Текст книги "Россия на перепутье. Историко-публицистическая трилогия"

Революционный вождь, травимый как агент враждебного государства, ожидающий возможного покушения со стороны врагов, заботится об издании «синей» тетради с цитатами Маркса – Энгельса – таково его секретное завещание. Словечко «укокошат» должно служить противоядием ненавистной патетике: поручение по своему существу имеет патетический характер.

Ожидая удара в спину, Ленин сам должен был нанести удар в грудь. Пока он между чтением газет и писанием инструктивных писем приводил в порядок полученную наконец из Стокгольма драгоценную тетрадь, жизнь не стояла на месте, и близился час, когда вопрос о власти предстояло решать практически. Как только большевики получили возможность влиять на оба столичных совета, Ленин сказал: «Наше время пришло», хотя оставался сторонником всемирной пролетарской революции. Само завоевание власти в России он рассматривал прежде всего как толчок к европейской революции, которая для судеб человечества должна была иметь несравненно большее значение, чем революция в отсталой стране. Об этой исходной позиции Ленина наша эпигонская историография предпочитала молчать, так как этот расчет Ленина был опровергнут последующими событиями, и, согласно позднейшим теориям, русская революция, при всех условиях, оказалась самодовлеющей. Между тем ленинская оценка международной обстановки не была иллюзорной. Симптомы, которые он наблюдал сквозь сито военной цензуры всех стран, действительно знаменовали приближение революционной бури. Революция на Западе, правда, не поставила у власти пролетариат – реформисты спасли буржуазные режимы, – но оказалась все же достаточно существенным фактором, чтобы оградить Советскую республику в первый, наиболее опасный период ее существования. Ситуация была такова, что на основе глубокого и всестороннего анализа внутренней и международной текущей обстановки Ленин созрел для постановки перед РСДРП (б) вопроса подготовки и организации вооруженного восстания.

В брошюре «Уроки революции», написанной в Разливе, он пишет, что февральская полоса революции в России окончилась неудачей.

По его мнению, революционный взрыв, произошедший в конце февраля 1917 года и положивший начало Февральской революции, свержению самодержавия и крушению Российской империи, был не тем, что надо.

Февральская революция носила буржуазно-демократический характер. Свергнув царизм, она фактически не решила ни одной из насущных задач. Продолжалась империалистическая война, оставался нерешенным вопрос о земле, не были удовлетворены основные требования рабочего класса (восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы и др.), оставался крайне острым национальный вопрос. Правящая буржуазная партия – кадеты – была согласна на те реформы, которые не затрагивали бы коренные интересы и привилегии капиталистов и помещиков. Кадеты были экономически заинтересованы в сохранении помещичьего землевладения и возражали против экспроприации этой формы частной собственности. И точно так же правящая буржуазия не могла отказаться от продолжения войны, которая давала громадные барыши на военных поставках. Вследствие этого Временное правительство лишалось поддержки широких масс населения. Оно могло управлять страной лишь до созыва Учредительного собрания, поэтому всячески саботировало его созыв, заняв в условиях «полевения» общества позицию: «сначала успокоение, потом реформы».

Глава 5
Троцкий и Ленин в октябре

Ленин поразительно быстро оценил представившуюся возможность захватить власть и использовал ее. Мало того, он успел разработать идеологию социалистической революции в России, которая позже стала называться марксизм-ленинизм. К этому времени у большевиков имелась организация, которая превратила возможный вариант в историческую реальность. Возможно, самым большим творением Ленина и его соратников – Троцкого, Каменева, Зиновьева, Сталина, Дзержинского – было создание партии, сумевшей собрать и нацелить энергию, волю и веру революционеров на создание образа новой реальности, вовлечь в этот процесс миллионы и миллионы людей по всей России.

Множество авторов умаляют роль Ленина в Октябрьском перевороте 1917 года, а советскими историками она, наоборот, преувеличивалась. Некоторые же методом сравнения количества лиц, приехавших с Лениным и с Троцким, а также по наличию у них денег предпочтение отдают все же Троцкому.

