю себя: зачем я уехала из России?

– Нелли, ты же сокрушалась там от того, что из-за размеренной жизни начала толстеть, – смеётся муж. – А здесь постоянно в форме пребываешь потому, что твоей кипучей натуре всегда есть подходящее поле деятельности.

– Всё не так. Там тоже я не бездельничала. Просто в Чили приходится больше нервничать. Столь многого ещё нужно в нашей стране добиться, чтоб народ вывести из вековой отсталости. И влияние пиночетистов всё ещё велико. Это раскалывает чилийское общество на два враждующих лагеря: бедные и богатые. Бедных больше, но они слабее. Богатые всё прибрали к рукам и объединены вокруг своего лидера Аугусто Пиночета.

– Многие здесь считают, что благодаря мятежному генералу, организовавшему военную Хунту и наведшему жесткий порядок, Чили удалось сделать большой экономический прорыв, – попытался оппонировать я.

– Чушь! Это заблуждение, посеянное намеренно в массы властвующим режимом. Какой экономический прорыв? Просто Хунта сдала Штатам страну и за то, что здесь культивируется послушный Северной Америке режим, те платят своими долларами. А какими фашистскими методами они подавили народ? Три тысячи погибших – это много для маленькой страны. Пиночет – это маленький Сталин… или Гитлер.

– А при президенте Сальвадоре Альенде разве было хорошо? – вопрошал критически супруг Нелли. – Ведь были же в полном комплекте все присущие социализму болезни: те же длинные очереди за продуктами, всеобщая уравниловка и прочее.

– Это был новый путь, но, безусловно, страна развивалась и шла по пути прогресса. Альенда был мягким интеллигентным человеком и, возможно, в некоторых случаях ему недоставало твердости характера. Его реформы саботировались оппозиционно настроенными деятелями. Но это было государство демократичное и равных возможностей.

– Нелли, опустись на землю, – взывал Александр. – Социализм потерпел крах во всём мире и даже в своей колыбели – в Советском Союзе – он умер.

– Я с болью в душе это переживаю, но Россия великая страна и справится с бедой. А в идеи социализма я верю – они жизнеспособны и продолжают существовать в мире. Пример тому хотя бы преуспевающая Швеция, следующая социалистическим принципам.

Появился альбом с фотографиями. Выяснилось, что дед Нелли по происхождению немец – вот откуда оказывается у неё нетипичная для коренных чилийцев внешность! Все сознательные годы Нелли связаны с Россией и в этот период она запечатлена на фотографических карточках часто на фоне узнаваемых архитектурных сооружений Питера, Москвы, городов Золотого Кольца России и среди российских пейзажей, в окружении друзей со славянскими чертами.

– У меня менталитет совсем не чилийский, – призналась хозяйка дома, – я русских понимаю лучше. А с чилийцами у меня часты конфликты…

Меня долго не отпускали из этой замечательной семьи. А на город опустился вечер. Надо было прощаться. Саша отвёз меня домой. И вновь пришлось окунуться в тяжёлую действительность своего пребывания в чужой стране.

Одиночество навевало тяжёлые мысли.

***

– Ну и дождь! – восклицал Василий Иваныч, потягивая из стакана рубиновую «Канепу». – В этой паршивой стране всё ненормально. Летом никаких тебе грибных дождей, ни одной капли не упадёт с неба. А осенью начинается сезон дождей – неделями льёт без перерыва. Как я ненавижу эту страну и этих индейцев!..

– Да, Василий Иваныч, у каждого свои пристрастия, – продолжил я свои суждения. – А я только и мечтаю, чтобы устроиться в этой стране. С Россией же у меня связаны самые тяжёлые воспоминания.

Мы сидели вдвоём за отдалённым столиком всё того же облюбованного нашими соотечественниками ресторанчика «Эстрейя». За соседним столом шумела пьяная компания местных аборигенов.

