Текст книги "На переломе эпох. Том 1"

Тимофеев тогда был в увольнении «за отличную стрельбу из гранатомёта во время батальонных учений с боевой стрельбой». Дело шло к вечеру. Он ждал на остановке свой автобус, спеша в родное училище на вечернюю проверку. Тут появился патлатый блатной тип из соседней общаги.

– Чё, курсант, офицером будешь, да-а?

– Ну, буду, и что?

– Будешь солдат гонять? Мать твою! – выругался он.

– Рот закрой! – Тимофеев сжал челюсти.

Патлатый махнул рукой. Тут же появилось ещё несколько, потирая кулаки…

На поверку Тимофеев тогда опоздал… хорошо вообще живой вернулся. В роте однокашники думали не долго. План возмездия родился не то что быстро, а очень быстро. Дело всё в том, что на эту гражданскую общагу свой «зуб» сам старшина уже давно имел.

«Боевая операция» была совершена очень организованно под командованием старшины, силами добровольцев. Даже на КПП никто ничего не заподозрил, выпустил организованно топающее подразделение, с песнями промаршировавшее по Академу к самому «логову». Злополучная общага была окружена силами двух взводов, два других с разных сторон вломились в общагу в поисках обидчиков и…. «Пусть паскуды хреновы, знают, что значит Наших бить!»…

Лейтенанты приблизились к «логову неприятеля». Тимофеев высадил пинком входную дверь в длинное барачное помещение двухэтажной постройки, являющейся местом компактного коллективного проживания десяток, если не сотен, выходцев далёкого тёплого Вьетнама.

Лейтенанты ворвались внутрь… Однако, словно по команде, все двери в комнаты на первом этаже захлопнулись. А толпа мелких щуплых загорелых обитателей, некоторые с палками, нерешительно кучковались на лестничной клетке, ведущей на второй этаж. При приближении рослых русских парней, они вставали в смешные угрожающие стойки, однако вскоре же, ретируясь, пятились вверх по ступеням, подобно стае бандерлогов из мультика про Маугли.

Немного пошумев на первом этаже, удовлетворившись наведённым в общаге «шухером», наши «герои-мстители» вывалились на улицу. Однако тут их ждал сюрприз. Эти выходцы «далёкого тёплого Вьетнама», ещё хранили в себе память тех далёких дней американской агрессии и выработанного чувства коллективизма, как залога выживания.

Из открытых окон второго этажа на лейтенантов обрушился шквал из пустых бутылок. Они было стали подымать их и швырять назад…

– Бросьте! Бежим! – крикнул кто-то из них, более резонный, в этой неразберихе.

Из-за угла дома вдогонку вылетела толпа вооружённых палками вьетнамцев. Хлопцы кинулись наутёк, перепрыгивая лихо препятствия на пути.

– Я так ещё никогда в жизни ещё не бегал! – признался Майер, тяжело переводя дыхание, когда коротконогая стая вьетнамцев отстала, изрыгая яростные проклятия вслед и тряся палками…

– А я подумал уже, что всё, хана нам пришла, – Тимофеев сплюнул.

– Эх, Васка-Васка! – Мамука хлопнул прапорщика Ваську по спине. – Всё равно мы… а! – он махнул рукой, не найдя нужных слов, что бы выразить своё разочарование от случившегося…

Да, уж! Такое вот совершенно неразумное ребячество. Ребячество, граничащее с серьёзным проступком, если не шагом к преступлению закона, способным повлечь слишком серьёзные последствия, не совместимые с обликом коммуниста, советского офицера, да и просто нормального современного человека, с другой-то стороны, как кто-то обязательно скажет. А с одной из сторон, где находились наши герои, им был всё же не ведом иной способ обуздания буйных нравов неразумных «Хазар»!.. Лишь чувство коллективной ответственности друг за друга, толкнуло их на этот безрассудный поступок. Им было жаль одного, что это тебе не училище, не подымешь роту «на бой праведный». Кто тут рассудит, где же она абсолютная истина? Да нет её, попросту. Тут уж с какой стороны посмотреть, что важнее, постоять за сотоварища, что бы и как там ни было, следуя инстинкту сохранения и выживании «своего» социума, либо, следуя принципам эгоистической «объективности», не вмешиваться в «чужие дела», по восстановлению «статус-кво». Но если ты этого не станешь делать, что же завтра может случиться с тобой самим? Что, если никто из «своих» не вступится за тебя? Но часто так и бывает. Ибо, дабы не вмешиваться, эгоисты предпочитают найти поводы, что бы лучше обвинить вас, типа, «он сам был виноват», или что-то в этом роде… Но сколько людей, столько и мнений и каждый оправдывает именно свой поступок или даже проступок, а порой и подлое малодушие и даже преступление.