Для соблюдения «нейтралитета» в этом вопросе нам не остается ничего другого, как сослаться на самого Троцкого, который предпочтение отдает Ленину. Возможно – из-за скромности, а скорее потому, что считал – чистокровному еврею нельзя отдавать верховную власть в такой стране, как Россия.

Нелегко из нагромождения доступного теперь исторического и псевдоисторического материала выделить более или менее достоверную картину развития событий в России в те месяцы лета и осени 1917 года. От Троцкого в этом, конкретном, случае можно было бы ожидать, что он с учетом «личного участия в описываемых событиях» будет тянуть одеяло на себя, то есть выставлять себя в самом лучшем свете. Но читатель сам может определиться, делает это Троцкий или нет, почитав его уникальнейшую «Историю русской революции», которая до 1997 года никогда не издавалась в СССР, и представляет для нас тот интерес, что в ней содержатся откровения одного из главных действующих лиц.

Страстный борец за мировое социальное переустройство, с юных лет посвятивший свою жизнь революции, Лев (Лейба) Давидович Троцкий (Бронштейн), по многим свидетельствам, был приобщен к марксизму своей невестой, потом супругой Александрой Соколовской. Обвенчал их раввин в Таганской тюрьме Москвы, откуда молодожены отправились в сибирскую ссылку. Пробыл там Троцкий недолго и без сожаления оставил Александру с двумя маленькими дочками, совершив побег.

Через Цюрих молодой папаша отправился в Лондон для встречи с Лениным. Из-за трудностей, возникших в связи с печатанием «Искры» в Лейпциге, а потом и в Мюнхене, в апреле 1902 года Ленин принял решение перенести издательскую деятельность в Лондон. Ленин принял Троцкого в редакционную коллегию «Искры». После завершения 23 августа 1903 года лондонской части II съезда РСДРП Ленин постоянно подвергался огромному количеству нападок со стороны своих бывших товарищей. Сильнее других донимал его Троцкий: «Ленин деспот и террорист, который хочет превратить центральный комитет в “комитет общественной безопасности”, чтобы играть роль Робеспьера. Если бы якобинцы остались у власти, то, пожалуй, под нож гильотины попала бы и львиная голова Маркса». (Отмечу, что последовавшая спустя некоторое время жестокость самого Троцкого совершенно не соответствовала тем его первоначальным «ангельским» заявлениям.)

После II съезда РСДРП, расколовшего партию на две фракции, Троцкий примкнул к меньшевикам, принял активное участие в их борьбе против большевиков, правда, ненадолго. Лев Давидович несколько отошел от своих сторонников, но связи с ними не порывал, объявив о «внефракционной» позиции, ибо озаботился примирением враждующих сторон. Не все меньшевистские вожди отнеслись к нему дружелюбно, особенно неприязненное отношение всегда демонстрировал Г. В. Плеханов. В работе «Наши политические цели», вышедшей в Женеве в 1904 году, Троцкий предсказал: централистское понимание Лениным роли партии неизбежно приведет к тому, что диктатура пролетариата в конце концов выродится в диктатуру одного человека.

Новый этап карьеры партфункционера Троцкого начался уже в первые дни русской революции 1905–1907 годов. В 1905 году Троцкий вернулся в Россию задолго до Ленина и тотчас же вдохновился идеей Советов. Очевидно не без влияния Троцкого, Ленин после некоторого колебания уверовал в Советы (старая идея Аксельрода). В октябре 1905 года возник Петербургский совет рабочих депутатов. Руководящим органом его стала Исполнительная комиссия во главе с беспартийным адвокатом Хрусталевым-Носарем. Видную роль в нем играли меньшевики Мартов, Мартынов, Дейч, их сторонники – Парвус и Троцкий. После ареста Петербургским охранным отделением Носаря на заседании 27 ноября было избрано исполнительное бюро в составе Троцкого, рабочего Обуховского завода Петра Злыднева и Введенского-Сверчкова, которое коллегиально должно было исполнять обязанности председателя. Но уже 3 декабря все они также подверглись аресту. Однако Троцкого почему-то впоследствии стали именовать председателем Совета, а сам он тоже выдавал за действительный факт руководство Петросоветом, хотя на этом посту находился меньше недели.

