Текст книги "Россия на перепутье. Историко-публицистическая трилогия"

Глава 7
Смена вех, то есть НЭП

«Капиталистическое окружение» прекратило уже не только военную, но и торговую блокаду и фактически признало существование СССР де-факто. Раньше всех это заметили и оценили русские эмигранты-державники. В частности, Василий Витальевич Шульгин, образованный монархист, окончивший юридический факультет Киевского императорского университета, в котором читал лекции о «термидорианском перерождении» французских якобинцев проф. И.В. Лучицкий. Шульгин, отталкиваясь от лекций своего преподавателя, проецировал «интернационал» якобинцев на III Интернационал и предсказывал, что большевики своими красными армиями (сделанными «по-белому») будут двигаться во все стороны до тех пор, пока не дойдут до пределов, где начнется крепкое сопротивление других государственных организмов. И там будут установлены естественные границы будущей России. Интернационал «смоется», а границы останутся. Они, мол, льют кровь для того, чтобы восстановить «Богохранимую Державу Российскую». Шульгин, собственно говоря, озвучил идею, носившуюся в эмигрантском воздухе со времени начала советско-польской войны 1920 года. С этим веянием совпал и практический призыв группы бывших царских генералов во главе с А. Брусиловым вступать в ряды РККА для борьбы с Польшей. Обращаясь к тем генералам и офицерам бывшей царской армии, которые отсиживались по кухням, утешая себя своим «нейтральным статусом» (ни с белыми, ни с красными и даже ни с «зелеными»), генералы-патриоты взывали: иначе «наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что из-за эгоистических чувств классовой борьбы мы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли родной русский народ и погубили свою матушку-Россию». Воззвание было подписано генералами А. Брусиловым, А. Поливановым, А. Зайончковским, А. Верховским, В. Клембовским, Д. Парским, П. Балуевым, А. Акимовым и адмиралом А. Гутором. Воззвание «брусиловцев» имело широкий отклик среди бывших офицеров. Десятки тысяч «военспецов» перешли к большевикам.

Николай Васильевич Устрялов, молодой юрист и приват-доцент Московского университета, в прошлом активист кадетской партии, идеолог военной диктатуры Колчака, равно как и пресловутый Павел Милюков, стал выступать в печати (естественно – зарубежной) с такой же идеей. Устрялов изобрел термин «национал-большевизм». Этот термин впервые ввел в 1919 году в политический оборот Карл Радек, причем применительно не к русским, а к германским коммунистам.

В канун II Всемирного конгресса Коминтерна Ленин выпускает свою знаменитую брошюру «Детская болезнь “левизны” в коммунизме», в которой уже широко использует этот термин, опять же, адресуя его не русским, а иностранным коммунистам. Но очень скоро Устрялов запустил его вновь в ноябре 1921 года в Париже в своей статье «Национал-большевизм» (еженедельник «Смена вех»). И имелся ввиду не германский или французский, а именно русский национал-большевизм. Так с 1921 года в белой эмиграции и в Советской России возникает и быстро набирает силу т. н. «сменовеховское движение», названное по сборнику статей «Смена вех» (Прага, февраль 1921 г.). Сборник объединил авторов, до Февральской революции политически далеко отстоявших друг от друга. Но здесь на одной платформе разделения «русского большевизма» и «интернационального коммунизма» наряду с бывшими кадетами Н. Устряловым и уже служившими «спецами» в НКИД РСФСР Ю. Ключниковым и Ю. Потехиным выступили бывший обер-прокурор Св. Синода религиозный философ врач С. Лукьянов, монархический публицист А. Бобрищев-Пушкин (псевдоним «Громобой», объект язвительных дореволюционных нападок Ленина), молодой физиолог, ученик И. Павлова С. Чахотин и др. Первых «сменовеховцев активно поддержали большевистские «термидорианские прагматики» Чичерин и Красин, а также активный участник-эксперт советской делегации на Генуэзско-Гаагской международной конференции Ю. Ключников, которые пытались втянуть их в работу на «большевистский термидор».

