Текст книги "Охотник на попаданцев"

– Почти. Если точнее, словак.

– И какое у вас воинское звание, товарищ Немрава?

– Старший лейтенант.

– Очень приятно, – сказал хозяин кабинета и наконец представился, протянув мне руку: – Майор Стрепетилов. Начальник отдела контрразведки при здешнем представительстве.

И здесь мне в голову неожиданно пришла нехитрая мысль о том, что подобным образом он мог представиться вообще кем угодно, хоть «Наполеоном Бонапартовичем», хоть «сиятельным Ацецирионом, единственным сыном великого Акакия Блаженного, императором единственной и неповторимой Самотыкии», хоть «Джейме Ланнистером»…

Спрашивается, а что я должен был делать в соответствии с протоколом тех времён? В качестве «ответной любезности» потребовать подтверждающие личность документы у хозяина кабинета? Но я не думаю, что, придя в те годы в казённое государственное учреждение с красивой вывеской, да ещё и с армейской вооружённой охраной на входе, приходилось хоть на секунду сомневаться в том, что ты попал именно туда, куда хотел.

В общем, я сумел удержать себя от дополнительных уточняющих вопросов и прочих опрометчивых глупостей, просто пожав протянутую мне руку товарища майора.

– И что у вас ко мне за срочное дело? – поинтересовался товарищ Стрепетилов, присаживаясь после рукопожатия на свой начальственный стул во главе стола.

– Часа три – три с половиной назад поблизости имела место посадка неизвестного самолёта.

– Где именно? – уточнил он и немедленно полез в один из ящиков стола. Через минуту он развернул на столе крупномасштабную карту окрестностей. Что характерно, карта была на русском.

– Примерно вот здесь, – ткнул я пальцем в точку, откуда мы сюда приехали.

– Заброшенный аэродром? И что это был за самолёт?

– С-54 в стандартной окраске португальской авиакомпании «ТАР Portugal», но без номеров и регистрационных кодов.

– Зачем, интересно знать, он там садился?

– Забирали одного военного преступника. По моему профилю.

– Кто именно забирал?

– Похоже, что американцы, работавшие под португальцев.

– И зачем им этот военный преступник, кто он такой и что такого ценного в его персоне?

– Это бывший сотрудник разведки ФРГ, – начал я врать на ходу, придумывая нечто в стиле старых советских детективов. – Как его сейчас зовут, я не знаю, мне он известен как Гюнтер Науман. Нацист, ещё в прошлую войну работал у Гелена. А самое ценное в его персоне, насколько я знаю, списки западногерманской, английской и американской довоенной агентуры во Франции и Германии…

– У него эти списки что, были с собой?

– Не уверен. Если и были, то, скорее всего, на каких-нибудь микроплёнках. Предположительно полные списки спрятаны им где-то в надёжном тайнике. А ещё меня предупредили, что это человек с феноменальной памятью и он вполне может помнить эти данные наизусть…

– Допустим. А вы-то что там делали?

– Пытался арестовать его с помощью местных товарищей. У нас отдел новый и малочисленный. Мы долго готовили эту операцию по своим каналам. Но ошиблись.

– В чём именно ошиблись?

– Наше руководство вполне логично предполагало, что этот самый Науман будет уходить морем через один из портов. И до последнего момента всё указывало именно на этот вариант. А потом неожиданно появился самолёт, на котором прибыло слишком много людей с автоматическим оружием. Собранная мной группа была слишком малочисленна и не готова к такому повороту событий. Моё непосредственное начальство с самого начала приказало мне по возможности постараться обойтись вообще без стрельбы и большого шума. В общем, был скоротечный бой на аэродроме, и в итоге самолёт с Науманом улетел, хотя нам и удалось его подбить…

– Так, – сказал Стрепетилов, мрачнея лицом. – Хорошо, ждите.

