Текст книги "Мести не будет"

Магические льдинки вонзились в руки, ноги, туловище, лицо чародея...

Он не издал ни звука. Словно боли не было.

Тяжело поднялся на колени. По щеками сбегали струйки крови, напитывали седую бороду и капали на видавший виды мятель. Вместо правого глаза зияла глубокая рана.

– Так и стой! – с холодной ненавистью выплюнул Мржек. – Эта поза тебе подходит...

Гудимир слабо повел кистью, вынимая из воздуха колобок, слепленный из пламени. Замахнулся.

– Ну уж нет! – Струя холодного воздуха, сорвавшись с ладони Мржека, обволокла огненный шар, остудила его, пошла дальше, обездвиживая руку старика-волшебника.

– Будь ты прокля... – захрипел с исказившимся от боли лицом Гудимир, но не успел договорить, захлебнулся ворвавшейся в рот струей ледяной воды.

– Голодного накорми и жаждущему напиться дай. – Мржек подходил ближе и ближе. – Так ваш Господь учил, а?

Гудимир не отвечал. Теперь он мог только отплевываться.

– Молчишь? Правильно. Молчи. Я тебя не оставлю. И напою, и накормлю. Землицей накормлю, что ваше королевство паскудное у меня отняло...

Крупный комок грязи взлетел в воздух и с размаху шлепнулся в бороду Гудимиру, залепляя нос и рот.

– Вкусно? Ешь, не обляпайся!

Еще один кругляш с заметной примесью коровьего навоза ударил реестрового чародея в подбородок. Ударил, но не размазался, а сам собой свернулся в толстую колбаску, которая полезла Гудимиру в горло.

– Понятное дело – земля здесь не та... Ну, так она везде одинаковая. Вкусно? Еще хочешь?

Мржек подошел уже почти вплотную, нависая над стариком. Губы мятежного колдуна кривила отталкивающая улыбка, щека подергивалась.

Гудимир, вращая единственным уцелевшим глазом, попытался подняться, но Сякера толкнул его сапогом в плечо, возвращая на колени.

– Стой, стой! Всех бы вас, вместе с вашей Контрамацией...

Реестровый чародей сунул слабеющую руку под полу мятеля. Из последних сил взмахнул вытащенным кордом. Мржек даже не удосужился выбить у него оружие. Просто чуть-чуть отодвинулся, и старик не дотянулся до его ноги.

– Ах, так?

Ответ последовал незамедлительно.

В руках Мржека, точнее даже не в руках, а над ладонями, возникла длинная, зазубренная сосулька. Очевидно, он предпочитал ледяное колдовство всем иным. Не сосулька, а настоящая кривая пила...

Взмах!

Гудимир опрокинулся на спину, даже не пытаясь зажать развороченный живот. Так хозяйки рыбу потрошат – один разрез и все кишки наружу.

Щелчок пальцев, и в безобразную рану хлынул перемешанный с водой до состояния жидкой грязи суглинок.

– Земли моей захотели?! Вот она! Досыта! Вдосталь! До отвала!!! Жри! Ну!!!

В этот миг из-за воза выскочил растрепанный порубежник. К рыжим усами пристала соломенная труха – видно, лежал, зарывшись с головой. Вцепившись в Мржека полубезумным взглядом, он помчался вперед, прыгая из стороны в сторону, как заяц на пороше. В опущенной руке тускло отсвечивала сабля.

– Давай, Гавель! Вдарь его как следует! – заорал кто-то, невидимый в темноте.

Чародей вскинул ледяную пилу. По движениям стало заметно, что в благородном искусстве фехтования он не смыслит ровным счетом ничего. Так замахиваются дровосеки, но уж никак не воины.

Вот сейчас честная сталь столкнется с навороженной льдиной... Еще немного, и брызнет зубчатая сосулька корявыми осколками. В том, что сабля Гавеля без труда уничтожит чародейское оружие, почему-то не сомневался никто. Не зря умные люди поговаривали – любое колдовство железа боится.

В последнем прыжке порубежник – Мржек ясно разглядел на его жупане нашивки урядника – вскинул клинок, готовясь к косому удару сверху в ключицу. Попадет – будет два чародея вместо одного.

Но сабля так и не упала...

