Текст книги "Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)"

Таким образом, в учении Спинозы трансгрессия оказывается интегрированной в перспективу трансценденции: модусы как перманентно преобразующиеся и борющиеся друг с другом перспективы (трансгрессия) образуют гармонично сочетающееся единство субстанции (трансценденция). Каждый модус выступает в качестве степени могущества и интенсивной части Бога.[90]90
  Делёз Ж. Спиноза // Эмпиризм и субъективность: опыт человеческой природы по Юму. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза / Ж. Делёз. – М.: ПЕР СЭ, 2001. – С. 409.


[Закрыть]

Рассмотрим, как аналогичные тенденции реализуются в учении Г. В. Лейбница.

Основное содержание философии Лейбница может быть представлено в пантеистической формуле «многое в едином» или «единое во многом», – тогда как платоновская линия в метафизике предполагает более радикальное противопоставление множества и единства через постулирование метафизической теории двух миров. В этом плане Платон и его последователи (большая часть представителей западно-европейской метафизической традиции) исходят из трансценденции как основополагающей перспективы философствования. Лейбниц наряду с немногими другими мыслителями выбивается из этой традиции благодаря включению в трансценденцию перспективы трансгрессии, утверждающей множественность и гетерогенность. Правда, трансгрессия в учении Лейбница остается зависимой от трансценденции, множественность стягивается к полновластному центру, но происходит это иначе, чем в философии трансценденции. Множественность в данном случае не подчиняется безапелляционно деспотическому центру, который сам находится за ее пределами в трансцендентной недосягаемости. У Лейбница множественность сама оказывается центром, а центр – множественностью. Рассмотрим этот тезис более подробно.

Мир, согласно Лейбницу, представлен множеством простых и сложных субстанций. Это – метафизический плюрализм, известный еще с древних времен и нашедший впоследствии свое воплощение в механистическом материализме. У Лейбница, однако, субстанции не являются простым строительным материалом, «кирпичиками реальности» наподобие атомов. Восприятия, стремления и действия – вот что составляет сущность монад. Такой подход намного ближе квантовой теории, где частицы не существуют в качестве материальных точек, но являются не чем иным, как движением, возникновением и уничтожением, т. е. трансгрессией. Так же и существование монады не есть нечто, отличное от ее восприятий и стремлений – монады сами суть эти состояния, их бытие и заключается в разворачивании определенных перспектив существования. Собственно, они сами и есть эти перспективы: «каждая монада есть живое зеркало, наделенное внутренним действием, воспроизводящее универсум со своей точки зрения».[92]92
  Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 405.


[Закрыть]

Итак, мир – множество бытийно-смысловых перспектив, различных точек зрения. Отсюда недалеко до основного тезиса Ницше, согласно которому мир – воля к власти или, точнее, множество воль, каждая из которых стремится к утверждению своей перспективы существования (своей «точки зрения»), стремится придать миру свой смысл. В XX веке эта идея найдет воплощение в различных постструктуралистских теориях дискурса, представляющих мир в качестве борьбы множества дискурсов за означивание мира. У Лейбница мы обнаруживаем как предвосхищение этих концепций, так и существенные расхождения с ними. [93]93
  В этой связи необходимо указать на обращение к идеям Лейбница в XX столетии Ю. М. Лотманом в контексте семиотики и введение им понятия семиотической монады: «Инвариантная модель смыслопорождающей единицы подразумевает, прежде всего, ее определенную ограниченность, самодостаточность, наличие границы между нею и вне ее лежащим семиотическим пространством. Это позволяет определить смыслопорождающие структуры как своего рода семиотические монады, функционирующие на всех уровнях семиотического универсума. Такими монадами являются как культура в целом, так и каждый, заключенный в нее достаточно сложный текст, включая и отдельную человеческую личность, рассматриваемую как текст» (Лотман Ю. М. Культура как субъект и сама-себе объект // Избранные статьи: В 3 т. – Т. 3 / Ю. М. Лотман. – Таллинн: Александра, 1993. -С. 369). И далее: «Каждая семиотическая монада, именно в силу своей отдельности и семиотической самобытности, может вступать в конвергентные отношения с другой (другими) монадой (монадами), образуя на более высоком уровне биполярное единство. Однако из двух соседствующих, не связанных друг с другом элементов они превращаются в органическое единство более высокого уровня, только если входят в одно и то же структурное объединение высшего порядка» (Там же. С. 370).


