Текст книги "Сказки мрачных краёв"

Когда стрельба утихла, неоторое время стояла настороженная, выжидающая тишина. Жёлто-зелёные облачка грибного газа висели в воздухе «Приюта…», заставляя течь обильные, мешающие видеть слёзы из глаз затаившихся среди трупов и обломков мебели фрименов. Куску отчаянно жгло носоглотку, но он терпел, боясь выдать себя неосторожным движением или звуком. В дверном проёме появилась опасливо приседающая, озирающаяся по сторонам фигура – это один из зачистителей отправился на разведку. Одетый в затасканный камуфляж молодчик с респиратором на морде и дымящимся автоматом в руках пугливо всматривался в трупы.

Зачистители не были профессиональными солдатами – набранные на скорую руку из пролетарских отбросов, они через неделю подготовки бросались в дело. Профессионалами становились те из них, кому удавалось остаться в живых месяца через три. Вот такие были по-настоящему опасны. Но их и было немного. Парень с автоматом явно не относился к их числу.

Ектыгей, не выдержав грибного газа, громко чихнул. Зачиститель в панике начал палить по трупам, среди которых скрывались враги закона и общества. Ошмётки мяса и кровь долетали до потолка.

Два выстрела снизу, с пола, начисто снесли зачистителю полголовы, и он упал, обильно залив своими мозгами расстрелянные стены и грязный пол. Нафталин с большим револьвером в руке вскочил на ноги и бросился к окну – понимая, что сейчас произойдёт, он сделал безумную попытку вырваться из осаждённого строения. Мощная струя пламени из огнемёта превратила его в живой факел в тот момент, когда он с проклятиями прыгал через подоконник. Зачистители, оставив надежду разжиться трофеями, решили спалить «Приют…» вместе со всем, что там ещё оставалось живого и злобного. Объятый пламенем Нафталин закричал что-то страшное и бросился было к зачистителям, но град пуль разметал его горящую плоть по помойным кучам. Обгорелый дымящийся остов рухнул на колючую проволоку и битое стекло. Черная обугленная голова, в которой ещё шевелился язык, отломилась, и упала в грязь. Кусок, впрочем, не видел этого – прячась за стойкой, он случайно наткнулся на небольшой люк – горбун Вульва приготовил себе когда-то этот путь к спасению.

«Приют…» вспыхнул, и Кусок нырнул в потайной лаз. Под полом оказалась небольшая комнатушка с едой, водой и оружием. Там Кусок и отсиделся, дожидаясь, когда стихнут гул огня, выстрелы и крики.

Когда всё утихло, Кусок через узкий подземный коридор выполз наружу, наверх – и очутился в кабине старого, веками гниющего на свалке грузовика. Оттуда он увидел, что «Приюта Сатаны» более не существует – только дымящиеся руины тлеют среди мусорных барханов. На торчащем из земли столбе раскачивались опутанные колючей проволокой Ектыгей и Чумичка. Они были ещё живы, хотя и порядком обгорели. Зачистители залезали обратно в свой нелепый, цвета ржавчины, бронетранспортёр, похожий на сплющенную консервную банку. Среди прочего оружия, в тайничке Вульвы нашелся одноразовый минигранатомёт. Кусок не замедлил использовать его по назначению – черно-жёлтый взрыв, подбросив «консервную банку» вверх, взболтал её содержимое. Весёлое пламя охватило бронтехнику и тут же добралось до топливного бака – раздался ещё один взрыв.

Зачистители отправились к Сотситрху. Или к Брудалаху – что, впрочем не имеет никакого значения.

Бронетранспортёр красиво горел на фоне дымящихся руин «Приюта…». Закатное солнце подчёркивало живописность этой картины, доставляя Куску ни с чем не сравнимое эстетическое наслаждение.

Подойдя к болтавшемся на столбе фрименам, он критически оглядел их. Рты были заткнуты кляпами, и посему свои эмоции они могли выразить лишь глазами. Ектыгей смотрел на Куска с испугом и надеждой, а взгляд единственного глаза Чумички выражал гнев и презрение. Перерезав верёвки, Кусок опустил парочку на землю и аккуратно освободил Ектыгея от проволоки.