Гавель запнулся в наивысшей точке прыжка, словно кобель, которого дернула назад слишком короткая цепь. Запнулся и упал навзничь, пропахав грязь шпорами. Арбалетный бельт торчал в его ребрах чуть правее грудины. Второй угнездился в ямке между ключицами.

Горестный крик вырвался у защитников Жорнища.

– Быдло лужичанское! – Пан Владзик бросил самострел Вьезлаву – перезаряди, мол.

Урядник Янек с каменным лицом зацепил стремечко своего арбалета носком сапога, потянул, вложил короткую стрелу в желобок.

– Не боись, пан чародей, мы завсегда прикроем.

Мржек тяжело выдохнул. Видно, испугался не на шутку. Позволил сосульке исчезнуть, а потом поднял сжатый кулак. Запел... Сложная, состоящая из отрывистых нот, мелодия потекла над корчащимся все еще Гудимиром, туда, где прятались приготовившиеся отбиваться порубежники. В такт прихотливой песне сжимался и разжимался кулак чародея...

Подскакавший к грозинецкому ротмистру Шовшур-аскер прекрасно помнил это чародейство и, догадываясь, какие чувства обуревают сейчас жорнищан, порадовался, что он в битве на стороне чародея-северянина.

– Можешь грабить, – с нескрываемым презрением бросил пан Переступа. Даже головы к степняку повернуть не удосужился. – Город твой.

Аранк тронул пятками коня...

– Нет, погоди, – остановил его грозинчанин. – Объясни своим аскерам. Мне нужен живым человек со шрамом на лице. Вот тут, – ноготь пана Владзика коснулся левой щеки, скользнул от виска до уголка рта. – Он высокий, лицо худое.

Шовшур пожал плечами:

– Здесь много людей. Всяких...

– Он попадется вам непременно, – неприятно усмехнулся ротмистр. – Я-то знаю. Но он мне нужен живым. Запомни сам и скажи своим аскерам.

– Хорошо, – коротко ответил кочевник.

– Погоди еще...

Шовшур во второй раз сдержал вороного, а про себя подумал: «Много слов – горько, мало слов – сладко. Как эти северяне любят разговаривать!»

– Если я найду его мертвым, а я тоже буду искать этого человека, не взыщи, накажу. Теперь ступай!

Вороной рванул с места, унося всадника в проулок. Вскоре оттуда раздался пронзительный свист, потом крик ярости и боли. Полсотни степняков, огибая подобно реке застывших на месте грозинчан, втянулись в город.

– Ты помнишь местные шинки? – повернулся пан Переступа к Янеку.

– Так точно, пан ротмистр. «Свиная ножка», «Сабля и стрела» и «Кровяная колбаска».

– Объедем все три.

– Слушаюсь.

– Он не мог уехать. Не успел бы...

– Так точно, пан ротмистр, не успел бы.

– Тогда вперед, начинаем с «Сабли и стрелы»!

– Слушаюсь! – Урядник помедлил, кивнул на бестрепетно шагавшего по улице Мржека. Благодаря его распугивающему чародейству, порубежники Жорнища разбежались, обуреваемые единственным желанием – спрятаться в погребе, еще и овчину на голову натянуть. Обыватели, и без того до смерти перепуганные беспримерным по наглости набегом кочевников, окончательно превратились в стадо баранов. – А этот?

– Этот? – зло скривился пан Владзик. – Это упырь пока кровушки вволю не напьется, не успокоится. Оставь его, пусть потешит душеньку... Или нет! Прикажи Вьезлаву и Здзибору – пускай сзади идут. Только близко подходить не надо. Не ровен час, под горячую руку попадут. А как насытится, пускай ко мне ведут. Ясно?

– Так точно!

– Тогда – вперед!

Грозинчане сорвались с места и поскакали по улице к первому от северных ворот шинку.

За их спинами Мржек, довольно улыбаясь, полоснул струей огня по удирающему в переулок семейству. Двое детишек постарше мгновенно превратились в живые факелы, малыш лет трех зашелся в беззвучном крике и уселся в лужу. Старуха в лохматой безрукавке бросилась сбивать огонь с внуков, но запуталась в длинной юбке, упала... Вылетевший сам собой из палисадника кол ударил ее поперек спины. Старуха выгнулась и взвыла, как воют почуявшие скорую смерть звери.