Троцкий на суде свою руководящую роль в этом органе, конечно, отрицал. По дороге в ссылку Троцкий бежал. Когда царское правительство арестовало исполнительный комитет Петроградского совета, революционная ситуация в Москве, где большевики имели сильные позиции в рабочей среде, обострилась. Призыв к всеобщей забастовке нашел горячий отклик среди трудящихся. Без какого-либо четкого плана сооружались баррикады. 9 декабря начались уличные бои.

В 1914 году в среде социал-революционеров и меньшевиков произошел раскол на патриотов (война до победного конца) и интернационалистов (мир любой ценой), в число последних входили Аксельрод, Мартов и Троцкий. Оказавшись за границей, Троцкий не мог получить визы для проезда в Россию. Высланный из Франции в 1916 году, он с января 1917 года жил в Нью-Йорке. Официально заработав несколько сотен долларов, Троцкий жил в США небедно: у него была своя машина с шофером, дом с холодильником и пылесосом (большая роскошь по тем временам). Некоторые утверждают, что паспорт для возвращения в Россию вручил ему сам президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон. Родной дядя Троцкого, Абрам Животовский – биржевик и миллионер, член «Русско-Азиатского банка», торговал металлом в США. Трое его братьев жили в разных странах и пытались позже наладить деловые отношения с большевиками.

Троцкий 26 марта 1917 года с большой группой революционеров на пароходе отплыл в Россию. В канадском Галифаксе его было арестовали английские власти как возможного германского агента. Однако очень быстро освободили по просьбе английского посольства в Вашингтоне. Это дает право предполагать, что Троцкий имел поддержку в высших политических кругах США. Кстати, об американцах. Немцам революция в России была нужна, чтобы спастись. А вот с американцами дело обстояло гораздо сложнее. В России того времени посол Соединенных Штатов был, пожалуй, самым безоговорочным сторонником Февральской революции. Он отзывался о ней как о «самой изумительной революции в истории». А президент США Вильсон осуждал «автократию, которая увенчала вершину русской политической структуры и столь долго прибегала к столь ужасным методам, что не была русской ни по происхождению, ни по характеру, ни по своим целям. Теперь она от рынка (курсив мой. – В.К.), и великий благородный русский народ примкнул со всем своим естественным величием и мощью к силам, которые сражаются за свободу, справедливость и мир».

Можно подумать, читатель, что эти слова не почти столетней давности, а произнесены сегодня. Американцы решали в Первой мировой войне свои собственные задачи. И важнейшей из них было одновременно и Германию сокрушить, и ослабить Британскую империю заодно с Францией. В связи с этим США рассматривали послефев-ральскую Россию как своего естественного союзника, как младшего партнера, этакого «младшего братца» в роли сырьевого придатка и бездонного рынка для сбыта американской продукции. Ну совсем как сейчас. Но было и отличие: американцы выступали против царизма по причине «еврейского вопроса». Но здесь следует добавить, что политика Америки в отношении России всегда была коварной. Вспомним, как Теодор Рузвельт натравливал Японию на Россию. Вначале Англия и США вооружили ее, самурайскую, до зубов. Не давали покоя североамериканским капиталистам залежи угля и нефти на Сахалине. Тайный агент «Стандард-ойл» безвылазно торчал в Александровске, делая вид, что образует нефтяной синдикат, а в действительности собирал разведданные для американской, японской и… германской разведок. Рузвельт желал, чтобы японцы и русские основательно потрепали друг друга; предполагалось после войны между ними сохранить в Азии спорные районы, в которых постоянно возникали бы опасные трения, и тогда Япония, соперничая с Россией, не стала бы распространять свое влияние на районы, куда простираются американские интересы.

Итак, обратимся к Троцкому, к его видению событий, изложенному в упомянутой выше книге «История русской революции». Троцкий пишет, что на заседании Совета республики, которое 7 октября 1917 года открыл премьер Керенский, именно ему, Троцкому, на основании перенятого по наследству от Государственной думы регламента дали десять минут для внеочередного заявления от имени большевистской фракции.

Троцкий в книге о себе пишет в третьем лице.

