Текст книги "Россия на перепутье. Историко-публицистическая трилогия"

Сталин призывал всякого коммуниста и беспартийного сообщать («сигнализировать») о любом недочете и недостатке в работе в любые инстанции, наркоматы и даже в ЦК ВКП (б) – «Центр должен все знать». В то, о чем далее говорил публично вождь, поверить трудно, ибо он повел такие речи, которые у каждого нормального человека должны были вызвать недоумение, если не протест. Вождь, увы, заявил, что не надо смущаться тем, что среди подозреваемых могут оказаться невиновные: «Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда на 5 %, то и это хлеб…» Это его истинные слова, и только за них ему уже нет никакого прощения.

На этом заседании Военного совета Сталин почти в прямой постановке вопроса заявил о том, что репрессии (аресты) будут и далее продолжаться, и поэтому необходимо в каждой части, в каждом соединении иметь замену – не менее двух заместителей (кандидатов на замещение) соответствующему командиру и политработнику. И началась эпоха «выдвиженцев», когда дивизиями стали командовать вчерашние командиры батальонов, корпусами – командиры полков.

Сталин в своей речи 2 июня, перечисляя руководителей заговора по военной линии, первым назвал имя маршала Тухачевского. Основным поводом для такого заявления послужили собственные показания арестованного о его антисоветской деятельности. Сторонники наличия заговора в РККА в качестве основного аргумента приводят именно эти показания маршала. Вторая часть показаний под названием «План поражения» доступна сейчас широкому читателю. Прочитав этот «План», можно разглядеть среди прочего и серьезную озабоченность одного из руководителей Красной Армии агрессивными планами и устремлениями гитлеровской Германии.

В советской юриспруденции 1930-х и 1940-х годов признание арестованным своей вины называли «царицей доказательств». А раз так, то эту самую «царицу» старались добыть любой ценой, невзирая на государственные награды, чины и ранги подследственного. Не щадили, как известно, и маршалов, счет которым открыл М. Н. Тухачевский. В документах следствия красной нитью проходит, что Тухачевский был связан с разведкой Германии, т. е. шпионил в ее пользу, являясь, по существу, особо ценным ее агентом в советских силовых структурах. Из истории разведок всех стран известно, как тщательно оберегали они таких агентов, до мелочей продумывая систему связи и передачи информации, стараясь никоим образом не засвечивать его. Это азбука разведки. В данном случае удивляют действия руководителей Германии по отношению к своему ценнейшему агенту – они выдают его Сталину. Тогда напрашивается один вывод – Тухачевский не предатель, и Гитлеру надо было нейтрализовать молодого перспективного военачальника. Папка в деле не фигурировала, но свою роль сыграла.

Необходимо отдать должное уму сатрапа в данном случае – он не дал хода этой «совершенно секретной» фальшивке. Черушев в книге «Невиновных не бывает…» пишет, что Тухачевский в своих показаниях называет в числе лиц, якобы завербованных им в военный заговор, только тех, кто уже был до этого арестован органами контрразведки и давал там «признательные» показания.

Я совсем было поверил Черушеву, что Тухачевский открыто ставил вопрос о смене руководства Наркомата обороны (речь идет о Ворошилове). Делается ссылка на генерал-лейтенанта В. А. Кирпиченко, в течение двадцати лет руководившего советской внешней разведкой: «…Я думаю, что в кругу единомышленников Тухачевского велись разговоры и о диктаторских устремлениях Сталина, и о некомпетентности руководства Красной Армии. Критика, конечно, справедливая. Но с точки зрения Сталина и «первого маршала» Ворошилова, это были разговоры криминального характера и могли рассматриваться как попытка заговора».

