Текст книги "Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях"

История Святогорской обители

Древняя Святогорская обитель разделила участь многих наших старинных монастырей.

В 1787 году она была упразднена по велению императрицы Екатерины ІІ и обращена в приходскую церковь; все монастырское имущество и все вотчины обители были отобраны «в экономию Екатеринославского наместничества», а монахи были высланы из монастыря. Местное предание рассказывает, будто «великолепный князь Тавриды» Потемкин, проезжая в Крым мимо Святых Гор, восхитился прекрасным видом монастыря среди лесистого берега Донца и выпросил себе у матушки-царицы этот «рай земной» (так он называл Святые Горы в своем письме к императрице).

«Друг мой сердечный, князь Григорий Александрович, – писала ему в ответ Екатерина, – дав тебе рай земной сегодня, как ты называешь ту дачу, которую ты меня просил, прошу тебя, если надумаешь оную продать, предпочтительно мне оную продать!»

Потемкин вместе с дачей выпросил и «рощицу» (так он назвал окружающие обитель леса). В «рощице» этой, считая с дачей, оказалось не более не менее как двадцать семь тысяч десятин и при них две тысячи душ крепостных крестьян.

Пятьдесят семь лет продолжалось официальное упразднение обители, хотя народ и особенно казаки по-прежнему толпами двигались сюда на богомолье в старинные монастырские праздники.

Судьба устроила так, что древний монастырь, уничтоженный одним Потемкиным, был восстановлен другим Потемкиным, хотя и не потомком князя Тавриды. Александр Михайлович Потемкин, муж известной благотворительницы Татьяны Борисовны Потемкиной (урожденной княжны Голицыной), проникшись под влиянием своей богомольной жены страстным желанием возобновить Святогорскую обитель, променял своему брату по матери князю Юсупову свое Курское имение, уступив при этом тысячу душ, и взял вместо него Святые Горы, доставшиеся Юсупову после Энгельгардта, племянника князя Потемкина.

В 1844 году был испрошен царский указ на возобновление Святогорской Успенской пустыни. Первым архимандритом в нее был приглашен энергичный и опытный иеромонах Глинской пустыни Курской губернии отец Арсений, которому запустевший монастырь и обязан, главным образом, своим возрождением.

Высокоталантливый, предприимчивый устроитель наших южнорусских святынь, архиепископ Иннокентий Борисов своим горячим сочувствием в значительной мере помог восстановлению древней обители. Он прибыл в Святые Горы накануне обновления ее и в торжественной процессии, сопровождаемый толпами отовсюду сошедшегося народа, встретил прибывший из Москвы образ Успения Богоматери, копию с древней чудотворной иконы, которой московский митрополит Филарет благословил возрождавшуюся обитель.

«Святые Горы! Зрите, кто пришел к вам, и преклоните верхи ваши пред Царицею неба и земли!» – воскликнул маститый проповедник и вместе с многочисленным народом и духовенством повергся на землю перед иконой.

Святой Иоанн-затворник, чудотворец. Святогорская Успенская Лавра

Синяя ширь Донца

Неописуемый вид открывается с этого своеобразного мелового балкона, висящего высоко над окружающими его пропастями. Отвесные меловые утесы обрываются стеной прямо под ногами, теряясь внизу в густоте леса; сосны-великаны, темные и мрачные, лезут со всех сторон на обрывы скал бесчисленными полчищами, будто осаждающая их рать исполинов; сверху, над нашими головами, совсем близко тоже надвинулись грозные кручи, ощетинившиеся такими же колоссальными стрелами сосен. А ниже этих скал, обрывов и лесов каким-то чудным светлым видением выступают ярко облитые солнцем белые стройные храмы с золотыми крестами и маковками, многочисленные белые корпуса и ограды; и под ними, глубоко внизу, словно на дне головокружительной бездны, синяя ширь Донца, что ровным могучим столбом прорезал себе путь среди гор и лесов на юг, к своему батьке – синему Дону. Необозримая страна кудрявых, золотом и бронзой проступивших лесов, уходит далеко за горизонты, куда только хватает глаз, по ту сторону реки, на ее луговом берегу…

Портрет князя Г.А. Потемкина-Таврического. Неизвестный художник. 1847.