Лидеры «пролетарских доктринеров» замечают эту тенденцию и на ХI съезде РКП (б) в 1922 году уделяют «сменовеховству» и «устряловщине» много внимания. Что же так взволновало Ленина, Троцкого, Зиновьева, Бухарина и других? Как это ни покажется странным – доктринальная правота «сменовеховцев». Дело в том, что, начиная с внутрипартийной дискуссии о профсоюзах, открытой, как известно, Троцким, и через выступления фракционных групп РКП (б) – «децистов» («демократических центристов»), «левых коммунистов» и особенно «рабочей оппозиции», поставившей под сомнение руководящую роль партии в профдвижении и единственной дошедшей в своих разногласиях с Политбюро ЦК РКП (б) до высшего форума мирового коммунизма – III Всемирного конгресса Коминтерна летом 1921 года в Москве, – все они выходили на проблемы «сменовеховства» (хотя сам термин у этих оппозиционеров еще отсутствовал), обострившейся в связи с переходом Советской России к НЭПу.

На Х съезде РКП (б) в марте 1921 года было принято решение о замене продразверстки продналогом. Но вскоре после съезда это «фискальное мероприятие», как один из шагов по улучшению положения в хозяйстве страны, стали расширять до «новой экономической политики» – НЭПа. Во всей России начался переход на товарно-денежные отношения, которые, как всегда у нас бывает, стали без разбора вводить и тут и там. По сути своей НЭП был не чем иным, как «сменой вех» («коренной переменой всей нашей точки зрения на социализм», по Ленину) в большевистской партии.

Современные сторонники капиталистического способа производства готовы за эту уступку Ленина вчерашнему дню простить ему все остальные «прогрешения». Еще бы – на деле НЭП открывал дорогу частному капиталу во всей системе общественного производства послереволюционной России. Спрашивается: зачем тогда нужно было весь огород городить, такие жертвы приносить? И для самого Ленина переход к НЭПу представлялся все-таки во многом сменой самих основ социализма. Судите сами: если сравнить два имеющихся в нашем распоряжении архивных документа – его выступление на III съезде комсомола 2 октября 1920 года и его же проект постановления ЦК РКП (б) о роли и задачах профсоюзов в условиях НЭПа от 12 января 1922 года – можно увидеть, что вождь говорит об одном и том же совершенно противоположные слова (оба раза, мягко говоря, не совсем правильные).

В 1920-м молодежь Ленин поучал так: если крестьянин возделывает вдвое больше хлеба, чем ему нужно, и излишком хлеба спекулирует, то это дает повод снова восстановиться власти капиталистов и буржуазии, «для этого нужно торгашества не допустить» (в кавычках – подлинная стилистика вождя).

В году 1922-м уже говорится так: «Теперь допущены и развиваются свободная торговля и капитализм, которые подлежат государственному регулированию, а, с другой стороны, государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет, т. е. на коммерческие и капиталистические начала… чтобы добиться безубыточности и прибыльности каждого предприятия».

Улавливаете разницу? И впоследствии, как только наша политика и экономика упирались в эти две крайности (то помидорную ботву с грядок выдирали, то всякие хозрасчеты вводили), преодолевать эту дурь с каждым разом было все труднее и труднее. Ленин «вляпался» в НЭП по той причине, что стремление в отсталой России построить новый, справедливый мир, а если удастся, то и распространить этот строй на всю планету, показалось теперь Ленину авантюрой. Даже в самой последней своей работе «Лучше меньше, да лучше» (1923) он сомневается: «удастся ли нам продержаться, при нашем мелком, мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренности до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?»

До конца своих дней Ленин думал лишь о том, как России продержаться до мировой революции, которая, по его мнению, зрела уже не только на Западе, но и на угнетенном Востоке. В этом заблуждении – вся трагедия гения. Но – не он один. Это было тогда общепринятым положением, его разделяли и ленинское окружение, и второе лицо в партии – Троцкий. Но в напасти НЭПа, который задержал развитие страны, а потом долго еще будоражил умы, виноват в основном Ильич. Ну, там еще Бухарин и др. Вот власть уже взята. Что делать? Авантюре (с точки зрения Ильича) построения социализма в одной стране он и противопоставил свой план: «К социализму – через отступление в капитализм, через новую экономическую политику (НЭП)!» В действительности НЭП не был ни гениальным маневром, которым принято было восхищаться в советское время, равно как и ни злонамеренной капитуляцией, как порой это выставляют не в меру ретивые критики. В незаурядной голове Ленина, не знавшего достаточно хорошо Россию и обладавшего обычным для человека европейской культуры образом мыслей, мог, вероятно, сложиться такой ход рассуждений: в отсталой стране социализм невозможен; революция в передовых странах запаздывает; остается провести Россию, которая была недостаточно развита капиталистически, через капитализм; но провести не через стихийное развитие, а при сохранении контроля со стороны советского государства. И вся недолга. То есть здесь налицо поворот Ленина от революционера и коммуниста к социал-демократу в идеологии и к либеральному реформатору – на практике.

