Текст книги "ПЗХФЧЩ! (сборник)"

– Андрей же рядом спит, – прикрылся я не подозревающим ничего фотографом на всякий случай.

– Да, – хихикнула Е. – Неудобно получится, если он не спит и нас услышит.

– Или увидит. Мало ли – в туалет ему захочется.

Мы снова стали целоваться и незаметно оказались на ее кровати. Я стал стягивать с нее трусики, но тут она вырвалась.

– Нет, как-то неудобно. Я ему с утра в глаза не смогу смотреть. Подожди.

Е. встала и пошла, слегка пошатываясь, куда-то к своим вещам. Краем глаза я увидел, что она достала презерватив. Потом она подошла ко мне и, поцеловав в губы, сказала:

– Пойдем пройдемся во двор.

– Слушай… ну… на улице… ну, как-то это…

Она заметила, что я смотрю на торчащий из ее кулачка краешек презерватива, и вдруг почти по-детски смутилась.

– Да, это я чего-то того… глупость, наверное… ну, прости.

– Да ну при чем тут «прости»! Просто мы столько выпили… Я как-то это по пьянке не очень люблю… Да еще на улице… Ты меня, наверное, возненавидишь завтра.

– Да нет, – пожала она плечами и кинула презерватив обратно в сумку.

Потом улыбнулась.

– Вообще-то ты прав. Я реально пьяная сейчас. Пойдем выкурим по сигарете?

* * *

Стемнело. Я сидел в уличном кафе, ел пиццу и читал «Пацанские рассказы» Прилепина. Чувствовал я себя довольно паршиво. Днем мне пару раз звонила Е. Я не взял трубку. Она прислала СМС. Я на него не ответил. Не знаю, почему. Видимо, в наших плавающих отношениях мне хотелось какой-то конкретики, и для этого я выбрал, конечно же, самый детский способ – то есть проверить, будет ли она волноваться за меня и будет ли ей меня не хватать. Днем раньше мы расстались как-то совсем глупо. Мы шли с пляжа втроем. Она и Андрей пили пиво, были навеселе и все время ржали. Я был трезвый и злой. Я не ревновал, просто чувствовал себя лишним. Как Андрей в наш первый совместный вечер. В какой-то момент мы стали искать автобус, который довез бы нас с пляжа до города. Я впрыгнул в какую-то маршрутку, ожидая, что они зайдут следом. Но они не зашли. Я стал искать их глазами и не нашел. Двери закрылись, и машина тронулась. Позже оказалось, что они подумали, будто я сам решил оторваться от их компании. Обычное недопонимание – не более того, но мне было неприятно. Усложнялось это тем, что у нас с Е. за всю неделю так ничего и не было. Возможно, я был не слишком настойчив, а она, чувствуя мою неуверенность, больше не хотела проявлять инициативу. Хотя, когда встречались, мы вели себя как любовники. Целовались, обнимались и все такое.

Тем же вечером я напился в баре и провел полночи, болтая с каким-то американским военным, которого непонятно каким ветром по пути из Афганистана в Америку занесло в Одессу. Музыка громыхала так, что я с трудом слышал самого себя. Из всей длинной речи американца я разобрал только то, что в Афганистане (где он стоял на блокпосту) ему понравилось, в Ираке (где он воевал) ему понравилось, в Ленинграде (где он был туристом еще в советские времена) ему понравилось и в Одессе ему тоже нравится. Такой всеобъемлющий позитивный настрой. Утром я проснулся с головной болью. На моем дисплее уже было несколько СМС от Е. с вопросами типа «где ты?», «почему не отвечаешь?» и пр. Последним было СМС о том, как они замечательно провели время в каком-то замке и так далее. Я хотел ответить, но никак не мог решить, какого содержания должно быть СМС. Я набрал текст: «Проснулся на пляже, денег нет, башка трещит, вокруг меня какие-то люди, которые уверяют, что они – мои друзья». Но стер его из-за очевидной глупости, натужного юмора и неправдоподобности. В итоге решил ничего не отправлять. Какая-то детская обида. Ну, подумаешь, в замок какой-то без тебя съездили. Но это мое подростковое упрямство было сильнее разума. Прошел день. Мой предпоследний полноценный день в Одессе. Я сидел в кафе, ел пиццу и читал рассказы Прилепина. Герои всех рассказов, как водится, много бухали. При этом, если не считать главного героя, которого можно было бы назвать интеллигентом (ну, хотя бы в первом поколении), остальные были либо не шибко умными полумаргиналами, либо отсидевшими зэками, либо солдатами. Читая, я никак не мог понять, что меня так раздражает в их «прямой речи» или, проще говоря, диалогах. Понял, когда за соседний столик «приземлились» две девушки самого что ни на есть народного происхождения. На головах у них были банданы, на ногах шлепанцы. Плюс коротенькие топики и трусики. Явно только что с пляжа. И судя по загару и выговору, местные. Они заказали по «пивасику». Та, что была помоложе (уже сильно навеселе), повернулась ко мне.