Это Черушев называет «открыто ставить вопрос». Но, посмотрев по «ящику» надуманный фильм о маршале-заговорщике, я стал искать в книге невозвращенца Александра Бармина «Соколы Троцкого» более объективные сведения о Тухачевском тех времен. Бармин «выбивал» оружие для экспорта. И прочитал я такое: «На последнем этапе, перед тем как передавать материалы в Политбюро, нужно было получить согласие Комиссии по экспорту вооружений Высшего совета обороны под председательством К. Е. Ворошилова, двумя заместителями которого были Тухачевский и Гамарник. Я должен был постоянно поддерживать тесный контакт с нашими военными руководителями. В решении этих вопросов я надеялся на помощь своего друга и бывшего командира Тухачевского. Он делал все, что мог, но мог он не так уж много. Армия тоже погрязла в бюрократизме. Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти. Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и оживленным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику. Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом: “Доброе утро, Климентий Ефремович… Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович… Будет выполнено, Климентий Ефремович…” Так он говорил с Ворошиловым. Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Глядя, как этот замечательный военачальник получает и реагирует на приказы, я стал понимать, почему на то, чтобы дать ответ на мой вопрос, требуется несколько дней. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы. Ему тоже приходилось спрашивать и спрашивать, все его действия должны были соответствовать, с одной стороны, указаниям Ворошилова и, с другой – решениям Политбюро. В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена, в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего. В другой раз я получил от Тухачевского свою объемистую докладную записку с многочисленными пометками на полях. Посвящена она была сугубо техническим аспектам поставки танков Турции. Оказалось, что пометки, замечания, рекомендации и указания по каждому параграфу были сделаны рукой Ворошилова! Я же полагал, что Тухачевский поручит кому-то из своих подчиненных подготовить мне ответ. Вот до какой степени централизации все дошло. Всякая инициатива, даже на самом высоком уровне, была задавлена. В большинстве случаев и Ворошилов не решался принимать самостоятельное решение, не посоветовавшись со Сталиным. Однажды возникла проблема с самолетами, которые были ранее поставлены в Персию. Я должен был вынести ее на рассмотрение Тухачевского и Гамарника, поскольку Ворошилов был в отпуске. Вопрос сам по себе имел второстепенное значение. Самолеты уже были проданы, и сейчас речь шла о поставке некоторых запчастей, на что требовалось согласие Наркомата обороны. Мои переговоры с двумя военачальниками продолжались две недели, а остро необходимые запчасти тем временем лежали без движения. Проблема заключалась в том, что до возвращения Ворошилова с курорта этот вопрос никто решить не мог. Наконец по моей просьбе Гамарник позвонил в санаторий, но получил ответ адъютанта: “Ждите возвращения наркома”.

В этот период я часто встречался с двумя старыми друзьями, с которыми познакомился еще в Академии Генштаба, – генералами Я.И. Алкснисом и А. И. Геккером.

Я часто думаю о их трагических судьбах. Алкснис – известный летчик, установил много воздушных рекордов, стал командующим Военно-Воздушными Силами, которые он практически и создавал. Это был высокоорганизованный человек, сторонник строгой дисциплины. Он часто сам инспектировал летные части, и горе тому летчику, который попадался ему на глаза небритым или небрежно одетым. Не потому, что он был просто придирой или педантом, но, как он сам объяснял мне, авиация требует постоянного внимания к деталям. Отсюда и его требования строгой дисциплины. Несмотря на свою прямолинейность, он был хорошим методистом и много сделал для воспитания боевого духа советских летчиков. В том, что сегодня советская авиация является таким мощным оружием, безусловно, есть его большая заслуга. Главком ВВС Алкснис был расстрелян вместе с ближайшими помощниками. Это был страшный удар по авиации, от которого она долго не могла оправиться. Генерал Геккер в то время был начальником протокола у Ворошилова и отвечал за все контакты с иностранными военными атташе – работа, требующая очень большой тонкости. В нем дипломат оттеснил на второй план солдата.

Несколько раз я приглашал его на приемы в честь турецкой и литовской делегаций, с которыми мы вели переговоры о продаже вооружений. Он давал мне полезные характеристики на некоторых участников переговоров, раскрывая некоторые секреты этой специфической отрасли психологии, следил за тем, чтобы я неуклонно соблюдал протокол. Поднимая бокал с тостом, я видел, как он внимательно и с некоторым беспокойством наблюдал за мной. Я чувствовал, что для него я все еще был “Бенджамином” из академии. Хотя уже стал на двенадцать лет старше, но я все еще был самым младшим из тридцати внешнеторговых президентов. И я его никогда не подводил.