В зале воцарилось напряженное молчание. Оратор начал с констатации, что власть сейчас столь же безответственна, как и до Демократического совещания, созывавшегося, видимо, для «обуздания» Керенского, и что представители имущих классов вошли во Временный совет в таком количестве, на какое они не имеют ни малейшего права. Если бы буржуазия действительно готовилась к созыву Учредительного собрания через полтора месяца, ее представители не оправдывали бы сейчас с таким рвением безответственность власти. Вся суть в том, что буржуазные классы поставили себе целью сорвать Учредительное собрание. Удар попадает в цель.

Наиболее бурно протестует правое крыло. Не отрываясь от текста, оратор бичует промышленную, аграрную и продовольственную политику Временного правительства. Говорит, что создается впечатление, что правительство ведет дело не иначе, как если бы поставило себе цель толкать массы на путь восстания. И тогда в зале протесты перерастают в бурю. Крики о Берлине, о немецком золоте, о пломбированном вагоне, и на этом общем фоне – уличная брань. Прокладывая себе дорогу через взрывы ненависти, чередующиеся с моментами затишья, оратор заканчивает словами: «Мы, фракция большевиков, заявляем: с этим правительством народной измены и этим Советом контрреволюционного попустительства мы не имеем ничего общего… Покидая Временный совет, мы взываем к бдительности, мужеству рабочих, солдат и крестьян всей России. Петроград в опасности! Революция в опасности! Народ в опасности!.. Мы обращаемся к народу. Вся власть Советам!»

Оратор сходит с трибуны. Несколько десятков большевиков покидают зал под напутственные проклятия. С уходом большевиков «цвет нации» остается на посту. Только левый фланг соглашателей пригнулся под ударом, направленным, казалось, не против него.

При разгорающейся крестьянской войне, обостряющемся национальном движении, углубляющейся разрухе, распадающемся фронте, расползающемся правительстве советы становились единственным оплотом радикальных сил. И всякий возникавший вопрос превращался в вопрос о власти, а проблема власти вела к съезду Советов. Он должен был дать ответ на все вопросы, в том числе и на вопрос об Учредительном собрании.

Ни одна партия не снимала еще лозунга Учредительного собрания, в том числе и большевики. Но в ходе событий революции главный демократический лозунг, в течение полутора десятилетий вдохновлявший героическую борьбу масс, потерял свою актуальность. Динамика революции поставила на повестку дня борьбу за власть между двумя основными классами общества: буржуазией и пролетариатом. Ни буржуазии, ни пролетариату Учредительное собрание уже ничего дать не могло. Мелкая буржуазия города и деревни могла в этой схватке играть лишь второстепенную роль, так как брать в собственные руки власть она была не способна, а в Учредительном собрании она могла еще получить – и действительно получила впоследствии – большинство. Только не знала, какое употребление из него сделать. В этом и выражалась несостоятельность формальной демократии на глубоком историческом переломе. Сила традиций сказалась в том, что даже накануне последней схватки от Учредительного собрания ни один из лагерей еще не отрекался, но фактически буржуазия апеллировала к Корнилову, а большевики – к съезду Советов. Тогда довольно широкие слои народа, даже члены большевистской партии, питали в отношении съезда Советов конституционные иллюзии и связывали с ним представление об автоматическом и безболезненном переходе власти из рук коалиции в руки Советов. На самом деле власть надо было отнять силой, голосованием этого сделать было нельзя: только вооруженное восстание могло решить вопрос.

Координируя революционные усилия рабочих и солдат всей страны, давая им единство цели и намечая сроки, лозунг съезда Советов прикрывал в то же время полуконспиративную, полуоткрытую подготовку восстания постоянной апелляцией к легальному представительству рабочих, солдат и крестьян. Обличая собирание сил для переворота, съезд должен был затем санкционировать его результаты и сформировать новую власть, «бесспорную для народа» (стиль Троцкого. – В.К.).