А чародей пошел дальше, поглядывая по сторонам в поисках новых жертв.

* * *

После скудного завтрака и такого же скудного обеда даже задумываться об ужине не хотелось. Верно говорят профессора Руттердаха – съеденное после захода солнца в прок не идет. Поэтому предлагали мудрецы из самой северной в известном мире академии на ночь не наедаться. Ибо приводит это к застою лимфы, избыточному отделению желчи и тяжести в крови, что лечить можно исключительно голоданием, завертыванием в мокрую простыню и ежедневным кровопусканием.

Все это Ендрек вспоминал, глядя на быстро темнеющее зарешеченное окошко. Что ж, натощак спать ложиться – здоровее быть. Все верно, все правильно. Только профессора выдумывали эти нехитрые правила для обросших жиром купцов и купчих Руттердаха, для желчных бюргерш и их малокровных дочек. Вздумай они зачитать их с ученым видом перед ландскнехтами из вольных рот или рудокопами с отрогов Синих гор, то вполне могли бы получить по шее. Или пинка под зад. Или и то, и другое вместе. Много и тяжело работающему человеку нужно мясо. И засыпать он должен с приятной сытостью в желудке, неважно – кайлом он добит гору или упражняется с алебардой на казарменном дворе.

Между завтраком и обедом студиозус пытался вздремнуть, наверстывая ночные часы, когда ворочался, борясь попеременно то с кошмарами, то с болью в затекших руках.

Пономарь Лодзейко, осознав, что сморозил утром глупость по поводу Малых Прилужан, их князя и жителей, пытался шутить, рассказывал какие-то безделицы, намереваясь развеселить товарищей по заключению и заслужить тем самым прощение.

Безуспешно.

Его никто не слушал. Лекса зевал, почесывал густую бороду левой рукой и кутался в безрукавку. Ему-то на полуголодный желудок приходилось, пожалуй, хуже всех. Пан Войцек и пан Юржик негромко беседовали. О чем? Да кто ж его знает? Ендрек не пытался подслушивать. Привык доверять старшим спутникам. Нужно будет, сами расскажут, поделятся. Нет – значит, так тому и быть.

Скорее всего, малолужичанские паны обсуждали возможное дальнейшее поведение пана Рчайки. Коль уж Жорнищанский сотник прознал про казну, вывезенную из Выгова, и разгорелся алчностью, то на заточении в буцегарню вряд ли остановится. Выходит, должны последовать допросы. И по-доброму, по-хорошему разговоры, и выяснение правды с пристрастием. Вот тогда нужно знать, что говорить. Ведь правду пан Лехослав, похоже, слушать не намерен. Убедил себя то ли по причине непонятного доверия к письму старого угорца Рыгораша, то ли по собственной твердолобой упертости. Такие паны завсегда находятся: один раз что-то в голову втемяшил – крепостным тараном не вышибить. А раз так, под него нужно подстраиваться. Сила солому ломит и, чего греха таить, они у него в руках, а не наоборот. Выдумать что-нибудь жутко правдоподобное, но вместе с тем трудно проверяемое. Например, отправить пана Рчайку в Искорост, искать купца Галенку, который давно уже мертвый – грозинчане пана Переступы постарались, зато исчезновение казны можно будет свернуть на драгун.

Вскоре окончательно стемнело. Новый факел взамен давно потухшего никто приносить не собирался. Да и грех возмущаться. Порубежник Автух, который, похоже, в единственном лице отвечал за буцегарню и ее обитателей, не зверствовал, не придирался, да, собственно, и не показывался узникам на глаза. Идеальный надзиратель. Ендрек помнил, что в берестянской тюрьме сторожа не дремали. Только и бегали проверять, чем там занимаются арестанты. Выходит, на юге Прилужанского королевства службу несли куда как хуже. Спустя рукава, можно сказать. Или все дело в Лехославе Рчайке, распустившем порубежников из вверенной ему сотни? А ведь южная граница, пожалуй, не проще, чем северная будет. А то и сложнее... По слухам, кочевники чаще через Стрыпу переправлялись, чем зейцльбержцы через Лугу.

Студиозус зевнул, потянулся и навострил уши. О чем же все-таки болтают паны Войцек и Юржик?

