Текст книги "Гонка за полюс. Кто был первым на Южном полюсе"

Далее необходимо отметить <…> следующий факт большого значения: от уровня моря, мыса Ройдс до вершины Эребуса, на протяжении первых 1800 м в вертикальном направлении температура падает на 2 °C на каждые 300 м, но за этим пределом падение температуры идет не так быстро, примерно на 0,5 °C на 300 м, а в одном случае температурная кривая на Эребусе обнаружила даже обратное направление <…>

Прежде всего, Эребус является одним из наиболее интересных мест для метеоролога из-за своего постоянного облака пара на вершине, развевающегося то в ту, то в другую сторону, подобно гигантскому флюгеру».

Не все из приведенных выводов и оценок были подтверждены позднее, но факт остается фактом: именно экспедиция Шеклтона первой обратилась к наблюдениям на Эребусе для характеристики процессов на разных атмосферных горизонтах задолго до того, как они стали широко использоваться с помощью радиозондов в авиации. Зимовка прошла вполне успешно, а первые весенние экскурсии в районе зимовочной базы показали, что здоровье участников экспедиции сохранилось на должном уровне.

При планировании полюсного маршрута Шеклтон исходил из соотношения его длины примерно в 1400 км и затрат времени на его прохождение. Разумеется, с учетом короткого антарктического лета и необходимости (во избежание риска зимовки) ухода экспедиционного судна на исходе февраля и возвращения к этому времени полюсного отряда. С учетом указанных обстоятельств полюсный отряд должен был отправиться к своей цели не позже 25 октября. «Выйти раньше, – рассуждал Шеклтон, – лошади будут страдать от холода, особенно по ночам, и мы ничего не выиграем. Они придут в негодное состояние раньше, чем мы сможем пройти далеко вперед». Тем не менее следовало убедиться в условиях, которые ожидали их на пути к цели, для чего Шеклтон решил посетить шельфовый ледник Росса в составе отряда из трех человек, отправившись в путь

13 августа при температуре ниже -40 °C, когда даже керосин для примуса становился густым и создавал проблемы.

Карта маршрутов экспедиции Шеклтона в 1908–1909 гг.

В непродолжительной рекогносцировке с 13 по 22 августа стало окончательно ясно, что автомобиль непригоден для шельфового ледника с его рыхлым снегом. Впервые зимовавшие в Антарктиде Дэвид и Бертран Эрмитедж (не путать со старпомом Скотта на «Дискавери» Альбертом Эрмитеджем) познакомились с особенностями зимнего маршрута. К середине сентября на мыс Хат было заброшено достаточно керосина и провианта для похода на юг. Лошадей приучили к работе на льду. «Я чувствовал, что эти лошадки, – утешал себя Шеклтон, – оправдают мое доверие, недаром я притащил их сюда в Антарктику из Маньчжурии, заставив проделать такой долгий путь». В ходе этих коротких забросок он убедился, что максимальный груз на каждую лошадь в санной упряжи не должен превышать 325 кг. Что касается собак, число которых за зиму увеличилось, то в них Шеклтон «не видел большой пользы для нашего южного путешествия». Немногим больше пользы при создании ближних складов было и от автомобиля. Так или иначе, но 6 октября главный склад на шельфовом леднике устроили на 79° 36’ ю. ш. в 190 км южнее зимовки. «Мы были 21 день в отсутствии, – констатировал Шеклтон, – и запасы наши кончились, но, правда, мы уменьшили порции только в самый последний день. Из этого времени можно было идти только 14 дней, но на обратном пути у нас было все-таки несколько хороших переходов, когда мы делали в день по 40 км <…> Нами было пройдено 512 км. Вернулись мы голодные и усталые. За время нашего отсутствия северный отряд, состоявший из профессора Дэвида, Моусона и Маккея, отправился в путешествие, имевшее целью достижение Южного магнитного полюса <…> Я решил, что на юг отправятся четыре человека, считая в том числе и меня, и что мы возьмем провизии на 91 день <…> Людьми, избранными мной для путешествия на юг, были Адамс, Маршалл и Уайльд. Мы должны были взять с собой четырех лошадей с четырьмя санями. Не без большого сожаления я решил, что наш автомобиль останется и не пойдет с нами. Опыты, которые мы проводили с ним вблизи зимовки, доказали, что он совершенно не может передвигаться по рыхлому снегу».