В расстановке сил решающая роль отводилась петроградскому гарнизону. Несмотря на начавшийся в конце июля перелом, в обновленном петроградском гарнизоне в течение августа еще господствовали эсеры и меньшевики. Некоторые воинские части не испытывали доверия к большевикам. Пролетариат не имел оружия: в руках Красной гвардии имелось всего несколько тысяч винтовок. Восстание в этих условиях могло закончиться жестоким поражением. Но в течение сентября положение начало меняться. После мятежа генералов соглашатели быстро теряли опору в гарнизоне. Недоверие к большевикам сменялось сочувствием, но не более. Гарнизон был по-мужицки подозрительным: не обманут ли большевики, дадут ли на самом деле мир и землю? Бороться за эти задачи под знаменами большевиков большинство солдат еще не собиралось. А так как в составе гарнизона сохранялись враждебные большевикам 5–6 тысяч юнкеров, три казачьих полка, батальон самокатчиков, броневой дивизион, то исход столкновения представлялся и в сентябре сомнительным.

Ход развития событий принес один предметный урок: судьба революции и большевиков оказалась неразрывно связанной с настроением солдат. Право распоряжаться отрядами вооруженных людей есть основное право государственной власти. Первое временное правительство, навязанное народу Исполнительным комитетом, обязалось не разоружать и не выводить из Петрограда воинские части, принимавшие участие в февральском перевороте. Такое формальное начало военного дуализма по существу означало двоевластие в стране. Крупные политические потрясения следующих месяцев – апрельская демонстрация, июльские дни, подготовка корниловского восстания и его ликвидация – неизбежно упирались каждый раз в вопрос о подчиненности петроградского гарнизона. И в ряде провинциальных городов дело обстояло примерно так же, как и в столице. В течение июля и августа обновленные гарнизоны подверглись большевизации. Реформирование петроградского гарнизона становилось неотложным, так как ожидаемый съезд Советов должен был по логике событий довести борьбу за власть до развязки. Чтобы противостоять попытке большевиков изменить соотношение сил в гарнизоне, Временное правительство подготовило хитрый ход – выставило аргументы патриотического и стратегического порядка.

После падения Риги и потери Моонзундских островов штаб разослал приказы о переформировании петроградских частей с целью отправки их на фронт. Одновременно вопрос был внесен в солдатскую секцию Совета. Ход противников революции был продуманным: предъявив Совету стратегический ультиматум, можно было вырвать у большевиков одним ударом военную опору из-под ног, либо же, в случае сопротивления Совета, вызвать острый конфликт между петроградским гарнизоном и фронтом, нуждающимся в пополнении и смене частей. Руководители Совета, отдававшие себе отчет в подготавливаемой для них западне, намеревались хорошо прощупать почву, прежде чем сделать опрометчивый шаг. Отказаться от выполнения приказа можно было только при уверенности, что мотивы отказа будут правильно поняты фронтом. В противном случае могло оказаться более выгодным произвести, по согласованию с окопами, замену частей гарнизона более революционными фронтовыми частями, нуждающимися в отдыхе. В таком духе уже высказался Ревельский совет.

Пытаясь разогреть патриотизм масс угрозой потери Петрограда, меньшевики внесли 9 октября в Совет предложение создать Комитет революционной обороны, который имел бы своей задачей участвовать в защите столицы при активном содействии рабочих. К величайшему удивлению меньшевиков, большевики приняли идею «Комитета обороны». Патриотическая инициатива соглашателей была как нельзя кстати, так как облегчала создание революционного штаба. Вскоре он стал называться Военно-революционным комитетом и стал главным рычагом переворота. Как только приказ о передислокации частей был из штаба округа передан Исполнительному комитету Петроградского совета, идея восстания начала приобретать плоть.

Троцкий пишет, что он свой доклад на одном из заседаний Совета закончил возгласом: «Да здравствует прямая и открытая борьба за революционную власть в стране!» И сам же поясняет, что это был перевод на язык светской легальности лозунга: «Да здравствует вооруженное восстание!» Потом, ради объективности, пишет, что только на следующий день, 10-го, Центральный комитет большевиков принял на тайном заседании резолюцию Ленина, прибывшего на заседание из Выборга. После десятичасового совещания, продлившегося до утра, десятью голосами против трех было решено осуществить восстание и назначить его на 20 октября, день открытия съезда Советов. Затем Ленин вновь вернулся в окрестности Выборга, а в Петрограде вся ответственность, как признал даже Сталин в одной из статей в ноябре 1918 года, была возложена на Троцкого.