Внезапно снаружи, приглушенное толстыми стенами, долетело низкое, басовитое гудение. Похоже на церковный колокол и вместе с тем не похоже. Звук сам по себе вызывал тревогу, желание оглядеться по сторонам и схватиться на всякий случай за оружие.

Пан Войцек одним прыжком взлетел на ноги. Уж сотник порубежной стражи сразу понял в чем дело.

– Что такое? Что это? – встрепенулся Ендрек.

– Б-б-било!.. – рассеянно отозвался пан Шпара.

– Какое било?

– Какое, какое! – поднялся пан Бутля. – Тревожное.

– Так что?..

– Да вот то! – отмахнулся пан Юржик.

– Набег... того-этого... – пояснил Лекса. – Видать, кочевники...

Он сказал это так буднично, словно посетовал на неурожай репы в нынешнем году или прохудившиеся опорки. Но от этого стало еще страшнее.

Лодзейко взвизгнул по-заячьи, вскочил, заметался, разбрасывая солому.

– Басурманы проклятые! Что ж теперь будет? Как же...

– Сядь, не мельтеши... того-этого... – прикрикнул на него Лекса. – Без тебя тошно!

Пономарь послушно уселся. Прямо там, где стоял. Схватил двумя руками скуфейку, натягивая ее на глаза и уши. Спрятаться таким манером решил, что ли?

– Аранки, поди... – проговорил бывший шинкарь.

– Да уж, не рыцари-волки, – закусил ус пан Юржик. – Не любо мне тут сидеть что-то...

– А к-к-кому любо? – Пан Войцек заложил большие пальцы за пояс, повел плечами. – Жечь н-н-на-ачнут, в самый раз и угорим. Без с-соборования и исповеди.

– Что ж они нападают? – Ендрек все еще не мог справиться с удивлением. – Левый берег наш, лужичанский, войны нету...

– Дык, парень, степнякам завсегда... того-этого... наплевать: ваш берег, наш берег... Я, почитай, сорок годков туточки живу. Здесь родился, вырос, тут, похоже, и помирать придется... того-этого...

– Верно говорят про незваного гостя, – поддакнул пан Юржик.

– Что? – переспросил Ендрек. – Про какого гостя?

– Про незваного! – Похоже, к пану Бутле вернулась обычная бесшабашная лихость. – Слыхал, небось, пословицу? Незваный гость хуже степняка.

– У нас... того-этого...

– Ты, Лекса, молчи, все едино переврешь.

– Да я чо? Я ничо... Того-этого...

– Так вот, – продолжал пан Юржик. – Говорят, обиделись степняки. Послали гонцов к своему богу басурманскому... Они его еще кличкой такой собачьей зовут...

– Саарын-Тойон, – подсказал Лекса.

– Во-во! Пошли, значится, к Саарын-Тойону. Говорят – что за безобразие? Разве можно незваного гостя с нами сравнивать. Да еще обидно так сравнивать. Мол, хуже степняка! А ихний бог подумал и говорит – и правда нехорошо. Обида всему племени степному. Ну, будет теперь пословица так звучать: незваный гость лучше степняка.

Не дожидаясь остальных, пан Бутля в голос захохотал. Но поддержал его один лишь Лекса. Пан Войцек улыбнулся рассеянно. Пономарь тихонько поскуливал, дрожа всем телом. Ендрек, конечно, ощущал страх. Но словно не до конца осознавал грядущую опасность. Вроде бы и есть она, а кажется далекой и несерьезной...

– С-с-саблю бы мне! – стукнул кулаком по решетке Меченый.

– Конечно, сабля – дело хорошее, – мгновенно посуровел пан Бутля. – Где ж ее взять?

– Пожгут, порежут... Пожгут, порежут... – ныл Лодзейко. – Пожгут...

– Да заткнись ты! – не выдержал даже Ендрек, обычно терпимый к людским слабостям.

Пономарь прикрыл голову руками, будто бы ожидая удара, и замолчал.

– В-в-вырываться отсюда надо!

– Я бы рад, пан Войцек, но как? – Юржик схватился руками за стальные прутья, потряс. – Крепкие, сволочи! Не погнешь.

– М-может, вдвоем упремся?

