Текст книги "ПЗХФЧЩ! (сборник)"

Проспав целый день как убитая, вечером акушерка явилась в роддом на ночную смену. К тому времени муж Таньки уже забрал жену с Кузей домой. Да и прочие тоже разъехались. И конечно же, за Манькину смену не было ни одной новой роженицы – вот везучая.

Впрочем, Нине Ивановне было не до Маньки – рассказ гинеколога про крысу и сыр потряс ее до глубины души.

– Я ж говорила! – покачала она головой. – А вы не верили.

– Да бросьте вы ваши бабушкины сказки, – отмахнулся гинеколог. – Просто, когда за смену четверых примешь, с усталости и в черта поверишь.

Но эти аргументы Нину Ивановну совсем не убедили: она не собиралась бросать нажитое таким трудом. Поэтому посчитала своим долгом оповестить всех знакомых и незнакомых о событиях прошлой ночи.

В райцентре она была человеком известным, поэтому слух о том, что какая-то девка из Опакляпсино родила Антихриста, быстро распространился по району. Большинство, конечно, не верили и отмахивались, но те, кто верил, передавали этот нелепый слух дальше. Уже через пару недель в районе только и было речи о Кузьме. Поговаривали, что у какой-то девки деревенской родился мохнатый ребенок с рогами на голове, который всех врачей матом обкладывал, а у крыс больничных кровь пил. Еще говорили, что он как только видит икону или крест, так сразу рычать начинает. А еще скалится, а во рту у него клыки, хотя по возрасту ему и зубов-то не полагается еще. И питается он только мясом и кровью. Все эти нелепости передавались из уст в уста со скоростью эпидемии. И даже тот, кто не верил во всю эту галиматью, сам того не подозревая, участвовал в ее распространении, ибо от нехватки событий в шутку бесконечно пересказывал этот слух об Антихристе.

Еще через пару недель весть о том, что «Танька-то наша Антихриста родила», дошла и до самой деревни. Дошла, конечно, в сильно покореженном виде, тем более что привезла ее Антонина Сафонова, самая болтливая сплетница во всем районе.

В тот день к ней зашли ее соседки – Раиса, Ленка, Марина; и Антонина (по большому секрету, конечно) поведала им эту страшную новость. Естественно, кое-какие детали пришлось опустить, например мохнатость новорожденного, а также наличие рогов и клыков – это все было легко проверить, зато все остальное Антонина расписала в лучшем виде.

– Это кто ж такой, Антихрист этот? – спросила Раиса, на которую рассказ о сосущем крысиную кровь младенце произвел неизгладимое впечатление.

– Ну, это навроде Христа, только наоборот.

– Веселый и богатый, что ли? – удивилась Раиса, которая только и знала о Христе, что он был грустный и бедный.

– Да сама ты «веселый»! – возмутилась Антонина. – Злой! Вот какой!

В тот же день подруги (опять же по большому секрету) рассказали о Кузьме своим мужьям. Те, уже безо всяких секретов, рассказали всем остальным. А дальше только и было, что разговоров о Танькином ребенке. Особенно бурно новость обсуждали на стройке нового комбината. Наверное, потому что кирпич вторую неделю не завозили, и рабочие от скуки все время проводили за картами и домино, а стало быть, и времени для разговоров было навалом.

– Неужто так-таки и крыс жрет? – удивлялся сварщик Кирьянов, цокая языком.

– Ясен хрен, – кивал крановщик Дегтярев. – Он как первую сожрал, так врачи его сразу в подвал запустили, чтоб он заместо кошки там всех крыс переловил.

– И чего? Переловил?

– А то. Потом вылезает из подвала весь довольный, в крови перемазанный, изо рта хвост торчит, и говорит врачам: «Ну чё встали, бляди! Несите еще, а то я вас самих сожру». Чисто зверь. А остальные крысы так перепугались, что стали ему с тех пор сыр носить. Ну, вроде приношения, чтоб он их не ел.

– Эка невидаль, – пожал плечами укладчик Бутко. – В промзоне таджики завод вон строят. Так они не только всех крыс съели, они там еще и всех кошек в округе сожрали. И всех насекомых с птицами слопали. Там летом теперь тишина. Ни шмелей, ни бабочек. Всех схомячили.

– Так то ж таджики, – возразил Дегтярев. – А тут человек нормальный.