Разумеется, существовала и масса других проблем на пути к полюсу, из которых (помимо транспорта) главными оставались походные рационы и полевое снаряжение. «Мы решили, что ежедневный рацион наш будет 962 г на человека, при этих условиях общий вес провизии, которую мы должны были взять с собою на 91 день, составил бы примерно 350 кг <…> В ежедневный рацион на одного человека мы включили 453 г сухарей, 212 г пеммикана, 122 г сахара, 56 г шоколада или сыра и небольшое количество какао, плазмона и овсянки, в общей сложности 962 г. Чай, соль и перец не входили в этот вес. Чая было взято около 56 г на день на четверых <…> Из <…> снаряжения можно отметить две палатки с кольями и матерчатым полем, каждая весом в 15 кг со всеми принадлежностями, 4 спальных мешка, керосиновую кухню с запасными частями, два примуса, 59 литров керосина и 4,5 литра метилового спирта для разжигания <…> Научное снаряжение пришлось сократить до крайнего минимума, в видах экономии веса, но все же мы были не так уж плохо снабжены. У нас был 3-дюймовый теодолит со штативом, 3 хронометра, 3 карманных компаса, 6 термометров, 1 гипсотермометр, фотографическая камера с тремя дюжинами пластинок, ящик с чертежными принадлежностями, 2 призматических компаса, секстан с искусственным горизонтом, два экземпляра «Руководства для путешественников», карта и запас бумаги», а также медикаменты. Все это предстояло распределить по количеству лошадей на четырех трехметровых санях, снабженных счетчиками расстояний.

Руководство остающимися на мысе Ройдс на время отсутствия полюсного отряда и самого Шеклтона переходило к Мюррею. В начале декабря отряд из трех человек должен был отправиться на побережье Земли Виктории создавать склады для будущих исследований в этой части Антарктиды. Кроме того, первые десять дней полюсный отряд шел в сопровождении отряда обеспечения из пяти человек. Таковы были планы, осуществление которых требовало напряжения всех сил участников. Полюсный маршрут начался 29 октября 1908 года под прощальные крики провожающих. «Когда мы обернулись, – написал позднее Шеклтон, – в ответ на их крик и увидали их стоящими на льду около столь знакомых нам утесов, я проникся чувством, что и мы должны напрячь все силы к тому, чтобы экспедиция вышла удачной».