Он встал со своего места и вышел. Интересно только зачем? Ведь перед ним на столе стояли аж два телефона. Мог позвонить прямо отсюда, не отрывая зада от стула. Не тот уровень секретности, чтобы мы с Клавой хоть что-то услышали? Или он сейчас прикажет своим людям поехать на аэродром и проверить мою информацию на месте? В этом случае нас промаринуют здесь до следующего утра. И что ему, спрашивается, смогут доложить по сути дела, найдя на месте лишь сгоревший «Опель» и изрядное количество стреляных гильз?

В общем, за время отсутствия майора мне пришлось изрядно понервничать.

Не было его довольно долго, но минут через пятнадцать майор вернулся.

– Да, всё верно, – сказал он. – Ваша информация полностью подтвердилась. А мы ещё думали, чего это французы крутят и докладывают какую-то фигню. Партнёры, мать их… Действительно, сначала было странное сообщение об отказе двигателей у португальского рейсового самолёта. Но потом этот самолёт прибыл в Париж, и французы сообщили нам, что инцидент полностью исчерпан. А чуть позже наши радары засекли над проливом неучтённую воздушную цель. Дежурный из местной ПВО сразу и не понял, в чём тут дело. Французы подняли было вдогонку истребители, но те опоздали. Тогда наши на английском берегу подняли дежурную пару перехватчиков, но и они увидели только то, как аварийно садился сильно дымивший крупный самолёт…

Сказав это, майор опять полез в ящик стола и выложил перед нами другую крупномасштабную карту. На сей раз Англии. И снова с русскими буквами.

– Где именно сел самолёт? – уточнил я.

– По предварительным данным где-то вот здесь, в Йовилтоне, – майор ткнул пальцем в место на карте, обведённое характерным красным кружком. – Там у англичан до последней войны был очень крупный аэродром морской авиации. Наши на него спецбоеприпасов не сбрасывали, но после одного из обычных авианалётов в этом Йовилтоне вдруг произошёл мощный ядерный взрыв. Говорили, что там, на базе, было обширное хранилище тактического атомного оружия и то ли что-то сдетонировало, то ли англичане его сами подорвали, чтобы нам не досталось, тем более что через четыре дня они повсеместно сдались. В общем, и сама база, и пара близлежащих городишек и посёлков были буквально стёрты с лица земли этим атомным взрывом. Сейчас там просто пустошь, свалка с руинами и ржавыми железками. Но одна из взлётных полос, ранее принадлежавшая местной военно-морской авиашколе, находилась вот здесь, чуть в стороне от эпицентра, и, судя по всему, могла уцелеть. А если это так, то, скорее всего, именно на эту полосу и сел самолёт, который вы упустили. И, поскольку из района их посадки сразу же пошли кодированные радиопередачи, те, кто летел на нём, живы…

– Что за передачи?

– Подробностей не знаю. Если код серьёзный, расшифровка вполне может занять недели. Отремонтировать самолёт и улететь оттуда самостоятельно они точно не смогут, скорее, вызовут спасательную команду и будут уходить к побережью, до которого там километров двадцать пять. Но как именно их теперь могут спасти, лично я не представляю…

– И что там у нас?

– У нас? Километрах в двадцати, в Дорчестере, городишке, который несильно пострадал от боёв и прочего, на постоянной основе стоит наш гарнизон, мотострелковый батальон. Плюс, поскольку старые английские аэродромы там были разрушены почти подчистую, наши сапёры построили небольшую бетонную ВПП. Базируются связные самолёты и вертолёты и звено перехватчиков, плюс могут садиться транспортники. Однако район слишком обширный, чтобы имеющимися там силами провести операцию по его полноценному прочёсыванию, людей для этого однозначно не хватит…

– Товарищ майор, нам срочно надо лететь туда!

– Кому это «нам»?

– Ну мне и моей переводчице.

– Зачем?

– Я его уже один раз упустил, ошибиться во второй раз не имею права. Иначе под суд пойду…

– Вполне понимаю вас, товарищ старший лейтенант, но, честно говоря, ничем не смогу помочь. Вся эта ваша поимка военных преступников абсолютно вне нашей компетенции. Мы отвечаем за соблюдение секретности в этом порту и вокруг него, и ничего более. К тому же туда крайне редко летают наши борта, как-никак запретная зона. Хотя… А ну-ка подождите…

И майор снова вышел из кабинета.