– Да ну и что? С голодухи в войну, говорят, и крыс, и пауков, и тараканов ели.

Недоверие Бутко стало раздражать Дегтярева.

– А может, твои таджики и летать умеют?

– Это как? – спросил Бутко.

– А так, – стал распаляться Дегтярев. – Он когда акушерку за палец укусил, так та его сразу и уронила. А он не упал. Он так в воздухе завис, а потом к мамке на грудь спланировал. Понял?

– Таджики, может, и не умеют, – ответил невозмутимый Бутко. – Но белорус у нас один на стройке в прошлом году из крана выпал, так тоже летел дай боже.

– И чё? – встрял доверчивый Кирьянов. – Выжил?

– А то. Еще минут пятнадцать после полета жил. Потом помер, конечно.

– Ну а Кузя-то не помер! – потеряв терпение, крикнул Дегтярев.

– Так он же не с крана летел, – пожал плечами Бутко. – А летел бы с крана, еще неизвестно, выжил бы или нет.

– Тьфу, чтоб тебя! – сплюнул с досады Дегтярев.

– Да пиздеж это все, – поморщился бригадир Матвей Супин. – Антихрист, он волосатым должен быть. И потом у него ж три шестерки должно быть.

– А шестерки-то откуда? – удивился Кирьянов. – Он чё, с картами ходит?

– Вот ты дебил, – вскипел Супин. – Ну при чем тут карты? Циферки у него должны быть на теле – три шестерки. Вроде как печать такая. От папы его, дьявола. Мол, так, мол, и так: вот тебе штамп – лети на землю мою волю исполнять, так сказать, помогай отцу по хозяйству.

– Так папа-то у Кузи Мишка Тимохин с леспромхоза.

– А это как посмотреть, – сказал Супин и вдруг стал что-то считать на своих обветренных и темных от въевшейся грязи пальцах.

Заметив напряженную работу ума у бригадира, рабочие притихли.

– Ты чего, Матвей? – спросил после паузы Дегтярев.

– Да это, – нахмурился Супин. – Я тут высчитал. Если девять месяцев назад зачать его должны были, то тут чего-то не сходится.

– Что не сходится? – спросил молчавший до этого монтажник Васька Полушкин, который обожал всякие детективные истории.

– Да ничего не сходится, – задумчиво сказал Супин. – Девять месяцев назад – это аккурат начало февраля выходит. А в феврале-то Мишка в Рязань мотался. Я ж точно помню.

– Вот, – обрадовался Дегтярев. – Я ж говорю, Антихрист! Пока Мишка в Рязань ездил, Танька его шуры-муры с рогатым крутила.

– Нет, ты погоди… – насторожился Кирьянов, который вспомнил, что и сам в феврале уезжал на лесоповал. Ему стало не по себе от мысли, что, пока он был в отъезде, какой-то дьявол местных баб обрабатывал, в том числе, возможно, и его Светку.

– Да не, – махнул рукой Бутко, который, похоже, твердо стоял на позициях материализма. – Брехня это все.

– Вот ты, Степан, чисто как Фома неверующий! – обозлился Дегтярев. – И белорусы у тебя летают, и таджики крыс едят. Фома тоже не верил. А потом поздно было.

– Чего это «поздно»? – бросил Бутко.

– А то, – огрызнулся Дегтярев, который историю с Фомой помнил смутно, но признаваться в этом не хотел. – Христос говорит Фоме: «Я – Христос», а этот придурок уперся рогом в землю и башкой своей дурной мотает. Нет, говорит, не верю. Ну, Христосу обидно стало, он взлетел на пару метров, покружил немного и обратно сел. А теперь, спрашивает, веришь? А Фома ему, чисто как ты со своими таджиками: нет, не верю, потому что мало ли кто может над землей летать. Тем более, говорит, ты так покружи с часок, тогда, может, и поверю. Христос разозлился и в бубен ему закатал со всей дури. Ты, говорит, дебил полный. Поэтому будешь на том свете в аду гореть. Я лично тебе туда путевку нарисую. А пока живи, сука, но только знай, что всю жизнь у тебя будут всякие неприятности и беды. И еще стоять у тебя не будет. А потом руку вытянул и – шарах! Фому прямо промеж ног молнией шибанул.

– И чё? – недоверчиво спросил Бутко.

– Ничё, – ответил Дегтярев. – Не стоял у Фомы больше.