Местное предание рассказывает, будто «великолепный князь Тавриды» Потемкин, проезжая в Крым мимо Святых Гор, восхитился прекрасным видом монастыря среди лесистого берега Донца и выпросил себе у матушки-царицы этот «рай земной»

Святогорский Успенский монастырь. Фото Balkhovitin.

Странник, добравшись до этого благословенного уголка, где ему всегда готов приют и кусок хлеба, отдыхает в нем не только изможденным телом и истомленными ногами, но и смиренной душой, не избалованной радостями во враждебной суете мирской жизни

И тут на меловом утесе, и по многочисленным изворотам лестницы, поднимающейся из монастырского двора на горы, и выше нас, по белой тропе, что лепится на последнюю коническую скалу, венчающую все эти горные пирамиды, – везде бредет и копошится богомолец…

Русскому простонародному сердцу сладка и умилительна картина тихой лесной красоты, осеняющая его любимые святыни. Странник, добравшись до этого благословенного уголка, где ему всегда готов приют и кусок хлеба, отдыхает в нем не только изможденным телом и истомленными ногами, но и смиренной душой, не избалованной радостями во враждебной суете мирской жизни.

Храм Преображения Господня

Мы тоже потянулись вслед за толпой странников и странниц на макушку горы, где выстроена далеко видная отовсюду самая высокая из церквей Святогорской обители – церковь Преображения Господня, венчающая, будто гигантским крестом, семью монастырских гор и монастырских храмов.

Церковь Преображения двухъярусная. В верхнем ярусе – прекрасный резной иконостас из темного кипариса (большого вкуса и большой простоты); в нижнем – замечательно хорошо написанная икона Божией Матери, копия с Рафаэля, как оказалось, задушевное творение молодого художника-инока, безвременно угасшего в монастыре. На дворе храма в тени деревьев – огромная кадка с водой и ковшом. Это очень умный и добрый обычай – его не мешало бы усвоить другим обителям, но особенно он ценится здесь, на юге, утомленными богомольцами, которым приходится подниматься на такие кручи и выстаивать на ногах такие длинные, истинно Афонские, службы.

Меловая церковь святителя Николая

Спустились мы уже не через меловые пещеры, а по широкой, пологой лестнице с бесчисленным множеством ступеней, с часовнями и приютами для роздыха по пути, что вьется по уступам скал среди лесных чащ от главного монастырского храма внизу до меловой церкви святителя Николая. Простые иконы и картинки развешаны кое-где по стенам этой крытой ступенчатой галереи. Но жаль, что эти стены не обращены в галереи наглядного обучения иного рода, что они не рассказывают яркими и осязательными картинами последовательной истории хотя бы этой самой обители или вообще истории христианства на Руси. Я помню, какое утешение и какое полезное поучение доставляли народу подобные, даже грубо набросанные, фрески на стенах Кладезной лестницы Коренского монастыря (теперь, к сожалению, уничтоженные), изображавшие в целом ряде понятных народу картин историю Коренской пустыни и ее чудотворной иконы.

Монастырский скит

Вечером мы наняли большую невалкую лодку и отправились вверх по реке к так называемому Святому месту, где устроен монастырский скит.

Меловая церковь Святого Николая Чудотворца в Святогорской Успенской Лавре. Фото Sgiaz.

Весело и свежо на воде; дружно и споро катится нам навстречу вся мощная ширь Донца; нигде на нем ни песчинки, ни камышинки. Бегущая среди лесов и лугов река сохранила девственную глубину и полноводие, которые уже так редко встречаешь и на самых больших реках. Леса на каменных скалах слева, леса на травянистых лугах справа, и неоткуда взяться глинистым и песчаным наплывам. Это тот самый, старый, многоводный Донец, каким он был века назад на пространстве сотен верст своего течения, каким его видел еще князь Игорь, когда бежал из половецкого полона, скрываясь в дремучих чащах берегов.