– А может, не стоит? – сам не узнавая своего голоса, превратившегося вдруг в жалкое блеяние, проговорил Ендрек. Очевидно, сказалось годами въедающееся – хуже протравки для металла – убеждение, что нельзя из тюрьмы бежать. Себе же хуже сделаешь.

– Надо, студиозус, надо! – хмыкнул Бутля. – Ты как хочешь, а я на волю хочу. По мне, знаешь, все едино, что аранки, что пан Рчайка со своим чародеем.

– Это верно... того-этого... – Лекса поднялся, неспешно потянулся, хрустнул суставами. – Спросили... того-этого... кобылу как-то. Ты что больше любишь – воз или сани? А она... того-этого... подумала малость и отвечает: что одно дерьмо, что другое... того-этого...

Он подошел к решетке, примерился, пробормотал с сожалением:

– Эх, руку гады поранили... того-этого...

Взялся за прут левой рукой, поднатужился...

С противным скрипом, от которого, казалось, должны были сбежаться все сторожа и охранники, стальной прут начал сгибаться.

– С-с-силен, – с уважением проговорил пан Шпара.

Лекса не отвечал. Кряхтел, продолжая мало-помалу тянуть.

– Нет! Ну, не может человек таким сильным быть! – с восторгом воскликнул пан Юржик. – Он точно из горных великанов!

– Есть! – выдохнул силач.

Кованая железяка выскочила наконец-то из гнезда в полу, а после очередного рывка – и из потолка. Несколько расшатанных камней вывалилось с громким стуком, едва не припечатав Лексу по макушке.

– Л-лиха беда – начало! – Меченый втиснулся в образовавшийся проем. – Т-ты бы еще один в-в-вы...

Бах! Распахнулась дверь.

На пороге возник Автух-Тюха. Он ошарашенно моргал, явно не понимая, каким образом пан Войцек смог покинуть зарешеченную, запертую камеру.

– Ты, пан, того... Не того! – Порубежник потянулся за саблей.

Да где ему было успеть за лучшим бойцом северного порубежья!

Ладонь пана Шпары сомкнулась вокруг запястья Автуха, а кулак мягко ткнул в подбородок.

Глаза жорнищанина закатились, и он упал бы, если бы не заботливо поддержавший его за плечи пан Войцек. Меченый осторожно уложил порубежника под стенку. Отцепил от пояса саблю.

– Ты, п-прости, Автух, не со-о-о зла я...

– Ключи бы надо, – деловито проговорил пан Юржик, пролезший через выломанную решетку следом за Шпарой. – Быстрее управимся.

Он наклонился над сторожем, легонько похлопал его по щекам:

– Ключи где, Тюха?

Жорнищанин открыл глаза.

– Слышишь меня, нет? Ключи где?

– Вот оне... – Автух отцепил от пояса связку ключей. С охотой пояснил: – Это – от решеток, а эти два – от караулки.

– О! Спасибо, служивый! – Пан Юржик немедленно отворил двери сперва правой, а после и левой камеры. И вдруг подозрительно прищурился. – А что это ты такой родной? Ты ж сторожить нас должен вроде как?

Автух потер подбородок, испытавший прикосновение костистого кулака пана Шпары:

– А идут они все... Или я не вижу, что хороших людей в буцегарню упрятали...

– Так сразу бы нас и выпустил... того-этого... – Лекса, за неимением лучшего оружия, пару раз взмахнул прутом от решетки. – Сойдет...

– Как же – «выпусти»... Я, панове, присягал.

– Так мы же и так уйдем? – Ендрек оглянулся на не торопившегося выходить пономаря. А может, и к лучшему? Кому он нужен? Кто его ждет снаружи?

– Так то ж сами... – дернул плечом порубежник. – В чем моя вина-то?

– В-верно, – согласился пан Войцек. – Хитер ты, Автух.

– Я? Да где уж мне...

– Не прибедняйся. – Пан Юржик скинул с жупана приставшую соломинку. – Что там?

– Где?

– В городе, ясен пень. Где ж еще?

– Аранки вроде как... Шаманов навели, говорят, страсть. Все к воротам побегли...

– А оружие у тебя еще есть?

– Там в углу лук. Стрелы в туле.

– На кой мне лук? – недовольно скривился Бутля. – Я что – степняк какой? Сабельки не найдется?