Первый этап полюсного маршрута пришелся на относительно ровный и спокойный (судя по опыту Скотта в 1901–1904 годах) шельфовый ледник Росса, южные пределы которого оставались неизвестными. 3 ноября 1908 года четверо саней, запряженных маньчжурскими пони, начали свой путь по леднику. «Была превосходная погода, но, уже пройдя небольшое расстояние, мы убедились в том, что снег страшно рыхл, лошади временами проваливались по брюхо и вязли в нем», – так описал Шеклтон первый день маршрута, в течение которого отряд прошел 20 км. Однако затем непогода задержала участников похода, что вызвало у его руководителя разнообразные мысли. С одной стороны, он пришел к выводу, что имевшихся запасов провианта из расчета на 91 день может при экономии хватить и на 110 суток, но, с другой, метель продолжалась. Вдали можно было видеть часть Белого острова и позади него Наблюдательный холм, зато перед нами простиралась совершенно сплошная белая стена, не видно даже ни малейшего облачка, по которому можно было бы направить свой путь». В результате получилось одолеть каких-то 1,5 км, удалившись от фронта шельфового ледника всего на 47 км, к исходу 9 ноября увеличив это расстояние до 70 км. Температура воздуха оставалась в пределах -15 °C, зато под свежим снегом оказались трещины, что мешало движению. Внимание людей к вечеру привлек отдаленный «глухой гул, продолжавшийся секунд пять и настолько сильный, что вибрировали воздух и лед <…> Мы предположили, что вызван он, скорее всего, отламыванием большой массы льда от стены барьера». В целом это были дни, когда люди и животные постепенно обретали должную форму, привыкая к особенностям маршрутной жизни, что, казалось бы, позволит уже в ближайшем будущем наращивать темп движения на юг. 15 ноября достигли первого склада, где оставили часть продовольствия, чтобы воспользоваться им на обратном пути. Хотя температура ночами опускалась до -30 °C, лошади продолжали тащить сани достаточно бодро, что вызвало следующий комментарий Шеклтона: «Главная задача – это продвинуть наши запасы продовольствия как можно далее на юг, пока нам могут служить еще лошади. Все спутники находятся в великолепном состоянии, глаза опять у всех в порядке, и пока нами испытываются только мелкие неприятности вроде потрескавшихся губ. Уайльд весь день шел впереди, мы ежечасно останавливались, я снимал с саней компас и выверял направление нашего пути, чтобы идти как можно точнее, прямо на юг. Китаец, или Вампир, как называет его Адамс, не совсем в порядке, у него что-то не сгибаются колени, и его часто приходится тащить. Квен, или иначе Цветочек, среди наших лошадей занимает самое первое место, но его нельзя оставить ни на минуту без надзора – того и гляди сжует свою сбрую <…> Пищеварение у него завидное, и он только толстеет от своего необыкновенного корма». Сравнивая собственные темпы движения с теми, что были у Скотта в 1902 году, Шеклтон сделал такой вывод: «Лошади наши, как видно, поработали неплохо!»

Однако дело обстояло сложнее, что отразили его следующие строки сутки спустя: «Надоело писать каждый день о трудностях пути и о рыхлом снеге, но ведь это самое существенное для нас теперь, и все время нам приходится думать и говорить о том, что еще встретим далее, когда продвинемся к югу. Вся эта местность и все окружающие условия так удивительны и непохожи на виденное ранее, что трудно найти для его описания подходящие слова». Видимо, все же временами Шеклтон преувеличивал собственные успехи, поскольку уже 21 ноября на 81° ю. ш. одна из лошадей настолько выбилась из сил, что ее пришлось пристрелить, а мясо пошло на питание людей. Случались и «приключения» другого рода, которые было невозможно предвидеть, – у Адамса, например, разболелся зуб мудрости, доставив работу врачу Маршаллу.

26 ноября Шеклтон вновь побывал на 82° 18” ю. ш., достигнутых в 1902 году со Скоттом. Дальше начинались места, неизвестные человечеству, и, таким образом, продолжение маршрута приобрело характер открытия, что в дневнике руководителя похода отражено следующими словами: «Мало кому из людей выпало на долю видеть страну, которую никогда не видал глаз человека; поэтому не только с захватывающим интересом, но и не без некоторого внутреннего трепета наблюдали мы эти новые хребты гор, возникавшие перед нами среди великой и неведомой страны, расстилавшейся впереди. Это были величественные пики, покрытые вечными снегами у основания и высоко поднимающиеся к небу. Кто скажет, что мы еще откроем на пути к югу, какие новые чудеса там встретятся, и воображение наше разыгралось вовсю.»

Однако пока жизнь исследователя во многом определялась прежними заботами – уже на 82° 38” ю. ш. пришлось пристрелить следующую лошадь, утратившую способности тягловой силы. Теперь, когда по шельфовому леднику Росса было пройдено почти пятьсот километров, возникли очередные изменения в характере ледяной поверхности: «Мы сейчас примерно на уровне моря. Волнообразные складки тянутся с востока на юг и в западном направлении – они являются для нас полной загадкой. Я не могу себе представить, чтобы их существование стояло в какой-либо связи с питанием барьерного льда со стороны прилежащих гор».