Я прекрасно понимал, о чём он в этот момент думал. Наверняка на утрясание всех формальностей и моё путешествие в этот чёртов Йовилтон могла уйти уйма времени, от пары суток до недели. А за это время мой клиент мог спокойно уйти. Или каким-то образом морем с американцами, или просто смотаться подальше от места посадки и попробовать затихариться где-нибудь в английской провинции. Хотя, если там стоят наши гарнизоны и вообще всё столь плохо, без надёжных документов, явок и прочего долго он там не протянет. А вдруг у американцев эти явки-пароли есть?

Опять-таки для майора Стрепетилова я со своей проблемой – всего лишь лишняя головная боль. Но, с другой стороны, коли уж я изображаю из себя контрразведчика, выходит, что я не совсем чужой для него человек, и слегка помочь мне – это где-то даже вопрос чести мундира для дорогого товарища майора. Хотя я, разумеется, не мог знать, что у него в тот самый момент реально было на уме…

Через обычные пятнадцать-двадцать минут Стрепетилов вернулся в кабинет. Вид у него был довольный.

– Значит, так, – сказал он. – Считайте, что вам крупно повезло, товарищ старший лейтенант. Сейчас берите ноги в руки и срочно рвите на местный аэродром Монтуар. Это недалеко, на окраине. Там сейчас удачно подсел для дозаправки и какого-то мелкого ремонта разведывательный Ил-28Р, его перегоняют из Гибралтара в Англию, в Бармут. Перегоняет его облегченный экипаж, а точнее, один пилот, некто капитан Ядренцев, так что, как я понимаю, два места у него на борту есть. Я сейчас позвонил в Монтуар, и по моей просьбе вылёт задержали на четыре часа. В принципе, этому пилоту всё равно, где садиться на маршруте для дозаправки, поэтому я по своим каналам согласовал промежуточную посадку в Дорчестере. Там он вас высадит, при необходимости дозаправится и уйдет далее, к своему месту назначения. Командование местного гарнизона я тоже предупредил радиограммой – надеюсь, что они вас встретят. Но это действительно всё, что я могу для вас сделать, товарищ старший лейтенант. Поможет вам или нет тамошнее армейское командование, я не знаю, так что дальше вам придётся действовать полностью самостоятельно. Записки и пропуск на аэродром я вам сейчас выпишу. Поторопитесь и можете не благодарить…

Дальнейшая писанина и шлепанье соответствующих печатей заняли совсем немного времени. Судя по всему, товарищ Стрепетилов действительно был именно тем, за кого себя выдавал, и зря я беспокоился на этот счёт. Что характерно, две выданные мне «записки» были казёнными, отпечатанными типографским способом. «Просьба оказать всяческое содействие», далее вписано «тов. Я. Немраве и сопровождающему его лицу» в «выполнении задания государственной важности», далее подпись, печати и прочее. Одну из «записок» я должен был отдать пилоту, вторую – встречающему меня в Англии офицеру. Ну а пропуск на два лица надлежало предъявить при входе или въезде на аэродром. Причём напечатанный на двух языках, русском и французском, пропуск был суточный, разовый…

– Спасибо, – поблагодарил я майора, когда он закончил бумажную возню.

– Удачи вам, товарищ старший лейтенант, – ответил Стрепетилов.

По его улыбающемуся, но в то же время совершенно непроницаемому лицу невозможно было понять, поверил он моей «легенде» или сразу же раскусил меня как вражеского агента и сейчас пустит за нами «наружку»…

Мы вышли из здания советского военного представительства. Вечерело. Давешний, всё так же стоявший на углу жандарм даже не обернулся, чтобы посмотреть, как мы садимся в машину и отъезжаем в сторону этого самого Монтуара.

Как оказалось, Клава прекрасно знала, где находится местный аэродром.

«Хвоста» за нами по дороге я вроде бы не заметил…

История 3
Практика экстренного потрошения. Погорелое королевство

Советская военная база в Дорчестере, южнее Йовилтона. Англия. 15 мая 1962 г.