В 1935 году, уезжая в Грецию, я нанес Геккеру прощальный визит. Он только что получил ранг комкора и был одет в расшитую золотом новую военную форму. Эта награда за многолетнюю и безупречную службу, несомненно, была ему приятна. Он попросил меня прислать ему пару метров хорошего золотого шитья для парадной формы, что я с удовольствием выполнил. Это была нетемнеющая позолота. Он получил ее незадолго до своего ареста… Я хочу привести в этой главе мои воспоминания о последнем съезде Советов, на котором я присутствовал, и о последнем параде Красной Армии, который я видел.

Когда на трибуне съезда, проходившего в Большом Кремлевском дворце, появился Тухачевский, весь зал встал и разразился громовыми аплодисментами. Эта овация отличалась от других своей силой и искренностью. Выступление Тухачевского также отличалось от выступлений других ораторов – он ни разу не заглянул в свои записи. Это был стиль старых большевиков той героической эпохи, но после изгнания Троцкого и начала кампании по борьбе с уклонистами страх допустить ошибку стал так велик, что практически все стали читать свои заготовленные выступления. Тухачевский был хорошим оратором, и его выступление произвело глубокое впечатление на делегатов.

Приведенные им данные о росте численности и совершенствовании вооружения Красной Армии показывали растущую мощь наших вооруженных сил. Его речь была выслушана в полном молчании и с огромным вниманием. Я видел, как Сталин нарочито громко аплодировал Тухачевскому.

Военный парад был для меня последним в ряду этих великолепных зрелищ, в которых я принимал участие сначала как слушатель военной академии, а потом как зритель. В отсутствие Ворошилова парад принимал исполнявший обязанности наркома Тухачевский…

Ровно в десять, с первым ударом кремлевских курантов, цокот копыт нарушил напряженную тишину Красной площади, на которой были построены войска. Из ворот Спасской башни верхом выехал Тухачевский.

Командующий войсками Московского гарнизона Корк, старый друг и соратник Тухачевского, отдал ему краткий рапорт. Трибуны были заполнены до отказа. Сталин стоял на трибуне Мавзолея, опираясь рукой на гранитную балюстраду.

Тухачевский и Корк в сопровождении своих заместителей заняли место рядом с ним, и мимо этих двух обреченных генералов стали проходить нарядным строем войска: пехота с примкнутыми штыками, грузовики с установленными на них зенитными орудиями, танки и амфибии.

Небо заполнили самолеты, ведомые Алкснисом. Это был зенит славы. Только абсолютный безумец мог предположить, что человек, стоявший на Мавзолее, хранившем останки Ленина, скоро обвинит в предательстве и будет уничтожать людей, которые создали всю эту мощь и теперь командовали ею».

Так писал Александр Григорьевич Бармин, советский военачальник, дипломат-«невозвращенец», один из очень немногих, кому удалось избежать мести Сталина. Массовые репрессии среди дипломатов, даже те, которые были обоснованы (некоторые дипломаты занимались преступным присвоением государственных денег и вели по законам метрополии не совсем приличный образ жизни), ни при каких обстоятельствах не могут быть оправданы, так как Сталин стал практиковать международный террор: если очередная жертва не желала возвращаться на родину, ее сталинская агентура уничтожала в любой точке земного шара, и от этого не было спасения.

Бармину чудом, ценой предательства, удалось спасти свою жизнь, так как он попал под защиту США. Он очень преуспел в Америке, даже женился на внучке экс-президента США Теодора Рузвельта.

Тем не менее правдивая информация Бармина о Тухачевском как о человеке, как говорят, из первых уст, быть может, поможет читателю самому приблизиться к объективной оценке всего в загадочном «деле Тухачевского».

