Текст книги "Гонка за полюс. Кто был первым на Южном полюсе"

Владислав Сергеевич Корякин
Гонка за полюс. Кто был первым на Южном полюсе

Глава 1
Приближение к теме

И вела нас сила, превыше земных,

И иначе мы не могли…

Р. Киплинг

Сила познания вела людей к полюсам планеты, даже если многим это казалось ненужным и совершенно лишним, без чего можно обойтись в обычной повседневности житейских будней. И тем не менее даже теперь, когда оба полюса планеты, Северный и Южный, давно достигнуты, находятся чудаки, готовые к ним отправляться снова и снова, подтверждения чему легко найти на страницах прессы или на экранах телевизоров, не говоря об Интернете. Несомненно, оба полюса обладали странной притягательностью на протяжении столетий, хотя и по-разному.

Действительно, проблема Северного полюса впервые обозначилась, когда английский моряк Роберт Торн в эпоху Великих географических открытий в самом начале XVI века предложил плыть к берегам Индии через верхушку планеты, поскольку иные пути были надежно перекрыты базами конкурентов – испанцев и португальцев, успевших на них закрепиться раньше. Об этом плаванье в 1527 году почти ничего неизвестно, кроме того, что оно проходило в водах между Гренландией и Ньюфаундлендом. По отрывочным и неподтвержденным сведениям, из двух судов одно пропало без вести, а другое благополучно вернулось, хотя, разумеется, безрезультатно.

В том же духе происходили походы русского военного моряка В. Я. Чичагова в водах Шпицбергена в 1765 и 1766 годах, когда он все же достиг 80° 30’ с.ш. Если вспомнить, что до Северного полюса наши моряки добрались только в 1978 году на атомном ледоколе «Арктика», то попытки такого похода с точки зрения возможностей парусников былых эпох выглядят безнадежными.

Интерес к Северному полюсу возродился во второй половине XIX века в связи с проблемой открытого полярного моря в высоких широтах. Повод для этого интереса возник из-за так называемой Сибирской полыньи, обнаруженной еще в начале XIX века нашими промысловиками и моряками севернее Новосибирских островов. Однако возможности этих ограниченных участков открытой воды для плаванья к Северному полюсу быстро оказались исчерпанными. Теперь полярных исследователей полюс интересовал не с точки зрения морских путей, а больше ради ликвидации «белых пятен» на карте Арктики и открытия новых земель. С установлением пределов суши в Северном Ледовитом океане основным средством достижения полюса становилась собачья упряжка, обеспечивавшая при наличии складов с продовольствием походы по дрейфующему льду на значительные расстояния.

Так или иначе, Северный полюс был достигнут именно на собачьих упряжках при активной помощи эскимосов с разницей в год американцами – сначала Фредериком Альбертом Куком в 1908, а затем Робертом Эдвином Пири в 1909 годах. Причем это событие вызвало бурную реакцию мировой общественности с заметным скандальным оттенком, поскольку оба полярника не смогли представить отчетливых доказательств своего пребывания на полюсе, понятных не только ученым, но и читателям газет. Точнее, они были у одного из претендентов, но это стало понятно спустя почти сорок лет. Таким оказался финал длительной истории покорения Северного полюса. Вся эта информация приведена для того, чтобы читатель в полной мере мог оценить, насколько события на противоположной стороне Земли по многим причинам развивались совершенно иначе.