– Сила, – прошептал восхищенно Кирьянов.

– Так, может, у него и раньше не стоял, – пожал плечами Бутко. – Его ж никто не проверял до того.

Дегтярев хотел что-то ответить, даже рот открыл, но вместо этого плюнул и отвернулся.

– Ладно, хорош лаяться, – сказал Супин. – Если Кузя и вправду Антихрист, у него шестерки должны быть, ну или знак какой-нибудь. А без знака он вроде накладной без печати – пустое место.

– Так что теперь, надо его осмотреть? – спросил Кирьянов.

– Было бы неплохо, – ответил Супин. – Но без рукоприкладства. Тимохины – люди справные, чего их обижать зазря?

Тем временем Кузя медленно, но верно подрастал. В таком возрасте даже месяц – большая разница. Рос он ребенком веселым и послушным. Грудь сосал аккуратно, не кусался. Если хотел есть, не хныкал, не ревел, а только тихо мычал. По ночам не буянил, как многие дети. А если и просыпался посреди ночи, то лежал тихо, прислушиваясь к тиканью будильника и скрипу половиц. Родители в нем души не чаяли. Танька возилась с ним с утра до ночи, Михаил баловал игрушками, сосками и бесконечными шапочками, ботиночками, маечками. Однако дурацкий слух об Антихристе дошел и до семьи Тимохиных. Сначала они отшучивались, потом отмахивались, потом стали раздражаться и, наконец, заслыша вопрос, начинавшийся с «а правда, что ваш Кузя», просто прекращали разговор.

Но народ в Опакляпсино был упрямый.

В один из выходных, когда Михаил уехал по работе в леспромхоз, а Танька осталась с Кузей одна, в дверь негромко постучали.

Танька открыла дверь и увидела что-то похожее на процессию. Возглавляла ее Антонина, из-за спины которой выглядывали любопытные головы односельчан.

– Вам чего? – испугалась Танька.

– Ты, Танька, не пугайся только, – сказала Антонина. – Нам бы на Кузьку твоего взглянуть разок, и мы пойдем.

– Зачем это?

– Ну что ты как не родная, честно слово? Хотим посмотреть, в порядке ли он или как.

– Я тебе и так скажу, – ответила Танька, на всякий случай перекрыв собой дверной проем, чтобы ничего не было видно. – Он в порядке.

– Ну что тебе, жалко, что ли? – сказала Антонина, но с какой-то угрозой в голосе.

Танька угрозу уловила.

– Тебя пущу, если прям так не терпится, а остальных – нет.

– Давай меня, Раиску и Супина.

– А Супина-то зачем? – удивилась Танька, которая с бригадиром и знакома-то особо не была.

– Нужно, – потупила голову Антонина.

– Ладно, – пожала Танька плечами, – проходите. Ноги только вытирайте.

Антонина взяла за руку Раису и кивнула стоявшему в самом конце процессии Супину.

Кузя лежал в своей кроватке и бренчал погремушками. Его губы были изогнуты в загадочной улыбке, по краям которой маленькими вулканчиками надувались и лопались слюнявые пузырьки. Увидев вошедших, он засмеялся.

– Ну? – подмигнул ему несколько театрально-дружелюбно Супин. – Как дела?

Кузя перестал смеяться и посмотрел на Супина сосредоточенным серьезным взглядом.

– Материшься? – спросил Кузю Супин.

– Ты о чем дитя спрашиваешь?! – нахмурилась Танька. – Это ты у своих рабочих спрашивай, матерятся они или нет.

– Ладно, ладно, – испугался Супин. – Я ж так… чтоб разговор поддержать.

Потом все трое гостей стали как-то странно переглядываться. Наконец, Антонина повернулась к Таньке.

– Взять-то можно?

– Можно, только осторожно, – сухо сказала Танька, которая недолюбливала Антонину за ее длинный язык и подозревала, что именно Антонина стоит за всеми этими нелепыми слухами.

Антонина аккуратно вынула Кузьму из кроватки и стала тихо качать.

– Ну? – зашипела она бригадиру. Супин, который до этого стоял смирно, как солдат на плацу, неожиданно засуетился, закашлялся и приблизился к Кузьме. Осмотрел голову с редкими белесыми волосиками и пожал плечами.