[Закрыть]

Простые монады организуются в сложные субстанции, которые у Лейбница имеют следующую структуру: «Всякая простая субстанция, или особая монада, являющаяся центром и принципом единства сложной субстанции (например, животного), окружена массой, состоящей из бесконечного множества других монад, образующих собственное тело такой центральной монады».[94]94
  Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 404–405.


[Закрыть] Центральная монада суть определенная перспектива, определенный способ видения мира. Но и другие монады, составляющие массу или тело центральной монады, также представляют собой такие перспективы. Речь, таким образом, идет о подчинении одних перспектив («точек зрения») другой перспективе, выполняющей функцию центра: «существует бесконечное множество ступеней монад, из которых одни более или менее господствуют над другими». [95]95
  Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 405.


[Закрыть]

В приведенной цитате Лейбниц говорит о жизни, но жизнь представляет собой не что иное, как определенным образом организованный, себя утверждающий и себя воспроизводящий способ существования, бытийно-смысловую перспективу. «Жизнь есть воля к власти» – скажет впоследствии Ницше.[96]96
  Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего / Ф. Ницше // Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 5: По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. Случай «Вагнер». – М.: Культурная революция, 2012. -С.193.


[Закрыть] («Leben eben Wille zur Macht ist»).[97]97
  Nietzsche F. Jenseits von Gut und Böse / F. Nietzsche. – Köln: Anaconda Verlag GmbH, 2006. – S. 191.


[Закрыть] Каждый животный вид разворачивает и утверждает свою перспективу существования, конституирует свой собственный мир. Другими словами, каждый животный вид выражает, высказывает себя – в онтологическом, а не в узко лингвистическом плане. Существование в мире неотделимо от полагания соответствующей перспективы, «точки зрения». Другой вопрос, что эти перспективы могут существенно различаться по степени отчетливости. Они также могут быть настолько устоявшимися, затвердевшими, что их перспективный характер перестает восприниматься в качестве такового. На языке современных дискурс-аналитических подходов подобный феномен определяется как седиментация дискурса.[98]98
  Laclau Е., Mouffe Ск Hegemony and Socialist Strategy. Towards a Radical Democratic Politics. – London: Verso, 2001.


[Закрыть]Жизнь во многих своих проявлениях и есть седиментированный дискурс, так что мы склонны воспринимать его как нечто само собой разумеющееся и не имеющее дискурсивной природы. Тем не менее, и здесь речь идет о разворачивании определенной перспективы, воспроизводящей универсум со своей точки зрения. В этом, на наш взгляд, состоит одно из возможных толкований лейбницевского тезиса, что «в природе все наполнено, повсюду есть жизнь».[99]99
  Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 404, 405.


[Закрыть]

Возникает следующий вопрос: каким образом это бесконечное множество перспектив составляет единый мир, один универсум? Утверждение не сводимой ни к какому единству множественности, трансгрессии – прерогатива онтологии трансгрессии: «мир вовсе не организм, но хаос»[100]100
  Ницше Ф. Черновики и наброски 1887–1889 гг. / Ф. Ницше // Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 13. – М.: Культурная революция, 2006. – С. 35.


[Закрыть] («die Welt durchaus kein Organism ist, sondern das Chaos»).[101]101
  Nietzsche F. [11 = WII 3. November 1887 – März 1888] // Digitale Kritische Gesamtausgabe Werke und Briefe [Электронный ресурс]: Nietzsche Source. URL: http://www.nietzschesource.Org/#eKGWB/NF-1887,! 1 [368].