Ленина к смене экономического и политического курса подстегнули также крестьянские восстания, прокатившиеся почти по всей стране и жестоко подавленные ВЧК и армией. Большим ударом для большинства членов партии стало восстание моряков в Кронштадте под лозунгом «Власть Советам, а не партиям!». И даже не сами восстания смущали Ленина, а выразивший суть народных требования лозунг «За Советскую власть, но без коммунистов!». Народ считал Советскую власть своей, родной (хотя она порой и круто с ним обращалась), но отказывался поддерживать курс на мировую революцию в ущерб развитию собственной страны.

Сама идея коммунизма как «царства изобилия» отходила как-то на задний план. Поворот к НЭПу у Ленина, как у умного человека, вызвал некий психологический надлом. Поэтому его переход к НЭПу можно рассматривать как акт отчаяния, разочарования в человеке. В советское время не принято было осмысливать его слова о том, что большевики рассчитывали войти в коммунистическое общество на волне энтузиазма, порожденного в народе революцией, и то, что этот расчет оказался ошибочным. Вот и пришлось ему пойти на введение материальной заинтересованности, чтобы строить социализм. Ошибки Ленина, и прежде всего введение им НЭПа, ставят его в один ряд с другими могильщиками коммунизма.

Груз его ошибок 70 лет тяготел над деяниями коммунистов и всех советских людей. Взяв власть, большевики национализировали промышленность и банки, установили рабочий контроль над производством и, присвоив эсеровский проект Декрета о земле, отдали помещичьи земли крестьянам. Многие постановления тех дней открывали дорогу народной инициативе, перед «низами» открылся путь к вершинам знания и культуры. Но Ленин и его окружение плохо знали Россию и русский народ. Они считали Россию дикой страной. Это было общим с пониманием своей страны всей русской интеллигенцией. Народ воспринял революцию как свободу, но интеллигенция – как ужас и хаос. Поэтому попытки развития самобытной русской культуры не только не поощрялись, но и часто пресекались. Но даже в таких рамках народное творчество било через край. Подобного творческого накала, обилия и разнообразия новых идей, как у нас в те годы, никогда не бывало прежде в истории России. Многие новаторские решения встречали неприятие бюрократов, людей, чуждых русской культуре, были забыты, но позже были подхвачены интеллектуалами Запада.

То, что переход к НЭПу для Ленина не был абсолютной случайностью, видно из его представления о том, как строить социализм, изложенного в первоначальной редакции статьи «Очередные задачи советской власти». Он дал такую формулу: «Черпать обеими руками хорошее из-за границы: Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование…= социализм». Разумеется, все хорошее надо брать из-за рубежа, но нужно поступать так, чтобы оно накладывалось на русскую основу, а вот ей Ленин не придавал должного значения. Установку на развитие государственного капитализма в городе и на «справного мужика» в деревне Ленин вырабатывал еще в 1918 году, но только три года спустя она была положена в основу его государственной политики.

По Ленину, стержнем социализма советского образца должен стать государственный капитализм, то есть восстановление капиталистических отношений в народном хозяйстве и борьба социализма с капитализмом по принципу «кто кого?». На первый план у коммунистов, по Ленину, выдвигается умение торговать и побеждать частника в конкуренции. Вначале Ленин назвал НЭП временным отступлением, но позже стал убеждать партию, что это «всерьез и надолго». Ленин, вводя НЭП, мог лишь предугадывать, как пойдет развитие страны. Объективные итоги НЭПа оказались удручающими. Рост производства продолжался лишь до 1927 года, затем он остановился. С принятием НЭПа жизнь в Советской России несказанно изменилась. Вновь вступила в свои права частная собственность. Неизвестно откуда появившиеся нэпманы с огромными капиталами непонятного происхождения («новые русские» того времени) торжествовали, спекулировали, кутили в ресторанах и все больше чувствовали себя «солью земли», хозяевами жизни. Потакая их вкусам, процветала пошлая «массовая культура».