Когда мы наконец подъехали к нашей конечной цели, аэропорту Монтуар, уже стало вечереть и плохо различимое за серой дымкой солнце медленно садилось за горизонт.

Аэропорт Сен-Назера был обычным для тех времён длинным, двухэтажным зданием с огромными, витринообразными окнами, построенным явно уже после Второй мировой войны, и не без элементов модерна. Во всяком случае, всё это обилие стекла и железа точно было отражением строительной моды, самое раннее середины пятидесятых.

В остальном абсолютно ничего вокруг нас не указывало на военное или послевоенное время.

Конечно, по периметру обширной территории аэропорта ожидаемо стоял забор (каркас из металлических уголков, обваренный мелкой сеткой) с колючей проволокой поверху и запретительными надписями, а у входа, в числе трёх десятков разноцветных и разнотипных легковушек было припарковано два зелёных «Виллиса» с маркировкой жандармерии.

Да и самих жандармов вокруг паслось довольно много. Я успел насчитать человек шесть, причём двое из них были вооружены короткими автоматами МАТ-49.

Прочее было вполне привычно. Где-то вдалеке гудели авиационные моторы, а в стеклянные двери аэровокзала двумя встречными потоками входили и выходили люди с сумками и чемоданами. Похоже, прибыл какой-то рейсовый самолёт.

Словно подтверждая это, мимо нас прошли четыре симпатичные стюардессы в тёмно-синей униформе и с фирменными сумками «Air France». Девушки над чем-то смеялись.

Перед входом в аэропорт стояли два автобуса. В один, по-видимому, отправляющийся до города, грузились пассажиры. Другой автобус был маленький, в красно-синих тонах той же «Air France». В его салоне уже сидело несколько мужиков в синих кителях и форменных фуражках, туда же, как я успел заметить, забрались и четверо давешних весёлых стюардесс.

На взлётной полосе и стоянках за зданием аэропорта можно было рассмотреть здоровенный четырёхмоторный Локхид «Констеллейшн» в опять-таки цветной «ливрее» «Air France» (похоже, большинство только что встреченных мной пассажиров и членов экипажа сошли главным образом с него), пару DС-3 и несколько двухмоторных самолётов поменьше, один из которых как раз выруливал на старт.

Едва мы вылезли из «Астон-Мартина» (что в нём, кстати, нашёл хорошего Джеймс Бонд – сидишь низко, да ещё и практически упираясь коленками в торпедо – автомобиль для водителей ну очень среднего роста?), как Клаудия побежала звонить к телефонам-автоматам у входа. Наверное, тому самому Джорджу…

Через несколько минут она вернулась.

– Ну и чего звонила? – спросил я её.

– Сказала, где мы, и распорядилась, чтобы мальчики забрали и отогнали мою машину.

– Ну-ну, смотри. Вообще-то ты можешь со мной вовсе не лететь. А я, если благополучно вернусь, потом с тобой свяжусь, конечно, если объяснишь, как и через кого…

– С чего это? – страшно удивилась Клава. – За сегодняшний провал я ответственна куда больше, чем ты. И ты не забывай, что мне ещё предстоит объяснять родным погибших сегодня моих людей, почему это случилось… Наше дело ещё не закончено, и я должна знать про все его детали, ведь нам с тобой потом предстоит искать оставшихся двоих. К тому же с начала войны я в Англии не была ни разу, а про те места порой такое рассказывают…

Конечно, приятно, что она столь ответственный человек, но в то же время она, как и все женщины, похоже, считала, что никакая информация не бывает лишней. Философия типичной сплетницы. Ну и, конечно, фига с два я ей расскажу про абсолютно все детали, а то точно офигеет…

– Что, любопытно? – спросил я не без ехидства.

– Конечно!

Всё-таки бабы – азартные существа. Интересно, играет ли наша дорогая Клава в картишки или, скажем, в рулетку?

– Ну, тогда гляди, красавица, чтобы твоё любопытство тебя не сгубило, как ту кошку в известной поговорке… Да, оружие с собой не берём, пистолетики оставляем в машине…

– Это почему?