– Не-а... Все, что есть, – вот оно.

– Л-ладно, хорош болтать! – оборвал его Войцек. – Ты, Автух, тут побудешь пока.

– Конечно, побуду, – легко согласился жорнищанин. – Куда ж я без сабли-то?

– В-в-вот и хорошо. А мы под шумок у-у-удерем. Д-думаю, с-с-с-сперва в шинок за конями, а после к пану Лехославу наведаюсь...

– Это еще зачем? – удивился Ендрек.

– Я свою с-с-саблю ему не оставлю, – отрезал Меченый.

Они выскочили на улицу как раз в то время, когда рухнули ворота Жорнища, и Гудимир вступил в схватку с Мржеком.

– Чародейство в ход пошло! – поежился медикус. – Ох, и сильное!

– А т-ты думал... Г-гудимир лет пятьдесят в реестровых с-служит, я д-думаю.

– Да это понятно. С кем это он так?

Пан Войцек шагал широко, и Ендреку приходилось стараться изо всех сил, чтобы не отстать. Чуть позади семенил невысокий пан Юржик. Прикрывал отряд Лекса со стальным прутом на плече.

– Сказано ж тебе – шаманов аранки привели! – объяснил пан Бутля.

– Они... того-этого... часто шаманов с собой таскают, – добавил Лекса. – Только на одного нашего реестрового ихних косоглазых... того-этого... полдюжины надо, не меньше.

– Тошно мне что-то... – Ендрек ощутил головокружение, зацепился ногой за ногу, едва не упал.

– Ты что, парень? – подхватил его под локоть пан Бутля.

– Не знаю. Тошно...

– Б-бегом, некогда нежности р-разводить! – с жаром воскликнул пан Шпара.

Ендрек потер виски. Твердо вымолвил:

– Я справлюсь. Побежали!

Буцегарня, насколько запомнил Меченый, размещалась не так далеко от «Свиной ножки». Два поворота направо, один налево. А дом пана Лехослава Рчайки следовало искать на базарной площади. Пан Войцек когда-то сам служил сотником в Богорадовке, а потому знал, что сотник порубежной стражи фигура, пожалуй, более значительная, нежели войт или старший писарчук городской управы. А вообще-то, Жорнище – городишко невеликий, и это всеяло надежду на успех. И коней можно забрать, и оружие вызволить.

Не успели они заскочить за первый поворот, как сзади раздался сиплый, высокий голос:

– Ой, погодите, панове! Я с вами!

Ендрек обернулся.

Так и есть!

Лодзейко догонял их, тяжело дыша и придерживая на бегу скуфейку.

– Я с вами, панове, я с вами, – твердил он, как молитву Господу.

– А нужен ты нам, чудо ходячее? – возмутился пан Юржик.

– Ой, только не прогоняйте! – взмолился пономарь, складывая руки перед грудью. – Что творится! Что делается! Я, панове, в расстроенных эфектах... Боюсь, как на конфесате вам скажу...

– Мы ж – малолужичане. Детей на завтрак потребляем, – хитро прищурился пан Юржик. – А ты с нами хочешь идти. Замараешься, отмыться перед своими «кошкодралами» сумеешь?

– Ой, панове! – На глазах пономаря выступили слезы. – Чего не наговоришь по глупости. Я ж к вам со всей возможной эстимою... Не прогоняйте, панове!

– Да пошел ты! – сплюнул под ноги пан Бутля.

– А может... того-этого... – осторожно поглядывая на пана Войцека, проговорил Лекса.

– И то правда. Жалко ведь человека. Пропадет ни за грош, – поддержал шинкаря Ендрек.

– М-мы в Тесово не поедем, – отрезал Меченый. – А в Х-х-хоров ты и сам на за-ахочешь.

– Ты прости меня, пан Шпара, – Лодзейко понизил голос. – Я слышал, как вы говорили, мол, в Выгов путь держите...

– Н-ну? – нахмурился пан Войцек.

– Я... это... не подслушивал... – шарахнулся от него, косясь на саблю, пономарь.

– Н-не п-подслушивал. а все едино п-п-подслушал. Говори уж, что хотел.