Тот, ни слова не говоря, подхватил с земли какое-то оружие и мигом изчез среди мусорных куч, словно шустрая крыса, вырвавшаяся из мышеловки.

Кусок, взвалив мычащую и вырывающуюся Чумичку на плечо, зашагал прочь с поля Битвы, в которую превратилась безобидная Резня – его любимый праздник, единственный праздник, который черни можно было устраивать в любой момент по собственному усмотрению.

МОГИЛЬЩИК

В стране Свинцовых Мерзостей – там, где летучие мыши на чердаках поют свои простые песни, – жил Могильщик. Жизнь в той чудесной стране была такой весёлой, что люди без конца помирали со смеху. И Могильщик поэтому без дела не сидел. Сам он был человек серьёзный и основательный: курил глиняную трубку и пил крепкое дешёвое вино из старой своей фляги.

Обитал Могильщик в заброшенном похоронном бюро в центре огромного старинного кладбища «Новая жизнь». Здесь захоронен был не один десяток поколений жителей Свинцовомерзостья. Здесь запросто можно было заблудиться, что не раз и происходило с пьяницами и детьми. Эти две категории населения кладбище притягивало к себе словно магнитом каким. И пропадали они там в изрядных количествах. Поговаривали, что в древних полуразрушенных мраморных склепах, что в самых дальних северных районах кладбища, живут волки и гигантские нетопыри. А в забытых могилах, среди обглоданных кротами-некрофагами костей, селятся пауки и змеи. И пострашнее кое-кто – о ком лучше вообще не упоминать, – там водится.

Люди уважали Могильщика, ведь он запросто жил в таком зловещем месте. А некоторые так и побаивались его: базарные кумушки утверждали, что Могильщик знается с вурдалаками и ведьмами и регулярно поставляет свежие трупы на их нечестивые пиршества. В маленьких прокуренных пивных на городских окраинах осторожно рассказывали о том, что всё жилище Могильщика завалено украшениями и богатой одеждой – он, мол, втихаря снимает с покойников их погребальные причиндалы.

Что здесь было правдой, а что ложью, наверняка сказать затруднительно. Но вот только однажды три городских бездельника, распалённые этими разговорами, решили забраться в дом Могильщика и слегка пошустрить там. Мурт Борода, Жижа Праведник и Йомба Пузатый, предвкушая знатную поживу, выждали время, когда Могильщик отлучится по делам: в тот день хоронили большую семью, отравившуюся булочками, в которые маньяк-булочник натолкал крысомору. Хоронили в этот же день и самого злодея, бросившегося под колёса строительной повозки.

Алчная троица залезла через окно в дом Могильщика, и больше её никто не видел. Впрочем, никто по ним особо и не убивался: сгинули и сгинули. Может, они просто ушли, наконец, в какой-нибудь другой город. Мало ли.

А лента жизни разматывалась да разматывалась себе потихоньку, аккуратно обеспечивая пищей червей на кладбище.

Однажды осенью, под звон вечерних колоколов, в городские ворота вошёл удивительный человек. У него был всего один глаз. В середине лба. Одет человек был в яркие красно-жёлтые одежды. Учтиво снимая цилиндр с лысой головы, он кланялся всем встречным и произносил слова приветствия. И людям было не по себе, когда он смотрел на них своим глазом, в котором явственно видели они зловещий знак Огненного Колеса – печать бога смерти Хастора. И люди скорее спешили прочь от одноглазого человека, им побыстрее хотелось забыть о встрече с ним.

Одноглазый человек поселился в гостинице «Спящий Дьявол», в самых дорогих аппартаментах. Был он, судя по всему, богат необычайно – платил за всё только золотом. Никаких иных монет у него не было. И он никогда не брал сдачи. Питался одноглазый исключительно дарами моря: рыбой, осьминогами, большими крабами и прочим, что приносили по утрам на постоялый двор рыбаки. И не ел ничего иного – даже хлеба. Пил он только лёгонькое красное вино, выпивая по двенадцать бутылок в день.