– Слушай, угостишь сигареткой?

Я протянул пачку. Она вытянула две и, мило улыбнувшись, добавила:

– Та хули ты там сидишь? Садись к нам!

– Не трогай человека, – сказала вторая.

– Не ебет, – чеканя каждую букву, огрызнулась первая.

Тут я понял, что меня так раздражало в книжке, которую я держал в руке. Этим коротким диалогом девушка за пару секунд полностью опровергла глубокую убежденность Прилепина, что простые солдаты и зэки употребляют исключительно добродушный сленг, а если и произносят «бляха-муха» (всего два раза за всю книжку), то, видимо, мучительно преодолевая природную интеллигентность и краснея от собственной грубости.

– Да садись ты, блядь! – повелительно сказала первая, заметив мою нерешительность.

Я секунду помедлил, но настроение было самое паршивое. А главное – я по-прежнему безоговорочно верил в судьбу, пусть она и явилась мне в таком фарсовом виде. В таком виде даже лучше – загадочней, что ли. Пересаживаясь за их столик, я еще почему-то вспомнил слова из чеховского дневника, где он, как обычно, писал о том, что в Ялте скука, и вообще, а не сойтись ли с какой-нибудь глупой рябой бабой, чтобы она била его по праздникам. Моя упрямая соседка была не рябой и не совсем бабой, а очень даже симпатичной и молодой девушкой, а вот насчет остального, пожалуй, что и подходит.

– Вы из Одессы? – спросил я, не зная, с чего начать разговор.

– Мы из Туркмении, – быстро ответила первая и развязно отхлебнула пиво. Ее соседка промолчала – она вообще выглядела уставшей, и энергия первой ее явно утомляла.

– То есть как?

– Да так. У нас родители общие.

– Туркмены, что ли? – растерялся я.

– Да нет. Папа – еврей.

– Бывает, – философски заметил я, хотя по-прежнему не видел никакой логики в ее словах.

– Ненавижу евреев, – без какой-либо интонации произнесла первая. – Гитлер вообще молодец. Я нацистка. У меня на заднице татуировка… эта… как ее…

– Свастика?!

– Ага.

– Покажи, – растерявшись, сказал я.

– Ты шо, хонишь?! – сделала она круглые глаза.

Впоследствии это выражение я слышал от нее раз сто – с неизменной интонацией и хохляцким выговором. Вторым ее любимым выражением было «да ты на приколе!».

– Как я тебе ее покажу? Она ж, блядь, прямо на булке! Ты посмотри, на мне ж даже трусиков нет.

Она слегка привстала, и я увидел коротенькие тугие шортики. Под ними действительно вряд ли могло уместиться еще что-то.

– А как тебя зовут? – спросил я, пытаясь отвести взгляд от небольшой вертикальной складки прямо посередине шортиков.

– Василиса. А тебя?

Я решил больше не удивляться и честно представился. Это не вызвало у нее никакой реакции.

– А отчество? – спросил я.

– Вальдемаровна.