Мудрый царь Петруша, рука которого до сих пор чувствуется у нас везде, недаром грозил смертной казнью за истребление лесов по берегам рек…

Отвесные горные пирамиды, мимо которых бесшумно скользит наша лодка, ловко управляемая привычной рукой, одевают своим синим холодным сумраком и нас, и прозрачные омуты реки. Мы приросли глазами к их суровой красоте и онемели, охваченные каким-то бессознательно-благоговейным чувством. Безмолвные леса из темных сосен теснятся по скатам и ущельям, будто траурные толпы гигантских монахов. Это – тоже священный храм, требующий молитвенной тишины.

Ясный вечер догорал на небе. И перед нами, и позади нас тянулась прямая, как стрела, водная дорога Донца, обставленная, словно глубокое ущелье, с обеих сторон стенами лесов, переливавшаяся то тьмой, то светом, трепетавшая, будто змеиной чешуей, сине-зеленой зыбью.

Освещенная последними лучами заката узкая полоска неба далеко впереди, не загороженная скалами, дубами и соснами, казалась распахнутой дверью в манящий, таинственный светлый чертог.

У самодельной пристани при подножии лесистой горы – маленькая сторожка. Но ни одной живой души не видно и не слышно на этой пустынной горе. Только голубые сойки и пестрые дятлы суетливо перелетают с дерева на дерево и перекрикиваются резкими голосами, наслаждаясь, вероятно, как и мы, последними лучами солнца в пронизанных им зеленых чащах. Хорошенькая серенькая змейка, вся в мелком кружеве сверкающих чешуек, выскользнула из-под наших ног. Змеи здесь водятся в изобилии; недаром и Андрей Николаевич Муравьев, высаживаясь из лодки в том же Святом месте, когда еще здесь не был построен скит, видел двух змей, переплывавших на тот берег Донца.

Крутая тропа ведет через лес к вечно запертым воротам скита мимо большого, отлично устроенного колодца. Скит построен на том самом месте, где, по преданию, в древности спасались святогорские пустынники, от которых оно, вероятно, и унаследовало название – Святое место. Вместе с тем скит оказался и на месте неведомого древнего городища, земляные валы которого отчасти окружают его и теперь. Было это старинное сторожевое укрепление, какой-нибудь стоялый острожек, оберегавший татарский перелаз через Донец в дни Ивана Грозного или Бориса Годунова, а может быть, это уцелевший остаток гораздо более седой древности, сохранивший в своем имени память о языческом святилище (ведь они всегда скрывались в лесах и на горах, на берегу больших рек). Святые Горы так давно были известны под этим именем, что невольно думается, что они могли быть святыми еще в глазах язычников. Почти все старинные христианские монастыри воздвигались на месте прежних святынь язычества, стараясь заменить их собой в религиозных привычках народа.

Скит в Святогорской Успенской Лавре. Фото Анастасии Федоренко.

Вечером мы наняли большую невалкую лодку и отправились вверх по реке к так называемому Святому месту, где устроен монастырский скит

Скит со всех сторон окружен стенами, вход в него разрешается только четыре раза в год, в дни самых больших праздников.

Три крутые лесистые горы надвинулись на него еще более неприступной оградой. Все тут безмолвно и неподвижно, как в могиле, словно все живое давно вымерло. На воротах и на ограде (как горы, неподвижные и безмолвные) сурово смотрят на нас изможденные лики «начальников пустынножития» – Пахомия Великого, Арсения Великого, Петра Афонского, Антония и Феодосия и многие другие; внушительный строй черных мантий, схимнических облачений, седых бород по пояс, защищающих, словно верная стража, своей траурной дружиной вход недостойным в юдоль покаяния и слез.

В ските день и ночь идет безостановочное чтение Псалтири по усопшим, внесшим в монастырь свои поминальные жертвы. Каждый старец скита обязан по очереди два часа кряду стоять на этом послушании. Влево от ворот, вне стены скита – часовенка, в которой монах записывает вклады на поминовение. У него на прилавке куча больших книг, наполненных именами.

Одни записываются на вечное поминовение, другие – на определенный срок: на год, на полгода, на несколько месяцев, на несколько дней. Все зависит от размера пожертвования. Тут же продаются фотографии скита, портреты его старцев.