Каждое утро одноглазый, или, как прозвали его уличные ребятишки, Барон Де Бош, выходил из дверей гостиницы и шёл по мощёным улицам, глядя прямо перед собой своим странным глазом. И всем, кто попадался ему навстречу, дарил небольшие, вырезанные из чёрного дерева фигурки. Это нравилось далеко не всякому, потому что фигурки эти были довольно мрачные: скалящие клыки оборотни, упыри в гробах, насаженные на колья мученики, демоны со злобными рожами, пляшущие скелетики, ведьмы, привязанные к столбам для сожжения, убийцы с ножами и топорами и прочее в том же духе.

Сидя в пивных, некоторые почтенные горожане разглядывали подарки Де Боша и поговаривали, что надо бы от греха подальше выгнать одноглазого из города – пусть-де катится к чертям свинячьим вместе со своими игрушками. Но другим горожанам фигурки нравились, и они с удовольствием украшали ими книжные и каминные полки в своих домах.

* * *

Как-то погожим деньком одноглазому Де Бошу встретился на площади перед Ратушей Могильщик. Могильщик брёл из трактира «Три кота» и был изрядно пьян. Он только что выиграл в игру под названием «кока-чмока» десять серебряных монет у Жобы Пузача и пел по этому случаю удалую песню. Мутный рёв оглашал каменные улочки, заставляя прохожих затыкать уши и убегать прочь.

Все вы скоро сдохнете! Все вы скоро сдохнете!

Чтоб мне вина не пить! Чтоб мне вина не пить!

Вы все скоро сдохнете! Как пить дать, передохнете!

А я-то буду жить! Как барин буду жить!

Эта известная народная песенка очень нравилась Могильщику – он всегда пел её, когда находился в приподнятом настроении.

И тут Могильщик натолкнулся на Де Боша, смирно стоящего под уличным фонарём.

– Здра-авствуйте! – прогнусавил вежливый Де Бош, как всегда почтительно снимая с лысого своего черепа бархатный оранжевый цилиндр.

– О! Тебе чего? – только и выговорил Могильщик, увидев перед собой сияющий, будто кусок разбитого зеркала, зловещий глаз.

– Разрешите, дорогой встреченный по пути, преподнести вам этот скромный, ни к чему не обязывающий ни вас, ни вашу семью, подарок…

– У меня нет никакой семьи… На хрена она… Мне и так хорошо!

С этими мудрыми словами Могильщик тронулся было далее своим путём, игнорируя Де Боша и его подарки. Но настырный Барон ухватил гробокопателя за его длинный кожаный плащ, продолжая канючить:

– Дорогой встречный, это ни к чему не обяжет ни вас лично, ни вашу почтенную семью…

– Сказано тебе: нету у меня семьи!!! Мертвецы – моя семья! Отцепись, урод одноглазый!

– Возьмите же эту деревянную фигурку, взгляните только, как искусно она вырезана…

Разъярённый Могильщик, которого наглость Де Боша вмиг лишила хорошего настроения, размахнулся и с душой въехал кулаком в тупо вытращенный глаз Барона. Не переставая улыбаться, одноглазый полетел на землю. Деревянные фигурки, задорно стуча, рассыпались по мостовой. Оранжевый цилиндр клоунским колесом укатился в сточную канаву.

Прошло время, достаточное, чтобы выпить кружку пива, прежде чем поверженный Де Бош опомнился и поднялся на ноги. Знаменитый глаз Барона оплыл багрово-синим отёком, превратившись из настырного фонаря в противную жалкую щёлочку.

А Могильщик удалился уже на значительную дистанцию от места происшествия. Бодрость духа вернулась к нему – лихие куплеты снова неслись над площадью. Побитый Де Бош грустно посмотрел на уменьшающуюся спину обидчика. Растерянно оглядел свой покрытый мусором костюм, разбросанные кругом фигурки… И вдруг с неожиданным проворством подхватил с земли камень и с разбегу метнул вдогон Могильщику.

Достойный слуга матушки-смерти сворачивал с площади на улицу Всеохватного Благоумиления, когда камень одноглазого догнал его. Верная старая шляпа несколько смягчила меткое попадание. Выхватив из под плаща короткую увесистую дубинку, Могильщик, не скрывая своего искреннего изумления, бросился на Де Боша… Чтобы не смущать почём зря маленьких вурдалаков, мы не будем вспоминать, какие именно слова были произнесены в тот момент изумлённым Могильщиком.