1.30 (87.10.10.) Самосожжение

Прага, я не могу на твоём не споткнуться пороге:

Здесь брусчатка, как реквием, скорбно звучит под ногой…

Чешский мальчик горел, а у нас проступали ожоги,

Будто Ян – это я, это я, а не кто-то другой…

Поэт Ольга Бешенковская (1947–2006)

После «обломной» забавы и шального «штурма» вьетнамского общежития, лейтенанты спали в обнимку как обычно со своими дорогими перьевыми подушками, заботливо выданными им КЭЧем[82]82
  Квартирно-эксплуатационной частью


[Закрыть].

Тимофеев шагал по городу, опьянённый всем тем, что его окружало!

«Dvadsať rokov a je poručík», – эта ранее отпущенная ему фраза благозвонно отстукивалась в его черепе, наполняя оный гордостью за себя, такого юного, но уже «целого поручика». Такая интерпретация его лейтенантского звания на «белогвардейский манер» ему даже льстила. Тем паче, что они, советские офицеры 80-х, где-то подсознательно отождествляли себя с дореволюционными белыми офицерами… Зимний воздух наполнял легкие бодрящей свежестью. Было безумно хорошо и юная плоть словно хотела выскочить наружу из лейтенанта, придавая его походке подпружиненность.

Увидев уже знакомую «реставрацию», Тимофеев зашёл внутрь заведения, приятно наполненного уже знакомым запахом свежего пива, копчёного сыра и чем-то ещё, трудно определимым, но вполне приятным. За чистыми столами, накрытыми белоснежными скатертями, оживлённо и громко разговаривали разные люди. Едва ли он хотел пива, которое если и пил, то делал это исключительно машинально, или за компанию, сейчас он скорее желал просто чего-то перекусить. И вскоре ему принесли кнедлики из теста с пареными кусочками говядины, залитые коричневым соусом и бокал пенистого ароматного пива. Тимофеев не любил эти самые «кнедлики», напоминающие просто куски белого пареного хлеба без корочки. Но они сытно набивали голодный лейтенантский желудок. Он ел почти не чувствуя вкуса. Вскоре тарелка была пуста. Последним кусочком кнедлика, наколотого на вилку, Тимофеев аккуратно вымакал остатки ароматного коричневого соуса в тарелке, который любил лишь с голодухи, положил в рот. Рука машинально потянулась за привычным компотом, но, отхлебнув горького ароматного пива вместо, лейтенант поморщился.

– Nelíbí československé pivo?[83]83
  не нравится чехословацкое пиво?


[Закрыть] – услышал он сзади.

Обернулся. Это был светловолосый юноша.

– Na, vezmite si ju[84]84
  возьмите это


[Закрыть], – он протянул ему какой-то свёрток.

– Pošlite mi ju domov, оnde Pošta.

Тимофеев обернулся и, увидев вдали почтамт, всё понял,

– Ты кцеш, чтобы я все эти твои паперы отправил почтой?

– Tak, áno.

– А чё, ты сам не можешь? Что это ещё за бред?

– Nemohu, moje ruce jsou zaneprázdněné, – молодой человек поставил на мостовую пластиковую бутылку, от которой несло бензином.

– Чего-о-о-о? А-а-а-а, руки, говоришь, заняты? Так, что ли?

Молодой человек кивнул головой, взял пластиковую бутылку, и неторопливо посеменил на середину площади, вдруг остановился, показал Тимофееву фигу, и облил себя.

– Во, больной! – Тимофеев повертел в руках бумажки, сунутые парнем, хотел выбросить, но, не найдя мусорки по близости, сунул в полевую сумку. В следующий момент бегущий по мостовой к тротуару факел человеческой фигуры привлёк его внимание.