Горы для участников маршрута были не просто частью пейзажа, что отмечено в отчете Шеклтона еще 30 ноября: «Весь день перед нами появляются новые горы на горизонте, и мы замечаем с некоторою тревогою, что они заходят все более и более на восток – это означает, что нам придется изменить свой путь и уклониться от линии, идущей прямо на юг. Правда, до них еще далеко, а когда мы подойдем к ним ближе, то, может быть, найдем какой-нибудь проход, который позволит идти нам прямо на юг <…> Сегодня опять мы видели новую горную страну в южном направлении и заметили, что окраина льда загибает все более и более к востоку, в направлении совершенно невыгодном для нас. Я вижу, что приближается время, когда нам придется сойти со льда и подняться на горы». Таким образом, первоначально интерес к горам был с точки зрения их преодоления.

Разумеется, имело место и любопытство исследователей по отношению к природным характеристикам горной системы, что также было отмечено Шеклтоном: «Вся эта горная страна, по-видимому, состоит из хребтов, тянущихся один за другим <…> У подножья хребта, мимо которого мы идем, видны колоссальные гранитные утесы с вертикальными обрывами, без малейшего снега на них; они поднимаются до 1200–1800 м. Основная порода скал, по-видимому, сланцы, похожие на те, из которых сложены западные хребты против нашей зимовки <…> Далее к югу располагаются горы, совершенно лишенные снега, так как склоны их почти вертикальны, а вышина их должна достигать 2400–2500 м. Все же, надо сказать, это очаровательная и удивительная страна!.. Большая часть гор, мимо которых мы идем, состоит из огромных гранитных масс; местами они со множеством глетчеров, спускающихся в промежутках между гор, вероятно, из скопления льда, находящегося позади них, внутри страны, подобно тому, как это наблюдается к северу от Земли Виктории». Таким образом, даже на этом этапе экспедиции Шеклтона было совершено открытие первостепенного значения – продолжение Трансантарктических гор с Земли Виктории вглубь материка Антарктиды с поворотом в направлении к Антарктическому полуострову. И это было только началом. Пока же на пути к Южному полюсу оказалось препятствие, грандиозная горная система, и ее предстояло одолеть. Очевидно, требовалась какая-то рекогносцировка, которая позволила бы определить возможность пересечения неизвестных гор на пути к полюсу с наименьшими затруднениями и потерями во времени. 1 декабря на 83° 16” ю. ш. очередная лошадь, выбившаяся из сил, была застрелена. Осталась последняя.

Ситуацию на следующий день Шеклтон описал так: «Нет никаких шансов продвинуться далее к югу по барьерному льду <…> Мы двинулись к земле, которая тянется в юго-восточном направлении. К 18 часам мы были уже близко к хребтам, расположенным по краю льда. Здесь виден красный холм, вышиною примерно в сто метров, – мы надеемся взобраться на него завтра, чтобы с вершины осмотреть окружающую местность. Затем, если будет возможность, мы попытаемся пройти вместе с нашей лошадью по расположенному впереди нас глетчеру до континентального льда или, в благоприятном случае, до самого полюса. Все это нас очень волнует – время нам дорого, а запас пищи еще дороже – было бы большое счастье, если бы удалось найти путь через горы». Что удивительно – они нашли такой путь, и это требует отдельного описания с максимальным привлечением текста самого Шеклтона. Отметим, что поиск произвели со стоянки на 83° 28” ю. ш. и 171° 30” в. д. до горы, получившей название Хоуп (Надежда).