– Да потому что нас при входе на лётное поле наверняка обыщут. А ни у тебя, ни у меня каких-то явных разрешений на ношение оружия, с печатями и подписями, нет. Тем более мы торопимся. Тебе эти проблемы нужны?

– Конечно, нет.

В общем, свои волыны мы с ней, воровато озираясь, спрятали на дне багажника, где у Клавы нашлась какая-то подходящая жестяная коробка. Я взял с собой только бинокль и бронежилет, который свернул и затолкал в рюкзак. Всё-таки полезная вещь, как ни крути.

Далее я отдал пропуск Клаве (я счёл, что будет лучше, если разговаривать с персоналом аэропорта или охраной сначала будет она), и мы (я в клетчатой рубашке и кожаной куртке и с рюкзаком на плече, Клаудия – предельно модная, с сумочкой через плечо и чемоданом в руке) наконец вошли в здание аэровокзала.

Подозреваю, что со стороны мы сильно напоминали типичную картинку из позабытых советских фильмов 1960-х – отлетающий куда-то в дальние края то ли геолог, то ли вообще непонятно кто, в комплекте с провожающей его супругой или любимой. Что-то в стиле «Подводит к ёлке Дед Мороз Снегурочку Каплан. Он в белом венчике из роз, она прошла Афган»… Хорошо, что здешние французские обыватели подобных фильмов не видели, если такое кино, конечно, вообще существовало в этой странноватой реальности…

Внутри аэропорта продолжалась обычная, рутинная суета прилетающих, улетающих и провожающих. Небольшая очередь стояла у стойки регистрации. По соседству, в зале ожидания, носились кругами вокруг пустых кресел трое детей дошкольного возраста.

Однако нельзя сказать, чтобы здесь было слишком уж многолюдно.

Клава предъявила пропуск дежурному в форменном тёмно-синем пиджаке у справочной стойки, в глубине здания, рядом с выходом на лётное поле.

Между дежурным и Клавой произошёл краткий диалог на языке Луи Пастера и Жюля Верна, из которого я сумел понять, что мы обратились не по адресу. Дескать, нам с этим пропуском надо выйти из главного входа и затем пройти немного влево. И там, у шлагбаума, предъявить часовому на посту этот самый пропуск.

Во время данного разговора дежурный смотрел на нас как-то подозрительно.

Я было хотел уйти, но далее Клаудия заговорила с дежурным насчёт машины. Он, вежливо кивая, записал, кто именно заберёт «Астон-Мартин», потом принял у Клавы ключи от автомобиля и (с явной благодарностью во взгляде) какую-то сложенную пополам купюру. Да кто бы сомневался, что услуги такого рода всегда были и будут платными…

Уладив этот вопрос, мы вышли из здания аэровокзала.

Оба автобуса уже уехали, людей и машин перед входом в аэропорт стало заметно меньше. Клаудия вернула мне пропуск, и мы двинулись в указанном дежурным направлении, вдоль всё того же сетчатого забора, где справа, на довольно приличном расстоянии от здания аэропорта, в медленно сгущающихся сумерках просматривалось штук шесть ангаров, расположенных углом.

Три ближних к нам ангара располагались задом к аэровокзалу, и на поле позади них из земли торчал некий грибовидный холм – ну явный дзот или пулемётный капонир.

Дойдя до нужного места, мы обнаружили широко отрытые ворота зелёного цвета (если их и запирали, то, видимо, на ночь), за которыми упёрлись в опущенный полосатый чёрно-белый шлагбаум с табличкой на русском и французском языках:

«Стой! Предъяви пропуск!»

Слева за шлагбаумом просматривалась обширная караульная будка белого цвета.

А у шлагбаума скучал часовой. Рядовой, в обычной советской полевой форме и пилотке с пятиконечной звездой. На его плече висел стволом вниз АК-47, на поясе – штык-нож в ножнах и подсумки.

Лицо у автоматчика было молодое и картинно-суровое.