История достижения Южного полюса существенно короче. Ведь даже сама Антарктида была открыта нашими моряками Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном и Михаилом Петровичем Лазаревым только в конце января 1820 года, значительно позже тех времен, когда россияне познакомились с белыми просторами Арктики. Затем эстафета открытий в Антарктиде была подхвачена представителями ведущих морских держав: французской экспедицией Жюля Дюмон-Дюрвиля в 1837–1840, британской Джеймса Росса 1839–1843 и американской Чарльза Уилкса в 1838–1843 годах. В основном их усилиями стали понятны в первом приближении размеры самого материка, хотя многое в изучении очертаний ледяного побережья осталось на долю позднейших исследователей Антарктиды. При этом оказалось, что моря Росса и Уэдделла (открытого в 1823 году английским китобоем Джеймсом Уэделлом) глубоко вторгаются в глубь материка, что в перспективе при высадке на берег позволяло максимально приблизиться к полюсу – и это во многом определило развитие событий, детально описанных ниже. Одновременно с очертаниями былой Terra Australis Incognita (как на древних картах именовалась еще неизвестная человечеству Антарктида) возникала новая проблема – считать ли, например, великий ледяной барьер Росса (сегодня известный как одноименный шельфовый ледник) сушей или морским образованием и, соответственно, как изображать его на картах?

Достигнутый к тому времени прогресс в постижении тайн ледяного материка показан на карте начала ХХ века вместе с первыми исследовательскими маршрутами. Даже неискушенному в географии полярных территорий нынешнему читателю очертания Антарктиды в соответствии с представлениями того времени покажутся непривычными, не говоря о девственной белизне в центре самой Антарктиды, тогда еще недоступном человеческому взгляду.

Только в 1895 году норвежец Карстен Борхгревинк высадился на ледяные берега, а затем в 1899–1900 годах он же впервые перезимовал на самом континенте на мысе Адер около входа в море Росса. Прошло всего 11 лет, и другой норвежец по имени Руаль Амундсен дошел до самого Южного полюса. А для достижения Северного полюса, считая с того момента, когда люди познакомились с берегами Северного Ледовитого океана, потребовалось фактически тысячелетие. Спустя месяц после Амундсена на Южном полюсе побывал также англичанин Роберт Скотт, погибший при возвращении со своим отрядом уже на подходах к зимовочной базе. Его обнаруженный дневник не только позволил восстановить события похода, но подтвердил факт пребывания на полюсе Амундсена. Без дневника Скотта тому, возможно, пришлось бы еще доказывать результат своей экспедиции, как это произошло с обоими американцами на Северном полюсе.

Драматизм событий в антарктической полюсной гонке пришелся тем самым на короткий временной отрезок, отчего приобрел в глазах ученых и читателей в высшей степени напряженный характер. Но исследователи едва поспевали за освоением новой информации, нередко рушившей привычные научные построения и выявленные природные связи, тогда как обывателя в большинстве стран волновала иная проблема – кто первый для удовлетворения собственной национальной гордыни ступит на неизвестные берега и достигнет самого полюса.

Карта Антарктиды 1902–1903 гг.

Благодаря мировой прессе, усиленно эксплуатировавшей эту тематику, читатели газет воспринимали события вокруг Южного полюса с особым напряженным ожиданием, гораздо более сильным, чем на самых известных скачках или на королевской регате, поскольку речь шла о демонстрации национального престижа и удовлетворении тщеславия – чувствах, нередко подменявших элементарный здравый смысл. По этим причинам события на Южном полюсе захватили широкие общественные круги от рядовых читателей газет до царствующих особ. Даже обитатели литературного олимпа мирового уровня (достаточно назвать имена Стефана Цвейга, Леона Фейхтвангера, Владимира Набокова, в нашей стране Бориса Лавренёва – здесь перечислены далеко не все), оценив степень драматизма этих исторических событий, не смогли удержаться, чтобы не выразить своего отношения к происходящему. Достижение Южного полюса из чисто научного факта превратилось в общественное свершение мирового значения с огромной духовной составляющей – столетие назад подобное воспринимали как испытание пределов человеческих возможностей. Но все оказалось гораздо сложнее, так как помимо массы новейшей научной информации события на полюсе наглядно продемонстрировали проблему нравственного выбора, способности участников предпочесть личный успех чему-то более значительному в системе человеческих отношений.