[Закрыть] Полагание в основание мира некоего трансцендентного начала, извне скрепляющего многообразие мира печатью единства, составляет суть онтологии трансценденции, метафизики в собственном смысле. Лейбниц не следует ни тому, ни другому направлению, но выбирает срединный путь, позволяющий достичь некоего примирения между трансгрессией и трансценденцией.

Путь этот состоит в полагании Бога как всеохватывающей, вездесущей метаперспективы, которая покрывает собой все наполняющие мир частные перспективы, вбирает их в себя и из себя производит и придает им единство всеобщей согласованности и гармонии. Речь здесь идет не о трансцендентном Боге средневекового теоцентризма, но о всеприсутствующем Боге пантеизма: «Бог – это как бы вездесущий центр, окружности которого нет нигде, все для него существует непосредственно без всякого удаления от центра».[102]102
  Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 410.


[Закрыть] Это фактически буквальное воспроизведение базовой пантеистической формулы Николая Кузанского.[103]103
  Кузанский Н. Об ученом незнании / Н. Кузанский. – М.: Академический проект, 2011. – С. 43.


[Закрыть] Правда, Лейбниц не всегда остается последовательным в проведении этой формулы, о чем мы скажем ниже. Сейчас остановимся на метаперспективном характере Бога.

Бог в понимании Лейбница есть не что иное, как всеобъемлющая метаперспектива (верховная монада) с рассеянным центром. Суть этой метаперспективы состоит в выборе и утверждении наилучшей из возможных перспектив существования. Отсюда следует, что Бог, во-первых, должен располагать всеми возможными перспективами существования универсума в их бесчисленных комбинациях; во-вторых, должен иметь универсальное основание, критерий, позволяющий вообще определять ту или иную перспективу в качестве лучшей или худшей по сравнению с другими. Второй пункт решается Лейбницем вполне в духе рационализма Нового времени: основанием выбора является разум, составляющий одновременно сущность Бога.[104]104
  Лейбниц Г. В. Теодицея / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 4. -М.: Мысль, 1982. – С. 135.


[Закрыть] Метаперспектива, охватывающая все отдельные бытийно-смысловые перспективы, есть, таким образом, перспектива разума. Максимальную степень реализации этого положения мы найдем впоследствии у Гегеля.

Поскольку Бог является высшим разумом, ему доступно бесконечное число возможных миров, из которых он выбирает в итоге только один: «то повествование о человеческой жизни, которое составляет всемирную историю человеческого рода, пребывало в готовом виде в божественном уме вместе с бесконечным числом других повествований и воля Божия определила существование только одного этого повествования, потому что только эта последовательность событий лучше всего могла согласовываться с остальными предметами для извлечения отсюда наилучшего».[105]105
  Там же. С. 232.


[Закрыть] В этом фрагменте уже можно обнаружить зачатки многих знаковых концептуальных разработок XX столетия. Здесь и прообраз квантовой теории, рассматривающей мир элементарных частиц в качестве комплексной суперпозиции возможных состояний, из которых в макромире реализуется только одна возможность («редукция вектора состояния»). И деконструктивистский подход Ж. Деррида, вскрывающий в любом осуществившемся и определившемся повествовании несводимую к единству и принципу «логоцентризма» множественность других повествований. В равной степени сказанное относится и к семиотическим идеям Р. Барта. Здесь также и идея виртуальности, складки Ж. Делёза.

Итак, существует бесчисленное множество путей, бесконечное число возможных миров, неисчерпаемое количество возможных повествований. Все могло бы быть иначе, чем оно есть. Потенциально, виртуально все таковым и является, ничто из существующего «не есть то, что оно есть, и есть то, что оно не есть», как сказал бы Гегель. Однако у Лейбница акценты расставлены иначе: для него каждая вещь должна быть тем, что она есть и реально не может быть иной, потому что Бог выбирает из всего возможного только наилучшее, а именно то, что соответствует доминирующей метаперспективе разума. Из бесконечного числа возможных путей от одной точки до другой Бог выбирает прямую, как наилучший (разумный) путь.[106]106
  Лейбниц Г. В. Теодицея / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 4. -М.: Мысль, 1982. – С. 292.