В деревне, ставшей после Октября почти сплошь середняцкой, снова вырос и стал задавать тон жизни «кулак». На фоне голода прилавки магазинов, давно не видевшие никаких товаров, стали ломиться от их изобилия. Но купить их могли немногие. В стране царили разруха, безработица, нищета, беспризорщина. Нэпманы вовсе не стремились развивать производительные силы России, они занимались больше аферами и спекуляцией. Жизнь рабочего люда ничуть не улучшилась. Возобновилась эксплуатация одних другими. И чем жизнь трудящихся была хуже, тем легче было нэпманам навязывать им нищенскую оплату труда и звериные условия быта. С несчастными женщинами, нанимаемыми на работу, работодатели творили что хотели, а те не могли противиться, потому что получить любую работу считали за счастье.

Поворот к НЭПу – эта первая попытка «перестройки» в Советской России – тут же вызвал глубокий кризис в партии. Идейные коммунисты, не согласные с НЭПом, внешние проявления которого были для них омерзительными, тысячами выходили из рядов РКП, а то и кончали жизнь самоубийством. Идеи, что большевикам необходимо учиться торговать, идти на выучку к купцу и приказчику, не находили отклика у членов партии. Ведь Ильич никак не мог сказать народу о том, что Советской России, не ожидая революции на Западе, своими силами нужно пробиваться в клуб индустриальных держав.

Статьи Ленина с изложением новых задач партии, написанные, когда он уже находился на лечении в Горках, ЦК печатать не разрешал, а если вождь настаивал, то на места они направлялись с явно издевательскими инструктивными письмами, в которых указывалось на утрату им понимания происходящего и предписывалось не принимать его идеи всерьез. Это было полное политическое фиаско признанного вождя.

Глава 8
Почему проиграли Троцкий и Бухарин

Взяв власть, все большевики оказались заложниками – поражение им всем грозило смертью. Дела их усложнялись еще и тем, что опасность для них исходила не только от прямых врагов, но и от своих однопартийцев – противников по идейным направлениям. Вначале идейные разногласия смертельной опасности для власти предержащей не представляли, но позже борьба обострилась, и с разгулом репрессий вопрос уже стоял так: кто кого?

Репрессии решали сложные вопросы противостояния хотя и не сразу, но кардинально. Репрессии (карательные меры) и терроризм (подавление противников насильственным путем) являются вполне легитимными мерами принуждения любого государства. Революции, осуществляемые насильственным путем, тем более без массовых репрессий не обходятся.

Те, кто стремится осуществить переворот, имеют, как правило, для этого веские основания, и в их намерениях ничего миролюбивого ожидать не приходится. Те, кто противится этому насилию, боясь потерять все, настроены также очень решительно. И тут получается борьба не на жизнь, а на смерть.

Беспощадность, которая была присуща всем революциям, когда они сталкивались с каким-либо сопротивлением, поистине несравнима ни с чем. Вот типичные факты. После победы Английской революции в 1648 году часть тогдашней Великобритании, Ирландия, не признала новой власти. Началась жесточайшая борьба. Англичане прибегли к таким средствам, как выкуривание (поджог мелколесья) и голодная блокада (поджог и истребление всего, что могло служить повстанцам продовольствием). После трех лет борьбы Ирландия лежала в развалинах. Население ее сократилось почти вдвое.

Через полтораста лет, во время Французской революции, примерно то же самое произошло в своеобразной области страны – Ванде, которая тоже сопротивлялась новой власти. Погиб 1 млн человек.