– Во, чёрт! Точно больной! – Тимофеев кинулся факелу наперерез, снимая на ходу шинель.

Прохожие глазели на происходящее, оцепенев от ужаса. Парень пытался сбить с себя пламя, размахивал руками, затем, споткнувшись или потеряв сознание, рухнул. Тимофеев кинулся к нему. Каждое движение давалось с трудом, словно пространства вокруг было наполнено гелем, и, накинув на него свою шинель, он сбил пламя. Из-под шинели валил густой едкий дым, запах палёного человеческого тела противно проникал в ноздри. Обгоревшая одежда паренька приварилась к его коже, представлявшей кровавое месиво. Парень тяжело дышал.

– Тебе больно? Зачем ты это сделал? – Тимофеев стоял перед ним, опустившись на колено. Парень молча смотрел на советского лейтенанта.

– Скольки тебе рокив? – Тимофеев хотел машинально взять парня за кисть, но, поняв, что доставит ему этим боль, одернул руку.

– Dvadsať, – паренёк буквально выдохнул и, скривившись, заплакал.

– Двадцать!? Яки и мне! А яко севилаш? – спросил Тимофеев его имя.

– Jan, Jan Palach,

– Держись, Ян! Але всё будет добре!

Вокруг суетились люди, уже был слышен рёв сигналов скорой помощи.

– Nechcem, Nechcem umrieť. Nechcem, aby na niekoho iného zomrel, – хриплым, полным отчаяния в голосе выговорил мальчишка.

– Держись! Только не умирай! Псих ты сумасшедший! Точно больной на голову! Вот чёрт!

Тимофеева оттеснили люди в белых халатах и всё вокруг наполнилось людьми, которые потащили корчащегося от боли юношу как крест по площади, что-то скандируя…Юноша пытался им возразить, но его никто не слышал…

Раздался странный сухой треск сирены…

Тимофеев подскочил с кровати и стукнул разрывающийся в своей истерике будильник…

«Ну и соснил!» – Тимофеев вытер лоб.

1.31 (87.07.) Прошлое. Свободный билет

– Почём дыни? – лейтенант-выпускник Алма-Атинского Высшего Военного Общевойскового Училища Александр Майер с наслаждением втянул в себя божественный аромат, наполнявший проспект Абая[87]87
  Абай Кунанбаев (1845–1904 гг.) казахский поэт, философ, композитор, просветитель, мыслитель, общественный деятель, основоположник казахской письменной литературы и её первый классик, реформатор культуры в духе сближения с русской и европейской культурой. Автор широко известных «Слов Назидания». Вот некоторые выдержки: «Слово Второе: В детстве я не раз слышал о том, как казахи, увидев узбеков, смеялись над ними: «Ах вы, широкополые, с непонятной трескотнёй, вместо человеческой речи. Вы не оставите на дороге даже охапки перегнившего камыша!.. Потому и имя вам «сарт», что означает громкий треск». Смеялись казахи и над ногаями – татарами. «Эй татары, боитесь вы верблюда, верхом на скакуне устаёте, отдыхаете, когда идёте пешком…». Смеялись и над русскими. «Рыжие делают всё, что им взбредёт на ум. Увидев в бескрайней степи юрты, спешат к ним, сломя голову, и верят всему, что им скажут. Просили даже показать «узун-кулак», а попробуй увидеть глазами, как о тебе узнали на другом конце степи…».
  Я радостно и гордо смеялся. «О, аллах, – думал я в восторге, – никто, оказывается, не сравнится с моим великим народом».
  Теперь я вижу, что нет растения, которое не выращивал бы сарт.
  …Когда же пришли русские, сарты опять опередили нас, переняв у русских их мастерство…Смотрю на татар… Умеют татары трудиться в поте лица, знают, как нажить богатство и как жить в роскоши. Даже самых избранных наших богачей они выгоняют из дома: «Наш пол сверкает здесь не для того, чтобы ты, казах, наследил на нем грязными сапогами!»
  О русских же и говорить нечего. Мы не можем сравниться даже с их прислугой.
  Куда же исчезло наше хвастовство, гордость за свой род, чувство превосходства над нашими соседями? Где мой радостный смех?
  Слово Третье. … Великие мудрецы давно заметили: каждый лентяй труслив и безволен; безвольный же человек всегда хвастлив; хвастливый кроме трусливости ещё и глуп; а глупый всегда невежествен и бесчестен. А бесчестный побирается у лентяя, ненасытен, необуздан, бездарен, не желает добра окружающим…
  Слово двадцать четвёртое. … Неужто нам суждено вечно быть на ножах друг с другом?.. Или, может быть, настанет день, когда казахи научатся приумножать свои стада честным путём и усвоят искусство и ремесла других народов, когда они овладеют знаниями? Не верится в это, когда видишь, как двести человек зарятся на сто голов скота, и знаешь, что они не успокоятся, пока не уничтожат друг друга.
  Слово двадцать пятое. … Нужно овладеть русским языком. У русского народа разум и богатство, развитая наука и высокая культура. Изучение русского языка, учёба в русских школах, овладение русской наукой помогут нам перенять все лучшие качества этого народа, ибо он раньше других разгадал тайны природы… Знать русский язык – значит открыть глаза на мир. Знание чужого языка и культуры делает человека равноправным с этим нардом… Русская наука и культура – ключ к осмыслению мира, и, приобретя его, можно намного облегчить жизнь нашего народа… (1894 г.)»