Близок, барин, локоть, да не укусишь!

Когда мы возвращались из Святого места и на левом берегу показались сквозь прогалины леса избы слободы Банной, мы разговорились с молодцом-лодочником, который тоже оказался крестьянином этого села. Он сообщил нам, что лодки свои они строят сами и что хорошая большая лодка, вроде той, в которой мы ехали, обходится рублей в тридцать.

– Что ж, небось, хорошо живется вам? – спросил я. – Все тут у вас под рукой: и река, и луга, и лес кругом…

Бородатый лодочник насмешливо покрутил головой и сказал, вздохнув:

– Близок, барин, локоть, да не укусишь! Хоть, положим, точно – и река у нас под дворами, и лес, и луга, да ведь дворы-то наши все равно что цепью оцеплены – все панские угодья кругом! Теленок сунется, жеребенок, курица – сейчас штраф, потому как потрава… Хворостинку в лесу выломаешь, сейчас протокол, в суд… Так разве это житье? Ведь у нас в Банном и Татьянине всей земли по одной десятине на душу – вот и управляйся, как знаешь, подати плати и семью корми. Да еще земля-то где? Жительство наше вон на том берегу, а поле на правом, версты за три от монастыря.

Вертись, как знаешь!

Антоний и Феодосий Печерские. Икона.

Старец Иоанн раскопал на монастырском кладбище подземную церковь святых Антония и Феодосия, ископанную еще древними Киево-Печерскими монахами

– А когда это бунт у вас был в Банном? Из-за чего?

– Бунт точно был, – немного смутившись, ответил лодочник, глядя куда-то в сторону. – Года три назад. Опять же из-за тесноты. Сам-то граф наш ничего себе, от него нет обиды, да управляющие-немцы одолели, дохнуть не дают. Особливо новый. И ведь мальчишка молодой, а преядовитый; от него все беды и идут. Понанял, это, черкесов с ножами да с ружьями в сторожа… Наберет мужичок вязанку хворосту в лесу или скотина на луг зайдет, сейчас, это, черкес за гриву хватает, к земскому – штраф! Ну и стало невтерпеж. Ярмарка ведь у нас бывает большая на Успение, народ со всех мест собирается: наехали подводы, лошадей навели, волов, распространились по лугу панскому… А черкесы откуда ни возьмись… И начали нагайками народ с луга сгонять. Куда народу подеваться? Мужички наши за дрючки, навалились на них, пятерых азиатов и пришибли насмерть, а трое ушли; и нашего одного черкес ножом распорол, все чрево вывалилось. Не приведи Бог что только было, страсти одни! А как покончили черкесов, тут же и бунт покончился. Вся ярмарка разбежалась. Думали, в толпе никого не разберут. Да ведь на нашу ярмарку завсегда полиции видимо-невидимо нагоняют. Полицейских-то переодетых, может, человек пятьсот было, они то и подметили, кто больше воевал. Не успеет мужичок в свое село приехать, его сейчас и хватают. Пожалуй на расправу! Много народушка похватали, в тюрьмы понасажали. А потом Судебная палата харьковская вся к нам наехала, суд пошел… Каких мужичков в Сибирь на поселение угнали, каких в острог, в роты арестантские…

– Что ж, и теперь черкесы у вас?

– Они же опять. Только потише стали. А тех побитых граф похоронить велел на свой счет, около усадьбы своей. Один-то оказался христианской веры, тому крест на могиле поставил, а другие – нехристи, так тем только столбочки, вроде как бы шапки круглой…

Служба по Афонскому уставу

Всенощную мы отстояли в большом Успенском соборе, огромном, совсем еще новом пятиглавом храме с высокими сводами, с богатым золоченым иконостасом в четыре яруса. На стенах – изображения святых угодников крупнее, чем в рост человека, картины священной истории такого же грандиозного размера. Хотя завтра и не было большого праздника, густая толпа богомольцев залила обширный храм так, что протиснуться было трудно.