Будто огромная злая сова-неясыть, налетел он на Барона. После нескольких стремительных минут обработки дубиной Де Бош вновь очутился на мостовой в горизонтальном положении. Дав противнику напоследок сурового пинка, Могильщик торопливо удалился. Кладбищенский труженик вовсе не горел желанием встретиться с городской стражей.

Сердобольные прохожие отнесли стенающего Де Боша в гостиницу. На все распросы, кто, мол, его так, избитый лишь тихо бормотал: «Мёртвые твоя семья? Мёртвые – твоя семья…». Никто не мог понять, что это за мёртвая семья такая. На третьи сутки после этого происшествия, ровно в полночь, несчастный Барон, утопая в гостиничной перине, испустил дух. Пришедший осмотреть тело доктор философии и медцины Плюсквамперфектус констатировал, что смерть произошла «по причине несовместимых с земным бытиём многочисленных ушибов и переломов, вызвавших отекание мозгов». Магистрат вполне удовлетворился таким разумным объяснением. Отказав Плюсквамперфектусу в разрешении на препарирование «в интересах науки и философии» трупа Де Боша, он постановил похоронить оный труп. Хотя одноглазый Де Бош слыл изрядным богачом, после его глупой кончины никаких кошелей с золотом обнаружено не было. Пропали куда-то и зловещие фигурки, которые покойный при жизни столь неосмотрительно навязывал кому ни попадя. Посему господина Де Боша – как «лицо несостоятельное» – похоронили за счёт муниципалитета. То есть так скромно, как только возможно. Слёзный гробик, сколоченный кое-как из старых продуктовых ящиков, рано утром отвёз на кладбище золотарь. Скрипучая колымага с отходами, поверх которых и зашвырнули гроб, доставила Де Боша на чахлый помойный пустырь, где среди куч мусора хоронили бедняков и казнённых преступников. Под карканье жирных кладбищенских ворон вонючий старик-золотарь сбросил гроб с телеги, возле одной из нарытых впрок неглубоких могил. Сквернословя, городской ассенизатор вскарабкался на козлы говнистой повозки и заорал своей кляче:

– Но-о, мерзость! Пошла-поехала!

Гроб простоял под жарким осенним солнышком целый день. Трухлявые досточки грызли кладбищенские шакалы в попытках добраться до гостинца. И вороны молотили в гроб клювами, надеясь отведать сладкой тухлятинки. Лишь к вечеру, когда багрово-золотое Солнце начало заваливаться за горизонт, явился Могильщик – он вспомнил, что ему надо кого-то зарыть сегодня в этом секторе кладбища, какого-то бедняка по разнарядке городских властей. Не шибко, конечно, доходные похороны – всего одну серебряную монету выдаст Могильщику казначей в Ратуше. Ну, да что ж – серебряная монета тоже ведь на дороге не валяется. А в хорошие времена, глядишь, и двадцать-тридцать монет за неделю на бедняках заработать можно. Неплохая прибавочка к жалованию. Да и закопать надо бы побыстрее, а то вонять тут будет. Дознаются, что не зарыл, так оштрафуют. На одну серебряную монету. Дьявол бы их прибрал… Отцов города этих.

Прихлёбывая жгучую матросскую водку, Могильщик вслух высказывал все эти соображения кружащим повсюду воронам. Отыскав гроб, Могильщик со скуки захотел взглянуть, кто в нём лежит. Просунув в щель под крышкой лопату, он без труда сорвал ветхие досточки.

– Вот так дело! Это ж тот чудомор, что на днях мне встретился!.. Да, дружище, здорово я тебя угостил дубьём, ха-ха-ха! Интересно, отчего это ты помер?.. Отравился, небось, самогоном. Отчего же ещё такой дурень помереть может?

Единственный глаз покойника вдруг распахнулся и уставился прямо на Могильщика. С явным хитро-радостным выражением смотрел мёртвый Де Бош в лицо своего обидчика.

– Но-но! Ты не очень-то тут мне! Я ещё и не таких видывал! Ещё и не таким бошки отрывал! – заорал Могильщик жёлто-зелёной физиономии трупа. Набросив крышку обратно на место, он грубо спихнул гроб ногой в яму, быстро закидал могилу рыжей землицей и тяжко зашагал прочь от свежего холмика, бормоча проклятия. Вороны кричали вдогонку свои хриплые ругательства.