[Закрыть].

Продавец высунулся из-за «дынной» горы.

– Выбирай, командир! Договоримся! – немолодой казах, со знанием дела, стал вытаскивать жёлтые с трещинами овалы узбекских[88]88
  Как уже не первый век повелось, большая часть фруктов и овощей в Казахстан, как и прочих товаров, поступало из более тёплого и благоприятного для сельского хозяйства Узбекистана, славившемся своими древними земледельческими и ремесленными традициями, в отличие от скотоводческих традиций в Казахстане.


[Закрыть] дынь, проверяя их спелость на ощупь.

Первая офицерская покупка! Александр сунул в карман парадного галифе сдачу, бросил в сетку две жёлтые красавицы. Неплохой подарок из солнечной Алма-Аты!..

Александр, голубоглазый крепкого телосложения алмаатинец, здесь не сильно выделялся своей славянской внешностью. Такого вида как он «коренных алмаатинцев» сейчас, в восьмидесятые, здесь большинство. Что скажешь, старый русский казачий город-крепость «Верный», переименованные позднее в «Отца Яблок» – «Алма-Ату»[89]89
  В позднее Средневековье в этом районе существовала стоянка тюркских и монгольских кочевников. 4 февраля 1854 года русским правительством было принято решение построить на левом берегу реки, именуемой ныне Малая Алматинка, военное укрепление Заилийское, позднее Верное. 11 апреля 1867 года город Верный стал центром Семиреченской области в составе Туркестанского генерал-губернаторства. 13 июля 1867 г. было учреждено Семиреченское казачье войско. А в 1918 году в Верном была установлена советская власть. Город с областью вошли в состав Туркестанской автономии в составе РСФСР. 5 февраля 1921 года было решено переименовать Верный в Алма-Ату по старинному названию местности: Алматы – «Яблоневое». 3 апреля 1927 года из Кызылорды в Алма-Ату перенесена столица Казахской АССР в составе РСФСР.


[Закрыть], притягивал к себе многие годы Советской Власти людей со всей «необъятной»!..

В годы прошедшей войны именно сюда были вывезены многие и многие предприятия из Западных регионов СССР, именно здесь нашли приют многие и многие советские граждане. Они бежали сюда сами, скрываясь от ужасов войны. Кто-то, впоследствии, вернулся в свои родные пенаты, после их освобождения. А кто-то встретил здесь свою судьбу, нашёл здесь свой новый дом навсегда… В период Второй Мировой, в Казахстан было так же выселено множество неблагонадёжных граждан, в том числе немецких семей из западных регионов СССР… По правде, смею предположить, что очень многие советские граждане, убегающие от наступающих фашистских полчищ под бомбёжками и обстрелами, сами бы мечтали быть «депортированными» сюда! Так что некоторым «депортированным», при всём этом негативе, всё же где-то и повезло, если среди двух зол и представляется разглядеть всё же некое благо!.. Ведь что с ними могло бы быть, если бы не… Правда, вряд ли они это примут, ведь история не терпит «сослагательных»! А несчастье таковым и остаётся, невзирая ни на какие «могло бы быть и хуже!..»