Служба здесь величественная и долгая, по Афонскому уставу, который перенесен сюда из Глинской пустыни настоятелем Арсением и первыми иноками восстановленного монастыря. Два многолюдных хора монахов соединяются при пении главнейших стихир в общий хор; черный ряд мантий и клобуков сурово-траурным полукругом становится тогда перед царскими вратами, могучие мужественные голоса, свежие и звонкие, какие вырабатываются только на вольном просторе малороссийских степей, без смягчающей примеси дискантов и альтов, наполняют высокие своды собора важными и торжественными звуками священных песнопений, особенно подходящими к строгому духу монастырской службы. Горластые диаконы ревут и гудят молодыми басами, чередуясь с хором, словно трубы иерихонские. Старцы-иеромонахи двигаются бесшумно и стройно, тоже по строгой иноческой дисциплине, и во главе их – совсем седой старец-игумен с суровым взглядом и бледным лицом, заменяющий отсутствующего архимандрита.

Монастырское кладбище. Пещерная церковь преподобных Антония и Феодосия

На другой день после обедни в Успенском соборе мы посетили монастырское кладбище и древнюю пещерную церковь преподобных Антония и Феодосия.

В этом «ближнем» кладбище, предназначенном для особенно уважаемых покойников, благотворивших монастырю, похоронена под великолепными памятниками семья Иловайских, князья Голицыны и другие знатные люди; на мраморном надгробии-пирамиде графа Матвея Ивановича Платова, командира Атаманского полка, сын которого был в университете моим товарищем по курсу и факультету, выразительные эмблемы его боевого звания – казацкая шапка, сабля и пистолеты.

У самого входа в пещерную церковь – гробницы спутников архимандрита Арсения, основателей возобновленного монастыря – духовника Феодосия, иеромонахов Киприяна и Паисия. Подземная церковь очень небольшая, но все-таки в нее спускаются с зажженными свечами и под предводительством монаха. Монах этот рассказывает благоговейной толпе богомольцев историю подземной церкви.

Пещерный монашеский скит в Святогорске. Фото Андрея Бутко.

По преданию, она была ископана в глубокой древности киевскими монахами, бежавшими в 1240 году, при разорении Киева Батыем, из Киево-Печерской лавры. И потому посвящена была киевским угодникам. Впоследствии церковь эта засыпалась и была совершенно забыта.

Столетний старик-пастух, бывший когда-то работником в старом монастыре, постригся в монахи новой обители под именем Мафусаила и рассказал братии, что в молодости, пася овец в лесу, он напал на след завалившейся пещеры, в которую вело маленькое оконце и которая должна быть древней церковью Антония и Феодосия.

Монахи не придали значения рассказам старика. Но епископ Иннокентий, просвещенный любитель и знаток древностей, услыхав от архимандрита Арсения о рассказах Мафусаила, приехал в Святые Горы. После многочасовой беседы с Мафусаилом он приказал немедленно раскопать указанное им место и записать все сохраненные старцем предания о ней.

Братья тотчас приступили к работе. Дружно раскопав место, вынесли землю, спустились внутрь через тесное слуховое оконце и, к великому своему изумлению и радости, очутились в алтаре маленькой подземной церкви. Потом уже стали очищать от земли остальные части неожиданно открытого древнего храма.

Старец Мафусаил словно предопределен был от Бога для открытия этой святыни – он скончался тотчас после ее открытия, даже прежде, чем было закончено очищение указанной им церкви.

Когда братья целым собором хоронили старца на кладбище у входа в пещерный храм (мы видели накрывший Мафусаила серый камень), мимо проезжал купец Изюмский. Он был вообще довольно равнодушным к церкви, но остановился у кладбища, чтобы узнать, кого хоронят с таким почтением. Ему рассказали про открытие Мафусаила и свели в подземную церковь. Купец до того был растроган, что принял на свой счет все расходы на ее возобновление и сделался с тех пор одним из усердных ревнителей монастыря.

Успенский собор Святогорской Успенской Лавры. Фото Uk-Kamelot.