«С вершины этого гребня перед нашими взорами раскрылся уже свободный проход к югу, так как в этом направлении был виден огромный глетчер, спускавшийся с юга на север между двумя колоссальными горными хребтами. Насколько мы могли рассмотреть, глетчер этот казался довольно ровным, за исключением части его у самого устья, но уверенности в этом, конечно, у нас не было, расстояние было слишком велико. Мы стали еще выше, на следующий гребень, и по снежному склону достигли в конце концов вершины горы – вышина ее оказалась, по данным анероида и гипсотермометра, 1016 м. С вершины мы могли рассмотреть глетчер, тянувшийся внутрь страны, к югу и как будто сливающийся с высоким материковым льдом. Там, где он впадал в барьерный лед (шельфовый ледник Росса современных карт. – Прим. авт.), примерно к северо-востоку, складки, образовавшиеся от давления, были огромны, и на много километров поверхность барьерного льда была совершенно изломана. Это и было то, что мы видели впереди себя за последние дни, и теперь нам стала совершенно понятной причина этого нарушения поверхности барьерного льда. В юго-восточном направлении мы могли видеть высокую цепь гор, вдоль которой все время шли, двигаясь в том же направлении. Теперь можно было с уверенностью сказать, что барьерный лед ограничивается этой цепью гор, тянущейся в юго-восточном направлении вплоть до 86° ю. ш. Горы на западе производят впечатление более обильно покрытых льдом гор, чем восточные горы <…> К юго-востоку, где, по-видимому, находится головная часть глетчера, виднеется несколько острых конусов из очень темной породы».

Маленький отряд направился к горам, чтобы воспользоваться своим открытием. Последняя оставшаяся лошадь везла груз более трехсот килограммов, люди тянули на санях примерно столько же. 4 декабря они вышли на ледник, путь по которому вел их к Южному полюсу.

Ледник, названный в честь главного спонсора экспедиции, известного финансиста Уильяма Бирдмора, оказался весьма подходящим для продвижения к цели. В своем небогатом выборе Шеклтон не ошибся, что подтвердили также его последователи. По сравнению с соседними ледник Бирдмора оказался менее трещиноватым, что имело большое значение для перемещения по нему. Начало движения по леднику он описал так: «5 декабря в 8 ч. Вышли и двинулись вниз по обледенелому склону к главному глетчеру, который позднее был назван нами глетчером Бирдмора <…> Я опять сильно страдал от снежной слепоты и остался поэтому в лагере, тогда как Маршалл и Адамс пошли выискивать хорошую дорогу, по которой можно было бы идти далее после завтрака. Когда они вернулись, то сообщили мне, что впереди опять много голубого льда с трещинами». Первый день пребывания на леднике Бирдмора оказался разочаровывающим, позволив пройти лишь 15 км с постепенным набором высоты до 515 м.

7 декабря события едва не приобрели трагический характер. «В 13 ч, когда мы остановились на завтрак, освещение сделалось очень плохим, стало трудно различать трещины, тем более что они покрыты снегом. Но затем освещение несколько улучшилось, когда вдруг мы услышали крик Уайльда о помощи. Мы остановились, бросились к нему и увидали, что его сани передним концом свешиваются над пропастью, а сам Уайльд на краю трещины удерживает их от падения, от лошади же нет и следа. Мы добрались до Уайльда, он кое-как выкарабкался и спасся, а наш бедняга Стокс пропал, да и спасение Уайльда было прямо чудесным. Он следовал по нашим следам <…> мы перешли трещину, совершенно покрытую снегом, вполне благополучно, но под тяжестью лошади снежный покров проломился, и в одну секунду все было кончено. Уайльд рассказывал, что он почувствовал как бы сильный порыв ветра, повод был вырван из его рук. Он расставил руки и едва успел ухватиться за край трещины. К счастью для него и для нас, под тяжестью Стокса обломалось дышло саней, так что сани уцелели, хотя их верхняя дуга была сломана. Мы ложились на живот и заглядывали в зияющую пропасть, но там ничего не было видно и не было слышно ни звука – она казалась черной бездной. Пришлось нам запрячься в оставшиеся сани и двинуться в путь, таща теперь вчетвером 500 кг. В 18 ч 20 мин, страшно усталые, мы свернули в сторону от массы трещин и обломков льда на более гладкое пространство, где можно было разбить палатки. Мы были чрезвычайно обрадованы спасению Уайльда. Обдумывая на досуге все происшествия дня, я представил себе с полной ясностью, что означала для нас потеря саней. У нас осталось бы два спальных мешка для нас четверых, и сомнительно, удалось ли добраться благополучно обратно до зимовки с уцелевшим запасом пищи, все же шансы достигнуть полюса были бы безнадежно потеряны. Теперь оставшийся маис мы съедим сами. Лишь один светлый луч за этот черный для нас день – мы все равно бы не могли идти со Стоксом дальше и должны были бы сегодня же застрелить его. Конечно, потеря его – дело для нас все-таки печальное, так как мы рассчитывали на его мясо, но для нужд передвижения он был уже бесполезен. Когда мы попытались вечером разбить свой лагерь, то ударяли кирками в снег, чтобы узнать, нет ли там скрытых трещин; и кирка всюду проходила насквозь! Было бы совершенным безумием разбивать лагерь в этом месте».