[Закрыть]Бог предстает здесь как бы в качестве сверхгениального шахматиста, способного просчитать абсолютно все возможные варианты ходов и выстроить наилучшую из всех возможных партий. Отсюда хрестоматийный лейбницевский тезис, что существующий мир есть лучший из возможных миров. Хотя возможных миров неисчерпаемое множество и в божественной метаперспективе (божественном разуме) все эти возможности присутствуют в каждой вещи, просвечивая ее полями виртуального, как скажет впоследствии Ж. Делёз.

Здесь, однако, возникает существенное затруднение, побудившее Лейбница к написанию «Теодицеи». В силу каких оснований Бог выбирает из бесчисленного числа возможных миров наилучший, ясно из вышесказанного. Но каким образом божественная метаперспектива способна интегрировать все бесчисленное количество не потенциальных, а реально существующих гетерогенных перспектив? Почему, несмотря на выбор наилучшего из возможных миров, в этом мире мы все равно обнаруживаем беспорядок, борьбу, несправедливость и прочие трансгрессивные феномены? Иными словами: как возможно единство многого – в порядке действительности, а не потенциальности? Как возможно, чтобы все многообразие гетерогенных перспектив и сконституированных на их основе дискурсов сводилось в итоге к одному универсальному метадискурсу? Другими словами, основной вопрос теодицеи состоит в проблеме подчинения трансгрессии перспективе трансценденции.

Позднее над решением этого вопроса будут основательно работать Г. В. Ф. Гегель. Ответ, предлагаемый Лейбницем, может быть сведен к следующему тезису: причиной указанных затруднений являются ограниченность нашего существа и недостаточная отчетливость нашего знания. Все сотворенные существа необходимо ограничены, поскольку, не будь так, каждое сотворенное существо было бы Богом, а Бог един и множество богов недопустимо. К тому же, Бог никак не может быть сотворен, следовательно, все сотворенное по определению не может быть Богом и должно быть ограниченным. В этом пункте иначе быть не могло: Бог мог либо сотворить все вещи отличными от себя, т. е. ограниченными в своей определенности, либо уж вообще ничего не творить. Однако Бог при сотворении мира выбирает из множества возможностей и бесчисленного числа их комбинаций такое устроение универсума, где все находится в максимально лучшем порядке из всего возможного. Все подходит друг к другу и согласуется друг с другом максимально лучшим образом, везде и во всем царит гармония. Однако все существа обладают лишь различными степенями отчетливости восприятия этого максимально гармоничного порядка. Поэтому для каждого единый и гармоничный универсум представляется как рассогласованный и несовершенный – в соответствии со степенью ограниченности его восприятия. Поэтому существует множество различных «малых миров», в той или иной степени дающих искаженную картину универсума и разворачивающих свое существование на основе этой искаженной перспективы. Но в божественной метаперспективе все эти самые рассогласованные перспективы образуют единую гармоничную картину. Различие, таким образом, носит перспективный характер: с позиции конечного существа мир раскрывается одним способом, с позиции бесконечного тот же самый мир представляется совсем иным способом, в иной перспективе. Нет никаких двух метафизических миров, из которых один был бы абсолютным, а другой лишь несовершенной его копией. Мир один, но представлен под разными перспективами: «И как один и тот же город, если смотреть на него с разных сторон, кажется совершенно иным и как бы перспективно умноженным, таким же точно образом вследствие бесконечного множества простых субстанций существует как бы столько же различных универсумов, которые, однако, суть только перспективы одного и того же соответственно различным точкам зрения каждой монады».[107]107
  Лейбниц Г. В. Монадология / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 422–423.