Тут стоявшая рядом Раиса вдруг стала вращать глазами, показывая Антонине на ножку Кузи. Антонина присмотрелась и ткнула локтем Супина. На ножке у Кузи виднелось небольшое родимое пятнышко.

– Чё это, глянь.

Супин улучил момент, когда Танька отвернулась, и наклонился вплотную к Кузе, коснувшись при этом своими жесткими усами розовой кожи младенца. От щекотки Кузя залился смехом и стал дергать ножками. Наконец, Антонина поймала нужную ногу и задержала ее в своей руке. Родимое пятно напоминало галочку, что-то типа римской «V».

– Ну, всё? – недовольно пробурчала Танька.

Почувствовав, что материнское терпение подходит к концу, Антонина положила Кузю обратно в кроватку.

– Ну, мы пошли, – сказала она и мотнула головой остальным.

Танька молча кивнула. Едва гости ушли, наклонилась к Кузе.

– Ну чё, Кузька? Осмотрели тебя дядьки-тетьки?

Кузя довольно улыбнулся и выдул огромный слюнявый пузырь.

– Не, – сказал Супин обступившей его толпе. – Клыков нет, шерсти тоже не видать.

– А циферки? Циферки-то? – спросил настырный Кирьянов.

– Никаких цифр тоже нет. Лежит, лыбится и все.

– А про пятно-то что молчишь? – спросила Антонина.

– Какое пятно? – зашумела толпа.

– Да ну что это за пятно? – с досадой сказал Супин. – Клякса какая-то, вот и все пятно. Навроде галочки.

– Так это для тебя галочка, – встряла Раиса. – А если перевернуть, что получается?

– Что? – опешил Супин.

– Галочка вверх ногами. А галочка вверх ногами – это что?

– Л, – протянул неудобный звук Супин, как ребенок, пытающийся зарычать.

Он все еще не понимал, куда клонит Раиса.

– Сам ты «л-л-л-л», – передразнила его Раиса. – Это «А». Только без перекладинки. А это что значит? Антихрист.

Толпа загудела.

– А чего ж без перекладинки? – удивился Супин.

Толпа сразу перестала гудеть и синхронно повернула головы к Раисе.

– А ты хотел, чтоб у него по всему телу печатными буквами «Антихрист» было накарябано? – язвительно спросила та. – Без перекладинки – это чтобы нас запутать!

Толпе аргумент Раисы показался очень убедительным, и она снова загудела.

– И что ж теперь делать? – крикнул кто-то.

– А что ж тут сделаешь? – развела руками Антонина. – Раз родился, значит, уже поздно. Проклята Богом наша деревня. Чем-то прогневили мы его, видать. Будем теперь с Антихристом жить.

– Вот те раз, – сокрушенно покачал кто-то головой. – Жили не тужили, а теперь вона как.

Толпа еще поохала, пошумела и наконец разошлась.

Так бы и забылась вся эта история, если б весть об Антихристе, подкрепленная новыми фактами, не пошла гулять по району с удвоенной силой. В Опакляпсино стали то и дело наведываться какие-то странные люди, желающие одним глазком взглянуть на Антихриста. Танька уже никому и дверь не открывала, и внутрь не пускала, а народ все лез, постукивал, покрикивал, подсматривал. Окна в доме теперь круглые сутки были занавешены, от любопытных глаз. Михаил злился и в один прекрасный день, когда около дома разгуливало особенно много незнакомых людей, достал ружье. С ним и вышел на крыльцо.

– Значит, так, – сказал он хмуро. – Ежели кто будет к моему сыну или жене еще лезть, я тому яйца отстрелю и в жопу засуну.

– А ты кто такой? – спросил самый наглый из зевак. Наглость его, видимо, была следствием алкогольного опьянения – он пошатывался и то и дело закрывал глаза.

– Я – отец, – сквозь зубы процедил Михаил.

– Ха! Отец у него кто-то другой. Мы-то знаем.

– Что вы знаете? – насторожился Михаил.

– Когда зачатье было, тебя-то не было. Вот так.

– Что ты мелешь? – разозлился Михаил. – Иди проспись! Мне-то лучше знать!

– Так, говорят, в феврале ты уезжал на заработки.

– А я приезжал. Это и Танька сама может подтвердить.

– А еще кто?

– Больше никто, – растерялся Михаил. – Я ж на одну ночь и приезжал. К утру уехал.

Тут он окончательно вышел из себя.