– Хорош врать-то, – сказал я, но не очень уверенно.

– Да не вру я! Хочешь, сестру спроси.

– Ты ее сестра? – спросил я у второй.

Та устало кивнула.

– По отцу, – пояснила Василиса. – Матери у нас разные.

– Так ты здесь живешь, что ли?

– Не, я живу у нее, – мотнула она в сторону сестры головой, – а так я из Конотопа.

– А при чем тут Туркмения?

– Хаварю же, блядь! Отец там работал. Потом переехали в Одессу. Он там это… трубопровод строил.

– А что ж ты в Конотопе делаешь?

– Да, – махнула она с досадой рукой. – Работаю. Вот приехала отдохнуть. Ребенка бросила на бабушку и приехала. Вот такая я хуевая мать.

Мне показалось, что в этот момент у нее что-то блеснуло в левом глазу.

– Какого еще ребенка? А сколько тебе лет-то?

– Двадцать. Я в шестнадцать залетела. Блядь! Найду этого урода, голову ему оторву!

– Какого урода?

– Да того, от которого залетела.

– А он что, сбежал?

– А то.

– Так ты что, за ним теперь гоняешься?

Она захохотала.

– Та ты шо, хонишь?! Просто обидно. Прикинь, дочка вся в него, урода. Хоть бы что от меня. Я брюнетка, а она блондинка.

– Ну-у-у, – протянул я, растерявшись от всей этой информации, – еще потемнеет. Может быть.

– Да ей уже четвертый год. Три с половиной. Блядь!

– А почему он сбежал?

– Да ты шо, хонишь? Мы с ним друг друга просто поубивали бы. Однажды он пришел пьяный, я ему знаешь шо? Я ему кастрюлей по голове. А он нож схватил. Такие драки… каждый день.

– А потом?

– А потом он ушел… бросил меня с сыном и привет.

Она снова отхлебнула пива.

– Погоди, – растерялся я. – С каким сыном? Ты ж до этого сказала, что у тебя дочка.

– Так то я пошутила, – не смутившись, сказала она. – Сын у меня, сын.

– Странные шутки.

– Слушай, а ты реальный чел. Я как тебя увидела, сразу поняла. Это ре-аль-ный чел. И не ебет! Только не грузи меня! Сын – не сын. Дочка – хуечка.

– Да это ты меня загрузила так, что я сейчас под асфальт с головой уйду, – разозлился я, уже не понимая, где тут правда. – Ну какая ты, в жопу, Василиса?

– Да не парься ты! – рассмеялась она. – Ну, не Василиса. Оксана я. Доволен? Хочешь, паспорт покажу? А-а, у меня все дома осталось… А это Лена, – показала она на сестру.

В этот момент у нее зазвонил мобильный.

– Да, алло! – громко, на все кафе ответила она. – Да ты хонишь! Да не… Мы с Вадиком были на пляже. Ну, такой жирный кабан. Да ты шо! Он страшный, блядь, как я не знаю шо. Он меня еще с пирса бросал, так у него такой стояк был, меня аж чуть не вырвало. Прижался ко мне, урод, и трется. Иди, я ему говорю, козел, домой, там мастурбируй, если нравится. Об меня только не надо хуем тереться!

Люди в кафе начали оборачиваться. Все это начало меня, как ни странно, забавлять. Позже я понял, почему. Оксана была чистым экземпляром, так сказать, без примесей. Она не говорила «хрен» или «член», она говорила «хуй». Она не говорила «блин», она говорила «блядь». Все называла своими именами. При этом у нее была в запасе парочка игривых эвфемизмов. Например, вместо «трахать» она говорила «чпокнуть». Кроме того, она обладала полным набором неправильных ударений, как то: на́чала, по́няла, за́нята, зво́нит и так далее.

Я посмотрел на сестру.

– Скажи мне, что тут правда из всего того, что она говорила.

Та задумалась на пару секунд, как будто производя в уме какие-то вычисления.

– Ну хотя бы в процентном соотношении, – попросил я.