На следующий день подъем получил свое подтверждение. В полдень высота очередной стоянки была определена в 570 м, а к вечеру разбили лагерь на высоте 700 м. Разумеется, такой подъем требовал усилий от людей. В то же время опасность трещин подстерегала участников маршрута постоянно, что подтверждалось практически ежедневными провалами. 9 декабря «Маршалл провалился сквозь один из мостов и спасся лишь благодаря упряжи, соединявшей его с санями. Он моментально исчез под поверхностью снега и льда, а трещина эта была такого сорта, что дна ее не было видно, глубина ее была не менее 300 м. Немного спустя провалился и Адамс, а затем и я. Положение становилось с часу на час все более опасным.

В 11 ч 45 мин мы остановились для астрономических наблюдений и заодно решили позавтракать. Оказалось, что мы находимся на 82° 02” ю. ш. – это не так плохо, если принять во внимание, что в течение последних двух дней мы тащили свой тяжелый груз все время вверх. В полдень мы находились на высоте 700 м над уровнем моря <…> Сейчас в 20 ч мы находимся на высоте 912 м <…> За сегодняшний день мы прошли 21 км. Все наши разговоры вертятся главным образом о еде, мы обсуждаем, что каждому хотелось бы сейчас съесть, а во время еды похлебка исчезает что-то уж со слишком большой быстротой!»

Судя по этим строкам, обстановка в полюсном отряде складывалась, мягко говоря, непростая: с одной стороны, путь к полюсу, казалось бы, определился, а с другой – было слишком много разнообразных препятствий, и люди вкалывали на пределе своих физических и моральных возможностей. Они не только делали самую черную работу, тащили за собой осточертевшие сани с грузом вместо лошадей. Но при этом еще не забывали о науке, хотя ни один из их не являлся специалистом, например, в геологии, что подтверждают следующие строки из книги-отчета Шеклтона:

«Не раз падали, расшибались и сильно резали руки об острые льдины. Все мы более или менее изукрашены порезами и синяками <…> Горные породы, из которых образована морена, очень замечательны – они всех цветов и самого различного строения. Я затрудняюсь описать их, но мы привезем образцы геологам, чтобы они их определили. Главнейшие породы нашей «Облаконосной» горы, под которой мы разбили наш лагерь, по-видимому, сланцы, кварц и очень твердая темно-коричневая порода, названия которой я не знаю. Очень красивы валуны из мрамора, конгломерата и брекчии самых разнообразных цветов, но эти породы мы не можем взять с собой. Для нас вес чрезвычайно много значит, поэтому мы можем взять лишь крохотные образцы главнейших пород, и пусть по ним уже геологи определят общий геологический характер страны <…> Старые морены располагаются выше в виде террас <…> Сегодня вечером мы все страшно голодны и устали до последней степени после тяжких испытаний на глетчере. Пока я взбирался на гору, чтобы осмотреть окрестности, другие занимались тем, что с помощью плоских камней перетирали маис, привезенный в качестве лошадиного корма, чтобы использовать его самим и сэкономить таким образом наши запасы. Правда, такой способ приготовления был довольно примитивен, но иначе нам бы пришлось израсходовать слишком много керосина для продолжительной варки маиса. Температура была -11 °C в полдень и -10 °C вечером. Мы все же подвигаемся на юг и надеемся через несколько дней добраться до материкового льда <…> Погода все еще прекрасная».