Всенощную мы отстояли в большом Успенском соборе, огромном, совсем еще новом пятиглавом храме с высокими сводами, с богатым золоченым иконостасом в четыре яруса

Древности

Утром, до обедни, мы пошли побродить по горным лесам монастыря, примыкающим вплотную к парку графа Рибопьера и его живописной усадьбе. Старые дубы и липы еще не обронили осеннего убора, а густые шары омелы, насевшие целыми семьями на широкие кроны лип, своим свежим зеленым цветом придавали им совершенно летний вид.

В графском парке мы наткнулись на могилы убитых черкесов, о которых рассказывал лодочник. Мусульмане и христианин покоились рядом (как рядом и погибли), под насыпями, обнесенными решеткой.

На вершине горы, в сотне сажен от опушки леса, расположился монастырский хутор, где ютится все экономическое хозяйство монастыря; с четверть версты дальше – монастырское гумно, заставленное скирдами хлеба, стогами сена. Летом на молотьбе работает до шестидесяти монахов, не считая наемных рабочих. Монахи возят снопы, подают в молотильную машину, косят. На другом хуторе монастыря, на монастырской мельнице в Маяках, тоже хозяйничают и работают монахи.

На хуторе не только хозяйство. Там еще монастырская больница и при ней церковь. Затворник Иоанн скончался в этой больнице и похоронен около нее. Над могилой его целые дни почти без перерыва служатся панихиды богомольцами, и память о его отшельнических подвигах, несомненно, стала теперь одним из главных побуждений народного паломничества в Святые Горы.

Осмотрев верхние окрестности монастыря, мы, заслышав благовест к поздней обедне, спускались по ступенькам крутой тропы, сбегающей через лесную пропасть в нижний монастырь. Нагнали тихо плетущегося в церковь старика-монаха; заговорили с ним о древних монастырских преданиях, об иноках-подвижниках…

– Нет, у нас какие же древности… У нас, слава Богу, все заново теперь отстроено, – оправдывался старик, считая некоторой виной со стороны монастыря сохранение его в древнем виде. – Видели, небось, Успенский собор? Расписан-то как!

Ничего, кроме всем известных преданий (тоже ему ведомых не совсем ясно), смиренный инок не знал и с очевидной неохотой касался этой, малоинтересной ему, области.

А когда я спросил его, есть ли теперь в монастыре затворники и схимники, он ответил, безнадежно махнув рукой:

– Ну вот, какие же нонче подвижники! Эти дела в старину бывали, триста-четыреста лет тому назад… Теперь кто на это пойдет? Кого заставишь? Совсем не те мысли у людей пошли…

Мы сели отдохнуть в тени деревьев над обрывом, у подножия которого высились золотые главы и белые здания монастыря. Оттуда открывалась восхитительная панорама Донца и его лесистых окрестностей.

Невольно мечта перенеслась в воспоминания глубокой старины, когда еще на этих берегах не слышно было русской речи, и какие-нибудь степняки-хазары строили свои вежи и разбивали кочевья. Можно предположить, что еще в IX веке христианство уже угнездилось на этих меловых утесах, в этих недоступных пещерах, потому что Кирилл и Мефодий, просветители славян, принесли Евангельское учение и в Хазарское царство, обнимавшее тогда собой берега Донца и Дона. А может быть, гораздо раньше христианства эти пещеры были приютом какого-нибудь степного народа – сарматов или скифов. И христианский крест, как это чаще всего бывало, осенил собой упраздненное языческое капище, которое передало Святым Горам в историческое наследство свое старое имя.

К. П. Брюллов. Портрет графа Александра Ивановича Рибопьера. 1829.

Мы пошли побродить по горным лесам монастыря, примыкающим вплотную к парку графа Рибопьера и его живописной усадьбе

Во всяком случае, несомненно, что христианские иноки разыскали этот живописный уголок и угнездились в его безопасных природных твердынях, укрытых лесами и поднятых высоко к небу, в самую раннюю пору русской истории. И киевские монахи, бежавшие от Батыя, вероятно, уже знали о существовании здесь пещер и христианских отшельников.

«Если здесь не уметь, то где же молиться? Здесь так близко к небу, здесь так далеко от земли!» – выразился о Святогорье архиепископ Филарет.