Исполнительный комитет Петроградского совета опубликовал извещение об организации при нем особого отряда Красной гвардии, создание которой с ее традициями восходит к событиям 1905 года. Старая рабочая гвардия возродилась вместе с Февральской революцией и разделяла в дальнейшем превратности ее судьбы. К описываемому периоду подозрительное отношение солдат к Красной гвардии осталось далеко позади. Наоборот, почти во всех резолюциях полков выдвигались требования вооружить рабочих. Красная гвардия и гарнизон становятся отныне рядом. Вскоре они будут еще теснее связаны общим подчинением Военно-революционному комитету. Вот тут-то Временное правительство и обеспокоилось. Утром 14-го у Керенского состоялось совещание министров. Власти гадали: ограничится ли на этот раз дело вооруженной демонстрацией или же дойдет до восстания? Командующий округом говорил представителям печати: «Во всяком случае, мы готовы». Троцкий по этому поводу обобщает: «Обреченные нередко испытывают прилив сил накануне своей гибели». Взяв в свои руки вооружение рабочих, Совет действовал по всем направлениям.

Через четыре года после описываемых событий Троцкий об одном эпизоде из той поры рассказывал на вечере воспоминаний, посвященном Октябрьской революции, так: «Когда прибыла делегация от рабочих и сказала, что им нужно оружие, я говорю: “Но ведь арсенал не в наших руках”. Они отвечают: “Мы были на Сестрорецком оружейном заводе… Там сказали: если Совет прикажет, мы дадим”. Я дал ордер на 5000 винтовок, и они получили их в тот же день. Это был первый опыт. Враждебная пресса немедленно завопила о выдаче государственным заводом оружия по ордеру лица, состоявшего под обвинением в государственной измене и выпущенного под залог из тюрьмы».

Керенский в ожидании непредвиденных последствий сделал, как он думал, ход конем – подчинил петроградский гарнизон главнокомандующему Северным фронтом Черемисову. Изымая столицу в военном отношении из собственного ведения как главы правительства, Керенский тешил себя надеждой, что подчиняет ее себе как Верховному главнокомандующему. В свою очередь генерал Черемисов, которому предстояла нелегкая задача, стал искать помощи у комиссаров и комитетчиков. Попытались выработать план совместных действий. Штаб фронта вместе с армейскими организациями вызвал на 17-е представителей Петроградского совета, чтобы «прямо в окопах» в упор им и предъявить свои требования. Петроградскому совету не оставалось ничего другого, как принять вызов. Делегации, состоявшей примерно пополам из членов Совета и представителей полков, был предложен проект заявления, составленный Свердловым.

Для оказания давления на делегацию в Пскове была создана помпезная обстановка: вокруг столов, покрытых внушительными картами, восседали господа генералы, высокие комиссары и представители армейских комитетов, начальники отделов штаба выступали с докладами о военном положении на суше и на море. Резюме всех докладчиков сходилось в одной точке: необходимо немедленно вывести Петроградский гарнизон для защиты подступов к столице. Но поскольку уроки корниловских дней были еще в памяти у всех, делегации удалось легко противостоять натиску штаба, и она вернулась в Петроград более единодушной, чем до отъезда. Борьба за гарнизон переплелась с борьбой из-за съезда Советов. До намеченного первоначального срока его созыва оставалось четыре-пять дней. «Выступление» увязывалось с началом съезда. Предполагалось, что, как и в июльские дни, движение должно развернуться по типу вооруженной массовой демонстрации с уличными боями. Настроение рабочих было таким, что они были готовы двинуться в любой момент.

18-го впервые было созвано Гарнизонное совещание, которое телефонограммами воинским частям хотело рекомендовать воздерживаться от самочинных выступлений и выполнять лишь те распоряжения штаба, которые будут одобрены солдатской секцией. Совет таким образом получал контроль над гарнизоном. Президиум ЦИКа, считавший себя хозяином Смольного, сделал попытку приостановить рассылку телефонограмм, чем лишний раз скомпрометировал себя. На состоявшемся собрании представителей полковых и ротных комитетов Петрограда и окрестностей ЦИКу было отказано в доверии. Было принято решение: никакие приказы без скрепы Совета не действительны. Не ограничиваясь формальным опровержением слухов о восстании, Совет открыто назначил на воскресенье, 22-е, мирный смотр всем силам, но не в виде уличных шествий, а в виде митингов на заводах, в казармах, во всех больших помещениях столицы.