Но предки Майера появились в этом гостеприимном городе задолго до этого![90]90
  Первые появления немцев на Руси отмечаются ещё в IX веке. К концу XII века в русских городах уже оседали немецкие купцы, ремесленники, воины, лекари и учёные. Значительное число немцев переселилось в Московское государство в период правления великих князей Ивана III и Василия III – в XV–XVI вв. В период правления Ивана IV Грозного доля немцев в населении городов стала настолько существенной, что во многих из них появились кварталы компактного проживания немецкой диаспоры. Около 90 % немцев России в XVIII–XIX вв. составляют так называемые колонисты. В XVIII же веке по приглашению Екатерины II (манифест от 4 декабря 1762 года) началось переселение немецких крестьян на свободные земли Поволжья и позже Северного Причерноморья – многие из этих крестьянских семей оставались в местах своего первоначального компактного проживания на протяжении более чем полутора столетий, сохраняя немецкий язык. Первая волна миграции, направленная в район Поволжья, прибыла в основном из земель Райнлад, Гессен и Пфальц. Следующий поток эмиграции был вызван манифестом императора Александра I 1804 года. Этот поток колонистов был направлен в район Причерноморья и Кавказа и состоял большей частью из жителей Швабии, в меньшей степени жителей Восточной и Западной Пруссии, Баварии, Мекленбурга, Саксонии, Эльзаса и Бадена, Швейцарии, а также немецких жителей Польши. Наконец, в 1920-е гг. немецкая диаспора в СССР пополнилась некоторым количеством немецких коммунистов, перебравшихся в единственное в мире социалистическое государство.
  Первые немцы появились на территории современной Республики Казахстан ещё в конце XIX века, когда они начали принимать активное участие во внутрироссийском миграционном движении на многоземельные восточные и южные окраины империи. По данным переписи 1926 года, в Сибири и на Дальнем Востоке проживало 81 тыс. (главным образом в Омском округе – 34,6 тыс., и в Славгородском округе – 31,7 тыс.), в Казахстане – 51 тыс. немцев. С началом Великой Отечественной войны, летом – осенью 1941 года, в Казахстан были депортированы немцы с Украины, из России и Закавказья. Клеймо депортированного, нелигитимного народа, несмотря на то, что около трети немцев, проживающих в Казахстане, были потомками добровольных переселенцев конца XIX века, сохранялось над ними ещё долгое время. Отчасти поэтому в 1979 году провалилась попытка создания Немецкой автономии в Казахстане.


[Закрыть]

Дедушка Александра Майера по отцовской линии – немецкий коммунист, переехал в Советскую Россию в революционные годы. Он активно боролся с российской «контрреволюцией» и басмачами Средней Азии… Его же бабушка, к тому моменту, можно сказать, была уже давно в Казахстане «местной аборигенкой» не в одном поколении…Его же дедушка по линии матери был из числа немецких военнопленных, после освобождения из лагерей оставшийся в стране не столько по идеологическим соображениям, сколько по воле и зову сердца – любви к русской медсестре из Сибири, решившейся на такой непростой в то время шаг, последовав из Сибири в степи Казахстана, за поверженным бывшим «фашистским оккупантом», после его освобождения, результатом чего и явилась на свет мама Александра… Что ж, тут можно было бы написать не один траги-роман, впрочем, от большего, со счастливым «хэппи-эндом»! Ведь вот он, Александр Майер – достойный потомок своих достойных предков. Стоит тут, блестя золотом офицерских пагон, и ослепляя своей лучезарной улыбкой тёплые, утопающие в листве тополей и цветении роз алма-атинские улицы, обрамленные журчащими арыками, несущими прохладу гор, украшенные восторженными всплесками переливающихся на солнце струй алма-атинских фонтанов.