Некоторые видят причину победы большевиков в Гражданскую войну в той жестокости, с которой они вершили свое дело. Но на примере Ярославского мятежа, на примере Киевского, Тамбовского и многих других мятежей видно, что жестокости было не занимать и белым. Большевикам было у кого поучиться. И виселицы тогда не красные придумали. Но почему босая и необученная Красная армия била белогвардейцев на всех фронтах, во всех мятежах? Самое главное было вот в чем. Мятежникам, конечно, было за что бороться. «Белая кость» шла на все, чтобы вернуть свою привольную жизнь господскую. И, как шелуха, слетало с нее и благородство, и воспитание. Традиции, мораль, понятие о чести и совести – все улетучивалось бесследно, когда речь шла об утерянном сытом благополучии. Россия всегда делилась на бедных и богатых. На слуг и господ. Народ в подавляющем большинстве своем был беден и, естественно, оказывался в разряде слуг. И редко, очень редко, кто мог выбиться из этого состояния. И вот впереди забрезжило совсем невероятное: «Кто был никем – тот станет всем!» Последние реально становятся первыми! Верное это дело, раз противятся этому с невероятной необузданной жестокостью.

И второе: нужно было поддерживать элементарный порядок. Преступные элементы быстро развернулись вовсю. У большевиков инстинкт государственности проснулся удивительно быстро, контраст с демократами (после Февраля, да и с теперешними) разительный.

Ситуация была аховая. Армия Деникина стремительно приближалась к Москве. Уже взят Курск, под угрозой Тула. Генерал Юденич готовит новый поход на Петроград. Из-за отчаянного положения большевиков начинается паника, и у большинства уже нет прежнего сочувствия Советской власти: земля действительно в руках крестьян, но хлеб, выращенный на ней, тут же отбирается. Главное сейчас – хлеб! А хлеб на хлебном юге. Большевикам нужен срочный перелом на Южном фронте. Там и хлеб, и там должна решиться судьба революции. Должна там присутствовать сильная рука. Теперь уже альтернативы нет – только Сталин. Сталин давно был замечен Лениным как человек реального дела. Один из членов ЦК РСДРП с 1912 года. Он уже проявил себя при нейтрализации первого похода Юденича. Вместе с Петерсом они в Питере поработали как две бездушные безотказные машины. За три недели навели там порядок: предателей и паникеров смели с лица земли, воинство Юденича отбили. В Царицине полит-комиссар Сталин вместе с командующим армией Ворошиловым тоже отличился.

Сталин обратил на себя внимание революционеров еще в дореволюционный период. С трудом, со значительным акцентом говоривший по-русски молодой грузин вдруг подверг критике ЦК РСДРП, возглавляемый Лениным, за потерю связи с партийными организациями и широкими массами рабочих после поражения революции 1905–1907 годов. Он высказал убеждение, что центр руководства партией должен находиться в России и что в ее руководящих органах ведущее место должно принадлежать рабочим, а не журналистам-эмигрантам. Был период, когда Джугашвили был единственным членом ЦК, который работал в России в условиях подполья.

Перед Февральской революцией Сталин находился в своей последней, четырехлетней, ссылке в далекой Курейке Туруханского края. Пожалуй, это была самая трудная полоса в его жизни. Он подходил к своему 40-летию, не имея никакой специальности, не получив законченного образования, с подорванным, как у многих профессиональных революционеров, здоровьем. Дело революции, которому он посвятил себя с юных лет, казалось, было отодвинуто мировой войной на неопределенно далекое время.

Товарищи на воле его почти забыли. Даже Ленин, который оказывал ему несколько раз некоторую помощь. Когда Сталина ссылали в Туруханский край, он в связи с плохим здоровьем неоднократно обращался к своим товарищам по партии с просьбой оказать ему материальную помощь. Ленин из Кракова направил ему денежным переводом 120 франков (по тогдашнему курсу большие деньги – 60 рублей). Но затем, судя по одному из его писем, даже забыл фамилию этого «чудесного грузина», который занимался марксистской разработкой национального вопроса. Партийную кличку Сталин Джугашвили взял в 1913 году.