– Да чего я тут перед вами оправдываюсь?! Все, брысь отсюда.

– Слушай, будь ты человеком, – раздался чей-то голос из-за дерева, – дай на Антихриста-то посмотреть. Два часа ж добирались, промерзли насквозь. Если хочешь, можем заплатить немного.

– В цирке заплатишь, – огрызнулся Михаил, после чего выстрелил в воздух.

В ту же секунду все зеваки испарились. Даже самый любопытный (и по совместительству самый пьяный) исчез с космической скоростью.

Проблемы это не решило, но на первое время стало чуть спокойнее.

Так уж повелось, что любой слух не живет в сомнении. Если в нем сомневаются, значит, скорая смерть ему. В слух надо верить. Верить истово, упорно и несмотря ни на что. А расставаться с таким будоражащим кровь и воображение слухом опакляпсинцам совсем не хотелось. Поэтому и не смущали их никакие возражения или встречные аргументы. Даже то, что Михаил на одну ночь возвращался в феврале к Таньке, казалось им пустой отговоркой – свидетелей-то нет. Правда, к отцу-то у опакляпсинцев никаких претензий и не было – он же ни при чем. Ему даже сочувствовали. Уехал мужик и на тебе, баба от черта понесла. Со всяким случиться может. К Таньке и собственно Кузе они испытывали гораздо более неприязненные чувства. И чем дальше, тем больше. Теперь любое известие о Кузе воспринималось ими как очередное подтверждение «антихристовой теории». В восемь с половиной месяцев Кузя начал ходить. Сразу пополз шепоток – вот оно! У всех дети как дети, дай бог в десять месяцев еле-еле ковылять начинают, а этот раз – и пошел. Непорядок. В год и два месяца Кузя начал говорить. Причем складно и внятно. И снова не понравилось это односельчанам. Где ж это видано, чтоб обыкновенный ребенок так рано говорить начал? А когда Кузя в полтора года читать начал, вообще возмутились. Стали вспоминать, кто когда читать научился, да только первый класс школы и вспомнили. Раньше-то никто не начинал. Танька, уставшая от этих бесконечных пересудов, принялась было просить мужа переехать куда-нибудь всей семьей, но Михаил только качал головой – на переезд деньги нужны, да и работа стабильная, а с маленьким ребенком куда ж переедешь?

Вызвала тогда Танька врача из райцентра – пусть посмотрит Кузю и вразумит односельчан. Врач приехал. Осмотрел ребенка. Ничего из ряда вон выходящего не обнаружил. Потрепал Кузю по голове и собрал чемоданчик. Михаил повел его к своей машине, на которой и привез из райцентра. У машины, однако, уже собралась толпа.

– Ну, чё? – крикнул кто-то.

– Да нормально все, – смущенно ответил врач.

– Чего ж нормального, если он, как супермен, блин, растет? Соску выплюнуть не успел, а уже туда же – ходит, говорит, книжки читает. Эдак он скоро в карты резаться начнет.

– Ну, до настоящих книжек там далековато, – рассмеялся врач. – Пока только азбуку и читает. А насчет ходить и говорить, так это по-разному бывает. В девять месяцев довольно много детей начинает ходить. Ну а этот чуть раньше. Да и говорить в полтора года некоторые уже могут. Нет, конечно, это немного необычно, но ничего сверхъестественного. Вот если бы он в два месяца ходить начал или в полгода говорить, тогда да.

– А ты нам не врешь? – сощурился Дегтярев.

– С чего это мне вам врать? – обиделся врач. – Ребенок здоровый. Никаких отклонений. По нынешним временам, можно даже сказать, на удивление здоровый.

– Вот! – закричал обрадованный Дегтярев. – На удивление! Значит, таких здоровых не бывает! А это значит что? Антихрист!

Толпа радостно загудела:

– Все больные, а он здоровый! Антихрист!

– Точно! Антихристы – они завсегда здоровые! Кто ж видал больного Антихриста?

Врач плюнул с досады и полез в машину.

Несмотря на столь яростное нежелание опакляпсинцев видеть в Кузе обычного ребенка, зерно сомнения в их души врач все же заронил. Слух слухом, но нужны были и более веские аргументы. Стали подкатывать к Таньке на предмет крещения Кузи.

– Чего ж не крестишь мальца? – спрашивали они ее.