– Процентов тридцать – правда, – уверенно кивнула она.

– Уже неплохо.

В этот момент Оксана убрала телефон.

– Ну шо, еще по пивасику?

– Не, я все, – замахала руками сестра. – Уже поздно. Пора домой.

– Ну ты видал? – пожаловалась мне Оксана. – Только начали гулять.

– Это тебе гулять, а мне завтра на работу, – сурово отрезала сестра.

– Ты как за то, шо бы еще немного погулять? – спросила меня Оксана.

– Да, собственно… – протянул я, еще не зная, чем закончить.

– Всё! – хлопнула Оксана по столу. – Идем к морю.

– Ну, если только прогуляться, – ответил я.

Лена посмотрела на меня.

– Я могу тебе сестру доверить?

Я стал судорожно соображать, о каком доверии идет речь. Если Оксана будет так же крутить передо мной попкой, то вряд ли я устою.

– Убивать я ее не буду, – выкрутился я. Прозвучало это так, словно я отказывался от заманчивого предложения.

– Ты ее приведешь домой. Ок.

Я кивнул.

Лена подхватила полотенце и побрела домой. Мы с Оксаной отправились по улице в сторону моря. Все дальнейшее путешествие было сплошным весельем. По дороге Оксана постоянно теряла шлепанцы и включала на полную громкость свой мобильный, на котором были исключительно песни Аллегровой. При этом она им громко подпевала, а на мое: «Да ну выключи ты уже», капризно говорила: «Сейчас закончится, выключу!» Море если и приближалось, то с черепашьей скоростью, почти как в мой первый день, потому что Оксана затаскивала меня во все открытые кафе, чтобы «дернуть еще по пивасику». При этом в каждом кафе она устраивала какие-то сцены, ссорилась с официантами и официантками, громко ругала сервис, рассказывала мне о своем житье-бытье, придумывая все новые и новые детали. Я уже ничему не верил, а слушал ее рассказы, как слушают щебетание птиц или плеск волн. Параллельно она передразнивала меня, пародируя «маасковскую» речь и укоряла меня в том, что я неправильно «хаварю» по-русски, что меня сильно веселило.

– Ну, чё ты, блядь, ржешь? Вот скажи «Одесса».

– Одесса.

– Да не А-адесса, а Одесса.

– Одесса.

– Нет, это пиздец как ужасно.

– Блин, Оксан! Ты с Украины, а я «с Москвы»! С какой это стати ты меня учишь русскому? Я же тебя не учу украинскому.

– Ты шо, хонишь?! – делала она большие глаза. – Ты ж неправильно хаваришь!

Я махнул рукой.

– А я как тебя увидела, я, блядь, сразу поняла: ты реальный чел.

– Ты это уже говорила.

– А знаешь, как можно проверить, реальный чел или нет?

– И как? – усмехнулся я.

– Слабо́ со мной завтра встретиться? Вот тогда я пойму, реальный ты или нет.

– Да не вопрос, – пожал я плечами. – Где?

– Да хоть на углу моей и Екатерининской. В два дня, идет?

– Договорились.

– Отлично.

Она тут же включила на своем мобильном Аллегрову и стала громко петь: «Чужая, чужая, чужа-я-я-я-я-я-я тебе, мой родной!» Посетители в кафе стали на нас оборачиваться. Мне вдруг сделалось так смешно, что я захохотал в полный голос, что только добавило внимания окружающих к нашему столику. Если бы мне пару часов назад сказали, что я буду шататься по городу с полураздетой выпившей девицей, которая будет учить меня русскому языку, говорить «ты шо, хонишь» и громко петь Аллегрову, я бы просто не поверил.

– Ладно, пошли, – сказал я, отсмеявшись. Встал и бросил несколько купюр на столик. – А то так до моря и к утру не дойдем.

Минут через двадцать мы наконец услышали тихий плеск волн и спустились к пляжу. Было темно и ветрено. Оксана уже была сильно пьяна. Заслышав музыку из пляжного бара, она тут же скинула шлепанцы и начала плясать. Закружила в танце какого-то пожилого прохожего (который, впрочем, не возражал). Потом стала требовать еще выпивки.