Хотя, когда мы приблизились, солдат нисколько не насторожился.

– Здравствуйте! – сказал я по-русски и предъявил пропуск в развёрнутом виде.

Подойдя к нам вплотную, часовой внимательно изучил бумажку.

– К кому? – уточнил он.

– Нам нужен капитан Ядренцев!

– Товарищ старшина! – крикнул часовой, обернувшись в сторону караулки. – Тут какие-то капитана Ядренцева спрашивают!

Появившийся через пару минут старшина с красной повязкой на рукаве оказался ненамного старше часового. Похоже, охрану здесь несли армейцы, а не какие-нибудь профессиональные вологодские конвоиры из Внутренних войск.

Старшина был в полевой фуражке офицерского фасона и с Т-образными лычками на полевых погонах. Его лицо украшали жидкие юношеские усики (отращенные, видимо, исключительно для солидности), а поясной ремень оттягивала пистолетная кобура.

Посветив извлечённым из кармана галифе фонариком, старшина просмотрел пропуск. Потом свернул бумажку и убрал её в украшенный комсомольским значком нагрудный карман своей гимнастёрки.

– Документы! – потребовал он, как-то оценивающе уставившись на Клаудию. Впрочем, это раздевание взглядом было весьма непродолжительным. Далее повторилась сцена с изучением моего удостоверения и Клавиного паспорта.

– Это насчёт вас недавно звонили из миссии? – спросил он, возвращая нам документы.

– Видимо, да.

– Пройдёмте, – указал старшина на караулку. Обогнув часового, мы прошли за шлагбаум. Потом вошли в караулку, где старшина с помощью ещё одного бойца с погонами младшего сержанта бегло и без особого энтузиазма обшмонал нас с Клавой и осмотрел наши вещи. Было видно, что старшине доставляет явное удовольствие хлопать Клаудию по бёдрам и под мышками. Она при этом мило улыбалась.

– Проходите, – милостиво разрешил старшина, закончив личный досмотр, и добавил: – Подождите на улице. Я сейчас узнаю, где капитан Ядренцев.

Мы вышли из караульного помещения и остановились. Старшина куда-то убежал.

Справа были видны четыре новых ангара.

Ворота двух из них были закрыты. В глубине одного из открытых ангаров, в электрическом свете, был виден зелёный Ан-2 с красными звёздами, возле раскапотированного мотора которого возились двое в тёмно-синих комбезах техников.

Из раздвинутых ворот второго ангара торчал отливающий полированным дюралем длинный, веретенообразный нос бомбардировщика Ил-28 с носовой стойкой шасси и крупным красным бортовым номером «15» за остеклением кабины штурмана. Похоже, из-за краткости остановки бомбардировщик не стали загонять в ангар полностью. Хотя, с другой стороны, могли оставить аппарат на открытой стоянке, а если не оставили, то почему? Не хотят афишировать присутствие советских военных самолётов на французских аэродромах или что-то типа того?

Словно в подтверждение этой моей догадки чуть дальше, за ангарами, был виден частично зачехлённый Ил-14 в старой, серебристо-голубой окраске «Аэрофлота».

Тянувшаяся от этих ангаров к основной ВПП рулёжка забором огорожена не была, но зато там просматривался дополнительный пост в виде ещё одного автоматчика под дощатым зелёным «грибком».

Не успели мы как следует осмотреться, как вернулся старшина.

– Капитан Ядренцев должен быть вон там, – указал он на ангар с Ил-28 и предложил: – Можете подождать.

Мы не стали спорить и вошли в ангар. Проходя под широким крылом Ила, мне пришлось пригнуться, дабы не приложиться об него лбом. Да, бомбер, чьё разведывательное происхождение выдавали только цилиндрические баки на концах крыльев, предстал перед нами во всей брутальной красе: с откинутой в сторону крышкой фонаря кабины лётчика и ведущей к пилотской кабине когда-то покрашенной красной краской облезлой металлической стремянкой.