Придя домой, Могильщик запер тяжёлую дверь на засов. Выпил на сон грядущий кувшинчик лёгонького винца и, сбросив сапоги, шляпу и плащ, увалился на скрипучую кровать. Через минуту с половиной он уже так храпел, что мухи падали на лету и крысы в ужасе прятались по норам.

Густая осеняя ночь обволокла кладбище призрачной темнотой. Лишь чахлая Луна слабенько светила сквозь туман спящему миру. Колючие тени нетопырей проносились на фоне её белого круга. Где-то выли волки и скулили шакалы. Крики сов неслись из древних склепов. Кто-то шептал, хихикал удушливо среди чёрных громад памятников. Невидимые змеи шипели на могилах.

Ночная жизнь кладбища проснулась вместе с тьмой. Около полуночи Могильщик пробудился – естественная нужда человека, много выпившего за день, подняла его из постели. Чиркнув спичкой, зажёг он оплывшую толстую свечу в изголовье. Запнувшись о сапоги, сонно проковылял к двери. Лязгнул железный засов, заскрипела дубовая дверь – Могильщик вышел на крылечко.

– Ну, холодрыга, туды-растуды!

Распугав могучей струёй жирных могильных жаб, юркнул Могильщик назад в дом. И только он запер дверь, как в неё постучали. Бам! Бам! Бам! Три сильных удара.

– Кого там Дьявол приволок среди ночи?! – зло проорал сонный Могильщик.

– Меня.

– Поимей коня!!! Кто там ещё?!

– Это я. Барон Де Бош.

– Какая ещё вошь?!

– Семья твоя пришла тебя навестить!

Тут бледный лысый череп в цилиндре заглянул пылающим огненным глазом в окно. Худые зелёные руки зацарапали стекло когтями.

– А-а, мертвяк припёрся!

Де Бош за окном завыл, заклацал челюстями.

– Открывай, Могильщик! Открывай своей семье! Как не стыдно держать родных за порогом?!

И тут с рёвом и воплями из темноты к дому ломанулись покойники. В белых саванах – одни в свежих, другие в истлевших, – размахивая костями, окружили они жилище Могильщика. Визг и крик мертвецы подняли такой, что у гробокопателя уши заложило. Схватив чей-то богато украшенный гроб, мёртвые стали бить им в дверь, словно тараном. Больше других орал и бесновался одноглазый мертвец. Глаз его горел адской жутью – настоящий фонарь Сатаны, освещающий дорогу умершим. Один из покойников сорвал с себя тухлый череп и метко зашвырнул его в трубу на крыше. Гнусно смеясь, голова упала из трубы в котёл с тыквенной кашей, стоящий на остывшем очаге. Могильщик подскочил и медной крышкой ловко прикрыл котёл. Пока на улице продолжалось беснование, он быстро разжёг огонь в очаге, плеснув туда горючей смеси. Пламя заполыхало вокруг котла. Смех из посудины сменился вскоре воплями боли и ярости.

– Покушай каши, дорогой родственничек! – гоготал Могильщик.

В котле бабахнуло. Посудина вылетела из очага, забрызгав Могильщика кашей и гнилыми мозгами. Осколок черепа больно поцарапал ухо…

Вы, маленькие вурдалаки, конечно, можете спросить недоумённо: а чего, мол, трупью было не побить стёкла да не влезть в окна? А вот не смогли… Стёкла в доме Могильщика были ведь не абы какие, а заговорённые. Мертвые не в силах были их разбить. Дом-то всё-таки стоял на кладбище, а раньше понимали толк в таких делах. И дверь в доме Могильщика была сделана на совесть – когда-то ведь здесь была похоронная контора. Не знаем уж почему, но в похоронных конторах двери всегда делают добротные. Вернее, теперь уже знаем, почему.

Пока мертвяки ломали об дверь очередной гроб, Могильщик натянул сапоги и полез в шкаф. Из этого старого, потрескавшегося ящика он достал следующие предметы:

1) 

острую алебарду;

2) 

большой шестизарядный пистоль;

3) 

мешочек с пулями;

4) 

мешочек с порохом;

5) 

огромный, тяжёлый мушкет.