– Тебе хватит, – вяло отбивался я.

– Ты шо, мой папа? Ты реальный чел или нереальный?

– Нереальный.

– Нет, так не пойдет! Я хочу пить и танцевать! Пошли в этот бар.

Я посмотрел в сторону бара. Там сидели какие-то малосимпатичные ребята и хмуро тянули пиво. Музыка была что-то среднее между блатняком и попсой восьмидесятых. Я представил, как она начнет танцевать на заляпанном пивом деревянном столе в своем узеньком топике с просвечивающимися сосками и шортиках тире трусиках, задирать этих парней и с тоской подумал, к чему это в конце приведет.

– Ты же хотела к морю! – сказал я, присаживаясь на какой-то каменный выступ. – Ну, вот мы у моря.

– Но не сидеть же тут вечно!

– Да не хочу я в бар идти! Я с тобой пошел гулять, а не со всей ночной Одессой.

– Тогда пошли купаться. Слабо, Ма-а-а-асква? Голышом? Ну?

Из двух вариантов я выбрал третий. Притянул ее к себе на колени и впился в губы. Она безропотно ответила на поцелуй и тут же принялась ерзать на моей коленке задом. Ее язык шарил по моим зубам и деснам. Я просунул руки к ней под топик и стал гладить напрягшиеся соски. Я почувствовал, что меня сейчас разорвет от возбуждения.

– Я знала, что ты реальный чел, – сказала она, оторвавшись от моих губ.

– Холодно, – сказал я. – А ты почти голая. Может, потихоньку двинемся обратно?

– Я хочу пива.

– Я тебе куплю пива по дороге.

– И сигареты!

Мы выбрели в какую-то аллею.

– Слушай, – сказал я. – Пилить пешком неохота.

– Та ты на приколе! Какой «пилить»? Щас фару словим.

– Чё словим?

– Фару, Ма-а-а-асква!

Она подошла к одинокому такси, которое, видимо, дожидалось как раз таких, как мы, – пьяных и нежадных.

– Тридцать! – выкрикнула она таксисту. Тот радостно закивал головой – еще бы! За тридцать гривен можно не то что пару кварталов проехать, а и до Большого фонтана смотаться, что в получасе езды.

Я не стал спорить. В такси Оксана, конечно, потребовала сменить радиостанцию и, найдя нужную, сама увеличила громкость до запредельной. Таксист только усмехнулся. Слава богу, ехали мы минут пять. Вышли у ее дома. По иронии судьбы они с сестрой жили на той же улице, что и Е., – буквально в паре кварталов, только на другой стороне.

– В гости не зову, – сказала Оксана. Ее веки были полуопущены – серьезная стадия опьянения.

– Я и не напрашиваюсь.

– Просто там сестра… И ребенок ее…

Она прижалась ко мне и впилась в губы. В этот момент что-то вспыхнуло. Я вздрогнул и оторвался от Оксаны. Неподалеку от нас пара выпивших ребят взорвали петарду. Тут же откуда ни возьмись выскочила полицейская машина. Я подивился такой оперативности, хотя и до этого замечал, что одесская полиция колесит по городу круглосуточно. Полицейские вышли из машины и попросили молодых людей поднять руки.

– Она стреляет? – шутливо, но несколько нагло, учитывая ситуацию, спросил один из ребят, указывая на кобуру одного из полицейских.

Я подумал, что полицейский скажет что-то типа: «Стреляет, епти, так, что тебе, сука, мало не покажется». Однако тот в лучших традициях американских боевиков проигнорировал вопрос, а только сухо, но вежливо повторил просьбу поднять руки.

– Зайдем в подъезд, – поежилась Оксана.

Мы зашли в прохладный подъезд, и я снова полез ей под топик.

– Ну, так чё? – спросила Оксана, слегка отстраняясь и убирая мои руки со своей груди.

– Чё?