[Закрыть]

При этом множественность мира не есть лишь продукт досадного заблуждения или онтологической неполноценности, она не приравнивается здесь к чистой кажимости, как это происходит в метафизике трансценденции (наиболее последовательно у А. Шопенгауэра, а в древности у Парменида и Платона). Кажимостью является не сама множественность, но ее рассогласованность, дисгармоничность. Причем последнее не исключает объективности и реальности этой дисгармоничности, поскольку это также определенная перспектива существования. Например, страдания для отдельного существа существуют вполне объективно, а не в силу его заблуждения, как если бы на самом деле он не страдал, а чувствовал себя прекрасно, но лишь не имел об этом адекватного представления. Он действительного страдает и его восприятие в этом его нисколько не обманывает. Его ограниченность проявляется в том, что он не знает, что его страдания включены в общий порядок единого и гармоничного мира и что они не только не являются опровержением такого порядка, но, напротив, составляют одно из его необходимых условий. Потому что Бог, сравнив все возможные комбинации, выбрал наилучшую и страдание отдельного существа было допущено только в силу того, что без него этот лучший порядок был бы невозможен. Так, жертва фигуры в шахматах может выглядеть как непростительная ошибка, если рассматривать этот ход изолированно, но с учетом последующих ходов эта жертва получает позитивный смысл, поскольку является частью комбинации, приводящей к победе. Потеря фигуры – зло, но если шахматист не допустит это зло, он, возможно, не выиграет партию или, по крайней мере, ему придется затратить больше сил и времени для победы. Страдания, равно как и беспорядок, рассогласованность в частном (в перспективе частного) являются необходимыми элементами порядка в перспективе целого. Отсюда лейбницевский тезис: «то, что есть беспорядок в отдельной части, является порядком в целом».[108]108
  Там же. С. 215.


[Закрыть]

Этот тезис предвосхищает основные идеи синергетического подхода. В «Теодицее» Лейбниц высказывает предположение, что формирование земной поверхности было связано с чудовищными беспорядками: обвалы, смещения, наводнения и потопы. Но именно эти беспорядки привели к созданию на нашей планете всех необходимых условий для зарождения и существования жизни: «Беспорядки превратились в порядок».[109]109
  Там же. С. 299.


[Закрыть] Пример вполне в духе синергетики: порядок из хаоса.[110]110
  На близость философских воззрений Лейбница синергетической парадигме указывается в работе: Князева Е. Н. Основания синергетики / Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. – М.: КомКнига, 2005. – С. 123–124.


[Закрыть]

Таким образом, в учении Лейбница изображен мир как множественность гетерогенных перспектив, каждая из которых раскрывает универсум со своей точки зрения, представляет собой «малый мир». Эти малые миры находятся в состоянии борьбы друг с другом постольку, поскольку стремятся к утверждению своей частной перспективы. Но в божественной метаперспективе все эти частные перспективы оказываются интегрированными в единое целое. Так, части пазла не являют ничего, кроме беспорядка, но, будучи правильно собраны, предстают в виде целостного изображения. «Так превращается и кажущаяся бесформенность наших малых миров в красоту великого мира, и ничто в них не ниспровергает единства всеобщего, бесконечно совершенного начала; напротив, они усиливают восхищение мудростью того, кто пользуется злом для достижения наибольшего блага».[111]111
  Лейбниц Г. В. Монадология / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 231.


[Закрыть]

Таким предстает мир в философском учении Лейбница: многое в едином и единое многого. Подобное миропонимание мы находим в музыке младшего современника философа И. С. Баха. Тема в фуге проводится по различным голосам, причем каждый отдельный голос образует свою линию, значим сам по себе. Но вместе с тем все эти голоса создают единое и гармоничное целое, причем так, что само пересечение разнородных голосов не являет хаоса и какофонии, но образует гармонию. Множественное и гетерогенное порождает гармоничную целостность.[112]112
  Бернстайн Л. Музыка Иоганна Себастьяна Баха / Л. Бернстайн // Музыка – всем. – М.: Советский композитор, 1978. – С. 86.