Февральская революция освободила Сталина, как и всех политических заключенных. Сталин возвратился из ссылки 25 марта 1917 года. После приезда в Петроград он, как имеющий наиболее длительный стаж членства в Центральном Комитете, избранном в январе 1912 года на конференции в Праге, немедленно взял на себя руководство «временным бюро Центрального комитета», отодвинув Молотова, а также редакцией «Правды». До приезда Ленина 16 апреля он фактически был первым лицом в партии, несмотря на то, что был известен лишь в самых узких партийных кругах. В конце марта на всероссийской конференции большевиков, первом собрании такого рода после отречения царя от престола, Сталин председательствовал в условиях всеобщего смятения, царившего на конференции. И доказал, насколько он уже в то время владел искусством политического лавирования, при полном отсутствии опыта, и еще не полностью определившись в принципиальных вопросах. Впрочем, определенные принципы не всегда являются верными, даже в определенный промежуток времени. На конференции в зависимости от мнений, высказываемых участниками, Сталин менял свою позицию прямо на ходу, ничуть не смущаясь того, что ранее заявлял обратное. Недаром при его жизни протоколы этой конференции советской общественности были недоступны. Совершенно неготовый к поставленному внезапно вопросу об объединении большевиков с меньшевиками, Сталин разыграл настоящий спектакль: с одной стороны, не возражал противникам объединения, а с другой – пытался успокоить сторонников объединения, заявляя о том, что переговоры с меньшевиками будут вестись, но с крайней осторожностью. Они в действительности были начаты, однако затем, по прибытии Ленина в Петроград, немедленно прекращены.

В этот период Сталин (по многим источникам это просматривается) временно отходит от дел. Но именно Сталина Ленин без всякого колебания посылает в Царицын с неограниченными полномочиями: нужен хлеб любой ценой.

И тогда из серой, почти безымянной ломовой лошадки революции там он превращается в несгибаемую личность, как никто, соответствующую отчаянному моменту. Ленин и на этот раз в Сталине не ошибся. Сравнивая Троцкого со Сталиным, Ленин постоянно убеждался, что именно Сталин в конкретных ситуациях какой-то нечеловеческой интуицией находил оптимальный вариант.

Многочисленные авторы нам твердят о страшных преступлениях параноика и мегаломаньяка Сталина, о кошмарах его террора. Некоторые утверждают, что у него не было выбора. Пишут, что неоднократно производились расчеты хода событий при различных альтернативах сталинскому курсу и все, мол, просчитываемые варианты указывают на еще большие жертвы, чем это случилось в реальности.

Можно ли согласиться, что гигантские жертвы были обязательным условием реальной российской динамики? Правда ли, что эти жертвы должны были обязательно положены на алтарь материализации новой реальности, строительства нового мира? Не знаю ответа. Но бесспорным является то, что Сталину удалось сделать невозможное. Он не только удержал страну на краю пропасти, но и бросил ее в прорыв. И начал он с самого главного – с человеческого фактора. Итак, нужно было из ничего создать новую страну. Но с кем? Конечно, были пламенные энтузиасты, были рыцари без страха и упрека. Но ведь рядом с ними существовало огромное большинство совсем других людей. Во-первых, явных врагов. Необходимо понимать, что ленинский принцип диктатуры нес в себе ту опасность, что открывал прямую дорогу во власть социально опасным и преступным элементам. То был народ, привыкший убивать, насиловать и грабить. Еще недавно он предавался погрому своей же страны. Это был народ, не только искореженный трехвековым господством династии Романовых, но его формировала и страшно кровавая Первая мировая.

По современным меркам, в 1917 году в России произошло нечто отвратительное. Озверели буквально все, без исключения. То была агония раздробленного еще при поздних Романовых общества, осколки которого упоенно пошли войной друг на друга. Война всех против всех. На бескрайних просторах бывшей империи воцарилось беспредельное насилие. Наблюдались немыслимые зверства. Эти вырванные глаза, клизмы из толченого стекла, отрезанные члены и истерзанные половые органы женщин. На юге России орудовали «народные» ватаги, попеременно сражавшиеся и с красными, и с белыми.

Большевикам противостояли силы, представлявшие собой совершенно разложившиеся части сгнившего напрочь организма. Казаки плевать хотели на единую и неделимую матушку-Россию с высокой колокольни. Донцы начали рвать на части Россию еще до Деникина. Атаман Краснов просил помощи кайзера в расчленении России и создании отдельного государства – Великого войска Донского. В обмен на помощь оружием атаман обещал немцам поставки в Германию продовольствия, скота и лошадей. Донские казачки, которые до сих пор плачут по поводу того, как их еврейские большевики уничтожали после своей победы в Гражданской войне, даже в деникинских мемуарах предстают шайкой самых разнузданных мародеров. Рабочих и крестьян, когда шли освобождать их от таких-сяких коммунистов, грабили. Грабили даже на территории Войска Донского. Да и женщин там же насиловали. Потом этот грабеж боком вышел казакам – хорошо помнившие казачий беспредел люди не только приняли большевиков, но и помогли им расправиться потом с казаками.