– Ну, постойте у меня, милые родственники! – скалил зубы Могильщик, забивая заряды в свои орудия. Вопли злости и досады на улице сменились ликующими криками. Дверь заплясала в проёме под мощными ударами, полетели щепки: трупы додумались использовать как таран не гроб, а памятник. Огромный гранитный памятник в виде ангела, свороченный ими с могилы бывшего Начальника Цеха мясников.

Могильщик установил мушкет на специальную подставку и навёл на дверь. Засыпал порох на полку, приготовил свечу… От тринадцатого удара ангельской головы дверь разлетелась. Рычащие «родственники», бросив статую, ринулись в проход. Свеча подожгла коротенький мушкетный фитиль. Ба-бах! Сноп огня вылетел из широкого дула и опалил разложившиеся морды. Добрый заряд свинца разметал мёртвую толпу по сторонам. Обрывки саванов закружились в густом облаке порохового дыма, будто медленные грустные птицы.

Размахивая алебардой, Могильщик бросился к двери. Хрясь! – отрубил одну протянутую трупную руку. Хрясь! – ещё парочку. Хрясь! Хрясь! – подпрыгивая, покатились с крыльца черепа. Будто мячики, набитые червями. Огромными скачками понёсся Могильщик через кладбище. Из могил тянулись к нему костлявые руки, из склепов неслись рёв и вой.

Обернувшись на секунду, Могильщик увидел, что его преследует летящий гроб. В гробу, в развевающейся накидке, скрестив на груди руки, стоял мерзкий Де Бош. Глаз его ярко полыхал из-под цилиндра. Совы и летучие мыши летели за гробом чёрной свитой…

– Чтоб ты пропал, урод одноглазый!

На вершине утыканного памятниками холма гроб настиг Могильщика и долбанул в спину. Под уханье и хохот сов Могильщик покатился с косогора, сшибая поминальные столбики и громко проклиная Де Боша. Лишь чугунная могильная ограда, в которую он врезался всей тушей, остановила этот спуск. Со всех сторон к Могильщику мчались, лихо перепрыгивая через оградки и памятники, обитатели могил. Те, что посвежее. Другие ковыляли кое-как, подпирая себя, словно костылями, своими отвалившимися конечностями. Вся эта стучащая мослами орава ужасно бранилась, а при жизни они постыдились бы произнести и десятую часть этих слов. Вот что смерть с людьми делает…

Гроб с Де Бошем, рассекая воздух, летел прямо на Могильщика. Раскинув будто крылья длинные когтистые руки, одноглазый клацал зубами и страшно сиял глазом.

Разрубив пополам алебардой ветхую мумию старухи и дав пинка мёртвому младенцу, Могильщик выхватил пистоль. Бах! Ба-ба-бах! – все шесть зарядов попали в цель! Гроб разлетелся в куски. В клочья. В ошмётки. Тушки сов посыпались наземь, наполнив воздух запахом палёных перьев. И, что самое главное, ненавистный Де Бош выпал из разбомбленного гроба. Обрушился, будто сброшенный с комода тюк грязного белья, и ухнулся мёртвой лысиной в чугунную плиту старой могилы.

– Ага! Получил, негодяй?! Будешь знать, с кем связываться!

В этот момент набежала ватага покойников, и Могильщику пришлось вступить в рукопашную. Cверкающая в лучах Луны сталь безжалостно крушила сгнившие головы и грудные клетки. Могильщик вершил подвиг за подвигом – кучи порубленных костей вокруг него росли и росли. Но мертвецов меньше не становилось: они лезли и лезли со всех сторон. Бородатые патриархи в вышитых семейными гербами саванах; старушенции в похоронных чепцах; неопознанные трупы в лохмотьях; висельники с верёвками на шеях; уродливые раздутые детишки; безголовые крестники палача; бедняки, завёрнутые в мешковину; почтенные господа при шпагах и орденах; пронзённые кольями самоубийцы… При более удачных обстоятельствах вся эта компания посмешила бы Могильщика – он был человек с юмором.