Действительно, споры и дискуссии о выборе участников экспедиций продолжаются до сих пор, что нетрудно проследить по публикациям разных лет. Определенно, в делах и отношениях героев настоящей книги присутствуют не только их характеры и жизненный поиск, но и нравственная позиция. Разумеется, в такой обстановке в целом ряде случаев они не могли избежать столкновений, частично описанных ниже. Однако все они были исследователями, чей вклад в историю географических открытий остается непревзойденным, хотя границу между их научной деятельностью и общественной ролью провести можно далеко не всегда. Интереснее другое: как журналисты, выступая в роли историков, нередко отдают предпочтение в своих выводах заявкам конкурентов. Так, у авторов солидных изданий «Скотт и Амундсен» (Роланд Хантфорд, 1979) и «Люди Скотта» (Дэвид Томпсон, 1977) эта позиция проявилась настолько отчетливо, что вызвала протест руководства Полярного института имени Скотта в Кембридже (Англия). В свою очередь норвежский автор Коре Холта в повести «Состязание», опубликованной на русском языке в 1987 году издательством «Физкультура и спорт», расточая комплименты в адрес Скотта, одновременно сурово оценивает многие свершения своего земляка Амундсена. Разумеется, точка зрения ученых-полярников на историю достижения Южного полюса существенно иная.

Действительно, первоначально главным для них было проникновение вглубь «белых пятен» на карте мира, обозначавших неизвестные пространства. Результаты исследований этих экспедиций впервые позволили оценить природу южного материка и как единого целого, и с выделением особенностей Западной и Восточной Антарктиды, которые по своему рельефу оказались очень разными, что требовало объяснения и предоставило ученым много работы.

Тогда же возникла в научной среде гипотеза о существовании пролива, соединяющего моря Росса и Уэдделла через район Южного полюса. Таким образом, достижение полюса менее всего носило характер спортивного первенства. Изначально задача была вызвана необходимостью ликвидации «белого пятна» на карте Антарктиды, где тогда находился целый узел проблем в познании природы ледяного материка. В наше время происходящее на полюсе интересует ученых с точки зрения глобальных климатических процессов, с чем связана организация наблюдательных пунктов как на Южном полюсе в виде постоянно действующей научной станции, так и вблизи Северного на дрейфующем льду.

Поскольку достижение Южного полюса связано с преодолением длительных и протяженных маршрутов, автор – в значительной мере на собственном полярном опыте – составил свои оценки и отношение к участникам первых экспедиций и их достижениям на основе двух факторов. Во-первых, все события маршрутов привязывались к трем характерным типам антарктической местности: шельфовым ледникам, ледникам сквозных долин в Трансантарктических горах и, наконец, к приполюсному ледниковому плато. Во-вторых, особое значение для понимания событий имела методика графиков самих полюсных маршрутов, использованная автором ранее в работах «Причина гибели экспедиции Скотта» («Природа», 1987, № 10) и в предисловии к книге Черри-Гаррада «Самое ужасное путешествие» (Гидрометеоиздат, 2001).

На этом фоне национальное первенство в достижении Южного полюса, факт которого все же не следует отрицать, имело второстепенное значение, хотя и усиленно муссировалось мировой прессой. Вспоминая все, что связано с историей обретения обоих полюсов планеты, отчетливо можно увидеть, как вокруг достижения Южного полюса переплелись научные, общественные, национальные, личные и многие другие события своего времени, о чем и повествует настоящая книга.

За мной, читатель, в ледяные просторы Антарктиды, и да сохранится твой интерес и терпение до ее последних страниц!

Глава 2
Скотт на берегах ледяного континента

Но цель манила, мы пустились вплавь,

Нас не смутила вероятность бури.

Так надо поступать им и теперь,

Нужна решимость и готовность к жертвам.