Из сказанного Барминым видно, что Тухачевскому приходилось «прогинаться» перед Ворошиловым. Это при его-то тщеславии! А вообще-то он не умел грамотно сформулировать даже тривиальные мысли. Для подтверждения этого приведу пример. На XVII съезде ВКП (б), выступая 4 февраля 1934 года, он завершил свою речь такими перлами: «Товарищи! Я уверен, что мы сумеем овладеть чертежным и контрольно-измерительным хозяйством и правильным, дисциплинированным техническим контролем… И я не сомневаюсь, что под напором нашей партии, под напором Центрального Комитета, под руководящим и организационным воздействием товарища Сталина мы эту труднейшую задачу выполним и в случае войны сумеем выдвинуть такие гигантские технические ресурсы, которыми обломаем бока любой стране, сунувшейся против нас».

Речь маршала! Тем не менее многие биографы Тухачевского с восторгом отзывались о его культуре, образованности, военно-стратегических талантах. И Бармин – туда же. Однако все это – голословные утверждения. Как стратег и полководец он вообще себя не проявил, поднимаясь с головокружительной быстротой по служебной лестнице благодаря протекции Троцкого, Енукидзе и умению угодить начальству.

О его способности менять убеждения в угоду целесообразности говорит отзыв о нем ответственного сотрудника штаба сухопутных войск рейхсвера полковника Х. Миттельбергера: «Он является коммунистом исключительно по соображениям карьеры. Он может переходить с одной стороны на другую, если это будет отвечать его интересам. Здесь отдают себе отчет в том, что у него хватит мужества, способности и решимости пойти на риск разрыва с коммунизмом, если в ходе дальнейшего развития событий ему это покажется целесообразным».

Определенно можно сказать, что Тухачевский, лелея честолюбивые мечты и боясь, что Сталин рано или поздно расправится с ним, понимал: произвести военный переворот силами одних лишь военных опасно и невозможно.

Он понимал также и то (этого нельзя было не понять), что и устранение Сталина ничего не даст. Нужно было искоренить то явление, которое Сталин олицетворял, – сталинскую систему и всех тех, кто осуществляет руководство страной. Это было одной из причин того, что успешного покушения на Сталина так и не произошло. Его спасала созданная им система.

На сталинизм успешное покушение организовать было значительно трудней, чем на Сталина. И трудности эти усугублялись по мере успехов социалистического строительства и улучшения жизни народа. В этот самый загадочный период в истории нашей родины за невиданно короткий срок Россия из страны, пережившей мировую войну, две революции, гражданскую кровавую междоусобицу и последующую разруху, превратилась в сверхдержаву.

Глава 13
Жестокий экзамен в великой войне

Многие историки, анализируя непростой довоенный этап существования СССР, сознательно или невольно отстраняются от последующих событий, не учитывают их. В этом случае бесконечные дискуссии по поводу запутанных проблем, успехов и неудач 1930-х годов в СССР теряют смысл, так как без учета важного этапа их завершения и разрешения – победы в Великой Отечественной войне – невозможно по достоинству оценить идейную и экономическую мощь той общественной системы, которая была создана под руководством Сталина. Победа русского народа над врагом в жестоком кровопролитном открытом противоборстве показала, что плановая экономика, созданная в СССР и являющаяся альтернативой рыночной экономике капитализма, оказалась самым важным фактором в мобилизационных мероприятиях военной поры.

Мы, конечно, к войне с Германией были еще не готовы. Но уже с начала 1930-х годов США готовились к новой мировой схватке, то есть тогда, когда немцы не рассчитывали воевать. Янки, конечно, крупно рисковали, заваривая кашу мировой войны, но у них не было иного выбора. Подготовка к войне велась и явно, и завуалированно. Вопиющие факты и фактики говорят сами за себя. Беспримерный по тяжести и глубине экономический кризис обрушился на американцев в 1929 году. И Соединенным Штатам пришлось вести опаснейшие игры с войной, чтобы не допустить ужасный, грозящий гражданской войной развал американской экономики и, возможно, распад всей политической и социальной американской системы. Ситуация была аховая: 15 млн безработных, товары и еду приходилось сжигать, потому что у населения не было денег на покупки. Толпы людей громят банки и требуют «сделать так, как в Советской России». Казалось, наступил конец света – ведь экономический кризис охватил и Западную Европу. В то время в Америке были и пулеметы против демонстрантов, и «Новый курс», но все это не помогало. В 1937 году накатывает вторая волна кризиса, и Рузвельт, преодолевая противодействие изоляционистов и пацифистов, начинает подготовку к всемирной войне. Новая глобальная междоусобица становится последней надеждой США.