Вдруг мирное течение нашей беседы было бесцеремонно нарушено нетрезвой молодой особой, которая нахально плюхнулась на стул возле меня и, в упор уставившись мне в глаза, стала бормотать что-то непонятное. Мой старший товарищ немедленно вступил с ней в дискуссию. Между ними завязался какой-то жаркий спор с активной жестикуляцией. Незваная гостья все протягивала руки ко мне, а Василий Иваныч настойчиво её отстранял. Я определенно ничего из происходящего не понимал. Длилось всё действо довольно долго. От соседних столов внимание присутствующих было привлечено этой сценой. Наконец Василий Иваныч резко поднялся и сказал, обращаясь ко мне:

– Пошли отсюда. Эта сволочь ужасно напористая, она не даст нам спокойно поговорить. Индейцы упрямы, как ослы.

– А что случилось?

– Уходи быстрее, пока я её задерживаю. Потом всё объясню.

Я поспешно ринулся от стола, но не тут-то было, чилийка схватила недопитую нами бутылку и попыталась огреть ею меня по голове. Я едва успел среагировать и вырвал из её рук опасный предмет. Далее, в несколько прыжков я оказался за дверью, под дождем. Вскоре появился и ужасно матерящийся мой старший товарищ:

– Вот падла, едва отвязался. Пришлось просить бармена, чтобы позвонил в полицию. Только так её удалось утихомирить. Но пошли скорее, пока эту сволочь дружки успокаивают. Сейчас сюда подъедут карабинеры, а нам ни к чему встреча с ними.

– А что всё-таки произошло?

– Ты до сих пор ещё не понял? Эта стерва увидела рядом белого мужика и суку потянуло на случку. Короче, она захотела от тебя ребёнка.

– Ничего себе! Ну и нравы.

– Эти скоты так ненавидят свою индейскую кровь и очень завидуют нашей белой коже. Их бабы теряют всякий стыд, когда есть возможность лечь под европейца. И вообще, все они животные. Я-то знаю хорошо их подлую сущность, столько перебрал их в своё время.

Настроение было изрядно испорчено. Кругом слякоть. Хотелось скорее забиться в тёплый угол. Я наскоро распрощался со стариком, и мы разошлись по своим направлениям. После улицы в моей комнате было тепло и уютно. Я устроился у окна и смотрел как струйки дождя стекают по стеклу…

 
Струи змейками сползают по стеклу.
За окном распутица и слякоть.
Концентрируются призраки в углу, —
могут выкинуть любую пакость.
Взгляд сидящего задумчив и тосклив, —
тускло замер на поверхности зеркальной…
Да, вот так и станешь терпелив,
если кажет осень лик печальный.
И промозглость передёргивает плоть,
да и ветром просквозило насквозь душу:
удалось кому-то небо расколоть
и обрушить ливнями на сушу.
Оттого клянём природную среду,
что лишает нас привычного комфорта:
за удобства мы, – признаемся, к стыду, —
продадимся с потрохами даже чёрту!
 

Глава девятнадцатая

Ночью мне опять снился дом, Марина, склонившаяся у настольной лампы над тетрадками своих первоклашек. А из комнаты дочери доносится музыка – гоняет, как всегда, магнитофон… И опять эта ослепительная вспышка… и грохот… и звон в ушах… и внезапная боль в боку…

До утра далеко, а сон как рукой сняло.

– Неужели мне так плохо жилось там? – погрузился я в воспоминания, захлестнувшие удушливой волной.

– А чего хорошего? – перечил внутренний голос. – Постоянные споры с редактором, бесконечные конфликты с городскими властями по поводу написанных тобою критических газетных статей. Этот валидол под языком. Угрозы от криминализированных элементов. Страх за близких…

– Я честно делал свою работу.

– Скажи лучше: достойно исполнял свой гражданский долг! Звучит пафасно, но патриотично, – язвил поселившийся внутри меня оппонент.

– По сути, и это верно.

– Значит не на кого и пенять: доисполнялся!

…В городе давно бесчинствовали группировки националистически настроенных молодчиков, прикрывающихся идеями возрождения некогда разгромленного советской властью казачества. Под эгидой благородной миссии, они заняты были преимущественно разделом сфер влияния в обществе, развивая криминальную сеть в разваливающемся государстве и отстаивая собственные меркантильные интересы. Они совершали насильственные действия в отношении лиц неславянских национальностей. Погромы, гонения, произвол их беспредельных действий сеяли расовый антагонизм в наэлектризованном проблемами обществе. Девиз: понаехали к нам в Россию!.. – был подхвачен частью коренного населения. На этом фоне я и опубликовал очередной разгромный газетный материал, обличая подлую сущность этих русских националистов. Для меня уже стало привычным после подобных статей находить в почтовом ящике всякие записки с оскорблениями и угрозами. А тут ещё, одновременно с этим, обозначилась проблема с ФСБ.