– А чего мне его крестить? – огрызалась она. – Вы вон тоже некрещеные.

– Так то мы, – возражали опакляпсинцы. – Мы-то проверенные, можно сказать. С нас и спрос никакой.

– Ну вот и он проверенный. Его врач проверял.

– Что ж, крестить не будешь? – щурились те, ухмыляясь.

Испугавшись, что односельчане с их больной фантазией воспримут отказ от крещения как очередное подтверждение их теории, Танька сжала зубы.

– Ну хорошо. А где крестить-то? Вы ж сами церковь два года назад разобрали.

– Ты нам церковь в вину не ставь. Мы ж не по злобе или нарочно. Мы на дрова разобрали. Чтоб в лес не мотаться. И потом, зачем в нашу? Вон в Пригорках есть церковь. Хорошая. И поп там толковый. Когда не квасит, конечно.

Вечером Танька рассказала об этом предложении мужу. Тот пожал плечами.

– Ну, если отстанут после этого, можно и крестить. Хуже не будет.

В следующее воскресенье вся деревня рванула в Пригорки, чтобы посмотреть на Кузино крещение, кто пешком, кто на машине. По дороге вели жаркие споры. Одни утверждали, что Кузя как церковь увидит, так начнет рычать и плакать. Другие говорили, что Кузя рычать не будет, а просто в обморок хлопнется – кто ж будет ребенка в беспамятстве крестить? Третьи и вовсе считали, что в церковь-то Кузя, может, и зайдет, а вот крестить себя не даст – попа укусит или еще что натворит. В общем, полный разнобой.

Только в одной машине молчали и никаких разговоров не вели. Это была машина Михаила. Танька сидела впереди. Кузя сидел сзади. На нем была новая меховая курточка с капюшоном и теплые штаны. В руках он держал какой-то глянцевый журнал с полураздетой девицей на обложке и внимательно читал статью о самых популярных трендах сезона. Ничего из написанного он не понимал, но его больше забавляло то, как разные буквы складывались в слова, а те в свою очередь – в предложения.

У церкви в Пригорках тем временем уже собралась внушительная толпа – все прослышали, что сегодня Антихриста крестить будут. Некоторые ради такого события приехали даже из соседнего района. Вскоре появились и первые опакляпсинцы. На них тоже показывали пальцем, как будто они были антихристовой свитой, а те, видя такое внимание, отвечали гордыми взглядами – да, мол, наш Антихрист и всё тут. Наконец, появилась и машина Михаила. По толпе прошелестел шепот: «Вот он! Едет».

Михаил, еще издали заметивший это столпотворение и смущенный таким ажиотажем, начал в душе корить себя за то, что пошел на поводу у жены. Он обернулся на сына – тот бросил журнал и теперь стоял на коленках, в радостном возбуждении вертя головой.

«Ладно, – подумал Михаил, – бог с ним. Кузьке заместо развлечения будет».

Толпа тем временем в едином порыве вытянула шеи, стараясь ничего не пропустить.

– Да где Антихрист-то? – шумели одни.

– Да вон он, – показывали вторые на машину Михаила.

– Ишь ты, точно Антихрист, – восхищенно говорили первые. – Небритый, нечесаный.

– Да это отец Антихристов! – возмущались вторые. – Вы назад смотрите.

А в заднем стекле виднелось веселое и удивленное личико Кузи – столько людей он никогда не видел.

– Много теть и дядь, – лаконично прокомментировал он увиденное.

– Это точно, – хмуро ответил папа.

Наконец, Михаил затормозил и суетливо вылез из машины. Танька поспешно выскочила со своей стороны и открыла заднюю дверцу. Вытащила маленького Кузю, который нетвердо встал на ноги и расплылся в счастливой улыбке. Толпа тут же притихла и стала усиленно креститься.

– Ишь ты, лыбится, дитя чертово, – пробурчала какая-то бабка.

– Точно, – поддержало ее несколько голосов. – Обычно-то плачут, боятся, а этому хоть бы хны. Не иначе как папаша его рогатый где-то рядом. Подбадривает сынка-то сваво.

Михаил с женой двигались быстро, почти бежали – Кузя, которого они держали за руки, буквально летел следом, перебирая своими маленькими ножками в воздухе.