[Закрыть]

Так, в музыке Баха оказываются соединены трансгрессия (горизонталь, разворачивающаяся и расходящаяся множественность) и трансценденция (вертикаль, всеохватывающее единство). И такой же синтез трансгрессии и трансценденции в философии осуществляет Лейбниц. Если перспектива метафизики, исходящей преимущественно из трансценденции, может быть уподоблена соотношению «земля-небо», то перспектива философии Лейбница, в свою очередь, может быть представлена в образе океана, который не трансцендентен по отношению к составляющему его множеству волн (сложные субстанции) и капель (простые субстанции), но в каждой части является единым целым.[113]113
  Эту метафору использует сам Лейбниц: «Потому что следует знать, что все находится в связи в каждом из возможных миров; универсум, каков бы он ни был, в своей совокупности есть как бы океан; малейшее движение в нем распространяет свое действие на самое отдаленное расстояние» {Лейбниц Г. В. Теодицея / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 4. – М.: Мысль, 1982. – С. 136).


[Закрыть]

Таким образом, Лейбниц в своем учении осуществляет сочетание перспектив трансценденции и трансгрессии тем же способом, что и Спиноза: трансценденция задает метаперспективу тотального единства, которой охватывается трансгрессивный пласт сугцествования – множество гетерогенных бытийно-смысловых перспектив. Перспективу, объединяющую трансгрессию и трансценденцию, мы обозначаем как тотальность. Существуют, таким образом, три основных перспективы философского осмысления мира. Трансценденция полагает единство без множества. Множество предстает здесь лишь сноподобной иллюзией (как в учении А. Шопенгауэра). Трансгрессия в чистом виде утверждает множество без единства. Всякое единство выступает здесь лишь в качестве полезной фикции, симулякра (например, у Ж. Делёза или Ж. Бодрийяра). И, наконец, тотальность, полагает единство множества – как было показано в настоящем параграфе на примере учений Б. Спинозы и Г. В. Лейбница.

Правда, у Лейбница мы можем обнаружить высказывания, которые создают впечатление приверженности исключительно перспективе трансценденции. Например, здесь Бог представляется вполне в духе средневекового теоцентризма как трансцендентный по отношению ко всякому наличному бытию: «достаточное основание, которое, в свою очередь не нуждалось бы в другом основании, должно находиться вне этого ряда вещей случайных и заключаться в субстанции, которая составляет причину этого ряда или есть необходимое существо, само носящее основание своего бытия».[114]114
  Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 408.


[Закрыть] Бог в данном случае представляется уже не как океан, но как находящийся вне его творец этого океана; не как вездесущий центр, совпадающий с окружностью, но как находящаяся вне круга первопричина. Тем не менее, в целом философское учение Лейбница основывается на горизонте тотальности, несмотря на единичные отклонения в сторону трансценденции, что мы показали выше.

В XX столетии в ряде философских концепций на передний план выходит перспектива трансгрессии, освобожденная от метаперспективного единства трансценденции. Используя выражение М. Бахтина, можно сказать, что полифония примиренных голосов сменяется полифонией голосов борющихся и внутренне расколотых.[115]115
  Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. – М.: «Советская Россия», 1979. – С. 291.


[Закрыть] Учение Лейбница (полифония примиренных голосов) приводило множество к гармоническому единству за счет установления божественной метаперспективы. Но и метаперспектива также является перспективой, а именно, в лейбницевской философии – перспективой разума, классической рациональности, которая наделяется значением божественного разума, объемлющего многообразие мира, позволяющего в дисгармоничности многообразного увидеть гармонию целого, всеобщий порядок и универсальный закон. Провозглашенная Ницше смерть Бога означает падение этой метаперспективы[116]116
  См. об этом у Делёза: «Ницше и Малларме вновь сообщили нам откровение некоей Мысли-мира, совершающей бросок игральных костей. Но у них речь идет о мире без принципов или утратившем все свои принципы: поэтому бросок костей есть возможность утверждать Случайность, мыслить любую случайность, тем более что она вообще не принцип, а отсутствие всякого принципа. <…> Мыслить без принципов, в отсутствие Бога, да и самого человека, стало разрушительной работой играющего дитяти, которое свергает дряхлого Наставника по игре и впускает несовозможное в один и тот же расколовшийся мир (стол ломается…)» (Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко / Ж. Делёз. – М.: Логос, 1997. – С. 117, 118).