У. Шекспир

Предыстория экспедиции под начальством английского военного моряка Роберта Фалкона Скотта такова. В 1893 году один из активных участников экспедиции на фрегате «Челленджер» (от которой, кстати, ведет свои истоки современная океанография) Джон Муррей опубликовал работу «Возрождение исследований в Антарктике», где изложил ближайшие задачи по изучению шестого континента, представлявшего собой, по сути, сплошное белое пятно на карте мира. Идею подхватил президент Королевского географического общества Клемент Маркхэм (1830–1916), бывший военный моряк, принимавший активное участие в экспедиции Джорджа Нэрса в 1875–1876 годах к Северному полюсу и, таким образом, имевший полярный опыт. Работа Маркхэма, в которой он развивал идею исследований на противоположной от Северного полюса стороне планеты, носила характерный заголовок «Исследования Антарктики. Призыв к организации национальной экспедиции». Замысел совпал с рекомендациями VI Международного географического конгресса, состоявшегося в 1895 году в Берлине и имевшего целью расширить антарктические исследования.

Отметим, что помимо Британской национальной антарктической экспедиции 1901–1904 годов на берегах ледяного континента работали немецкая экспедиция Эриха фон Дрыгальского на Земле Вильгельма II (1901–1903), шведская экспедиция Отто Норденшельда у восточного побережья Антарктического полуострова (1902–1903), французская экспедиция Жана-Батиста Шарко у западных берегов того же полуострова, (1903–1905) и шотландская экспедиция Уильяма Спирса Брюса в море Уэдделла (1903–1904).

Для Маркхэма поддержка роли британского флота в географических исследованиях являлась отражением старинных традиций его страны, с одной стороны. С другой – на рубеже XIX и XX веков он был озабочен организацией официальной британской экспедиции, поскольку первая зимовочная экспедиция Борхгревинка лишь формально считалась английской. Она снаряжалась, хотя и на английские деньги, на норвежском судне и при участии скандинавов, сыгравших в ней ведущую роль.

Разумеется, проблема финансирования оставалась актуальной и для предприятия, за которое ратовал Маркхэм. Первоначальная сумма в 5000 фунтов стерлингов была предоставлена Королевским географическим обществом по предложению его президента. Столько же дал газетный магнат Альфред Хармсуорт. Королевское общество (Академия наук) расщедрилось на 1000 фунтов стерлингов. Будущее Британской национальной экспедиции окончательно определилось взносом богатого лондонского бизнесмена Ллевелина Лонгстафа в размере 25 000 фунтов и правительственной гарантией на 45 000, помимо целого ряда пожертвований от частных лиц. Сыграл свою роль и патронаж королевской семьи, а также неожиданное политическое противостояние. В Берлине Рейхстаг выделил на антарктические исследования соизмеримую сумму, что на берегах гордого Альбиона оценили как политический вызов. Теперь у Маркхэма хватило средств не только на покупку снаряжения, запасов продовольствия, но и для строительства специального научного судна.

Сэр Клемент Маркхэм

Вплотную встал вопрос о персонале экспедиции, в первую очередь о руководителе. Среди возможных кандидатов Маркхэм еще раньше обратил внимание на капитана 2-го ранга Роберта Фалкона Скотта, с которым познакомился в 1887 году во время шлюпочных гонок практикантов на должность будущих морских офицеров на одной из английских баз в бассейне Карибского моря. Тогда Маркхэм отметил интеллект и знания молодого моряка и его умение держаться. Вторая их встреча состоялась в 1897 году в походе Эскадры Канала к берегам Испании. Теперь лейтенант-торпедист произвел на старого моряка впечатление еще и своими офицерскими качествами. В очередной раз президент Королевского географического общества увидел Скотта в Лондоне 5 июня 1899 года, когда финансирование экспедиции уже было решенным делом. Правда, протеже Маркхэма не имел опыта работы в полярных условиях, но любой полярник проходит через этот этап. Биографы отмечают, как за традиционным английским чаем Скотт, оценив обстановку, сам предложил свои услуги. Спустя неделю Маркхэм рекомендовал его в качестве руководителя предстоящего похода, хотя первоначально такое предложение не вызвало энтузиазма в особом комитете по организации экспедиции.