22 октября весь Петроград, за исключением «верхних слоев населения» (стилистика Троцкого. – В.К.), представлял сплошной митинг. Взбудораженные большевиками массы увидели себя и своих вождей, вожди увидели и услышали массы. Сотни тысяч людей поднимали руки и клялись довести борьбу до конца. Но Военно-революционный комитет все еще не дает сигнала к открытому восстанию. А Керенский в течение двух дней совещается то с вождями ЦИКа, то со своим штабом: не следует ли арестовать Военно-революционный комитет? Соглашатели не советовали: они сами попробуют урегулировать вопрос. Когда съезд Советов решили перенести с 20 на 25 октября, Ленин вначале не хотел и слышать об изменении дня проведения восстания. В действительности же именно эта отсрочка дала большевикам тот дополнительный срок для подготовки, необходимость в которой Троцкий распознал с большей проницательностью, чем Ленин.

Подготовка к восстанию большевиками была проведена колоссальнейшая (см. последний том книги Троцкого «История русской революции»). Поскольку сама идея восстания вытекала спонтанно из новой ситуации и поворот мыслей Ленина в сторону немедленного захвата власти застиг руководство партии врасплох, в самом ЦК план вооруженного восстания тогда совершенно не нашел поддержки. Но настроенный решительно Ленин никому не позволял уклоняться и лавировать. А таких было большинство. Против восстания были и его ближайшие соратники: Бухарин, Каменев и Зиновьев, будущий «всероссийский староста» Калинин, ставшие позже видными деятелями советского государства Молотов, Орджоникидзе, Фрунзе и другие. Ленин не ограничивается свирепой критикой, а в виде протеста подает в отставку из ЦК по тем мотивам, что ЦК не отозвался на его настояния относительно захвата власти, а редакция «Правды» (Сталин), мол, печатает его статьи с намеренным промедлением и произвольным сокращением текстов.

Держа про запас свою отставку, но не выходя полностью из границ партийной легальности, Ленин уже с большей свободой действий стал входить в контакты с Петроградским, Московским комитетами и с наиболее надежными руководителями районных комитетов. Он всегда считал, что массы левее партии. Ленин, как никогда действенный, вечером 24 октября пишет известное письмо членам ЦК партии. Там были такие строки: «Промедление в восстании смерти подобно». А далее вообще сплошная романтика: «Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами…, а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс… История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя потерять много завтра, рискуя потерять все…»

Многие современные люди, одураченные демагогией «демократов», не знают, а если и знают, то неспособны понять революционную страсть этих строк Ленина. Вечером 24 октября Ленин покинул конспиративную квартиру и решил добраться до штаб-квартиры большевиков. Поскольку он до сих пор не был уверен в своих соратниках, ему следовало находиться в штабе. Вначале потребовал себе охрану: «Спросите, есть ли у них сто верных солдат или красноармейцев с винтовками, мне больше ничего не надо!» Но, не дождавшись охраны, он подвязал щеку платком, напялил парик и кепку и отправился (то ли на трамвае, то ли пешком) через весь Петроград в Смольный. Этот путь был далеко не безопасным. Город патрулировался юнкерами. Ленина могли узнать и арестовать, а это значительно усложнило бы положение.

В это время Временное правительство допустило ошибку – отдало приказ занять редакционное помещение «Правды», чем и дало повод большевикам для нанесения решительного удара. Перед рассветом вооруженные отряды начали занимать стратегические объекты: мосты, электростанции, вокзалы, телефонную станцию, телеграф. Сопротивления оказано не было. У Временного правительства остались только юнкера и женский батальон.

Рано утром Керенский, сбежав из Зимнего дворца, отправился на фронт, чтобы привести в столицу войска для подавления восстания.

Но генералы указали ему на дверь, и он был вынужден довольствоваться несколькими сотнями казаков. Обезглавленное правительство засело в Зимнем. К полдню бывшая царская резиденция была единственным островком законной власти в большевистском Петрограде и имела в защитниках только юнкеров и женщин.