С XVI столетия Святые Горы начинают упоминаться в летописях и государственных актах как одно из важных сторожевых укреплений. Недаром по старой описи монастыря поминаются в нем три медных и одна чугунная пушка. Вследствие близости Святых Гор к крымским улусам сюда исстари направлялись «утеклецы» из татарского полона, чтобы, отдохнув среди своих, двинуться дальше в глубь родной земли.

«Из Рыльска прибыл станичник толмач Гаврило, коего князь Петр Иванович Кашин посылал к Святым Горам», – записано под 1547 годом в Львовской летописи.

В расписаниях донецких сторож 1571 года говорится: «Пятая сторожа Святогорская, от Изюмской стороны полднища, а сторожам на ней стояти из тех же городов[2]2
  Имеются в виду Рыльск и Путивль.


[Закрыть] шести человекам, из города по три человека, а беречи им по Донцу до Савинского перевоза и налево вниз по Донцу до устья Оскола днища полтора… Стояти сторожам на Святогорской стороже на сей стороне против Святых Гор… Стояти им укрываясь в луке против Святых Гор и по иным местам».

В XVII столетии Святые Горы делаются своего рода дозорным местом, из которого наши порубежные караулы наблюдали за движением беспокойных крымских хищников и своевольных черкас, нападавших одинаково и на татар, и на русских.

В старинном документе читаем: «26 апреля 1654 года прибежал в Валуйки из Святогорского монастыря станичный атаман Наум с товарищи и сказал: сказывал им в монастыре игумен Феофан, приходили в Святогорский монастырь с Дону донские казаки молиться и сказывали, послана-де с Дону станица Москве с вестями на Святой неделе, что крымский царь подымается на государевы города».

В 1679 году татары ограбили и разорили Святогорский монастырь и увели в полон архимандрита Иоиля с братией, продержав их у себя более двух лет.

Двенадцать лет спустя из подвластного монастырю городка Маяки, или Маяцкий (его мы проехали по дороге в город Славянск; сейчас это слобода Маяки, верстах в семи от монастыря; там мы видели большую монастырскую мельницу, крупорушку и сукновальню) монастырский приказный доносил чугуевскому воеводе: «Алексей Федорович Залесский, идя в Маяцкий и пройдя Царево-Борисов и Донецкий колодезь выше Святых Гор, видел на старом перевозе, что перешли воинские люди Донец с крымской стороны на ногайскую; и видел он, Алексей, тех людей въявь, по смете[3]3
  Смета – здесь «прикидка».


[Закрыть] тех людей со сто пятьдесят, и те воинские люди против старого перевоза взяли в полон святогорского наместника, черного попа Паисия. И я, господин, собрав маяцких людей и черкас, за теми воинскими людьми в погоню посылал до старого перевоза, и маячане за теми воинскими людьми ходили до старого перевоза, и воинских людей не видали, а видали только сакму[4]4
  Сакма (тюрк.) – изначально след на земле, оставленный зверем или конницей, позднее – любая проторенная, проверенная дорога.


[Закрыть] и по той сакме ходили за речку за Нетриус до урочища Лимана, пошла сакма до реки Жеребца, и воинских людей не догнали».

Святогорский Успенский монастырь. Фото Wadco2.

С XVI столетия Святые Горы начинают упоминаться в летописях и государственных актах как одно из важных сторожевых укреплений

Через три недели татары опять появились у Святогорья. «Ноября 2-го пришел в Маяцкий Семен Козинкин и сказал: возил он дрова к реке Донцу маячнику Якову Чулкову выше Святых Гор и старого перевоза, из Теплинского лесу, и видел три сакмы воинских людей, и те три сакмы пошли к старому перевозу».

Даже до половины XVIII столетия монастырь продолжал страдать от набегов и грабительства крымчаков. И еще в 1737 году хозяйство монастыря было совершенно разграблено татарскими шайками.

Вид на Северский Донец в Харьковской области между Эсхаром и Змиевым возле села Мохнач. Фото Ace^eVg.