Всё началось с того, что ко мне попали секретные документы по грузино – абхазскому конфликту девяносто второго года, из коих следовало, что спецслужбы России тайно помогали абхазской стороне, хотя моя страна во всеуслышанье объявила о своей нейтральной позиции в данном противостоянии сторон. Я сделал горячий материал, но мой редактор категорически отказался его публиковать. Тогда я отнес статью знакомой коллеге в корпункт одного из московских изданий, занимающейся сбором информации в нашем регионе. Журналистка ознакомилась с содержанием статьи и заверила:

– О`кей, Владислав. Нам подойдёт это. Я беру!

– Спасибо, Элеонора.

На том и расстались. Обнадёженный, я покинул корпункт и спокойно шёл по улице. Вдруг рядом завизжали тормоза и из остановившейся «Волги» выскочили два мордоворота. Всё произошло профессионально быстро и я, не успев толком ничего сообразить, очутился на заднем сиденье автомобиля со стиснутыми наручниками руками. Меня жестоко помяли при этой оперативной акции.

В городском отделе ФСБ сразу для всё прояснилось. Гневно размахивая перед моим лицом страницами с абхазской статьей, мой давнишний наставник капитан Стрежекоза заходился в праведном гневе:

– Сколько можно с тобой беседовать по душам? Ты не ценишь доброго отношения.

– Я ценю вашу отеческую заботу.

– Ах, ты ещё язвишь! Знаешь как это называется? – страж государственности раздражённо тыкал пальцем в разбросанные по полу листы.

– Нет! – наивно признался я.

– Ты сунул нос в государственные секреты и хотел их сделать достоянием врага. Это государственная измена! Ты предатель. Тебе грозит долгий тюремный срок, я уж об этом позабочусь.

– Это ваш замечательный генерал КГБ Калугин действительно продал на Запад столько военных секретов и теперь спокойно проживает в Англии. А он был таким же патриотом, как и вы, ведь в ваше ведомство на такой высокий пост не попадет случайный человек. Не правда ли, товарищ капитан?

– Передёргиваешь, писатель. Наше ведомство бдительно стоит на страже интересов Отечества. А подобные тебе типы бессовестно продают нашу родину.

– Я, может быть, и продал бы кусочек такой родины, да только её без меня всю с потрохами распродали другие.

– Что, очень смелым стал, ничего не боишься?

– Ельцин же объявил, что мы строим правовое государство и у нас теперь демократия.

– Я тебе покажу демократию, – взвыл служитель плаща и кинжала.

– Что вы! Совсем не страшно. Лаврентий Палыч-то уже умер.

– В камеру его! – свирепо рявкнул караульному перекосившимся ртом капитан, собственноручно выталкивая меня за шиворот из кабинета.

Остаток дня и ночь пришлось провести одному на голых досках в холодной зарешеченной келье.

– И что это я так безрассудно нарываюсь? – размышлял я. – Ведь боюсь же их! Запросто могут сфабриковать дело и упечь на долгий срок в лагеря – вон как Стрежекоза на этот раз грозился.

Но внутренний голос успокаивал:

– При нынешнем развале и неразберихе в стране – им не до тебя. В последнее время столько помоев выливают на доблестных чекистов, что их ведомство даже сменило вывеску. Теперь это не КГБ, а ФСБ, но суть от этого, конечно, не меняется.

– Да, – согласилось мое первое «я», – это так! Кроме того, иногда наступает момент, когда затравленному безысходностью человеку надоедает бояться и он впадает в отчаянную ярость, неистовство. Может быть и меня обуяла ярость?..

Утром снова отвели к Стрежекозе. На сей раз он держался подчёркнуто вежливо, был лаконичен и металлическим тоном изрёк:

– Считайте, что вы на этот раз перешагнули черту. Все методы убеждения исчерпаны, и я даю ход вашему делу. Сейчас пока можете идти домой. До скорого свидания. Из города никуда не выезжать!..