– Ну, чё-чё. Ты реальный чел или нет?

– Реальный, реальный, – успокоил я ее.

Она ткнула в меня пальцем.

– Тогда я хочу, чтоб ты меня чпокнул.

Я задумался. Такой откровенности я все-таки не ожидал. Но это мне как раз нравилось в Оксане – прямота во всем. Однако меня тут же начали мучить рефлексии: а не пожалею ли я об этом завтра? А что с Е.? А не будет ли это изменой? А зачем мне это?

«Бляха-муха! – разозлился я сам на себя. – Ты живой или и вправду труп? Сколько можно заниматься этим мозгоебством?! Ты же собирался совершить какую-нибудь дурость. Вот прекрасный повод».

– Да или нет? – прервала мои мысли Оксана.

– Понимаешь, – замялся я. – У тебя нельзя, у меня как-то неудобно… (До этого я сказал Оксане, что снимаю с приятелем комнату; после того, как над моей гостиницей посмеялись девицы, я старался не афишировать место своего пребывания.)

– Бля-я-я-я, – выдохнула Оксана. – Ты меня всю возбудил, а теперь неудобно? У меня там уже все мокрое! Тебе, блядь, девушка говорит, что хочет, чтобы ты ее чпокнул! Я тебе что, не нравлюсь? Я же чувствую, что у тебя стои́т.

– Нет, ну можно что-нибудь придумать, – выдавил я довольно глупую фразу.

– Ну, придумывай.

Так мы простояли почти час. Периодически влипали друг в друга, доводя себя до иступленного возбуждения, потом отстранялись и начинали разговор заново.

– Так я не поняла, – возмутилась, наконец, Оксана. – Ты будешь меня чпокать или нет? Я полгода уже не чпокалась! Ну чё мне еще сказать? Я тебя хочу. Так, блядь, нормально?

Я с усмешкой кивнул.

– Ну чё ты, блядь, киваешь?

– Ладно, пошли, – не выдержал я.

Схватил ее за руку и потащил за собой. На улице уже не было ни ребят, ни полицейских. Только первые дворники собирали мусор и махали метлами. В пять утра они уже в строю.

– Снимем на вокзале номер? – спросила Оксана, летя за мной, как Пятачок за Винни-Пухом.

– У меня есть номер.

– Та ты хонишь!

– Я не гоню. У меня есть номер, который я снимаю только для себя, чтоб это… в общем, чтоб было, где перекантоваться. Он просто маленький и неудобный.

– Ну, кровать-то там есть?

– Кровать есть. Но одноместная.

– Один хуй!

Мы вышли на проспект, «словили фару» и доехали до гостиницы.

– Это чё, типа, отель? – неожиданно спросила Оксана, выходя из машины. И вдруг уперлась. – Я туда не пойду…

– Почему? – удивился я.

– Да там, блядь, паспорта нужны…

– Это такой отель, где не нужны паспорта.

Мы прошли мимо спящего «ресепшена» и поднялись на второй этаж.

Извилистым путем добрели до моего номера. Я открыл дверь.

– А чё, окон вообще нет? – спросила Оксана, входя внутрь.

– Нет. Ни вообще, ни в частности.

– Оху-е-е-е-еть.

Она пошла в душ, а я быстро принялся приводить номер в более или менее приличный вид: передвинул кровать, сложил вещи в угол, собрал разбросанные по номеру украинские купюры.

Она вышла через пять минут. Мне хотелось верить, что она слегка протрезвела от душа, но, похоже, я верил зря. Веки у нее были по-прежнему полуопущены, и ее так же шатало из стороны в сторону.

– Свет только погаси.

Кровать была такая крохотная, что мне практически сразу пришлось лечь сверху. Я стянул с нее полотенце и стал гладить грудь.

– Слушай, – спросил я, – а у тебя какой оргазм: клиторальный или вагинальный?

– Шо? – недовольно поморщилась она. – Слушай, бросай ты уже свои кацапские штучки. Просто выеби меня.

Я засмеялся.