Всю вторую половину 1930-х годов Вашингтон делает все, чтобы разрушить всякие попытки создать систему коллективной безопасности в Европе, которая могла бы остановить Гитлера. Рузвельт приветствует Чемберлена, когда тот едет в Мюнхен «умиротворять» Гитлера и подталкивать его на Восток. С 1934 по 1938 год военный бюджет США удваивается. В результате Первой мировой США опутали Англию и Францию долгом в 21 млрд долларов. Но англичане и французы с началом всемирного экономического кризиса объявили дефолт, и без возврата этих долгов экономика США получила дополнительный к кризису удар. Рузвельт понимал, что, не будучи мировым гегемоном, США никак не могут заставить европейские державы раскошелиться.

С 1934 года экономика «миролюбивой» Америки вовсю пашет на грядущую мировую войну. «Новый курс» заставил всех американцев сократить потребление, они работают как проклятые. Помимо общественных работ, «новый курс» создал крупные государственные предприятия. Авиационная и судостроительная отрасли были сплошь национализированы. Правительство объясняло все просто: надо создавать рабочие места. В конце концов Рузвельту удалось получить полуплановую экономику, низкие издержки производства и относительно здоровый бюджет. В итоге вышла мобилизационная экономика, которая по многим статьям превосходила и гитлеровскую, и сталинскую. Почему сталинскую? Это объясняется тем, что Америка была и богаче нас, и по мощи индустрии всех в мире затмевала. И Америка вооружилась как никто.

Англичане, отношения которых с янки после Первой мировой войны ухудшились, вплоть до возникновения угрозы войны на Тихом океане, поддерживали Гитлера, думая использовать его против поднимающихся США, но и, конечно, против усиливающихся русских. Англичане и французы изо всех сил толкали Гитлера на русских, но их игра была намного примитивнее американской. Ни в одной из западных работ по истории до сих пор нет ответа на простой вопрос: почему Англия и Франция не раздавили Гитлера в 1936–1938 годах, не скрутили ему шею? Ведь в те годы в военном отношении режим фюрера был слаб, как никогда. Америка же ставила целью подчинить себе Европу, и прежде всего – Англию. Гитлер, абсолютно не готовый к войне, за счет невероятной дерзости и при попустительстве Англии и Франции, смог присоединить к своей империи Рурскую зону (за это нарушение Версальского договора англичане и французы имели право оккупировать Германию, Австрию, Чехословакию, Мемель-Клайпеду). Война официально началась в сентябре 1939 года, когда немцы напали на Польшу. Англичане и французы объявили немцам войну. Но по-настоящему мировой схватка стала лишь в 1941-м, когда немцы напали на нас, а японцы полгода спустя – на США.

Убирая ненадежную, по его мнению, часть высших военачальников, Сталин «зацепил» и внешнюю разведку. Центр срочно отзывал руководителей резидентур из всех самых важных стран. Они попадали в лагеря. На их место прибывали не имевшие опыта работы партийные выдвиженцы. Террор неизбежно вел к деморализации людей, к предательству. Росло число перебежчиков. Накануне войны в Западной Европе было провалено несколько наших резидентур. Но, тем не менее наша разведка знала о противнике многое. И 22 июня 1941 года не стало для нас внезапным. О реакции Сталина на информацию о планах Гитлера к вторжению проливает свет свидетельство П. Фитина, в то время возглавлявшего нашу внешнюю разведку: «16 июня 1941 года из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти данные тотчас же были доложены в соответствующие инстанции… Вызов к Сталину не застал нас врасплох. Нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них сверху было наше сообщение, И. В. Сталин, не поднимая головы, сказал: “Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?”

Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия также неукоснительно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз. И. В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивая трубкой. Наконец, остановясь перед нами, он спросил: “Что за человек, сообщивший эти сведения?”