Оба события: выход в свет моей статьи с осуждением действий русских националистов и задержание сотрудниками ФСБ совпали по времени. И в канун этих событий я вернулся домой поздно вечером и только пристроился к столу, чтобы выпить чай, как услышал свист на улице и стук в ворота. В глуби двора залаял Чапа.

– Кому это я понадобился в столь позднее время? – недоумевая, направился я к сеням.

Лампочка у нас располагалась снаружи над входной дверью, а выключатель – внутри сеней. Крыльцо дома было бетонным, состояло из семи ступеней. Я щёлкнул выключателем и вышел на ярко освещённое электрическим светом крыльцо. Попытался разглядеть со света кто там в темноте за забором стучится ко мне в дом. И в этот момент что-то перелетело из-за забора и плюхнулось под ступеньки. Я только успел ощутить яркую вспышку… хлопок… упругий воздушный толчок… и боль в боку…

На грохот Марина с криком выскочила из дома. Я лежал раненый и оглушённый на бетонных ступенях, по лицу и правой кисти сочилась кровь. Ужасный звон стоял в ушах, я абсолютно не слышал что мне говорила жена. Она с трудом принялась затаскивать меня в дом. Правая нога не слушалась и волочилась…

Позже выяснилось, что взрывное устройство угодило в угол под бетонные ступеньки – это меня и спасло от гибели. Лицо, правую кисть и одежду с правой стороны посекло бетонными осколками, но это было не опасно. А вот в верхнюю часть бедра глубоко вошёл

металлический осколок и неизвестно чем это грозит.

Было совершенно непонятно кто хотел расправиться со мной, поэтому нельзя было вызывать «скорую помощь».

– Что будем делать? – спрашивала слегка пришедшая в себя заплаканная Марина.

Я лихорадочно соображал. Мысли метались беспорядочным потоком. Обстановка торопила. И выход был найден.

В отдалённой станице жил мой младший брат. В Россию он прибыл из одной из отколовшихся после развала Союза республик. Гражданства российского не имел, а значит ни на каких учётах не состоял. Брат тихо сожительствовал в частном доме у местной вдовы.

– Там меня уж точно никто не найдёт, – решил я.

Марина позвонила от своей подруги Оксаны Буланной, проживающей по соседству, моему брату и попросила, чтоб тот срочно приехал к нам. Михаил прибыл под утро. Меня перетащили в машину.

Уже в станице брат привёл какого-то пьяного ветеринара и тот за вознаграждение осмотрел и обработал рану.

– Вообще-то надо сделать рентгеновский снимок, – компетентно изрёк коровий лекарь, – но я и так вижу, что кость не задета. Жизненно важные органы тоже не повреждены. Теперь главное, чтобы температуры не было.

– А что это значит? – спросил Михаил.

– Если в организм не попала инфекция и не начнётся воспалительный процесс, то осколок можно не трогать. Он останется в мякоти, обрастёт оболочкой и не будет беспокоить.

Это вселило надежду. Теперь я должен некоторое время отлежаться и, заодно, осмыслить своё положение.

Через пару дней после случившегося брату позвонила Марина и встревожено сообщила, что приходили две подозрительные женщины, назвавшиеся работниками военкомата. Они интересовались мной. Марина им сказала, будто мы крепко рассорились, и я покинул семью, уехав неизвестно куда. Женщины просили передать мне, как только появлюсь, чтоб немедленно явился в военкомат для упорядочения каких-то анкетных дел.

Всё это выглядело действительно странным, ведь я не являлся военнообязанным по причине плохого зрения и с военкоматом у меня не было никаких контактов.

Итак, несколько месяцев я тихо скрывался у брата. Пришёл в себя. Рана зажила и прошла хромота. За это время несколько раз пробирался под покровом темноты в свой дом и тайно встречался с семьёй. А в стране царил окончательный развал, государственные институты не выполняли своих функций, президент Ельцин безответственно пил горькую. Ранение меня больше не беспокоило и надо было позаботиться о своей дальнейшей судьбе. Было достаточно времени, чтобы всё хорошо обдумать. И решил я под шумок незаметно бежать из страны.