[Закрыть] – утрату доверия к метанарративам (выступающую основной характеристикой «ситуации постмодерна» по Ж.-Ф. Лиотару).[117]117
  Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар. – М.: Алетейя, 1998. – 160 с.


[Закрыть]

В данной ситуации утраты метаперспективы остается не приводимое более к универсальному единству многообразие перспектив и дискурсов: множество простых и сложных монад, малых миров, связь которых распалась. Мир превращается в текст, исчезнувший под толкованием,[118]118
  Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего / Ф. Ницше // Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 5: По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. Случай «Вагнер». – М.: Культурная революция, 2012. – С. 51.


[Закрыть] не допускающий существования ничего иного, кроме бесконечного многообразия перспективных точек зрения, умножающихся интерпретаций и комментариев к комментариям. Развитие этой темы мы находим у Ж. Батая, Р. Барта, Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Делёза, Ж. Бодрийяра.

Аналогичные процессы происходят в музыке и литературе. В опере «Лулу» А. Берг использует такой прием: четыре голоса одновременно поют каждый свою арию. В отличие от баховского контрапункта здесь уже не наблюдается никакой гармонии между голосами, на передний план выступает принципиальная рассогласованность, беспорядок. У А. Шнитке в рамках одного произведения встречаются темы и приемы самых различных эпох и стилей, сочетается низкое и высокое, банальное и серьезное, классическое и авангардное. Прямым возражением лейбницевской предустановленной гармонии и теодицее звучит известная фраза Ивана Карамазова из романа Ф. Достоевского. М. Пруст, Дж. Джойс, X. Л. Борхес, Ф. Кафка и многие другие писатели дают художественную картину осколочного, фрагментированного мира.

Этот «постмодернистский» мир был известен Лейбницу задолго до возникновения постмодернизма: бесконечное множество возможных миров и бесчисленное множество малых миров составляют содержание его философского учения. Попробуем помножить потенциальную бесконечность на актуальную бесчисленность – и получим образ мира вполне в духе «постмодернизма», где каждому малому миру соответствует бесконечное число возможных универсумов, различным способом варьирующих его сочетания с бесчисленным множеством других малых миров. Однако Лейбниц смог в этой множественности и в этом беспорядке увидеть единство и гармонию.

Тенденцию к обнаружению порядка в хаосе многообразного в онтологии трансгрессии мы находим у Ницше: «И в том мое творчество и стремление, чтобы собрать и соединить воедино то, что является обломком, загадкой и ужасной случайностью (dass ich in Eins dichte und zusammentrage, was Bruchstück ist und Rätsel und grauser Zufall). Как вынес бы я быть человеком, если бы человек не был также поэтом, и отгадчиком, и избавителем от случая! Спасти минувших и преобразовать всякое «было» в «так хотел я» (alles «Es war» umzuschaffen in ein «So wollte ich es!») – лишь это назвал бы я избавлением! <…> Всякое «это было» есть обломок, загадка, ужасная случайность (Alles «Es war» ist ein Bruchstück, ein Rätsel, ein grauser Zufall»), пока творящая воля не добавит: «Но так хотела я!». Пока творящая воля не добавит: «Но так волю я! Так буду я во лить!».[119]119
  Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого / Ф. Ницше // Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 4: Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. – М.: Культурная революция, 2007. – С. 146, 147; Nietzsche F. Also sprach Zarathustra / F. Nietzsche // Gesammelte Werke. – Köln: Anaconda Verlag GmbH, 2012. – S. 467, 469.