Вообще-то похожий в полёте при виде с земли на трезубец Ил-28 выглядел довольно примитивно – этакая очень толстая, заострённая на конце труба, поперёк которой положена «доска» прямого крыла, к которой справа и слева приделаны двигатели – две трубы, чуть поменьше фюзеляжа. Но при этом чувствовалось, что самолёт скроен прочно и так просто его не поломаешь, даже ядрёной бомбой.

В мои времена на Ил-28 уже перестали летать даже китайцы, и у нас такие бомберы в разной степени комплектации и запущенности можно увидеть разве что в некоторых авиационных музеях. А тут передо мной стоял вполне себе рабочий экземпляр – прямо-таки «заплати и лети»…

В Клавиных глазах при виде Ила появилось выражение восхищения. Ну да, женщины любят всё большое и продолговатое. Как, впрочем, и блестящее…

Мы молча разглядывали Ил, стоя среди громоздившихся за его хвостовой турелью стремянок, бочек, канистр и заваленных железками столов и верстаков уже минут пять, когда у ворот ангара наконец послышались шаги. Я повернулся на звук. В ангар, пройдя, как и мы, под его левым крылом, вошли двое – молодой лейтенант в защитной фуражке и пехотной форме с полевыми погонами (в руках он держал наш пропуск на две персоны, который буквально только что забрал старшина) и невысокий, коренастый, коротко стриженный молодец в сдвинутой на затылок фуражке с голубым, авиационным околышем, сапогах с картинно собранными в гармошку голенищами, синих галифе, свитере и потёртой кожанке, с планшетом через плечо.

– Лейтенант Волков, – представился тот, что был в армейской форме. Его коллега только молча кивнул.

– Здравствуйте, это вы Ядренцев? – спросил я у орла в кожанке, чьё офицерское звание определялось только наличием фуражки.

– Кому Ядренцев, кому товарищ капитан, а кому и Алексей Иваныч, – ответил он с несколько агрессивной интонацией сельского хулигана. – Это вы, что ли, такие красивые, напросились ко мне до Дорчестера?

– Так точно.

– Документы!

Я предъявил товарищам офицерам записку, своё удостоверение и Клавин паспорт. Записку капитан прочитал, хмыкнул и, аккуратно свернув, убрал в планшет, а удостоверение и паспорт после недолгого изучения лейтенант вернул нам. После чего во все глаза уставился на державшуюся позади меня Клаудию.

– Немрава, ты чех, что ли? – спросил грубый авиационный капитан.

– Словак, – ответил я. Почти в деталях повторялся недавний разговор в военной миссии Сен-Назера…

– Это один хрен, дорогой товарищ. Ладно. Всё это, конечно, здорово, и я ничего против вас не имею. Вот только полетим мы, похоже, ближе к утру. Сейчас погоду на маршруте не дают. Над проливом гроза…

– Да мы не торопимся. То есть, конечно, торопимся, но не до такой степени.

– Ну, тогда обождите здесь, в ангаре. Только, ради бога, в самолёт не лезьте и ничего не трогайте. Я приду сразу же, как бабай погоду даст. Можете покемарить вон там, на брезенте, или, если хотите, товарищ лейтенант может организовать вам чего-нибудь поужинать.

Волков на это утвердительно кивнул.

– От ужина не откажемся, – согласился я.

Когда в следующий раз удалось бы пожрать, неизвестно, так почему бы и нет?

Вслед за этим лейтенант убрал пропуск в карман гимнастёрки и удалился. А Ядренцев указал нам на широкий металлический, застеленный старыми газетами, относительно чистый стол и три табуретки у дальней стены ангара и тоже ушёл. Наверное, к тому самому «бабаю» ждать у моря погоды…

Минут через пятнадцать появилось двое деловитых бойцов: один в длинной белой куртке поверх гимнастёрки, второй в синей «техничке». Видимо, дежурные по местной кухне.

Один тащил два нетяжёлых зелёных термоса и чайник, второй – стопку посуды. Они быстро расставили на столе четыре эмалированные миски – две порции тёплого борща и пару котлет с картофельным пюре. Плюс разлили из чайника в два гранёных стакана компот из кураги и положили перед нами несколько ломтей серого хлеба, ложки, вилки и короткое вафельное полотенце – видимо, руки вытирать.