Это очень показательный отрывок, требующий, однако, комментария. Действительно, как обычно бывает в настоящей экспедиционной жизни, здесь все перемешалось. Элементарные физические перегрузки, изнуряющие человеческий организм, и живой интерес, который люди вместе с тем сохраняют, даже за пределами своих специальностей, фиксируя удивившие их, казалось бы, мелочи, но вместе с тем такие реальные для современного специалиста. Так, в приведенном отрывке описаны ледниковые стаканы, возникающие при протаивании мелкого минерального материала на ледниковой поверхности при нагреве солнечными лучами, положение морен разного возраста, внешне напоминающее террасы, и целый ряд других природных особенностей, причем в деталях, не вызывающих сомнений. И тут же подробности быта, когда люди вынуждены употреблять для собственного пропитания лошадиный корм, используя подручные средства – камни – в качестве жерновов, чтобы сберечь керосин.

А сама каторжная маршрутная работа: «.Острый, угловатый голубой лед со множеством провалов и трещин, то поднимавшийся высокими холмами, то спускавшийся в глубокие ямы, – по трудностям путешествия, положительно, нет такой другой поверхности в полярных странах! Наши сани жестоко страдают от этой поверхности, а нам самим то и дело приходится всячески оберегать их от поломки, удерживать, когда они катятся в пропасть, и спасать в то же время собственную жизнь. У всех нас множество ушибов от падений на острый угловатый лед, но, к счастью, пока никто себе не свихнул ни руки, ни ноги. Сегодня приходилось работать посменно, так как мы могли тащить зараз лишь одни сани: двое по очереди тянули их, тогда как двое других поддерживали и подталкивали, чтобы они шли прямо. Таким образом, мы проходили милю, затем возвращались назад через трещины и продвигали вперед вторые сани. Повторив это сегодня на протяжении дня по такой поверхности, где на каждом шагу угрожало падение и гибель, в результате мы продвинулись всего на три мили к югу. Мы очень надеемся, что завтра минуем область максимального давления льдов, и тогда будет значительно лучше идти, а если путь будет хороший, то в скором времени мы можем добраться и до нашей цели».

Несмотря на то что за 13 декабря было пройдено всего 8 км, с достижением высоты 1327 м удалось одолеть 100 км по леднику. Однако его верхний предел оставался неизвестным, хотя (судя по опыту Скотта на Земле Виктории в 1901–1904 годах) следовало ожидать его где-то на высоте порядка 3000 м, до которой, таким образом, еще было далеко. Действительно, в дневнике Шеклтона за этот день отмечено: «по мере того как мы поднимаемся, на западе и юго-западе появляются все новые и новые горы». На следующий день эта тенденция сохранилась – поскольку в описании событий за 15 декабря присутствуют «отдельные горы, которые, очевидно, пробиваются сквозь континентальный лед, – итак, перед нами открытый путь на юг! Огромные горы тянутся к востоку и западу».

Однако наши оценки ситуации в середине декабря 1908 года на основе сведений Шеклтона требуют осторожности по следующим соображениям. Во-первых, сравнение с современной картой показывает, что его расстояния преуменьшены примерно на четверть или треть, видимо, из-за несовершенства счетчиков пути на санях. Во-вторых, оценки высот грешат погрешностями из-за особенностей барической топографии в Трансантарктических горах, как это видно из записей за 15 декабря. Наиболее надежны в книге Шеклтона сведения о границах ледника Бирдмора и ледникового покрова, на которые и следует опираться.