Еще была другая армия – так называемая интеллигенция всех цветов и оттенков, которая до этого лет сто воспитывалась в ненависти к России и которая не умела делать ничего, кроме как ниспровергать и уничтожать все, что попадется под руку: империю, христианскую веру, «устарелую мораль», старое искусство.

Сразу после революции надломилась психическая структура русского народа. Ее хватило, чтобы выдержать прыжок из старого мира в новый, но вместо счастья, радости творчества и богатства возможностей обнаружилась страшная, голодная и несправедливая повседневность. Народ ушел из Вчера, но счастливое Завтра так и не наступило. Нигде в мире не было такого высокого процента самоубийств, как в Москве и Питере.

Сладить с таким одичанием и разложением можно было только железной рукой. Но Сталину было необходимо на что-то опереться. И опора у него нашлась только одна – тот блестящий, манящий и по-прежнему прекрасный, особенно для молодежи, идеал новой реальности завтрашнего мира – мира, в котором главными станут труд и творчество. Мира созидания, мира, в котором нет места эксплуатации. Мира, где каждый может получить то, что заработал. Мира, где за счет труда, творчества, раскрытия духовных способностей человека и эффективной организации хозяйства будет достигнут неизмеримо более высокий, чем в старом мире, уровень развития. Возникнет сверхновый мир, где желания человека будут разумными, в котором духовность возьмет верх над материальным, а ответственность перед коллективом превысит эгоизм. Конечно, с вершины теперешних знаний видна и наивность этой мечты – мир без эксплуатации невозможен.

Не следует забывать, что сопротивление Советской власти было огромнейшим. Этого не отрицают и критики Сталина, и всего советского. Но тогда опасность подстерегала нас еще и с другой стороны. Реальность сопротивлялась титаническим усилиям Сталина и тех, кто верил ему, трансформировала их новый мир, привносила в него чужеродные черты. Сталинисты, боясь потерять все, даже свои жизни, из-за хронической и трагической нехватки времени пускали в ход не эффективные в нормальных условиях психо-исторические технологии, а самые экстремальные методы. Это когда оправдано все – лишь бы не случилось непоправимого.

Непоправимое могло произойти и из-за идей, вокруг которых в 1921–1927 годах в РКП (б) и в Коминтерне развернулась ожесточенная идеологическая борьба между «коммунистами» (доктринерами мировой пролетарской революции) и «национал-большевиками» (термидорианскими прагматиками). Эта борьба в зарубежной историографии для простоты обозначения стала называться борьбой «троцкистов» со «сталинистами». Она началась с внутрипартийной дискуссии о профсоюзах, открытой Троцким его речью на V Всероссийской конференции профсоюзов в начале ноября 1920 года, и через выступления других фракционных групп в РКП (б) – «децистов» и «левых коммунистов».

Сталин вначале, в 1921 году, довольно сочувственно относился к «сменовеховству» с целью своей лояльностью к нему понравиться Ленину, но потом, в 1928–1933 годах, пускает его под нож на процессах вредителей.

Когда стало очевидным, что болезнь Ленина смертельна, в верхушке РКП (б) ожидалась борьба за лидерство в стране. На власть, мол, претендовали Троцкий – народный комиссар по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета Республики, Зиновьев – глава Коминтерна и руководитель Петроградской партийной организации (выступавший обычно в связке с Каменевым – руководителем парторганизации Москвы), Бухарин – главный идеолог и теоретик партии, и Сталин, по предложению Ленина назначенный генеральным секретарем РКП (б) (вместо жены Свердлова – Новгородцевой К.Т.). Многие считали тогда этот пост чисто канцелярским, и для них оказалось неожиданностью, что он на этом посту сосредоточил впоследствии в своих руках необъятную власть. Скорее всего, за самый высокий пост в стране драчки не было. Отметим, что Сталин не раз отказывался от поста генерального секретаря, Троцкий был уверен, что только ему будет предложено возглавить все и вся, а остальная шатия-братия любила болтать, сытую жизнь и никак не хотела работать, а тем более за все отвечать, хотя каждый из «претендентов» боролся за определенный политический курс, за свое видение будущего страны.