Мы сели отдохнуть в тени деревьев над обрывом, у подножия которого высились золотые главы и белые здания монастыря. Оттуда открывалась восхитительная панорама Донца и его лесистых окрестностей

Наши великие князья и цари ценили важное порубежное значение Святогорской обители, именовавшейся при царе Михаиле «Монастырь за чертой», наделяли его землями и доходами и постоянно заботились о его защите от врагов и об охране его имущественных прав.

Царь Михаил Федорович в грамоте 1644 года предписывал чугуевскому воеводе: «И ты б сослался в Белгород с Никитою Бабарыкиным, велел быти в Святогорском монастыре чугуевским служилым людям 3 человека с белгородскими служилыми людьми вместе, и отпускал бы в Святогорский монастырь на байдарах со всякими запасами и велел быти в Святогорском монастыре непременно по 3 месяца… да чугуевцам приказал бы, чтобы они в Святогорском монастыре были с большим береженьем, чтоб над ними татары и воры черкасы безвестно, украдом и обманом какого дурна не сделали… А будет, придут в Святогорский монастырь из Крыма, или от Ногай, или из Царьграда, или из иных земель полоненники, русские люди или иноземцы: и они б полоненных про татарский приход и про всякие вести расспрашивали; а за которыми полоненниками будут вести большие – и они с большими вестями присылали б товарищей своих в наши польские[5]5
  Польские – здесь «стоящие в поле, в степи».


[Закрыть] города, которые к Святогорскому монастырю податны».

А в 1672 году приказывалось чугуевскому воеводе: «И ты б, по указу великого государя, для Святогорского монастыря, что на Северном Донце, игумену Корнилию с братией для бережения от прихода неприятельских людей велел дать в Чугуев полпуда пороху ручного, свинцу…»

Когда же у монастыря завелись споры об угодьях с соседними городами и владельцами земель, царь Федор Алексеевич сделал в 1679 году такое распоряжение белгородскому воеводе Пашкову: «Как к вам сия наша, великого государя, грамота придет, и вы б из Белгорода в Царев-Борисов, и в Маяцкий, и в Соленый[6]6
  Крепость Тор, или Соленый город, положила начало современному Славянску.


[Закрыть] городы и в Святогорский монастырь послали дворянина добре… и с ним подьячего добре; и велели б им в тех городах, которые к монастырю близки, взяти с собою сторонних людей добрых и старожильцев, которые тамошние места знают. И с теми сторонними людьми и старожильцами и с царев-борисовскими, и маяцкими, и Соленого города людьми лучшими, против челобития архимандрита Иоиля с братиею монастырские их земли и всякие угодья по… выписи и по межам, и по граням досмотреть те земли и леса, и рыбные ловли, которые по даче боярина и воеводы князя Бориса Александровича Репнина со товарищи за тем монастырем написаны… и те земли по той даче и по межевым книгам со всеми угодьями отдать тому монастырю… А около того монастыря в ближних местах лесных угодий пустошить и в Северском Донце рыбу ловить тех городов жителем не велеть, чтоб того монастыря архимандриту с братиею было чем впредь питаться и розно не разойтись…»

Таково было в течение многих веков русской истории великое государственное значение Святогорского монастыря. Его горные твердыни, защищенные, с одной стороны, пучинами реки, с другой – глухими лесами, были своего рода конечным острием железного клинка, который вбит был русской государственной силой в глубину степей, под самое сердце Крымского ханства. Этой же цели служила цепь укрепленных городков, острожков, валов и сторожей, устроенных вдоль берегов Донца, – реки степей. Святогорский монастырь, охваченный, как пустынный остров – водами океана, безлюдными степями, по которым кочевали и разбойничали хищные орды азиатов, являлся с зари русской истории очагом христианства и православия, к которому, словно к духовному сердцу, невольно притягивались рассеянные по берегам степных рек оазисы русской народности. Это были первые аванпосты надвигавшейся русской силы – казаки, звероловы, пасечники, промышлявшие на свой страх в диких дебрях лесов; караулы и сторожи, высылаемые государством в глубь Дикого поля. А были еще полоняники, постоянно и во множестве бегавшие по следам князя Игоря из улусов грабителей вдоль спасительного потока Донца, ведущего прямо на Русь…