Вход в здание касс «Аэрофлота» был практически блокирован возбуждённой толпой людей, желающих куда-то улететь, хотя бы в конце этого летнего месяца. Александр, в крепкие руки которого впились ручки от сетки, оттягиваемые двумя увесистыми дынями, быстро оценил обстановку. Сегодня продавали билеты только на месяц вперёд! И никаких вариантов! И тут же принял единственно возможное решение: обогнув здание касс, Александр вытер со лба пот, стекавший из-под фуражки, нашёл маленькую дверцу «заднего хода», потянул липкую ручку на себя. Ему открылся тёмный длинный коридор.

– Где здесь начальник? – Александр решительно посмотрел на случайно проходившую девушку с бронзовой бархатистой кожей, с яркими, слегка раскосыми глазами в обрамлении ресниц-опахал. Красавица! Чудный плод смешения славянской и восточной кровей! Яркое солнце, пробивавшееся из окна кабинета, указанного девицей, сверкнуло на его сапогах сияющим глянцем. Средних лет мужчина оторвал глаза от каких-то бумажек, грудой наваленных на его стол.

– Я слушаю!? – вопросительно взглянул он на Александра…

«Миша-меченный» внимательно изучал собеседников со стены: «Больше творчества, товарищи! Больше инициативы!..»

* * *

45-го размера сапоги Александра уверенно цокали по горячему асфальту алма-атинской центральной площади, время от времени встречая таких же, как и он молодых красавцев офицеров-выпускников. Было всё ещё упоительно приятно и непривычно ощущать на себе долгожданную офицерскую форму. Было странно видеть во вчерашних мальчишках зрелых мужчин. Как только 4-й курс переоделся в офицерскую форму, так все они то ли постарели, то ли повзрослели. Так что сразу и не поверишь, что эти серьёзные мужчины – вчерашние курсанты – разгильдяи, бурые, весёлые, важные четверокурсники, теперь лихо, по «древней традиции», раздавали рубли первым отдавшим им, новоиспечённым лейтенантам, свою курсантскую честь!

Впереди, на фоне гор, возвышалась узористая крыша центральной телестудии, при строительстве которой, когда-то, теперь уже в очень далёком детстве, в школьные годы Александр работал на школьной практике УПК,[91]91
  Учебно-производственный комбинат. Разновидность уроков труда в старших классах, дающий одну из рабочих квалификаций


[Закрыть] таская вентиляционные трубы на крышу и стыкуя их при помощи ключа и болтов… За спиной возвышались «башни» двух элитных многоквартирных домов с причудливыми конструкциями на крышах. Александр подошёл к шикарному фонтану в центре столицы, в котором плескалась детвора.

«Как я люблю этот чудесный город!» – подумал Александр.

А в кармане его кителя лежал добытый в «честном бою» «свободный» авиабилет. То есть билет без даты вылета. Так, ерунда…Только факт оплаты за возможный будущий перелёт. Конечно, это только полдела. Теперь нужно ещё вклиниться в какое-то из резервных мест при регистрации в аэропорту, всегда имеющихся «на всякий случай», например, для сотрудников спецслужб, а может и для полезных для кого-то, например, для командира корабля, людей. Молодой, уверенный в себе «защитник отечества», без колебаний причислял себя именно к таким, «очень полезным» людям. Ему уже встречались «неприступные бастионы», но пока ещё ни один не устоял перед его самоуверенным натиском! Час для его «Ватерлоо» пока ещё не пробил!.. Ну, всему своё время… Всему. Своё. Время.

Но разве возможно так идти, никогда не оборачиваясь назад, в своё прошлое, не вспоминая свои плохие поступки, людей, которых обидел… Он задумался, вспомнив Маринку, эту влюблённую в него девчонку-одноклассницу, с которой-таки стал встречаться три года назад. Хорошая это была девушка! До чего хорошая! Как друг, так хорошо его понимавший. Но как ни старался он её полюбить, ничего из этого не вышло. Вернувшись со стажа в Барано-Оренбургском, он, с чувством глубокой душевной боли, всё же поставил на их отношениях крест. Как ни было это горько и больно. Более того, возможно даже подло с его стороны! Это мучило его. Едва он вспоминал полные горечи её глаза…