Но сейчас было не до веселья. С каждым взмахом всё тяжелее становилась алебарда, пересохло во рту, нутро горело от напряжения. Мерещилось Могильщику холодное пиво, водка и джин грезились ему. Но не думайте, маленькие вурдалаки, будто Могильщик был пьяница, вовсе нет! Просто эти напитки нужны были доблестному герою, чтобы набраться сил. Всем известно – ничто так не лечит усталость бойца, как чарка -другая.

Мысли о чарках и бутылках придали Могильщику резвости. Ещё несколько черепов плюхнулось в грязь – герой растолкал обезглавленных мертвецов, топтавшихся на месте, и бросился бежать. Туда, где светились манящие городские огоньки…

Здесь, милые мои маленькие вурдалаки, мы оставим на время Могильщика и посмотрим на те безобразия, что начались в городе после захода Солнца. Статуэтки, что надарил горожанам в огромном количестве Де Бош, стали вдруг трескаться и рассыпаться в труху. Из трухи повыползли странные разноцветные черви. Этих тварей было так много, что полы в домах покрылись ими, словно коврами, сотканными из шевелящихся цветных нитей. Черви заползали безмятежно спящим обывателям в носы, в уши, в храпящие рты, а также и в иные отверстия… Те из горожан, кто не спал в эту страшную ночь (квартальные сторожа, припозднившиеся гуляки, воры и разбойники, пакостники-школяры), умерли чудовищной смертью.

Завидя бодрствующих людей, черви плевали в них едкой чёрной пакостью. С несчастных тут же слезала кожа – отваливалась крупными лохматыми кусками. С криками невыносимой боли и невообразимого страдания мученики носились по ночным улочкам. Мясо ползло с костей, шлёпались на мостовую дымящиеся внутренности. Очень скоро оголённые кровавые скелеты, пробежав последние шаги, рассыпались насмешливо грохочущими костями. И лишь равнодушная Луна была свидетелем злого дела. Вот такой неожиданный ужас приключился в Свинцовомерзостье. Впрочем, дорогие маленькие вурдалаки, пора бы вернуться к Могильщику.

Запыхавшись, отдуваясь, отплёвываясь и отругиваясь, прибежал он в город. Присев на какую-то раздолбанную бочку, малость отдышался. Затем решительно направился в одно ночное заведение неподалёку. Круглосуточный кабак «Чёрный дракон» был одним из любимых кабаков Могильщика. В этом дешёвом притончике собирались люди, достойные своих лохмотьев: бродяги и жульё, нищие и шпана, рвань и мразь. Топая по узенькой неосвещённой улочке, Могильщик с умилением слушал, как хрустят под сапогами кости и хлюпают кишки. Милые, добрые улочки городских трущоб – тут и днём-то не видно, что под ногами. А уж ночью… Пробравшись наощупь в маленький тесный дворик, протиснувшись между зловонными кучами отходов, Могильщик спустился по крутым лесенкам в подвал. В этом подвале заброшенного холерного барака и находился «Чёрный дракон».

Странно, но в кабачке теперь никого не было – даже хозяина Пипы Лысого. Обычно-то в это время тут всегда сидела славная компания: Юлда Косорылый, Мымя Брюхач, Длинноносая Дылда, Кум Смердынь. Именно их косточки и потроха, кстати, и месились могильщиковыми сапогами в подворотнях. Немало подивившись отсутствию завсегдатаев, Могильщик кинулся к стойке. Наполнив пивную кружку водкой, оросил он свою иссохшуюся утробу. Тут же бодрость вернулась к Могильщику – он решил пойти ещё поистреблять нежить. Но чтобы бодрости хватило надолго, надо было выпить ещё чарочку про запас. И ещё, и ещё…

Лишь только Солнышко первыми лучами погнало темноту прочь, горожане стали просыпаться. Но вместо того, чтобы одеться, выпить утреннее пиво и идти по делам, жители города кинулись убивать друг друга. Разноцветные черви Де Боша съели их мозги и устроили в опустевших черепных коробках себе жилища. Ядовитые испражнения червей смешались с кровью несчастных, понуждая их к зверствам и насилию. Проснувшиеся в одной постели муж и жена начинали душить друг друга, бить и рвать на куски. Бледные, с вытращенными глазами, в ночных рубахах и колпаках обыватели вооружались чем ни попадя и нападали на домочадцев и соседей. Те нападали на них. Кровь ручьями лилась из окон, дверей, с балконов… Утробный рёв, вой и визги неслись к небесам из проклятого города. Матери терзали ножницами своих детей, били их утюгами, прокалывали спицами. Малые ребятишки вцеплялись в горла отцам, каминными щипцами молотили братишек и сестрёнок… Бабушки с кухонными ножами гонялись за внуками… Мясники орудовали топорами, кузнецы – молотами и клещами, плотники – пилами и стамесками.