По этому признаку отряд Шеклтона вышел на ледниковый покров чуть раньше 26 декабря: «Сегодня мы совершенно потеряли землю из виду, она вся осталась у нас позади, и сейчас кругом расстилается безграничная снежная пустыня». Такой вывод подтверждается как оценками высоты, превосходящей 2900 м, так и координатами местоположения отряда, полученными из астрономических наблюдений на 86° ю. ш. с привязкой к современной карте. Поэтому оценку шансов Шеклтона на достижение полюса следует давать исходя из предшествующей даты.

Сам Шеклтон оценивает их таким образом с весьма примечательным началом: «Сегодня досыта наелись, но это последний случай перед многими и долгими днями. После обеда занялись обсуждением своего положения и решили еще более сократить рацион. Теперь остается примерно 800 км до полюса и обратно до того места, где мы сейчас находимся. Провизии у нас на месяц, но галет только на три недели. Завтра здесь бросим все за исключением самого необходимого. В смысле одежды мы дошли до крайнего предела, но теперь решили обойтись даже без запасных полозьев в надежде, что старые полозья выдержат, – приходится рисковать этим. Маршалл смерил сегодня вечером температуру у нас у всех. Оказалось, она на два градуса ниже нормальной, но все же мы себя чувствуем себя в полном порядке при этой нашей жизни на чистом воздухе, а главное – мы все же продвигаемся на юг!»

В сложившейся ситуации необходимо вернуться к событиям предшествующей декады, суть которых – ожидание завершения бесконечного подъема и желание освободиться от лишнего груза, с тем чтобы воспользоваться им при возвращении, а также стремление получить максимум информации об окружающей местности, что лучше всего прослеживается в сборе геологических образцов. Действительно, подъем ледниковой поверхности отмечен у Шеклтона 15 декабря («мы все время поднимались»), 17 декабря («подъем был крут»), 19 декабря («перед нами опять новый подъем»), 20 декабря («все еще мы не наверху, хотя уже, кажется, близко <…> весь день пришлось подниматься»), 23 декабря («наше плато после утреннего перехода по довольно хорошей поверхности начало снова подниматься») и даже 24 декабря («мы все еще поднимались вверх»). Несомненно, это создавало дополнительную психологическую нагрузку для участников похода, надеявшихся на близкую развязку. Отсюда частые случаи самообмана: 15 декабря («как будто впереди нас расстилается высокое плато»), 17 декабря («плато действительно наконец видно»), 19 декабря («думаю, что завтра мы уж наверное окажемся на самом плато») и т. д., и т. п. При этом каждое подобное разочарование вело к усилению морального пресса, сказываясь на состоянии людей. Стремление освободиться от излишков груза в это время у Шеклтона отмечено 15–16 декабря, 17 декабря и 26 декабря.

На этом неблагоприятном фоне состояние людей (помимо воздействия ветра и низких температур) определялось дисбалансом затрат сил на тяжелом маршруте и недостаточным их восполнением за счет скудного походного рациона. Отсюда частые ссылки у Шеклтона на непреходящее чувство голода, обострившееся в верховьях ледника Бирдмора: 18 декабря («экономим сильно свою провизию <…> и тем сильнее голодаем»), 20 декабря («мы страшно голодаем») и неоднократно отмеченного позднее. Так, 23 декабря он отметил особенности экзотического блюда, которое «вкушали» его люди: «Лошадиный маис не разбухает теперь в воде, так низка ее температура, а вода замерзает. В результате маис начинает разбухать внутри, когда его поешь. Мы на самом деле страшно голодны, и разговоры наши большей частью вертятся о том, чего бы каждый хотел поесть» – и т. д. Нельзя забывать, что повышенный расход сил был связан с тем, что сани с грузом приходилось перетаскивать в несколько приемов, неоднократно возвращаясь за ними, что значительно замедляло продвижение к цели.