* * *

 
Кто виноват, что так случилось,
Растаял мир надежд и грёз.
И над любовью воцарилась
Печаль твоих горючих слёз.
Кто виноват, что мы не будем
Встречать рассветы в тишине.
И что навеки позабудем
Тот поцелуй, что был как в сне.
Кто виноват, что ты горюешь,
Кто виноват, что я молчу?
Меня ты больше не ревнуешь,
А я к тебе уж не лечу.
Прости, родная! Друг мой милый!
Хотя простить нельзя меня,
Ты словно голубь, но бескрылый.
Оставлен мной средь бела дня.
За что судьба нас разлучила,
За что тебя я погубил?
Меня ты искренне любила,
А я, увы, не полюбил.
Я говорил: «люблю»,
Но всё же, не сознавая того, лгал.
И верил этой лжи. О, боже!
Ведь я, дитя, в любовь играл!
 

Автор В. Земша 1986 г.

Эти воспоминания тянули его грузом, не давая возможности «лететь». Он отряхнулся, взял себя в руки, что ж! Нас выбирают, мы выбираем, это так часто не совпадает!.. Сейчас же его путь лежал только вперёд!

1.32 (86.02.) Прошлое. Русские шинели

«…Ой, вы, ой вы, русские шинели

От пролитой крови словно порыжели….!»

Строевая песня

Все годы учёбы здесь давали ясно понять, что это военное училище было создано не для выращивания паркетно-балетных и кабинетных офицеров. Всё оказалось гораздо сложнее, чем казалось со стороны, при просмотре телепередачи «Служу Советскому Союзу».

Одним из важнейших элементов моральной закалки стала сибирская зима. Именно моральной закалки, ибо здесь необходимо было побороть не только мороз физически, но, прежде всего, морально победить самого себя. Свой страх и панику пред этой суровой заснеженной «дамой» – Сибирской Зимой! А для этого, дабы, вероятно, испугать её своей «непоколебимостью», иначе и не придумаешь, шинели разрешали одеть только на зимние полевые занятия и выход в город. Да ещё тогда, когда морозы опускались ниже 20 градусов.

Такова была система «естественного отбора», берегущая заодно шинели, и, готовящая советского «сверхчеловека», способного выжить и победить, где угодно и что бы это ему ни стоило! И это были только «цветочки», вспоминаемые многими в будущем, как лёгкие весёлые дни беззаботной «курсантской юности»…

– Взво-о-од! – рявкнул замок.

Взвод по этой команде перешёл на строевой шаг, скользя подковами сапог по мёрзлой земле…

В этот раз мороз ударил ниже сорока и роту одели в шинели по этому поводу. Уши шапок были подвязаны книзу, дабы не отморозить юные курсантские уши и уберечь щёки. Шмыгая посиневшими носами, взвод мечтал скорее бы добраться до учебного корпуса, двигаясь по рукотворным снежным коридорам с ровными белами стенами, на создание которых уходило немало, (глядя на замёрзшие туловища, едва ли скажешь «пота»), курсантских усилий, отражение чего проявлялось в виде инея на утомлённых лицах…

(Эти снежные коридорные сугробы часто служили надёжнейшими «тайниками – холодильниками» для провизии. Они же выполняли роль пепельниц, из которых по весне ежеминутно, как грибы, вылезали подснежниками бычки. По весне – это была просто беда для дневальных!)

– Пушкар-ё-в! – остаётесь на охране шинелей! – постановил замкомвзвода.

(Что ж, это была почти почётная миссия. Шанс вздремнуть, т. е. «замочить фазу» в гардеробе на куче из шинелей своих сотоварищей. Увы. Хищение шинелей в чужих подразделениях не считалось зазорным делом. К похищенному у «чужих» имуществу относились как к боевым трофеям.)

Итак, с долей зависти к приятной участи товарища, оставленного на страже «ротного шинельного добра», остальные ломанулись в учебный класс на «пару» по научному коммунизму, занимать «тёпленькие места» на «галёрке». Полетели шапки вперёд возбуждённых, замёрзших курсантов, занимать местечки своим хозяевам.

Тимофеев метнул полевую сумку, которая удачным метким попаданием, распласталась на последней парте.

– Чёрт! Обурел что ли, студент? – покосился на него Кузнецов,

– Сам такой, комсомолец! – залепил тот встречный оскорбительный штамп обидчику. – Молодец, Влад! – выскочил из толпы Юрка. И Кузнецов ретировался. Через пару минут друзья заняли «галёрку». Возбуждённые курсанты начали успокаиваться, делёжка мест заканчивалась.