Дело в том, что одна половина комитета состояла из представителей Географического общества, а другая из Королевского общества, по-нашему – Академии наук. Это собрание ученых полагало, что исследовательскую экспедицию должен возглавлять человек от науки. На примете у них был профессор Мельбурнского университета, геолог по специальности, Джон Уолтер Грегори, которого такое предложение вполне устраивало. Однако Маркхэм со Скоттом проводили точку зрения представителей Королевского флота, настаивавших на необходимости воинской субординации и единоначалия в этой оторванной от цивилизованного мира экспедиции, и к тому были веские основания. В конце концов кандидатура Грегори отпала, тем более что сам он полагал так: «научные исследования не совпадают с морскими приключениями».

Роберт Скотт, 1909–1910 гг.

Подобные противоречия на стадии формирования экспедиции не могли не отразиться на ее целях и задачах. В составленной наспех инструкции для Скотта целью исследований значилось «а) изучение природных условий в той части южной полярной суши, где будет проходить ваша деятельность; б) производство магнитных исследований южнее 40-й параллели, а также метеорологических, океанографических, геологических, биологических и физических исследований». Тем самым будущих исследователей настраивали на ликвидацию очередных «белых пятен» с последующим переходом к характеристике природного процесса, как предписывалось рекомендациями IV Международного географического конгресса.

Инструкция предоставляла инициативу самим научным работникам, от которых, таким образом, и зависели результаты экспедиции, определявшиеся подбором ученых. В тексте документа нигде не фигурировал Южный полюс, хотя неоднократно присутствовала фраза о «максимальном продвижении на юг». Смысл ее в целом понятен: «постарайтесь насколько получится», тем более что в условиях неизвестности требовать большего было невозможно.

В соответствии с перечисленными целями и задачами экспедиции формировался ее научный состав, во главе которого стоял врач, геолог и ботаник Кётлиц, имевший опыт работы на Земле Франца-Иосифа в 1894–1897 годах в экспедиции Фредерика Джексона. В экспедицию Скотта его включили по настоянию финансиста Хармсуорта, снаряжавшего пять лет назад Джексона. Еще один врач, Эдуард Уилсон, собирался изучать пингвинов и других представителей животного мира Антарктиды. Геолог Феррар и гидробиолог Ходжсон, как и ученый и путешественник Луис Берначчи, были специалистами своего дела. Кроме того, предполагалось участие в научных наблюдениях многих моряков, включая самого Скотта. Лейтенант Альберт Эрмитедж (получивший полярный опыт в экспедиции Джексона на Земле Франца-Иосифа и зачисленный в экспедицию Скотта тоже по рекомендации Хармсуорта) даже особо оговорил себе определенное количество собак для самостоятельных маршрутов. Маркхэм и Скотт в октябре 1900 года совершили поездку в Норвегию, чтобы проконсультироваться с Нансеном для выбора наземного транспорта – норвежец настоятельно советовал им пользоваться собачьими упряжками. Собак, числом 23, закупили в России и через Владивосток отправили в Новую

Зеландию. Скотт совмещал должности руководителя экспедиции и капитана «Дискавери», тогда как вахтенными начальниками были лейтенанты Ройдс, Эрмитедж и Шеклтон. Из рядового состава экспедиции читателю следует обратить внимание на имена Фрэнка Уайлда (старшего стюарда), механика Лэшли и старшины Эдгара Эванса (инструктора физподготовки на флоте), сыгравших особую роль в описанных ниже событиях. Общая численность экипажа и научного состава при отправлении к берегам Антарктиды достигла 47 человек.

Для экспедиции впервые в истории антарктических исследований было выстроено специальное судно «Дискавери» водоизмещением 736 тонн, имевшее парусное вооружение трехмачтового барка, усиленный деревянный корпус толщиной до 66 см и машину мощностью 90 л. с., позволявшую выдерживать ход в 8 узлов. С учетом опыта «Фрама» была предусмотрена защита винта и рулевого устройства. Предполагалась даже рекогносцировка местности с помощью воздушного шара, для чего три моряка прошли специальную подготовку.