Учёный писатель украл у соседки кусающегося и писающегося младенца. Положив на дитя огромную тяжёлую книгу, он стал прыгать на ней. Прыгал, пока вопли и плач из под книги не оборвались… Пробудившиеся в казармах стражники похватали своё оружие: не хватит терпения описать их кровавые бесчинства. Скажу лишь, что обезумевший сержант взорвал пороховой погреб – целый квартал превратился в живописные руины. Узники в тюрьме жестоко страдали: они яростно грызли свои цепи и решётки. От злобы, что не могут вырваться на волю и убивать… Из одиночных камер неслись отчаянные стоны и вопли.

Весь этот шум разбудил Могильщика. Подняв от стойки тяжёлую голову, он стал вспоминать: кто он, где он… И чего ему, собственно, в этой жизни нужно… Впрочем, времени на раздумья не было. В «Чёрный дракон» вопя словно ошпаренные, ворвались три каких-то придурка. Тыкая друг дружку ножами, они устремились к Могильщику. Испустив боевой клич, тот храбро встретил нежданного врага – верная алебарда в два счёта угомонила придурков, превратив их в фарш…

– Хо! – только и сказал Могильщик, окончательно открыв глаза.

Освежив себя шипучим вином, он припомнил ночную схватку на кладбище. Посмеиваясь и поигрывая топором, вышел на улицу. Город превратился… Понятно и так, во что он превратился. Решив не искушать судьбу, Могильщик вернулся в «Чёрный дракон». Надёжно забаррикадировал дверь скамьями и столами, выволок из погреба все припасы еды и спиртного. Первый тост провозгласил за себя.

Через три дня взрывы, вопли и грохот за стенами «Чёрного дракона» умолкли. Ещё через неделю опухший от вина и обжорства Могильщик выполз из своего уютного убежища.

Приятную тишину портили только наглые вопли воронья и свист ветра в разбитых фонарях. Дым и копоть от пожаров почти осели. Зловоние и трупный смрад в разорённом городе убили бы на месте кого угодно, но только не Могильщика. Он был привыкший к ароматам смерти. Густые, звонко жужжащие тучи мух встречали его на улицах и площадях, заваленных трупами. Могильщик только присвистывал от изумления да хлопал себя по ляжкам.

– Я всегда подозревал, что этот дурацкий городок плохо кончит, но не думал, что так быстро!

Немного поразмышляв над создавшейся ситуацией, Могильщик решил, что ничто не препятствует извлечь из неё все выгоды. В других городах Свинцовомерзостья, наверное, тоже нужны могильщики. Да что там! Мёртвый город вознаградит Могильщика так, что работать уже и не надо будет. Он купит себе красивый мраморный дом где-нибудь на побережье. И до конца дней своих не возьмёт в руки ничего, тяжелее винной бутылки.

– А я то буду жить! Как барин буду жить! – заорал Могильщик слова любимой песенки. К вечеру здоровый мешок, взятый им в галантерейной лавке, был набит под завязку. И это при том, что Могильщик брал исключительно золото: монеты и украшения. Нести этот золотой мешок было невероятно тяжело: того и гляди, позвоночник хрустнет. К счастью, попался по пути труп безногого инвалида Лумы Сыча. Могильщик обрадовался находке – инвалид перемещал себя при помощи хорошей крепкой коляски. Теперь безногий сидел в ней поперёк улицы, и седая его голова, украшенная топором, гордо смотрела в небеса.

– Ну и колпак у тебя! Прямо всю тележку мне мозгами забрызгал…

Могильщик выкинул мёртвого инвалида на мостовую и взвалил свой мешок на освободившуюся коляску. Толкая её перед собой, Могильщик направился к центральным воротам. К дороге, ведущей из города в другие – быть может, менее безнадёжные места.