– Группа! Встать! Смирно! – прозвучала команда одновременно с вошедшим в класс преподавателем.

Невысокий подполковник, втянув шею в плечи, выслушал рапорт замкомвзвода.

– Вольно! Садись!

Группа села, ёжась, выпуская мороз из тел, который не спешил уходить, медленно вытесняясь теплом, передёргивая тела мурашками, заставлял курсантов то и дело конвульсивно шевелить плечами…

– Как составная часть Марксизма-ленинизма, Научный Коммунизм органически связан с марксистской философией и политической экономией, – преподаватель встал за трибуной. Его монотонный голос, издающий какую-то бессмыслицу, убаюкивал. Веки наливались словно свинцом. И курсанты, как под воздействием гипнотизёра, начинали отрубаться один за другим, клюя носами и вздрагивая, пробуждаясь. Так шла жестокая борьба с «фазой» или «массой». «Фазу» обычно «включали» или «мочили», в то самое время, как «массу» – чаще именно «топили». Таков был жаргон.

– Фазу включил? – Тимофеев пихнул локтём Юрку, видя как тот, продолжая водить ручкой в конспекте, клюёт носом. Такая «фазная паутина» странных записей пестрила во многих курсантских конспектах.

– Та-а-ак. Что тут написано? Ага! Письмо на родину, что ли?

В конспекте были каракули: «Здравствуйте, дорогие мои. У меня всё хорошо. На улице стоит мороз 42 градуса. Отпус…, – далее письмо превращалось в паутину иероглифов, потом – в лекционный конспект, – научный коммунизм органически связан с…… – снова «фазные» узоры…, – переходящие снова в письмо, – в отпуск, наверное, приеду в феврале, или даже в марте…», – далее следовала бесконечная паутина…

Да уж! Прям как в «Простоквашино», письмо папе и маме от Шарика!.. Тимофеев усмехнулся. И у самого таких страниц в конспекте хватало! Раньше сон был на уровне глаз, хотелось их закрыть. Резало. Они слезились. Теперь сон выпирал изнутри. Стоило только сесть или прислониться. Стоило чуть-чуть ослабиться, как тут же снился сон.

«Недаром по уставу часовому запрещается даже «прислоняться к чему бы то ни было», – знают они там толк. Недаром говорят, что Устав потом и кровью, громадным опытом написан!» – подумал курсант.

Веки переставали слушаться, и он придерживал их пальцами. В голове начинало мутнеть и её, словно магнитом, неумолимо тянуло вниз. Сквозь пелену слышался монотонный голос препода, то и дело «палящего» и заносящего в «чёрный список» фамилии тех «слушателей», чьи головы достигали парт, успокаиваясь на подсунутых шапках.

– В настоящее время, когда в нашей стране построено развитое социалистическое общество и осуществляется коммунистическое строительство, а многие другие социалистические страны успешно строят зрелый социализм, все возрастающую роль играет исследование проблем научного руководства развитием социалистического общества… – диктовал подполковник никем не осмысливаемые фразы.

Все динамично писали, удерживая головы вертикально. Внешне практически всё выглядело более или менее пристойно, если не считать, что процентов двадцать, не меньше, «мочило фазу», удерживаясь вертикально «в седле»…

Веки Влада так же сомкнулись и оба друга, используя привилегию «галёрки», опустили головы, скрываясь за широкие спины впередисидящих товарищей.

– Научный коммунизм – живое, творческое учение, несовместимое с догматизмом и застоем мысли. Динамика жизни, практика революционной борьбы, социалистического и коммунистического строительства служат решающей силой творческого развития теории Научного коммунизма, – слышал Тимофеев сквозь сон…

Всё провалилось вокруг, словно в пропасть…

Сон происходил изнутри. Стоило сесть, хоть чуть-чуть ослабиться, как тут же «рубило» словно обухом по голове…

* * *

Что «демократично», а что-нет, решается не «демосом», а властью. При этом, самая мощная власть современности – это власть денег. «Королём валют» же является американский Доллар. Таким образом, именно «Доллар» и решает «Who is Who” & “What is What”!