– Только в меня не кончай, – сказала она сонным голосом и, кажется, даже зевнула. – Ну, или кончай. Женишься на мне, перевезешь в свою Ма-а-аскву.

Дальше я принялся пыхтеть, как будто выступал за сборную Москвы по ебле. Отстаивал честь города. Или страны. После длительного воздержания у меня это выходило неплохо, я бы мог вполне претендовать на какую-нибудь медаль. Обидно было то, что Оксана была слишком пьяна, чтобы оценить всю степень моего возбуждения и трудолюбия. В номере было душно. И так как работал я за двоих, то неудивительно, что вскоре пот полез мне в глаза, собираясь надоедливой каплей на кончике носа. Кровать была такая узкая, что я физически не мог сменить положения.

– Долго еще? – вдруг лениво спросила Оксана.

– Бля-я-я, – разозлился я. – Ну, пожалуйста, могу кончить. Ты ж сама хотела, чтоб я тебя чпокнул.

– Да ты это… не обижайся… я просто две ночи не спала… спать хочу.

Я чертыхнулся.

Потом она быстро сбегала в душ и нырнула обратно.

– Завтра мне будет пиздец как стыдно, – пробормотала она, засыпая.

– Перед кем?

– Перед женихом.

– У тебя есть жених? – удивился я.

– Да, он сейчас в Англии…

Она закрыла глаза и в ту же секунду захрапела.

«Атас», – подумал я.

Наличие жениха (скорее всего, свежевыдуманного) меня не волновало, но храп совсем не входил в мои планы. Впрочем, через пару минут она повернулась на бок и перестала храпеть. Проблема была в том, что больше места на кровати не было. А кроме как для кровати, не было места в номере. Дилемма. Мир сузился до размера тела Оксаны. Я мог лечь только на нее. Неожиданно она проснулась.

– Если сестра будет звонить, скажи, что все нормально. Разбуди меня в семь.

И тут же отключилась.

Я попытался пристроиться к ней, но заснуть я уже не мог. Я лежал и думал, почему я переспал с Оксаной, но не стал спать с Е. Здесь была какая-то извращенная логика, которую мне было не осилить. В итоге я решил, что это просто мой абсурдный ответ на окружающую меня бессмыслицу.

Через пятнадцать минут мобильный Оксаны заорал какую-то песню и отчаянно завибрировал. Я взял трубку.

– Это Лена, – услышал я голос Оксаниной сестры. – Вы где?

– Мы гуляем, – соврал я. – Часа через два я ее приведу.

Лена повесила трубку.

Через два часа я принялся трясти Оксану. Она брыкалась, требовала оставить ее в покое, говорила, что она не спала две ночи, но я был неумолим.

– Я тебя отвезу домой, и ты там нормально выспишься, – шептал я, мысленно надеясь, что и я нормально высплюсь.

Сонная и злая, она наконец скинула одеяло и начала натягивать свой топик с шортиками.

Я довез ее до дома на такси.

– Ну, все, давай, – чмокнул я ее на прощание.

– Ты позвони, – сказала она сонным голосом. – У тебя же есть мой мобильный?

– Да, – соврал я, мучительно соображая, помнит ли она о том, что мы договорились встретиться.

Она исчезла в темной прохладе подъезде. Я стоял на улице и думал, куда мне деваться. Я чувствовал себя виноватым перед Е. Как-то все глупо вышло. Я посмотрел на часы. Было восемь утра. Солнце давно встало, и город шумел, начиная жить своей жизнью. Возвращаться в душный номер с мятым бельем, на котором только что спала Оксана, мне не хотелось. Я помедлил еще несколько секунд, а затем быстро пересек улицу и направился к дому Е.

Нажал на звонок. Через минуту вышла сонная Е.

– Ты чего? – спросила она испуганно, но довольно зло. – Что-то случилось?

– Да нет, – пожал я плечами. – Просто хотел тебя увидеть.

– В восемь утра? Ну, увидел… Дальше что?

Я шмыгнул носом.