Мы готовы были к ответу на этот вопрос, я дал подробную характеристику нашему источнику… После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес: “Дезинформация! Можете быть свободны”». Нет возможности проникнуть в черепную коробку Сталина, но можно предположить такую его реакцию на полученные сведения: поскольку из разных источников поступает одна и та же информация (не имеет значения, ложная она или нет), это значит, что Гитлер обеспокоен сейчас тем, чтобы именно эта информация легла на стол Сталину. А для чего? Фюрер уже покорил Европу, демонстрируя незаурядные способности по организации провокаций, заговоров, блефа и других казуистических тонкостей. И все ему удавалось. Почему же он так хочет, чтобы Сталину стало известно, что именно 22 июня 1941 года германские войска атакуют западные границы Советского Союза? Сталина и осенило: раз Гитлер так хочет, значит, ему, Сталину, надо поступить так, как если бы он этой информации не знал.

И Сталин не бросил к границе все силы, а пожертвовал саперами, которые были заняты на строительстве оборонительных сооружений на западных границах (они все попали в немецкий плен), пожертвовал жизнями пограничников и героев Брестской крепости, пожертвовал многими – отдал на заклание и поругание, но сохранил, подобно Кутузову, главные вооруженные силы страны, не дав их уничтожить в первые дни войны, на что и рассчитывал Гитлер. Конечно, были и предательство, и большие просчеты. Например, как с нашими аэродромами. Тогда месяца на полтора Гитлер заболел. Возможно именно в этот момент бывший ефрейтор, который смог выбраться на верх в кастово-аристократической Германии, подталкиваемый Западом на восток, понял, что начал эту войну против коммунистической России напрасно. Идол немецкого народа, неординарный полководец и искусный дипломат, не упускавший ни одного мало-мальски благоприятного шанса для авантюр, с определенного момента начал допускать ошибку за ошибкой, раз за разом теряя шансы на победу.

Создается впечатление, что им кто-то управлял не в его пользу. Началось еще с Африки. Например, он почему-то не дал Роммелю пару дополнительных дивизий – и тот лишился возможности перерезать Суэцкий канал, чтобы вывести тем самым Англию из войны. Он вопреки логике бросает воздушно-десантные войска на Крит, а не на Мальту, только усложняя положение Роммеля. Он не использует восстание против англичан в Ираке. А там ведь нефть. И так далее. Буквально накануне Гитлер с поразительным чутьем угадывал «точки перелома» и самые потаенные слабины противника – и тут кто-то вдруг лишил его этой способности.

Первым сбоем в череде фантастических успехов Гитлера в Европе стала воздушная война против Британии в июле – сентябре 1940 г. Англичан воздушный натиск немцев летом – осенью так и не сломил. Потеряв свыше 20 тыс. человек в ходе отражения натиска люфтваффе, сыны Альбиона не вышли из войны. Дело в том, что Гитлер всерьез бить британцев не пожелал. Он выбивал в основном английскую авиацию, только потом переключившись на города. Он не пытался по-настоящему парализовать английскую экономику и утопить флот Британии в гаванях. И вообще, в воздушной войне со злейшим врагом России Гитлер предпочитал не напрягаться – выпуск самолетов не наращивал, не развертывал новую аэродромную сеть во Франции, Бельгии и Голландии. Англичане производили тогда самолетов больше, чем Германия. Разгадка такой политики Гитлера кроется в его планах. Разгромив Францию, он ожидал, что англичане запросят мира. Их главными союзниками на континенте были французы, а СССР (не в пример царской России) не собирался воевать за интересы туманного Альбиона. Более того, заключил с Германией договор о ненападении. Поэтому Гитлер имел все основания надеяться: джентльмены с островов пойдут на мир с Берлином. Прекрасный союз между Британской империей, обладающей колониями и сильным флотом, и мощной, индустриально развитой Германией, имеющей в распоряжении сильную сухопутную армию, мог стать хорошим противовесом и выскочкам-американцам, и этим непредсказуемым русским.