Потом солдаты ушли, сказав, что через полчаса придут за посудой, а я оценил здешнее угощение. Оказалось вполне съедобно и где-то даже вкусно. Клаудия попробовала буквально чуть-чуть, но особо есть не стала. Только компот выпила. Может, не привыкла к подобным красноармейским кулинарным изыскам, а может, нервы…

Я почему-то неожиданно почувствовал сильный голод и потому умял за милую душу обе оставшиеся порции.

Примерно через полчаса в ангаре, как и было обещано, появился один из давешних бойцов, собравший и унесший грязную посуду. Я поблагодарил его за ужин, но в ответ он ничего не сказал.

Далее наступила тишина, нарушаемая только отдалённым гудением моторов на ВПП аэропорта. В ангаре, несмотря на изрядный сквозняк, пахло керосином, эмалевой краской и ещё какой-то химией.

Теперь нам оставалось только предельно ровно сидеть на заднице и ждать, причём, возможно, довольно долго. А, как известно, ждать и догонять – самое плохое, что можно придумать, особенно если тебе при этом совсем нечем себя занять. Мастурбация, плевки на дальность или отрывание мухам крыльев в данном случае не считаются…

Клава ещё раз осмотрелась и сказала, что раз такое дело, она, пожалуй, действительно пока подремлет. В углу ангара была свалена живописная куча парашютных ранцев и каких-то брезентовых чехлов. Судя по её диванообразной форме, именно здесь имел обыкновение отдыхать местный техсостав.

Клаудия застелила этот импровизированный диван какой-то чистой тряпкой, которую достала из своего чемодана (какая дальновидная!), потом скинула туфли и, поджав колени, легла боком на брезент. Прикрыла глаза, положила ладонь под щёку и сразу же засопела. Видать, действительно перенервничала: всё-таки прошедший день был не самым весёлым…

Ну а мне почему-то категорически не хотелось спать, и я в очередной раз подумал: а чем бы таким пока заняться?

И здесь мой взгляд скользнул по поверхности того самого стола. Ещё в момент, когда я доедал щедрые дары местной кухни, обратил внимание на один несильно пострадавший газетный лист с русским шрифтом, которым был застелен этот стол.

Я передвинул табуретку поближе, не без труда снял с металлической столешницы и сложил вдвое эту «эрзац-скатёрку». Под данной газетой была пара других, но замызганных до полной нечитаемости и с французскими буквами. Они меня точно не интересовали, и отлеплять их от стола я не стал.

Как оказалось при более подробном рассмотрении, мне достался для чтения не особо старый, ещё не истрепавшийся и не особо засранный масляными пятнами номер «Правды» за прошлый месяц. Кажется, у меня появился шанс утолить хотя бы малую часть информационного голода. Ведь с самого момента своего прибытия сюда я ещё ни разу не читал настоящих советских газет…

Итак, это был номер от 24 апреля 1962 года. Традиционный заголовок – «Правда». При этом слева на заглавную букву «П» слегка наезжает изображение ордена Ленина. Повыше девиз: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и подпись: «Коммунистическая партия Советского Союза». Это, вероятно, для наиболее непонятливых.

Пониже «Орган Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза», «Среда. 24 апреля 1962 года. Цена 20 копеек».

Справа на первой странице был незатейливый чёрно-белый рисунок. В звёздном небе летели снизу вверх два спутника: один в виде «шарика с усиками», другой более продвинутый, остроконечной формы, с какими-то хитрыми антеннами. В правом нижнем углу рисунка был виден кусок земного шара с надписью крупными буквами «СССР». Была даже подпись «рис. Бориса Березовского». Интересно, этот художник Березовский был часом не родственником тому самому печальной памяти «баобабу» Березовскому, который когда-то правил страной руками Ельцина и думал, что уже купил всё и всех, но кончил жизнь предельно пошло, будучи удавленным агентами британских спецслужб в собственной ванной? Хотя в этой реальности такой персонаж мог и вообще не возникнуть…