«Дискавери» покинул английские воды 6 августа 1901 года, до последнего момента занимаясь устранением девиации (отклонение стрелки компаса под влиянием находящихся вблизи больших масс железа, а также электромагнитных полей) на знаменитом Спитхедском рейде. Через Мадейру, Тринидад и Кейптаун судно прибыло в конце ноября в Литлтон, что в Новой Зеландии, а затем для дозагрузки зашло в Порт-Чалмерс, где на борт приняли уголь, собак и живое продовольствие – 45 голов овец. 24 декабря «Дискавери» вступил в антарктические воды. 8 января 1902 года экспедиция посетила зимовку Борхгревинка на мысе Адер.

Начало плаванья «Дискавери» в море Росса повторяло маршруты Джеймса Кларка Росса в 1841 и Карстена Борхгревингка в 1900 годах. Преодолев пояс плавучих льдов в первой декаде января 1902 года, судно от мыса Адер мимо Земли Виктории направилось к вулканам Террор и Эребус, от которых был взят курс на восток вдоль обрывов ледяного барьера Росса, так в те времена англичане называли шельфовый ледник. В ходе этого плавания установили, что по сравнению с наблюдениями Росса кромка необычного ледника отступила к югу на 20–30 миль. Достигнув 130° в. д. за окончанием ледяного барьера, участники плавания увидели неизвестную горную страну и назвали ее Землей Эдуарда VII.

Отсюда судно легло на обратный курс к Китовой бухте в поисках подходящего места для высадки. Пришвартовавшись к низкому обрыву, выгрузили на ледник оборудование для подъема аэростата на высоту до 200 м. Открывшаяся картина беспредельной волнистой равнины обещала наилучший путь к югу, о чем раньше задумывался еще Борхгревинк.

Ровная заснеженная поверхность шельфового ледника тянулась на юг, сливаясь с дымкой у далекого небосвода, и у большинства из тех, кто видел ее, не возникло сомнений в морском происхождении этой непонятной гигантской ледяной плиты. Поэтому в дальнейших научных отчетах скальные выходы посреди ледниковой поверхности именовались островами, а возникшие на контакте с горами изгибы в очертаниях льда получали названия бухт и заливов, что нашло отражение в лоции, включая ее русский перевод во время подготовки к 1-й Советской антарктической экспедиции более полувека спустя. Между тем открывшаяся картина настроила лейтенанта Реджинальда Скелтона на особый лад, и он отметил на страницах дневника: «У меня возникла идея о машине на жидком горючем… Я верю, что можно одолеть это пространство, если оно останется таким же вплоть до полюса».

Скелтон, разумеется, сделал последнюю оговорку не случайно: между шельфовым ледником Росса и полюсом располагались высокие горные цепи с ледниками, о существовании которых он не мог знать. При этом участники событий, видимо, обсуждали и другие варианты с транспортом. Известно, что Эрмитедж предлагал использовать пони по опыту экспедиции Джексона на Земле Франца-Иосифа, не учитывая, правда, масштаба самого оледенения и протяженности предстоящих маршрутов.

6 февраля «Дискавери» снова был у подножья вулканов Террор и Эребус, обнаружив, что они находятся на острове Росса. Здесь у мыса Эрмитедж судно встало на зимовку в месте с координатами 77° 49’ ю. ш. и 165° в. д. На берегу на случай гибели «Дискавери» построили дом. К счастью, эта предосторожность оказалась излишней. Прежде чем приступить к зимовке, Скотт постарался извлечь максимальную пользу из оставшегося времени до наступления полярной ночи в попытках набраться маршрутного опыта.