[Закрыть] Однако различие между позициями Лейбница и Ницше в данном случае не исчерпывается лишь тем обстоятельством, что у первого «созидающая воля» принадлежит Богу, а у второго человеку (или сверхчеловеку). У Лейбница гармония предустановленная – она предшествует всякому дисгармоничному множеству в качестве метаперспективы трансценденции (Бога). У Ницше объединяющий смысл рождается непосредственно из хаоса трансгрессии, а не преддан заранее. В итоге теодицея Лейбница предлагает не полное приятие и оправдание множественности и гетерогенности, но их растворение в божественной метаперспективе.[120]120
  На такую специфику понимания Бога в философии Лейбница указывает Гегель: «Отсюда появляется требование постигнуть именно в боге указанное единство того, что до того выпадало друг из друга; только бог единственно обладает той привилегией, что на него сливают все то, что не может быть понято. Слово «бог» является, таким образом, выходом, тем, что ведет к единству, которое само является предметом мнения, ибо исхождение множественного из этого единства не доказывается. <…> В этом способе рассуждения исходят из определенного, признают необходимым то и се, но так как при этом остается непонятным единство этих моментов, то его переносят в бога. Бог есть, следовательно, как бы та канавка, в которую сбегаются все противоречия» (Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Книга третья / Г. В. Ф. Гегель. – СПб.: Наука, 2006. – С. 416).
  Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко / Ж. Делёз. – М.: Логос, 1997. – С. 102.


[Закрыть] Как и в случае со Спинозой, трансценденция здесь подавляет трансгрессию, хотя делается это в менее резкой форме, нежели в большинстве метафизических систем. В философии Спинозы и Лейбница достигается определенный компромисс между трансценденцией и трансгрессией – компромисс, в котором приоритетное положение занимает трансценденция. Учение Ницше, в свою очередь, реализует тенденцию принятия и осмысливания трансгрессии исходя из нее самой: трансгрессивные феномены (ein Bruchstück, ein Rätsel, ein grauser Zufall) представляют собой необходимый материал для созидающей и преобразующей воли к власти. Но такой проект осуществим только при условии допущения перспективного характера существования, не подавляемого извне устанавливаемой метаперспективой, о чем мы уже говорили выше в связи с рассмотрением системы Спинозы. Гетерогенность и множественность в этом случае должны раскрываться не в качестве следствия неадекватности нашего знания божественной метаперспективе, но как множественные пути, порождающие сами из себя высшие единства, которые выступают в качестве аттракторов. В философии

Ницше одним из таких аттракторов является сверхчеловек – перспектива, создаваемая в качестве точки схождения многообразных, расходящихся способов бытия человека, но не предшествующее этим способам субстанциальное единство. У Спинозы и Лейбница множественность и гетерогенность есть следствие существования высшего порядка (в некотором смысле – побочное). У Ницше высший порядок – следствие самоорганизации хаоса трансгрессии, следствие во многом конвенциональное и фиктивное, перспективное по своей природе. У Спинозы и Лейбница «всякое было» (alles «Es war») уже преобразовано в божественной метаперспективе. У Ницше такое преобразование есть только задача, которую еще следует осуществить (и постоянно осуществлять) в процессе творческого ориентирования в мире (воле к власти).

Мы, однако, не стремимся здесь указать на преимущества Ницше по сравнению со Спинозой и Лейбницем. Ницше мыслил в онтологии совершено другого типа, нежели философы XVII столетия. Философские учения Спинозы и Лейбница представляют одну из наиболее ярких попыток осмыслить многообразие и гетерогенность существования в рамках онтологии метафизического типа. Как справедливо отмечает Ж. Делёз, характеризуя Лейбница: «И выходит, что ни одна другая философия не заходила так далеко ни в утверждении одного и того же мира, ни в бесконечности различий и многообразия этого мира».¹ Подобное включение различия и многообразия в сферу интегральной онтологии можно рассматривать как свидетельство кризиса трансценденции: полагание высшего единства без множества, единства как простого отрицания множества становится все более проблематичным. Философия столкнулась с трансгрессией, и первым ответом на это столкновение стали учения Спинозы и Лейбница. Спиноза умирает в 1677 году, Лейбниц – в 1716-ом. В 1724 году рождается И. Кант. В его учении будет осуществлен проект сохранения и преобразования онтологии интегрального типа и метафизики в условиях все более разрастающегося кризиса перспективы трансценденции. Рассмотрению этого пункта посвящен следующий параграф.