– Мы тебе звонили. Я тебе писала СМС. Трубку ты не берешь. На СМС не отвечаешь. Я уже думала, что что-то случилось. Ты считаешь это нормальным?

– Прости, – сказал я.

– Или ты что, думаешь, что мне наплевать, где ты и что с тобой?

– Прости, – сказал я снова.

– Ну, что «прости»?! Что от этого «прости» изменится?

– Прости, – повторил я в третий раз, уже как полный дебил.

Е. сплюнула с досады.

– Заело тебя, что ли?

Я стоял, опустив глаза вниз, и чувствовал себя то ли неверным мужем, то ли нахулиганившим ребенком.

– Ладно, пошли, – сказала Е.

Она провела меня в свою комнату. Внутри царил полумрак и приятная прохлада. Кроме того, у Е. была широкая кровать. После моей она мне показалась каких-то невероятных размеров.

– Ложись, – сказала Е., махнув рукой в сторону постели. Я стал стягивать джинсы. Е. легла на свою половину, натянула на себя одеяло и хмуро добавила: – Только не надо ко мне приставать. Я спать хочу.

Это меня почему-то рассмешило. Как будто я и вправду был загулявшим мужем.

Через пару часов я проснулся от шума. Е. давно встала и теперь терпеливо ждала, когда встану я. Вечером у нее был поезд на Москву. У меня – завтра днем.

Я зевнул и посмотрел на время. Было 10 утра. Через четыре часа на углу Екатерининской и Бунина меня будет ждать Оксана. Или не будет. Я прислушался к голосу совести. Совесть молчала. Впрочем, я и без этого знал, что не пойду. Зачем?

Я вскочил с кровати и быстро оделся.

– Ты куда сейчас? – спросил я у Е., выходя на кухню.

– Хочу успеть смотаться на пляж, последний день позагорать. Поедешь?

– Да нет, наверное. Ты на меня злишься?

Е. пожала плечами.

– За что мне на тебя злиться? Просто ведешь себя как ребенок. Пропадаешь, появляешься. Если честно, я хотела тебя сегодня убить.

– Имела право, – согласился я.

Е. накинула на плечо полотенце.

– Ладно. Мне пора.

– Тебя проводить сегодня вечером? – спросил я, заранее зная, что она не будет настаивать.

– Не надо. Тем более, чего тут провожать? В Москве увидимся.

Мы вышли на улицу, чмокнулись и попрощались.

Я шагал по раскаленному асфальту, щурясь от солнца. Я думал, что последние сутки я прожил довольно странно и, может, даже глупо, но зато это было похоже на жизнь. Не это ли ощущение я так давно и безуспешно пытался поймать? Так что ж теперь переживать и рефлексировать?

Я представил, как вернусь в свой номер без окон и лягу досыпать. Мне приснится моя бывшая. А может, Е. А может, Оксана. Оксана будет стоять в условленный час в условленном месте в своих шортиках и топике и вглядываться в лица прохожих. Не дождавшись, матернется и пойдет на пляж. По дороге будет думать, что я все-таки «нереальный чел». А может, и не будет.

Я добрел до своей гостиницы. У входной двери на несколько секунд задержался. Я стал думать, чем бы мне подкрепить это ощущение жизни. И тут увидел на противоположной стороне фруктовую лавку. Мое внимание привлекли громоздившиеся полосатыми ядрами арбузы. По композиции они слегка напоминали знаменитую гору черепов с картины Верещагина «Апофеоз войны». И я вспомнил, что давным-давно не ел арбуз. А уж летом да в Одессе как-то совсем странно ни разу не попробовать арбуз. Я подошел и наугад выбрал один. Я подумал, что сейчас положу его в холодильник, лягу спать, а когда проснусь, буду его есть. Я сяду на кровать или унитаз, расставлю ноги и буду капать красным соком, обжигая зубы ледяной фруктовой мякотью. И, наверное, думать. О чем? Как обычно. О бессмысленности существования. И о вечном вопросе бытия – Anton, what is your name?