Так и оказался в Чили…

***

Я собрался нанести визит в монастырь. Встал пораньше и поднялся на второй этаж, чтобы принять душ. Только намылился, как в дверь нетерпеливо забарабанили.

– Кто бы это мог быть? Лёня на работе, дверь их комнаты закрыта – видимо и Надежда отсутствует. Не иначе это кто-то из новых жильцов, – определил я. – Кто там?

Из-за двери донёсся раздражённый голос Вовчика:

– Быстро освободи помещение, я тороплюсь на свидание и мне нужна ванна.

– Я тоже тороплюсь по делам и первый занял помещение. Значит тебе придётся подождать.

Наглец принялся бешено колотить в дверь и истерично орать:

– Немедленно освободи ванну, тебе говорю, не то я сейчас выбью дверь, а тебя выброшу оттуда.

Я сдержанно ответил:

– Давай, если хватит духу!

И продолжил мыться. А за дверью услышал как дружки усмиряют своего разбушевавшегося сотоварища. Помывшись, я зашёл в кухню приготовить себе чай. И в этот самый момент следом за мной ворвался разъярённый Вован и, резво подскочив ко мне, ядовито прошипел:

– Ты меня уже достал, сука! Я тебя в последний раз предупреждаю: больше не попадайся мне на глаза. И быстро убирайся отсюда.

Он принялся силой выталкивать меня из кухни. Внутри у меня клокотало и, едва сдерживаясь, я выдавил из себя:

– Руки убери! Мне чаю надо попить.

Видя, что я физически не отвечаю на насилие, Вова решил про себя, что достаточно нагнал страха и уверенно ткнул меня кулаком в корпус:

– Ты чё, козел, не понял? А ну пошёл отсюда… И чтобы на второй этаж больше вообще не поднимался. Ты понял?

А для большей убедительности он ещё раз ткнул меня кулаком в бок. Внутри меня пробудился бес – яростный и неистовый, но я всё-таки нашёл в себе силы и на этот раз физически не ответить:

– Ты всё-таки осторожней размахивай руками, а то они ненароком могут отклеиться!

Задире это только прибавило пылу и с воплем:

– О, сука! – он широко размахнулся…

Но я уже был озлоблен не на шутку и, вспомнив всю свою былую сноровку, встретил его прямым справа в челюсть. Вовик мгновенно отлетел, повалившись как грузный куль с картошкой, спиной на кухонный стол. По инерции я подлетел и навис над ним. Память запечатлела его округлившиеся в испуге глаза. И я в бешенстве пару раз саданул кулаком прямо в область этих ненавистных и наглых моргал.

И тут вдруг сзади кто-то повис у меня на плечах, стараясь повалить на пол. Я попытался освободиться, а краем глаза заметил, что Вовчик вскочил на ноги и, схватив со стола кухонный нож, разворачивается в мою сторону. Не мешкая, с силой ударил зачинщика скандала ногой в живот. Бедняга отлетел метров на пять – в другой конец кухни. Тем временем я проворно освободился из объятий напавшего сзади Олега и методично расправлялся с ним. А одновременно с этим молчун Фёдор запирал на ключ кухонную дверь, чтоб я не избежал их «справедливой» кары, спасшись бегством. Побоище продолжалось…

Вдруг с обратной стороны в дверь забарабанили и донёсся решительный голос Надежды:

– Немедленно откройте! Я сейчас вызову полицию!

Изрядно потрёпанная троица опешила от неожиданности. Бормоча в мой адрес проклятия, «аргентинцы» открыли дверь и посрамлённые скрылись в своей комнате. А Надежда бросилась ко мне:

– Что они тебе сделали?

– Все нормально. Успокойся, пожалуйста. Мы просто поговорили тут.

– Ничего себе поговорили. Трое на одного. Да разве они мужики? А я сегодня ещё не вставала с постели – лежала и тихо книжку читала. Вот, эти, видимо, и решили, что ни Лёни ни меня нет дома и можно с тобой расправиться. Я сейчас пойду к Зое Степановне и

всё ей расскажу.

– Надя, прошу тебя, не надо поднимать шум. Всё успокоилось уже.