Степень готовности оказалась минимальной, как об этом свидетельствует сам Скотт: «Должен признаться, сани с навьюченной на них поклажей имели такой вид, что в дальнейшем на них было стыдно смотреть. Примерно то же самое можно было сказать об одежде тех, кто отправлялся в санный поход. Но в то время мы оставались сами ужасающе невежественными: не знали, сколько брать с собой продовольствия и какое именно, как готовить на наших печах и как разбивать палатки. Наш осенний санный поход пришел к концу, дав мне немало пищи для размышления. Так или иначе, все наши вылазки оказались неудачными, труды наши – безрезультатными. Ошибки были очевидны: провиант, одежда и все прочее никуда не годны, так же, как и вся система… До наступления весны ее надо полностью реорганизовать, и обнадеживала мысль о том, что впереди долгая зима и у нас хватит на это времени». Однако плата за приобретение полярного опыта оказалась суровой – в одной из мартовских вылазок с обледеневшего склона порывом ветра сбросило в океан матроса Винса, и его тело так и не было обнаружено.

Не считая этого, в целом зимовка прошла достаточно благополучно. Занимаясь подготовкой к будущим маршрутам, Скотт сам не подозревал, как оказался объектом наблюдения своих подчиненных. Берначчи с уровня своего предшествующего опыта так охарактеризовал состояние начальника: «Он умел работать много, быстро и четко, но иногда становился ленив и молчалив, погружался в созерцание. Он определенно бывал раздражителен и нетерпелив. По натуре честный и правдивый, он был склонен думать о людях так, как они думали о себе сами, и потому иногда ошибался в своих оценках. <…> Одной из его слабостей была склонность к горячим симпатиям и антипатиям. Он терпеть не мог изворотливых, хвастливых и пустых людей, сам же был совершенно свободен от лицемерия и снобизма. Пустомели, а также люди претенциозные и напыщенные утомляли его».

Разумеется, монотонность зимовки сказалась на многих, и поэтому с наступлением светлого времени и более-менее благоприятной погоды люди захотели перемен, которые им сулила маршрутная деятельность. Сохранив силы, участники экспедиции за зиму не приобрели маршрутного опыта. Поэтому первая же ночевка в палатке в середине сентября завершилась полным конфузом. В начавшейся пурге Скотт каким-то образом оказался в спальном мешке за пределами плохо установленной палатки, у которой участники маршрута не догадались надежно завалить снегом полы. Выяснился и другой недостаток: пол в ней не представлял единого целого с остальными частями палатки. Так или иначе, Скотту удалось вернуться внутрь при температуре в -50 °C, а затем им втроем с Барном и Шеклтоном пришлось удерживать руками вырывающуюся под ветром ткань, чтобы как-то защитить себя от свирепой непогоды. Разумеется, когда пурга закончилось, не было и речи о продолжении маршрута – пришлось возвращаться к судну, чтобы ликвидировать последствия приключения.

Пережитое не стало для Скотта поводом отказаться от подобных рекогносцировок, и уже 24 сентября он снова отправился на юг с Шеклтоном и боцманом Федером для организации продовольственного склада, первого из ряда других для запланированного похода в южном направлении. Склад был оборудован в 85 милях южнее от зимующего судна у подножия скалы Мина-Блаф, где оставили все необходимое для отряда из трех человек на полтора месяца и 150 фунтов корма для собак. На обратном пути отряд Скотта каким-то образом оказался в зоне трещин на шельфовом леднике – и это стало еще одним уроком на будущее.

Вернувшись 31 октября на «Дискавери», Скотт получил самые неутешительные вести от своего старпома Эрмитеджа, также возвратившегося из рекогносцировки в горах Земли Виктории. В его отряде у трех человек – геолога Феррара и двух моряков – обнаружились отчетливые признаки цинги, подтвержденные обоими экспедиционными врачами. Причину случившегося Эрмитедж видел в том, что Скотт «слишком доверял нашим мясным консервам. К тому же он чувствовал сентиментальное отвращение к забою тюленей в количестве, необходимом нам на зиму. Напрасно я и Кётлиц уговаривали его отдать соответствующий приказ, указывая, что убить сто ради сохранения нашего здоровья и нормального хода экспедиции ничуть не хуже, чем убить одного». Жизнь диктует свои суровые законы, а для условий Антарктиды они особенно суровы – и с ними Скотт порой позволял себе не считаться. Во всяком случае, мясо тюленей после тревоги, поднятой Эрмитеджем, вошло в ежедневный рацион и вскоре уберегло участников экспедиции от заболеваний подобного рода.