– Я вот что сказать хотел, – зачастил Лодзейко. – Я в Выгове конексии имею. Могу полезным быть... А в Тесово? Да провались оно пропадом, это Тесово! Что, свет клином на нем сошелся? И тот отец Ладислав провались вместе с Тесовым! Из-за его глупых проповедей такой инфамии натерпелся, в деликвенты попал... Возьмите меня, панове...

– Давай его, пан Войцек, лучше саблей по темечку и в подворотню какую-нибудь закинем, – предложил пан Бутля. – Ну, не нравится мне он. Скользкий какой-то...

– Д-двое «за», один «против», – вздохнул Меченый. – Экая у нас элекция выходит. Прямо как на Сейме.

– Пан Шпара... – скулил Лодзейко.

– Д-добро. Что с тобой сделаешь? Пошли! – Пан Войцек махнул рукой, разворачиваясь.

– Эх, натерпимся! Чует мое сердце, – не сдавался Бутля.

– П-п-перестань, пан Юржик. П-порубежники своих н-не бросают.

– Да какой же он нам свой! – уже на бегу продолжал возмущаться пан Бутля. – Он самый, что ни на есть, лютый нам враг.

– Ага, хуже Мржека, – откликнулся Лекса.

Ендрек содрогнулся. Имя мятежного чародея по-прежнему внушало ему ужас.

– Вот когда... того-этого... простые люди меж собой грызутся, – продолжал Лекса. – Всяким Зьмитрокам да Твожимирам... того-этого... и живется вольготно... Тут они... того-этого... рыбку ловят в мутной водице. А как говорится... того-этого... не посеешь, не выловишь рыбку из...

– Ох! – Ендрек на бегу схватился за голову, упал на колени, проехав по жидкой грязи с полсажени.

– Что? – кинулся к нему пан Юржик.

– Не чуете разве? – Медикуса била крупная дрожь, накатывались волны беспричинного ужаса. Сразу захотелось нырнуть куда-нибудь в сено, зарыться с головой и лежать тихонько, как мышка. Или лучше в погреб? Точно, в погреб и запереть на засов тяжелую ляду.

– Ч-чую, кажись... – Пан Войцек сцепил зубы. Оставалось только позавидовать его выдержке.

Лекса сжимал захваченный из буцегарни прут, озираясь по сторонам. Кажется, искал, кому бы череп проломить. Пан Юржик присел, словно изготавливаясь к прыжку, оскалился.

– Да что ж это за беда-то? – прорычал он непослушными губами.

– Господи, страх-то какой! – Пономарь сотворил знамение. Потом еще и еще одно. Радостно закричал: – Помогает, панове! Помогает!

– Что? А? – повернулся к нему Юржик.

– Молитесь Господу, панове, и отступит наваждение! Да укрепит Господь наши души и сердца! Давайте, панове, со мной вместе! Господи, проливший кровь во искупление грехов наших! Господи, сущий на небесах и на земле! Помоги, укрепи, дай силы встретить день грядущий!

Глаза растрепанного пономаря горели истовым огнем. С таким взором, наверное, святые мученики шли совершать подвиги во имя Веры.

Ендрек осенил себя знамением, повторяя слова с детства знакомой молитвы. Увидел краем глаза, что спутники его делают то же самое.

И наваждение вправду отступило. Страх не исчез совсем, но с ним стала возможной борьба. А если возможна борьба, значит можно и победить. Заставить себя стать сильнее, забыть, вытолкнуть его в самый отдаленный уголок сознания.

– С-слышите? – вдруг проговорил Войцек.

Над Жорнищем стоял долгий крик. В нем смешались воедино плач гибнущих в огне женщин, ярость защищающихся в последнем, безнадежном бою порубежников и лихая удаль дорвавшихся до грабежа и насилия степняков.

Через несколько улиц, ближе к крепостной стене и северным воротам, вспыхнул дом. Разом окутался пламенем, выбросил к ночному небу столб искр, словно по воле чародейства. А может, так оно и было?

Огонь, крик, смерть...

Ендреку почудилась десятисаженного роста баба, растрепанная и простоволосая, в расшитой черными и красными крестами поневе и белой, распоясанной рубахе. Она беззвучно хохотала, возвышаясь над горящим городом, и размахивала простой селянской косой, по лезвию которой пробегали багровые сполохи – то ли отблески пожарищ, то ли пролитая кровь.