По мере приближения к церкви толпа становилась все гуще и даже стала слегка напирать – каждому хотелось рассмотреть Антихриста поближе. При этом совсем приближаться к Кузе боялись: вдруг укусит или скажет какую-нибудь дрянь загробным голосом, потом ночей спать не будешь. Но задние ряды всё напирали и напирали, и передние были вынуждены почти вплотную окружить семью. Михаилу это, наконец, надоело, и он остановился. Остановились и Танька с Кузей. Михаил окинул толпу вопросительным взглядом, и та, постыдившись собственного любопытства, притихла и расступилась, создав семье свободный коридор до самого крыльца церкви. Подобно Моисею, проведшему свой народ через расступившееся Красное море, Михаил двинулся сквозь толпу, крепко держа за руку жену и сына. Танька тем временем достала платок и быстрыми суетливыми движениями повязала его себе на голову. При этом глаза она не поднимала, словно делала что-то то ли противозаконное, то ли богопротивное.

Настроения в толпе, однако, от этой остановки нисколько не изменились.

– У-у, нечистая, – неслось вслед Кузе, который с удивлением рассматривал перекошенные лица собравшихся.

– Сгинь, Сатана! – крикнула какая-то бабка и упала без чувств. Правда, упала она очень аккуратно, успев подложить себе под голову пакет с хлебом. В толпе ахнули, но тут же переключили свое внимание на Кузю. Заметив, что интерес к ней потерян, бабка быстро вскочила на ноги и отряхнулась.

Но ее почин был подхвачен. Какой-то дед умудрился пробиться в первый ряд и, крикнув какое-то проклятие, которое никто не разобрал, плюнул в Кузю. Правда, плевок не вышел, и липкая слюна повисла гирляндой на подбородке.

– Вот что, гад, творит, – пожаловался соседям дед, – даже плюнуть не дает.

Соседи сочувственно закивали головами, хотя тут же попросили деда отойти подальше или вытереть слюну, чтоб он их не заляпал. Дед, однако, сказал, что слюна эта есть теперь доказательство силы дьявольской и стирать ее он не имеет права. Тогда его насильно вытерли его же собственным рукавом, а потом слегка поколотили.

Тем временем Михаил с женой дошли до входа, неуклюже перекрестились и вошли внутрь, пропустив вперед себя Кузю. Толпа было рванула следом, но ловкий дьяк быстро прикрыл дверь, правда, кое-кто все же прорвался.

Вопреки ожиданиям Кузя не только не стал реветь и рычать при виде икон и образов, а, наоборот, еще больше обрадовался.

– Кто этот дядя? – дергал он за руку то отца, то мать, показывая то на одну икону, то на другую. – А эта тетя – это кто? А что они делают?

– Да не знаю я, – смущенно одергивал его Михаил.

Наконец вышел батюшка. Тощий и высокий. Борода, однако, у него была густая и ухоженная.

– Сами-то крещеные? – спросил он у Таньки с Михаилом.

– Да, – не моргнув глазом, хором соврали оба, так как побоялись, что священник может отказаться крестить Кузю.

– А крестные где?

– Какие крестные? – удивились родители.

Священник недовольно крякнул.

– Ну, мать и отец новообращенного.

– Так мы ж и есть мать и отец, – ответили те недоуменно.

Священник с легким стоном закатил глаза, потом попросил служку позвать матушку.

– Значит, мы с матушкой будем крестными родителями.

Затем он посмотрел на Кузю и слегка наклонился.

– Ну, Кузьма, в святцах ты у нас вроде есть, так что проблем не будет.

И улыбнулся Кузьме.

– Ну все, – завороженно прошептал кто-то из зевак. – Сейчас он ему горло-то и перегрызет.

Но Кузя ничего грызть не стал, только потрогал большой крест, свисавший с рясы священника, и улыбнулся в ответ.

Дальнейшее прошло все в той же спокойной чинной атмосфере. Михаил с Танькой покорно следовали указаниям священника, повторяли текст молитв и озабоченно поглядывали на купель – не холодная ли там вода.

– Ничего, – шептал все тот же голос из горстки наблюдателей. – Сейчас его подведут к воде, тут-то он и покажет всем.

Но и тогда, когда раздетого Кузю окунули в святую воду, он не прекратил улыбаться. Так до самого окончания крещения и сиял от радости. Потом его растерли полотенцем, одели и вывели на улицу. Толпа тут же расступилась. Тимохины быстро, не глядя по сторонам, прошагали к своей машине, сели и уехали, оставив в воздухе едкое облако белого газа.