Главным маршрутом, во многом определившим дальнейшее развитие событий, стал начавшийся 2 ноября 1902 года поход Скотта, Уилсона и Шеклтона на юг от зимующего судна вдоль полосы гор для определения южной границы шельфового ледника Росса и Земли Виктории. Для этого пришлось использовать всех уцелевших за зиму собак – осталось всего 19 животных. Определенно, англичане не умели пользоваться упряжками, распределив тягловую силу по четырем нартам, которым на протяжении нескольких дней помогали люди. Это было сделано с согласия Эрмитеджа, отказавшегося от прежней договоренности об использовании собак, признав приоритет задачи Скотта в сравнении с собственными интересами на Земле Виктории.

Все тот же горный пейзаж по правую руку, каким он выглядел из залива Мак-Мёрдо и с острова Росса, сопровождал рекогносцировочный отряд из трех человек практически на протяжении всего маршрута и одновременно служил неплохим ориентиром. С одной стороны, он помогал выдерживать нужное направление на местности, лишенной других приметных объектов, с другой – позволял определять засечками наиболее выдающиеся вершины в качестве основы для будущих съемок на Земле Виктории.

10 ноября маршрутная группа миновала склад «А» у утеса Мина-Блаф, а еще спустя три дня ею был побит их собственный рекорд в продвижении на юг, что Скотт отметил в дневнике: «Мы уже зашли на юг дальше, чем кто-либо из нас. Каждый шаг вперед – новая победа над неведомым. С верой в себя, в наше снаряжение и в нашу собачью упряжку мы радостно смотрим вперед».

25 ноября Скотт и его спутники Уилсон и Шеклтон пересекли 80° ю. ш., что в дневнике отмечено следующим образом: «На всех наших картах Антарктики за восьмидесятой параллелью нарисован простой белый круг. Мы всегда стремились проникнуть вглубь этого пространства, и теперь, когда добились своего, оно перестанет быть белым пятном; это вознаграждает нас за многие лишения».

К 3 декабря маршрутный отряд значительно приблизился к горам, но протяженность дневных переходов упала до четырех миль из-за плохого состояния упряжных собак. Одновременно пришлось экономить керосин для приготовления горячей пищи – днем ограничивались холодной тюлениной, сахаром и галетами. Трудности редко приходят в одиночку. В один из дней оголодавший пес, добравшись до запасов тюленьего мяса, сожрал его столько, что хватило бы на неделю пути. Каждый отдельный неблагоприятный случай сам по себе не был фатальным, но их совокупность заставляла задумываться о перспективах и менять планы. В частности, склад «Б» заложили вблизи бухты Барна, немного не добравшись до 81° ю. ш. Гибель первой собаки, произошедшая вскорости после этого, по словам Скотта, «положила предел нашим надеждам на достижение более высоких широт, чем мы могли бы», хотя 16 декабря отряд оказался на 80° 30’ ю. ш. Теперь оставалось провианта на месяц и немного корма для собак. Вскоре животные начали падать одно за другим, отправляясь в желудки своих товарищей по упряжке, что Скотт отметил в дневнике: «Должен признаться, что не принимал личного участия в убийстве. Очень стыжусь своей моральной трусости, прекрасно зная, что моим спутникам все это столь же отвратительно, как и мне. Эту ужасную обязанность выполнял Уилсон – и вначале, так как считалось, что он с нею справится лучше других, и в дальнейшем… Я очутился в незавидном положении человека, который позволяет другому выполнять за него грязную работу». Несомненно, такая деликатность делает честь самому Скотту, но явно не соответствует сложившейся ситуации. Теперь в условиях жестокой действительности ему предстояло выбирать между задачей маршрута – и жизнями своих подчиненных, а также собак, от которых зависело многое. Это так непохоже на современные реалии, что нередко ставит в тупик читателей, далеких от проблем Антарктиды столетней давности.