Но Гитлер не учел, что к власти в Лондоне пришли круги, желающие сражаться уже не за интересы Британии, а за будущее, где глобальная власть будет принадлежать финансовым магнатам. Новый премьер Уинстон Черчилль, сменивший Чемберлена, стал ставленником будущего Золотого интернационала. С центром, естественно, за Атлантикой. Британии в этой ставке отводилась роль жертвы: подрывая самое себя, не дать немцам стать конкурентами США. В этом положении Германию могла спасти только последовательная массированная атака на Англию с уничтожением ее флота и ВВС, уничтожением с воздуха электроэнергетики и транспортных узлов, блокадой островов подводными лодками, минированием Ла-Манша и десантной операцией. Не получив просьб о мире, Гитлер стал лихорадочно импровизировать. Известно, что импровизации хороши только в джазе.

Вместо того чтобы напрячься, Гитлер стал все делать нахрапом, залихватски-легкомысленно. Гитлер повел себя уже совсем немыслимым образом. Не наращивая выпуска боевых самолетов, он бросил в операцию всего 818 средних бомбардировщиков, 240 двухмоторных истребителей Ме-110 и всего 760 исправных одномоторных «мессеров». А англичане противопоставили всему этому не менее мощные истребители, ПВО с центральным управлением и сеть радарных станций. Сил Гитлеру явно не хватало. В операции немцы не смогли перед бомбардировщиками поставить приоритетные цели. А разбомбить надо было две важные цели: чтобы сорвать выпуск британских истребителей, достаточно было уничтожить завод моторов «Роллс-Ройс Мерлин» в Дерби и для нарушения производства самых сильных истребителей англичан типа «Спитфайр» стереть с лица земли завод «Супермарин» в Саутгемптоне. Потерявший терпение Гитлер приказал начать террористические бомбежки Лондона, чем только побудил волю британцев к сопротивлению и вызвал большие потери своей авиации.

С 1941 года Гитлер превращается почти в идеальное оружие для достижения американских целей. То есть шансы выиграть войну он упускает, но зато изо всех сил разит будущих конкурентов США в послевоенном мире: Британскую империю и СССР. Мы победили и благодаря, и… вопреки… дяде Сэму. Хотя американцы и тянули со вторым фронтом, но ранее они невольно спровоцировали своим нейтралитетом Гитлера на несвоевременное для него развязывание войны, они «отвлекли» Японию от нападения на СССР. Понятно, что Гитлер, нападая на СССР, надеялся, что японцы бросятся бить русских. В Маньчжурии, вплотную к русским границам, была развернута миллионная Квантунская армия, обладающая своими военными заводами и неисчерпаемыми ресурсами рабочих из числа покоренных китайцев. Россия на Дальнем Востоке была уязвима – перерезав Транссибирскую магистраль южнее Байкала и захватив гавани Владивостока, Находки и Николаевска-на-Амуре, можно дальше не воевать, так как СССР после тяжелых поражений на Западе вынужден был начать переброску войск с Дальнего Востока под Москву. Наш флот там был мизерным.

Но японцы надежд фюрера не оправдали. Они колебались, так как в геостратегическую игру вступил президент США Рузвельт. Он понимал, что столкновение русских и немцев – это то, что нужно. Но поражение России под совместными ударами немцев и японцев крайне опасно для Америки. Нужно другое – затяжная война России с Германией, которая обескровит и тех и других во имя интересов США. Таким образом, дядя Сэм тогда один раз Россию спас. Спас, спасая себя. Рузвельт предпринимает сильнейших ход, достойный занесения в хрестоматии по стратегии непрямых действий, – провоцирует Японию на войну с Америкой. Он вводит эмбарго на поставки нефти в Японию, требует от Токио вывести войска из Индокитая. Причем знает, что у самураев никакой возможности победить США нет.

Существует мнение, что и нападение японцев на главную базу американского флота на Гаваях в Пёрл-Харборе было спровоцировано. Блестяще спланированный удар, хотя и нанес большие потери в технике и живой силе, стратегического значения для японцев не имел: из Пёрл-Харбора заранее была выведена главная сила американского флота – авианосцы. А для Рузвельта – имел. Рузвельту нужно было выставить Японию наглым агрессором в глазах всех американцев, нанести удар по самолюбию американской нации, а затем спокойно начать заведомо победоносную для США войну на Тихом океане, пользуясь поддержкой электората.