Уличные зеваки сразу навалились на свидетелей.

– Ну чё, брыкался? Как он там? Что было-то?

– Да не, – пожимали те плечами. – Лыбился всю дорогу, как дебил.

Казалось, это должно было уже раз и навсегда разубедить народ в несправедливости их предположений, но на всякую логику есть своя логика с подвывертом. Особенно когда очень не хочется разуверяться.

– Так ясное дело, – воскликнул крановщик Дегтярев. – Антихрист – он же вам не оборотень какой. Он свое дело знает. Он же вроде как шпион засланный. Ну начал бы он рычать или там по церкви летать. Мы бы сразу поняли – вот он! Кольями б его закололи и привет. А он хитрый, гад. Он знает, что раскрываться ему нельзя. Вот и дурит нас, простофиль. За нос водит. Мол, смотрите, я теперь даже крещеный. То есть вроде как даже ближе к Богу, чем вы.

Аргумент показался убедительным.

– Верно, – промямлил какой-то мужик в мятом пиджаке. – Если подумать, ну чё такого-то? Ну, окунули разок в воду, ну, крест повесили. Чего ему брыкаться? Он же не бес какой. Он Антихрист!

Разница между бесом и Антихристом была большинству не совсем понятна, но в толпе одобрительно загудели. И долго еще не расходились, обсуждая, какой хитрый им Антихрист попался – сразу и не раскусишь. Вон даже попу голову задурил. А нам-то, простым православным, и подавно.

В общем, разошлись по домам в твердом убеждении, что Кузя – точно Антихрист. Но если для районных зевак все это было не более чем аттракцион и повод для новых сплетен, то для опакляпсинцев на первое место вышли вполне конкретные практические, так сказать, вопросы. Им хотелось узнать, что ж такое Антихрист будет делать, когда вырастет. А то как-то непонятно. Ежели он и дальше будет так тихо жить и никого не трогать (может, еще и святым для конспирации заделается), так ну его на хрен, такого скучного, – нехай живет. А ежели собирается безобразничать, то как, где и когда. Стали друг у дружки спрашивать – не знает ли кто, что по этому поводу Библия говорит. Но, оказалось, что Библию никто не читал. Стали спрашивать, нет ли у кого Библии этой. И снова здоро́во – ни у кого нет. Пришлось Дегтяреву как самому активному на следующий день снова смотаться в Пригорки, чтоб в церковной лавке Библию купить.

А когда привез, собрались опакляпсинцы на чтение. Не вся деревня, конечно, но самые активные – Антонина с подружками, Супин со своей бригадой и еще пара прибившихся от нечего делать.

Долго искали, где про Антихриста написано. Всю книгу перелопатили, а про Антихриста ни слова. Были, правда, какие-то лжепророки и звери, но опять-таки все как-то туманно. Наконец, после долгих усилий встретился им «Антихрист», однако снова без конкретики. Мол, вот, бойтесь его и все. Ничего не поняли опакляпсинцы, решили сходить к деду Митяю, который, как им казалось, был верующим и должен был бы знать, что к чему. Дед Митяй, однако, тоже говорил темно и непонятно. Впрочем, кое-что внятное из его речи вычленить удалось. Так, поняли опакляпсинцы, что, во-первых, Антихрист все-таки зло (а то они уже начали нервничать), во-вторых, появится он перед концом света и будет он вроде Христа чудеса творить и народу врать, что, мол, я и есть Христос. А потом захватит власть во всем мире и все.

Что означает это «все», никто не понял. Да и вообще не поняли, чего такого плохого-то в Антихристе. Стали спрашивать деда Митяя. Ну, будет Антихрист чудеса показывать, мертвых там разных воскрешать – так кому ж от этого хуже? Или вот будет он всем врать, что он, дескать, Христос. Делов-то. Вон Супин вторую неделю врет начальству, что комбинат строится, а он ни фига не строится, потому что кирпича нет. Но зарплата-то капает. Кому ж плохо? Всем хорошо. Ну, кроме начальства, конечно. А то что под конец Антихрист миром править будет, так то вообще чепуха. А может, даже и хорошо. Вон америкосы как что завоюют, так сразу туда гуманитарную помощь со жратвой присылают. Жратва на халяву – какой же дурак откажется?